Публикацию (приближенную к современной орфографии) специально для Русской Народной Линии (по единственному изданию: Коринфский А.А. В мире сказаний: Очерки народных взглядов и поверий.– СПб.: Изд. Сойкина, 1905.– С. 124–130) подготовил профессор А. Д. Каплин.
+ + +
Приходит грозóвый месяц июль, макушка лета, к концу – летнюю крестьянскую страду ведет к августу-густоеду, что недаром и «соберихой» прозывается. Пройдут «Паликопы» (день святых благоверных князей Бориса и Глеба), следом за ними 25-е число – память св. Анны, с которою связаны в народе приметы о будущей зиме (свежая с 25 на 26 июля ночь обещает ранние заморозки). Еще одни сутки (день св. Ермолая), а там и «Пантелей-целитель» в народную Русь идет, ведя за собою особые, только к нему одному приуроченные народом-пахарем – народом-сказателем обычаи, поверья и предания, окруженные пестроцветной вязью богатых образностью крылатых слов, каждое из которых говорит о живучей народной самобытности, не поддающейся преходящим веяниям времени.
27-е июля, посвященное Православной Церковью чествованию памяти св. великомученика и целителя Пантелеймона, – один из тех красных, хотя и не праздничных, дней, безмолвный приход которых неизменно воскрешает в представлении деревенского люда красноречивые сказания минувшего, непосредственно связанные с перенятыми заветами седой – то детски-простодушной, то смиренномудро-величавой – старины.
Трогательная христианская легенда о св. Пантелеймоне, во всей своей простоте воспринятая русским народом, приросла к стихийному сердцу пахаря, широко открытому для восприятия всего дышащего действенной любовью, дающей силы положить душу «за други своя». Имя никомидийского уроженца, принявшего св. крещение в конце III века по Р. Хр., всю жизнь свою отдавшего на служение страждущему ближнему и не устрашившегося пойти на муки за исповедание учения Сына Божия, сделалось почти столь-же родным духу народа-богатыря, озаренного светом Божественной любви, как и образ св. Алексея – человека Божия, возложившего на свои рамена великий подвиг смирения, или св. Иоасафа – царевича индийского, променявшего царский престол на тишину «любезной матери-пустыни». В «Четиях-Минеях» повествуется, что св. Пантелеймон (Пантолеон) увидел свет на берегу Мраморного моря, в греческом городе Никомидии, в семье богатого и знатного гражданина Евсторгия. С молодых лет он почувствовал склонность к изучению врачебного искусства, приближающего бренный ум человеческий к безсмертным тайнам природы. Учителем его явился знаменитый в то время врач Евфросин, преподавший ему все свои собственные познания. Постигнув всю премудрость эллинского врачевания, юноша продолжал томиться неутолимой жаждой познания истины, но тщетно искал ее до той поры, пока не встретился с другим учителем – пресвитером Ермолаем. Этот врач духовный, также впоследствии приявший венец мученический во имя Христа и сопричтенный к лику святых (память 26-го июля), указал Пантелеймону более верный и близкий путь к цели его пылких стремлений, крестив его во имя Отца и Сына и Святаго Духа и просветив его пытливый разум неугасимыми лучами Богопознания.
Восприняв от своего нового учителя веру христианскую, молодой врач последовал за ним по стезе проповеди о Свете, просвещающем всех. Врачуя телесные недуги, он стал исцелять и немощь духовную, обращая в христианство одного за друтим из своих сограждан. Первым принял от него святое крещение отец его Евсторгий, воочию убедившись в истине проповедуемого сыном учения, – когда тот именем Христовым исцелил слепого, безполезно пролечившего все свое богатство. Когда скончался престарелый отец Пантелеймона, последний, сделавшись обладателем богатого наследия, стал оказывать всем страждущим-недугующим не только духовную и врачебную, но и денежную, помощь.
Безвозмездно оказываемая врачебная помощь привлекла к дому врача-безсребренника многолюдные толпы нуждающихся в ней. Слава о нем прошла по всем окрестным городам и селениям, и это была не только слава врача, но и учителя-проповедника. Врачи-язычники вознегодовали на Пантелеймона, отвратившего от них большую часть приверженцев, и порешили извести новоявленного целителя, подорвавшего все доверие к их ложной мудрости. Жадная зависть сделала свое дело: до сведения императора Максимилиана, жестокого гонителя христиан, было доведено о том, что в Никомидии появился новый исповедник Иисуса из Назарета, распространяющий учение Распятого и обращающий народ в свою «злую ересь», вопреки императорским указам-повелениям. Пантелеймон был схвачен, ввергнут в темницу и предан жестоким пыткам. Никакие мучения не могли, однако, вынудить молодого врача-целителя к отречению от веры во Христа: ни раскаленные железные гвозди, которые вбивали ему в тело, ни расплавленное олово, в котел с которым погружали дерзновенного исповедника Сына Божия. Бросали великомученика с камнем на шее в воду, отдавали на растерзание разъяренным зверям, – ничто не устрашало св. Пантелеймона, даже – к великому изумлению мучителей – он оставался невредимым.
Наконец, император повелел отсечь ему голову, чем и закончились страдания целителя-безсребренника во славу Христа.
В русских простонародных сказаниях облик «Пантелея-целителя» окружен не только светом славы великомученической, но и лучами вещего могущества, направленного к добру, любви и правде. Согласно с повествованием о житии этого угодника Божия, он и в представлении народа является скорым помощником во всех болезнях, добрым-кротким целителем тяжких недугов. Все врачеватели из народа считают его своим неизменным покровителем, призывая имя его во всех трудных случаях, когда их слабый-темный разум отказывается освещать им путь врачевания. Имя св. Пантелеймона нередко можно услышать даже из уст ведунов-знахарей, обороняющих заклинаниями-заговорами хрупкую, обуреваемую недомоганиями жизнь прибегающего к их помощи суеверного люда, безсильно опускающего натруженные руки перед такой «немилостью Господней», какою всегда представляется ему болезнь, открывающая двери храма жизни для смерти.
Народ-сказатель отдает в полное распоряжение «Пантелея-целителя» все добрые, созданные нá-помочь страждущим-болящим целебные травы. Народная наука врачевания с полной справедливостью может быть названа «траволечением», – почему вполне понятно и только-что упомянутое простонародное представление о святом покровителе врачевателей. Пантелеев день заставляет всех посельских знахарей-лечеек вспоминать о хозяине трав целебных: по всему простору светлорусскому, чуть не в каждом селе, служатся-поются 27-го июля молебны этому святому угоднику Божию. «Позабудешь о Пантелее-целителе в его день-праздничек, и он про тебя забудет!» – говорят его суеверные-простодушные последователи: «Вспомянешь его, милостивца-батюшку – и он тебя наставит на ум-разум!». По словам старых, умудренных многолетним опытом людей, только у того врача и «рука легкая», который памятует покровителя-помощника, всем врачевателям данного от Бога нá-помочь, для прославления на земле небесных заступников рода человеческого. «Прогневишь Пантелея-целителя – никаким зельем болящему не поможешь!», «Пособит Пантелей – и здоровье целей!», «Лечейка Пантелею молится, а Пантелея Бог слушает!» – говорят они.
В старые годы повсеместно на Святой Руси, – а по иным округам и до сих пор это еще не вывелось из обычая, – в двадцать-седьмой день страдного июль-месяца не только молебны св. Пантелеймону по храмам Божиим по желанию прихожан пелись, но и возлагались к образу великомученика всевозможные дары. Кто приносил от богачества своего, кто от скудости-бедности; все несли в благодарность за излечение от какого-либо недуга тяжелого. Все приношения шли в пользу причта церковного с тем, впрочем, непременным условием, чтобы «десятина», (десятая часть) их уделялась самому угоднику Божию: на свечи, на масло, на украшение святой иконы его. Приводили в этот день в церковь и больных с твердою верой-надеждою, что чествуемый покровитель врачевателей скорей-охотнее окажет помогу в день своей святой памяти, чем в какое-либо иное время.
Праздник лечеек-знахарей, день св. Пантелеймона является в то-же самое время и днем спешной-упорной работы для них. По слову-сказу переживающей века за веками старины стародавней, приходит об эту пору «Пантелей-целитель» с небесных высот – «из того-ли рая пресветлаго» – на орошаемую страдовым потом пахаря землю и с белой утренней зорьки вплоть до поздней ночи гуляет по лугам среди трав-былий целебных, незримо указуя на них всякому врачевателю, памятующему о его святом дне. «Кто знает – может, и встретишься об эту пору с ним, с батюшкой!» – говорят деревенские ведуны-травознаи: – «Ведь везде, где идет-пройдет он, милостивец, все травы целебное засилье берут: на какую ни глянет – всякая исполнится силой его...». Словно вторит этим хранителям простодушной врачебной мудрости народной подслушанный на симбирском Поволжье стих духовный:
Пантелей-от – целитель-батюшко:
Ему травы-то все преклоняются,
Всякоѳ зелие-былие молится...
Он идет, осударь свет-угодничек,
По лугам-луговинам шелковыим,
Той травой-муравою зеленою, –
Сам, угодничек Божий, что солнышко,
Сам – что красное солнышко радошен:
Где ни глянул – цельба изливается,
Улыбнется – цветы-самоцветики
На потребу цветут христианскую,
Лютым болестям – сила целебная,
Божья помочь народу крещеному,
Все тому-ли честному работнпчку,
Церкви Божией миру-радельнику...
Ох, ты гой еси, Божий угодничек,
Пантелей-свет, целитель-от батюшко!
Тебе слава отныне и дó-веку,
До того-ли до веку последнева,
Опоследнева веку остальнаго...»
Изливающий любовь-милость, подающий исцеление прибегающим с молитвою к нему людям Божиим Пантелей-целитель является порою в народном представлении и грозным обличителем. Так, его – по слову старины стародавней, – что огня, должны бояться знахари-ведуны, обращающие во зло все познания: не на спасение своей души, не на пользу страждущему ближнему работающие, а идущие по стопам диавола, породившего на белом Божьем свете злые, напоенные его тлетворным дыханием травы. Не только помоги не окажет он таким людям в их врачевании, но еще и сам может наслать на них тяжкий недуг (чаще всего – помутить разум) за их лиходейство. Его святым именем по уверению знающих всю подноготную стариков, ограждается человек и от действия самых ядовитых трав, – если только не лежит камнем на его душе никакого незамолимого греха.
