«...С поднесением нам Евангелия и Креста Господня»

«...Славянские ль ручьи сольются в русском море?

Оно ль иссякнет? - вот вопрос».       

А. Пушкин

 

«...Мы чуем Свет - уж близко Время -

Последний сокрушён оплот -

Воспрянь, разрозненное племя,

Совокупись в один Народ -

 

Воспрянь - не Польша, не Россия -

Воспрянь Славянская Семья!

И отряхнувши сон, впервые

Промолви слово: Это я!»...

Ф. Тютчев

 

«Из переполненной Господним гневом чаши

Кровь льётся через край, и Запад тонет в ней.

Кровь хлынет и на вас, друзья и братья наши! -

Славянский мир, сомкнись тесней...

 

«Единство, - возвестил оракул наших дней, -

Быть может спаяно железом лишь и кровью...

Но мы попробуем спаять его любовью, -

А там увидим, что прочней...»

Ф. Тютчев

 

«Русское море, славянские ручьи, спаять любовью...» - всё это не одно столетие волнует славянские народы. Пушкин, Тютчев, Достоевский... политики разных эпох - многие писали на эту тему, стараясь разрешить её. И вот сегодня 21-й век. И отголосок этой проблемы неожиданно вернулся к нам из века двадцатого.

 

Третий год мы пытаемся помочь жителям села Пермаса Вологодской области Ни­ко­ль­­ского района возродить храм в честь праздника Крестовоздвиженья, построенный сто­ два года назад. Ря­­дом с храмом, расположенным за рекой Юг, находится старинное клад­би­ще, на котором покоятся наши бабушка и прадеды. Дальше лес. Отец наш, выдающийся русский поэт, прозаик - Александр Яшин (1914-1968) по его завещанию похоронен в десяти километрах от Пермаса, рядом со своей деревней: место называется Бобришный Угор. Здесь он построил себе небольшой охотничий домик: «Бобришным Угором я сейчас называю не только облюбованное место в лесу над рекой, где теперь стоит мой охотничий дом, но уже и деревню Блудново, в которой я родился, и район, и город, где началась моя сознательная жизнь, и вообще Родину. Вся Родина моя - Бобришный Угор. Поэзия - тоже он. Завершение моей жизни на Бобришном Угоре» - так писал он в дневнике. Несли его туда на руках, на расшитых полотенцах все собравшиеся окольные деревни два километра полем ржи, лесом, на высокий берег Юг-реки, где поэт хотел жить в уединении и работать как нигде и никогда. Вологодский архиепископ Мак­си­ми­лиан, так и называет это пон­­ра­вив­шееся ему место редкой красоты: пустынькой.

В Пермасском  храме Александр Яшин [1] был крещён. В этом храме его прадед по мужской линии Михаил Ефимович Попов занимал выборную должность председателя Церковно-Приходского Совета, а дед - Михаил Михайлович Попов был представителем прихожан в церковном попечительстве.

Пермасская церковь видна со всех точек села, расположенного на двух берегах реки Юг через которую жители и школьники переходят по деревянному ви­ся­че­му мосту.

Как водится  в советское время после закрытия храма - там был клуб. «Но храм оставленный - всё храм...» В этом районе во всё время советской власти не было дей­ст­­ву­ю­щих храмов. Редко кто ездил в Великий Устюг причаститься - но это более двух­сот Ки­ло­метров от города Никольска. А от Пермаса ещё дальше. Молились, как жи­те­ли гово­ри­ли, могильным крестам. Собирались по избам на молитвы. Бабушки крестили де­­тей. Про­ли­ва­ли молитвы свои ко Господу... Но почти ушло уже то поколение, которое ещё зна­ло действующую церковь. В 90-е годы я привезла с собой крещенской воды, чтобы ок­ро­­пить могилу отца и тётя наша попросила: «Мне-то оставь немного воды, а то у меня ещё до­во­енная». Сколько же лет она её разбавляла...

            Может поэтому отец, хотя он и был членом партии, писал такие строчки, остававшиеся в его стихотворных тетрадях:

Давно обходимся без Бога:

Чего  просить?

О чём молить?

Но  в сердце веры хоть немного.

Наверно, надо б сохранить.

И ещё: «Отлучили от церкви, от Бога не отлучить...»

Поэт обращался к Божьей Матери в своём стихотворении-молитве в те далёкие теперь годы, сердцем чувствуя в трудных переживаниях, что Она есть и что только Она может помочь его душе:

                   * * *

Матерь Божья, не обессудь,

По церквам я Тебя не славлю,

И теперь, взмолившись,

Ничуть

Не юродствую, не лукавлю. (...)

 

Дай мне выбиться из тупика,

Из распутья, из бездорожья...

Раз никто не помог пока,

Помоги хоть Ты, Матерь Божья.

 

Вот в подобном тупике находятся и многие жители русских сёл и деревень, правильнее будет сказать: остатки их. В тупике многопричинном, многоразличном, но главное - духовном.

Начали восстанавливать храм учителя вместе с другими жителями, понимая, что если в школу будешь ходить раз в год, то ничему не научишься. Так же и с храмом: за тридцать километров не наездишься... За первое лето - год столетия храма, сделали свои­ми силами много, что смогли: разобрали перекрытие, делившее пространство церкви на два этажа; остеклили рамы красивых окон, сделали дверь, заново построили крыльцо. Но дальше, понимая, что самим не справиться с таким объёмом работ, приуныли. Доход от полустарушечьего прихода почти никакой. Люди живут трудно. Многие не имеют ра­бо­ты. Поля давно не засеяны... Но «малое стадо» - человеческое - есть. Все, как гово­рит­ся, ве­ру­ю­щие в душе. В магазине висит копилка, куда взрослые и дети опускают копеечки. Но этого, конечно, недостаточно. Да и приходом особенно не назовёшь этот приход, так как больше года никак не получается оформить бумаги, чтобы сделать храм приписным к районному храму Казанской Божьей Матери, который ожил в начале 90-х годов. Он находится в 30 км от села Пермаса. Как только решили возрождать храм, священник оттуда несколько раз приезжал. Два раза на храмовый праздник на молебен. Один раз на молебен на Пасху - но это всё считанные минуты. И приезжал летом 2011-го года - крестил 15 человек. Но крестил не до конца, так как Алтарь не освящён. А как дальше: воцерковление!? Службы?

Почти всё самое важное из церковной утвари закуплено. Помогает нашему храму и мос­ковский магазин «Православное слово» на Пятницкой. У моей сестры, Златы Алексан­д­ровны Поповой-Яши­ной на работе на Скорой помощи стоит кружка, куда её коллеги: медсёстры, фель­д­шера, врачи кладут понемногу свою лепту на этот незнакомый им далёкий храм в во­ло­годской глубинке. Он находится почти в 200 км от железной дороги и в стороне от ос­новного тракта. Но люди там живут. Все с крестиками, почти во всех домах есть иконы. Но все отучены от храма - время своё дело делает. В душе - все хотят, чтобы храм был, все почитают Бога, как понимают. Собирали мы и по всем своим московским знакомым, кто сколько мог давал. Одна наша знакомая, с которой я и познакомилась случайно в магазине «Пра­вос­лавная книга» несколько раз очень приличные суммы давала. Но уже больше неудобно приставать - знакомых олигархов у нас нет, всё обычные служащие - работяги. Все кто сколько мог дать - дали, отрывая от се­бя. А на ули­цу с рукой тоже боимся выйти... Го­во­рят - могут убить - там все сферы сбо­­ра милостыни поделены...

Но Господь заботится и о нашем храме необычным образом, сделав его сопри­част­ным удивительного и важного события: возвращения в Россию особого Евангелия. Помимо денег мы со­бирали в Москве что могли: кто ковёр принесёт, кто вазу, кто книги, кто иконки, под­­свеч­ник... Звонит как-то наша близкая знакомая из Парижа Ольга Ев­гень­ев­на Ефи­мов­ская - она дочь эмигрантов первой волны: известных в своё время жур­на­листа и певицы: Евгения и Зои Ефимовских. Са­ма же Ольга Евгеньевна родилась уже там, за границей в 1924-м году. Но говорит по-русски ве­ли­ко­леп­но, свободно, как на своём родном языке. И всегда её тянет в Россию и инте­ре­сует всё, что здесь происходит. Когда она к нам приехала в первый раз в конце восьмидесятых го­дов двадцатого века, то глав­ное, что она увезла из России в пакетике - была обычная наша русская земля и цер­ковная для от­пе­вания. В Париже, расска­зала она, эту землю они разделили между со­бой среди её рус­­ских знакомых, таких же, как она, попавших туда после революции 1917 го­да. И когда кто уми­рает, русскую землю кладут ему в гроб ­­- частицу его родовой Родины - России. Этим и нас она соединила со всем её кругом русских эмигрантов навеки.

Так вот, разговор по телефону был таким: Ольга Евгеньевна рассказывает, как наш брат Миша, у кото­ро­го она до сих пор берёт уроки музыки, убирается у себя в комнате после переезда. Он, женившись, уже более тридцати лет живёт в Париже, преподаёт в консерватории.

«Вы же знаете, как Миша не любит беспорядка!» - говорит она. На что я ей отвечаю:

«Ольга Евгеньевна, вы бы видели, что у меня творится в комнате: рулоны ковров, подсвечник, вазы, водосвятная чаша, коробки с книгами... завалено всё.»

«Ах, а зачем вам всё это?» - вдруг удивилась Ольга Евгеньевна. Ей уже далеко за восемьдесят лет, память у неё прек­рас­ная, но она как-то не то забыла, не то не обращала внимания, что я в каждом теле­фон­ном раз­го­воре рассказывала ей, что̀ мы ещё смогли собрать или приоб­рес­ти для нашего храма. А тут вдруг она воскликнула:

«Ой, я вспомнила: у меня, ведь, есть Напре­стольное Евангелие и Крест. Их подарил моему папе Болгарский Синод в Софии после аудиенции у болгарского царя в 1919 году! Надо Его достать. Оно лежит в сундуке глу­бо­ко. Мне не достать, надо Мишу попросить».

«Так давайте его сюда. Отлично. Узна̀ю, ког­да отец Георгий поедет к своим родственникам и попрошу привезти, если пропустят».

«Да, да, надо достать. Я давно хотела, чтобы Оно было в России. Очень рада, что Оно у вас будет. От нас, конечно в таможне пропустят. Тем более священника. Это от вас слож­но...».

Мы обрадовались, что Евангелие, видимо, нам не надо будет приобретать. Кста­­ти в одном храме нам дали очень простое в красной обложке Напрестольное Еван­ге­лие, ко­то­рое и на Напрестольное не походило. Просто как книжка. И поэтому мы всё закупали, а Евангелие думали, что если не будет совсем денег - выручит нас  и это - Красное.

Может это промыслительно было?

«Хорошо, что именно Евангелие не купили» - вот Оно и пришло. «Может это милость к нашему храму - поддержка свыше. Всё-таки что-то, хоть немного». Правда, Крест - первое, что приобрели. Потом Крест ещё привезли в по­да­рок из Иерусалима. Ну, Крест - всегда хорошо, тем более, что Храм в честь Кресто­воз­д­виженья.

О. Георгий улетел 29 августа и возвратился в пять утра 20 сентября. В этот же день рано утром я отправилась за Евангелием, которое с нетерпением поджидала, так как на 22 взяла билет до станции Шарья, а оттуда и в Пермас автобусом или машиной, как выйдет. Всё рас­счи­тала, чтобы привезти в возрождающуюся церковь на её храмовый праздник - 27 сентября Евангелие, наконец-то вернувшееся в Россию.

Когда я ехала на маршрутке от станции метро «Выхино» в Люберцы, то смотрела из окна на многокилометровую «пробку» в сторону Москвы.

«Ну, - думаю с грустью, - хорошо, если к вечеру смогу вернуться».

...Отец Георгий открыл пакет, достал старую коробку почти столетней давности, достал из вороха мягкой белой бумаги Евангелие в обложке тёмно-красного бархата с метал­лической резьбой, барельефами Спасителя и четырёх Евангелистов. И развернул Его. Оно было в стопроцентной сохранности, практически новое. Перед каждым Еван­ге­ли­ем - цветная гравюра каждого Евангелиста. Шрифт замечательный. У всех, кто на­хо­дился в комнате, невольно возникло благоговение перед Ним. Издание 1904 года. Обрез был такой, словно его только что позолотили. В конверте была открытка-записка Ольги Евгень­евны Ефимовской, которая и передавала нам это Евангелие:

«Прилагаемое Еван­ге­лие и Крест были преподнесены болгарским Синодом Евгению Амвросиевичу (моему отцу), по случаю его поездки с русской миссией по славянским странам в 1919 г. и ауди­ен­ции у болгарского короля Бориса. К этой записке прикреплена другая, сильно по­жел­тевшая с таким текстом:

« + ОХРИДСКИ МИТРОПОЛИТЪ БОРИСЪ

молитвенно желает Евгенiю Амвросiевичу счастливого пути

и скораго свиданiя в Софиi и почтительнъйше проситъ

передать братский привътъ

преосвещённымъ Архiереям

Досифею, Сергiю и Николаю

(Велемировичу) и всъм прочим».

 

Какие имена, какой круг священства и среди них святитель Николай Сербский. Прямо дух захватывает.

- Я счастлив, что держал это Евангелие в руках. А какое счастье служить по Нему! Оно как раз ненамоленное - го­ворил отец Георгий, снова заворачивая Его обратно и помещая в старую коробку.

- Да, - добавил он, - тебя же сможет довезти матушка Мария. Она едет как раз в Но­во­кузнецкий переулок, почти до твоего дома. Отец Георгий донёс какие-то пакеты, кото­рые он привёз для матушки Марии до роскошной чёрной машины и объяснил шофёру как объехать эту длинную пробку. Матушка Мария была женой протоирея Вик­то­ра По­тапова, настоятеля Свято-Иоанно-Предтеченского собора города Вашинг­то­на. Позже я узнала, что отец Виктор является членом Попечительского фонда о нуждах Русской Пра­вос­лавной Церкви Заграницей. Матушка Мария русская, но родилась во Франции - ро­дители эмигрировали после революции. И была она дальней родственницей отца Георгия, и из той первой волны эмиграции, когда могли унич­то­жить только за благородную царского рода фамилию, идущую от Рюриковичей. Отец Георгий то­же по матери родом из тех старинных русских фамилий, которые вынуждены были, чтобы не по­гиб­нуть, разбрестись по всему свету, но его бабушка осталась в России. Теперь, когда открылись границы, он навещает из России своих дальних родственников, объявившихся по всей земле.

Вопреки моим опасениям доехали мы благодаря подсказке отца Георгия очень быстро, почти мгновенно, нигде не задерживаясь, да ещё за приятным знакомством и разговорами. Высадили меня действительно почти у дома, ещё ближе, чем планировали - на Ордынке, у храма Божией Матери «Всех скорбящих радость». Я будто долетела обратно:

«Это меня Евангелие везёт, подумала я, словно у меня в руках была чудотворная икона».

По дороге я думала, как везти такое драгоценное Евангелие в далёкий лесной храм?.. И решила сразу же показать настоятелю храма, расположенного около нашего дома - художнику. Он скажет увозить или нет.

«Категорически нельзя увозить Его из Москвы. Это исторический раритет. Давайте вы оставите нам его на хранение», - предложил он. Я отказалась. Тогда он предложил нам некоторую сумму денег:

«На крышу!»

«Конечно, соблазнительно - крыша наша ждёт замены срочно. И под куполом окно пробито молнией - даже птицы влетают. Но половина этих не таких уж больших предложенных денег уйдёт на покупку другого Евангелия», - соображала я, сказав, что подумаю.

Дома я нашла книгу воспоминаний Евгения Амвросиевича Ефимовского, изданную в Париже его дочерью, Ольгой Евгеньевной Ефимовской - по-нашему Ёлочкой: «Встречи на жизнен­ном пути». Это был очень известный журналист в своё время, как писали о нём в статьях после его смерти в 1964 году: «...последний крупный политический деятель старой фор­ма­ции, всю свою жизнь посвятивший службе общественности, Престолу и Родине». На­зы­вая его конституционным монархистом, те, кто вспоминает его бурную деятельность как из­да­теля «Грядущей России», основателя «Народно-Монархического Союза», ве­ли­ко­леп­но­го оратора, находившего отклик в сердцах многих людей, отмечают в частности бли­зость его многих позиций с И.Л. Солоневичем.

Среди различных откликов на его кончину приведём такой: «За свою долгую, раз­но­образную и красочную жизнь он принял участие в больших русских и славянских ду­хов­­ных движениях и сквозь все испытания пронёс свою святыню, никогда не опуская зна­ме­ни Российской Империи». Это был человек, который живя далеко за пределами родины носил в себе любовь к ней и верность: «Россия не умерла, она жива, она живёт в наших сердцах!!» - так он восклицал, воодушевляя огромное количество своих слушателей.

Знакомясь дальше с его статьями и воспоминаниями, воскресали события почти столетней давности, такие важные и для сегодняшнего нашего неустойчивого дня. Стало понятным, что это Евангелие - релик­вия важнейших событий двадцатых годов XX века, последней попытки вос­со­е­ди­нить хотя бы духовно славянские народы, помочь спасению России в её переломном моменте.  Евгений Амвросиевич так об этом пишет:

 

Из книги Е. А. Ефимовского «Встречи на жизненном пути»:

«(...) Объективно говоря, это был уже не «отход», а «уход» организованных российских политических организаций. Вопрос лишь был: куда идти и к кому обратиться за помощью. Организованной русской военной силы ещё не было, искать её можно было только в иностранных, враждебных Германии кругах.

Ими были в Европе Франция и Англия (Америка была далеко). В наших мечтах были «свободные» братские славянские государства.

Невольно возник вопрос: как отнеслись славянские братья к нашей борьбе? Почему они не пришли на помощь истекающей кровью Добровольческой армии?

Читатели моих воспоминаний, быть может, вспомнят массовые общеславянские орга­­низации предвоенного времени и не удивятся нашей попытке обращения к братьям славянам.

Эта идея повела к собранию всех славянских и дружественных им организаций. На соб­рании было решено создание единой общеславянской организации, с включением в неё всех славянских организаций и с поручением ей представительства всего об­щес­ла­вян­с­кого движения в России. Почётное возглавление нашего центрального объединения было воз­ложено на бывшего председателя Государственной Думы П.А. Хомякова, а активное, вви­ду разъезда или отказа более старших участников организации - на генерального сек­ре­таря Общества Славянской Культуры в Москве и Московского Славянского комитета - Е.А. Ефимовского с присвоением ему звания Председателя созданной объединённой обще­славянской организации [2].

Нашим первым началом было решение приступить к организации политической поездки в славянские земли, придавая ей общеславянский характер. Это требовало сог­ла­ше­ния с командованием уже создавшейся Добровольческой армии. С целью этого дости­же­ния наш президиум выехал в Екатеринодар.

Там выяснилось, что та же мысль намечена самим командованием в виде посылки официальных дипломатов в лице князя Л.В. Урусова и его помощников Валуего и Урсати.

Отчасти в поисках ответа, отчасти в надежде найти ту или иную поддержку решили соз­дать делегацию российских общественных деятелей с целью принести славянским стра­нам братское поздравление с обретённой ими свободой (это было весной 1919 года).

В состав делегации были выбраны: старейший славянофил - А.А. Башмаков; старейший участник-доброволец Черняевского отряда войны 1877-8 годов - Ф.И. Родичев; один из главных основателей неославизма [3] - граф В.А. Бобринский; бывший товарищ министра внутренних дел Е.Г. Моллов; глава российских соколов - А.С. Гижицкий; известный славянофил-народник Д.Н. Вергун; российские дипломаты: князь Л.В. Урусов, Валуев и Урсати и председатель центрального комитета всех сохранившихся славянских организаций в России - автор этих строк.

Формально самостоятельная, делегация находилась в непосредственном контакте с Особым Совещанием при генерале Деникине и пользовалась материальной поддержкой, дававшей возможность осуществлять взятую на себя роль.

Пожелавший меня принять генерал Деникин сказал: «Я знаю и Ваши монархические убеждения и Ваш патриотический пыл, также роль, которую Вы играли в Москве в славянском движении. Я и тому и другому явно сочувствую, но не забывайте, что на нашей ответственности прежде всего национальное российское движение, а затем уже его разновидности. Впрочем, я за Вас спокоен». (...)

Через несколько дней наша делегация выехала на пароходе Добровольческого фло­та в намеченную командировку. Это было весной 1919 года. Могли ли мы предвидеть, что это было нашим последним пребыванием на родной земле и началом хотя и патри­о­ти­чес­кой, но уже в новых условиях национальной работы».

***

«(...) Сама по себе поездка по славянским землям давала богатый материал и для славянского фольклора, и для его бытовой стороны, но она требовала бы художественной акварели. Это вне моей власти, да и не входило в число элементов нашей политической работы. Эта последняя оказалась лёгкой и вдохновляющей в Югославии и Болгарии, затруднённой в Чехословакии и неосуществимой в Польше: нам не дали визы. Пусть это была только «гримаса» Пилсудского, но из тех, кои входят в историю русско-польских отношений. В самом деле: затратить столько душевной энергии и сердечной ласки со стороны российской общественности в защиту национальных прав Польши и встретить «закрытую дверь» от принятия братских поздравлений со свободой - это уже вне области славянских иллюзий.

Поездка по Югославии была сплошным триумфом для монархических пере­жи­ва­ний основного состава нашей делегации: нас встречали речами, подносили хлеб-соль, уст­ра­­ивали частные собрания и публичные манифестации; сербский гимн чередовался с «Бо­же­ Царя Храни» и «Гей Славяне». Две из них врезались в память: собрание парламентских и общественных деятелей под председательством Скупщины и публичный митинг. На пер­вом, на приветственную речь председателя на тему «Россия и Славяне» ответил от ли­ца общественной России автор этих строк. На митинге генерал-рейднером был блестящий ора­тор граф В.А. Бобринский. На оголтелый возглас «Довольно с нас Николая кровавого» - при взрыве негодования тысячной толпы, наш оратор спокойно спросил: «Не хотите ли Вы сказать, что наш царь пролил слишком много русской крови за освобождение серб­ско­го народа?» За время моей политической деятельности я перевидал все виды бушующей тол­пы, но стихийно-негодующую - я видел впервые: оскорблено было «святое-святых» серб­ского народа описываемой мною эпохи.

Но сентиментальная сторона поездки не закрывала её политической стороны. Наши дипломаты вели её в секретных беседах с Югославским Правительством в лице Протича и Пашича. Одна из этих бесед привела к экстра-секретному поручению, данному королём Александром-Регентом члену нашей делегации, русскому болгарину Е.Г. Моллову и автору этих строк: поехать в Болгарию и просить об аудиенции у царя Бориса, во время коей поднять вопрос о «прощении и забвении» со стороны Югославии нанесённой ей кровной обиды участием Болгарии во время мировой войны на стороне Германии.

В Софии нас никто не ждал и не встречал. Моллов был как у себя. Правда, его брат - бу­дущий министр внутренних дел - был наш человек и полностью осветил положение: оно стало подчеркнуто русофильским; неизменно неприятно поражало, что славя­но­филь­ское настроение подчёркивалось больше всего недавними деятелями германофильства. Но это явление часто встречающееся в политической игре. Визиты шли за визитами, беседы за беседами. Атмосфера явно благоприятствовала. В нашу честь Болгарский Синод уст­ро­ил торжественное заседание с поднесением нам Евангелия в роскошном издании и креста Гос­­под­ня. На площади перед памятником Царю Освободителю было совершено все­на­род­ное молебствие. Лёд был сломан. Моллова и меня пригласили во дворец на аудиенцию к царю Борису.

Он принял нас просто и радушно. В начале беседы дрогнувшим голосом он сказал: «Я рад ви­деть русских и засвидетельствовать мою искреннюю любовь к России; всё то, что было сде­лано против неё, было против моего желания, но ведь было сделано, увы! моим отцом».

Началась беседа о том, что можно и должно сделать для настоящего и будущего. Она перешла на восстановление моральной связи славянства. Несколько замявшись, царь Бо­рис спросил: «Но как отнесётся к забвению пролитой крови коронованный вождь Югос­лавии?» Момент настал, и Моллов рассказал о секретном поручении югославского короля Алек­сандра. Царь Борис не выдержал и разрыдался. Ни слова утешения, ни проявление ра­достного чувства с нашей стороны были бы неуместны, тем более, что царь Борис пору­чал нам передать королю Александру благодарность за переданные ему слова. Даль­ней­шее было, очевидно, уже делом политической и дипломатической техники.

На этой аудиенции наша предварительная славянская миссия заканчивалась; но в истории неославизма вообще и славяно-русской в частности открывалась новая страница - славянского гостеприимства и помощи русской эмиграции».

***

А в 1921 году была уже основана Русская зарубежная церковь.

В село Пермас я, конечно, не отвезла Евангелие и Крест, подаренные во время, видимо, последней русской, общеславянской миссии, попытке объединению всех славян. Евгений Амвросиевич должен был вернуться в Россию, но, как он сам пишет, что предвидеть, что они навсегда покидают родину - не могли. И вот это знаменательное Евангелие с Крестом почти через сто лет вернулись в Россию, благодаря нашей маленькой «лесной» церкви в вологодском крае, на самом востоке области. Ведь, если не Пермасский храм, то может это Евангелие пролежало бы на дне сундука ещё долго, и куда бы оно попало потом неизвестно - в какие руки? Сохранилось бы? Но Господь всё предус­мат­ри­вает и устраивает. Значит, это очень важно было переслать Евангелие обратно в Россию. Хочется думать, что это и внимание Господа к нашему пока ещё очень бедному храму с бедными прихожанами и что он возродится, как, надеемся, возродятся и русские сёла и деревни - ПРИХОДЫ с ПРИХОЖАНАМИ. А может возвращение Святого Евангелия почти через сто лет - ещё и указание на то, что славянская дружба ещё жива и возродится! Недавно в газете «Радонеж» было опубликовано интервью с единст­венным Православным Царём в мире - болгарским Царём Симеоном вторым - сыном болгарского Царя Бориса третьего (1894 - 1943), по распоряжению которого и были преподнесены вернувшиеся в Россию почти через век - Евангелие Крест. А Царь Борис, как известно, был крестником русского Царя Николая второго.

Болгарский синод преподнёс... Болгария всегда для нас была особенна, как и Сер­бия. Славянство! Сколько русской крови было пролито в защиту этих государств, на­ро­дов.

У нас дома три Златы. Мама, дочь и дочь-внучка. И однажды икона вели­ко­му­че­ни­цы Златы в семье средней Златы с 1мая по 31 октября 1993 года мироточила: плакала. Когда один свя­щенник-болгарин, в Софии летом этого же года, в Храме св. Кирилла и Мефодия, где есть придел св. вмч. Златы, попросил показать ему выносную икону - образ св. вмч. Златы Мгленской, ему от­ве­тили, что этот образ утрачен - его украли, скорее всего, для кощунства - такие случаи у них бывали, и они не надеются найти его. Позже украли и второй выносную икону этой святой. И ког­да сопоставили дату пропажи иконы и начало плача списка с неё, то эти даты совпали. Удивительно, спи­сок плакал об утрате перво­начального образа. И, когда священник Александр Куликов - наш семейный крестный служил молебен у Златы дома, икона ещё больше на­ча­ла плакать, слёзы капали прямо из глаз так обильно, что даже ватки подстилали. А написана она была на тоненькой дощечке от детского иг­ру­шеч­ного столика иконописцем нашего храма. И списана с другой иконы - неумело срисованной с той, украденной иконы по клеточкам, в Со­фийском соборе одним учащимся тогда Ленинградской семинарии по просьбе нашей мамы. Ведь тогда найти икону с таким редким именем было невозможно.

У св. Златы празднуются два дня. 26 октября (н.ст.) 1912 года было явлено чудо в Сербии, когда турки ополчились на город Скопье, где вспыхнуло против турок самое крупное восстание после Русско-турецкой войны, принёсшей Болгарии свободу. И перед сербским войском, защищавшим Сербию, явилась  Дева и помогла одер­жать сербам победу. А 31 октября (н. ст.) - день престав­ления св. Златы. Вечером накануне этого дня мироточивую икону наша мама отнесла в Храм Скорбящей Божией Матери на Ордынке. Она вся была покрыта миром. А на следующий день - Преставления св. Златы мироточение прекратилось.

На Крестовоздвиженье в Пермасском храме был молебен уже не в первый раз. Ле­том там и крестилось человек пятнадцать. И уже новые записываются. Но храм и при­пис­ным к районному не можем никак оформить - всё из Вологды документы возвра­ща­ют Никольским юристам - не обычное это для них дело... Благочинный сказал (он один раз приезжал из Великого Устюга, когда ещё и перекрытие не было сломано), что благословит служить десять Литургий в год, если храм будет отапливаемым. Как это решить. Тёплый храм сломан, вся стена покорёжена, к которой он примыкал. А этот храм всегда был хо­лод­ным. Ну проведём трубы, но где же столько дров припасти и как оплачивать весь год истопника, если за всю зиму в нём практически не будет службы?..  Одна - две службы. Проб­лем много... В городах помогают восстанавливать и священника дают, а здесь как? как восстанавливать, как сохранять остатки русских сёл и деревень без помощи, без денег. А без этих бедных селений в этой скудной природе, говоря словами Федора Тютчева, России не поднять. Им бы самим только-только выжить. А тут ещё и храм надо поднять... Правда, подняв и он поможет людям окрепнуть. Что-то старается делать только глава Администрации Татьяна Анатольевна Михеева и учитель Юрий Николаевич Шапкин. Люди разобщены, боятся и приближаться - начали-то за здравие, а теперь видят, что дело-то гораздо трудней... Сначала и о колокольне размечтались... Без церкви и от Бога можно совсем отлучить...

***

Я рассказала перед молебном отцу Александру, приехавшему из районного города Ни­кольска, настоятелю Казанского собора, вкратце историю с Евангелием, которое ока­за­лось раритетом. Отец Александр всё выслушал, а потом уже после молебна, быстро по­до­шел ко мне и сказал:

«А вы  подарѝте Патриарху! Тем более, что сейчас вышел новый закон, что если в храме нет сигнализации, то нельзя держать старинные иконы и такие ценные вещи. Из-за участившихся краж».

От слова «подарить» у меня всё возликовало в душе, но реальность перебила всё.

«Да меня и не допустят к Патриарху, может к его секретарю какому-нибудь... Да его окружение и не доведёт до него... «Закопают» куда-нибудь, забудут, не оценят... Он и не узнает. И никакой, даже маленькой помощи мы и не получим. Скажут: оставьте, мы посмотрим, а потом скажут: а кто вы такая? Какое Евангелие?.. Тут хоть на крышу предлагали...»

«Ну и пусть не помогут, а Бог-то?» - уверенно сказал батюшка. И мне стало весело в тот момент: дарить всегда выше, чем продавать, хотя нам так нужны средства на храм. Да даже на то, чтобы купить Евангелие вместо этого». Но может батюшка и прав. С другой стороны как узнать, может Господь и послал нам это Евангелие, чтобы и передать Его в верные, понимающие Его истинное значение, руки. Господи, вразуми!

Недавно мне сообщили, что в Вологде выделили на ремонт Никольского бывшего Пед­техникума к предстоящему празднованию столетия со дня рождения Александра Яши­на более двенадцати миллионов рублей. Учительница из Пермаса выступила на Орг­ко­ми­те­те с предложением помощи о восстановлении церкви в Пермасе, но её никто не под­дер­жал. Сколько раз собирала по рабочим местам Никольская администрация деньги на вос­ста­новление Сретенского собора ещё в девяностые годы прошлого столетия. И мама наша специально присылала свою пенсию для этого. Куда всё делось? Главное, что ничего не было предпринято...

И Собор неухоженный, не охраняемый сгорел на глазах Отдела куль­ту­ры, окна которого выходят прямо на Собор. Расходы теперь на него приходится нести вхо­лостую: как день города - ярмарка, надо покупать краску и закрашивать забитые фанерой окна обезглавленного храма-мученика. Но скоро и это прекратится, так как жители города обнаружили в стене его со стороны реки страшные капитальные трещины. И лицо города будет навсегда утрачено. Зато теперь на дисках о Никольске, на таре­лоч­ках, везде, где можно, как визитную карточку города, помещают фотографии прежнего Со­бора с главками, правда без Креста, но с весёлыми целыми окнами, внутри целого, с пе­ре­к­рытиями... Жалко! Но, ведь неопровержимый факт, что самые красивые здания и самые необходимые в русских городах и сёлах - это храмы, они держат всё внешнее пространство окружающего нас мира и главное - внутреннее нас самих, нашей жизни. На­до восстановить церковь в Пермасе. Господь поможет нам! А может и ещё кто-то сможет по­мочь?!

Попова-Яшина Н.А. 2011-2012 г.

На иллюстрации - штандарт Царя Болгарии

П.С.

Только что передали счёт для помощи Пермасскому Крестовоздвиженскому храму:

Филиал ОАО "Сбербанк России" Великоустюгское отделение  №151

ИНН 7707083893

КПП 352631001

Транзитный счет 30301810512006001229

БИК 041909644

кор.счет 30101810900000000644

Вологодское отделение № 8638 г. Вологда

ОГРН 102770132195

р/с 40703810512290000323

 

[1] Яшин - это литературное имя поэта, прозаика Александра Яшина - псевдоним по имени рано погибшего на войне отца - Якова. Мать будущего поэта в деревне до конца звали по имени мужа: Дуня Яшиха. В паспорте оставлены обе фамилии: Попов-Яшин Александр Яковлевич.

[2] Здесь и далее текст выделен мною - Н.А. Поповой-Яшиной

[3] О возникновении неославизма - Е.А. так рассказывает в книге «Статьи»: «Резолюция съезда умудрённых опытом политических деятелей, руководимых гр. В.А. Бобринским и В.А. Маклаковым, возвестила: «Ни пяди славянской земли не-славянским государствам; ни один славянский народ, не должен притеснять другой славянский народ, если он находится в составе его государства». Так было положено начало неославизму, ставшему идейной основой защитой позиции для славянства в открывшейся новой главе славяно-германского соперничества».