Когда дьяволы, колдуны и фокусники обманывают зрение, они, как говорят, набрасывают пелену на глаза зрителя (cast glamour o'er the eyes of the spectator)
Аллан Рамзай, первый автор слова «гламур». 1721 год
В информационной популяризации гетмана Мазепы его сторонники усердно выносят на широкую публику гипертрофированный миф о «сверхъестественном лыцаре», которым якобы восторгалась вся Европа и чуть ли не весь мир. Мазепу заливают лаком и замазывают исторической косметикой так, что после таких процедур гетман предстает модником, полиглотом, поэтом, танцором и едва ли не «массовиком-затейником», который скрашивал свой досуг и досуг казаков, музицируя на арфе. Ради него даже «украинское архитектурное барокко» превратилось в «барокко мазепинское», известное лишь паре десятков стилистических выдумщиков.
Большая роль в романтизации и «гламуризации» (от англ. Glamour «шарм», «внешний блеск» - собирательное обозначение роскошного стиля жизни, всего, что обычно изображается на обложках модных журналов. Первоначально слово «гламур» было волшебно-оккультным заклинанием ведьм, призванное заставить кого-либо поверить, принудить смотреть на вещи по-другому) личности Мазепы принадлежит некоторому количеству живописных произведений известных и не очень известных художников.
Оставив в стороне иконографию Мазепы по причине отсутствия подлинного его изображения, обратим внимание на так называемое «влияние личности гетмана на развитие мировой живописи» и на декларированные 42 картины на «мазепинские сюжеты».
Несомненно, Мазепа остался на холстах и открытках, однако в большинстве своем «мазепинский сюжет» всего лишь один. Речь идет об инициированном Яном Хризистомом Пасеком сюжете о «конском наказании» ловеласа и блудодея Мазепы в бытность его придворным польского короля Яна Казимира.
В фундаментальном труде Н.И. Костомарова «Мазепа» указывается, что «...он умел нравиться женщинам, завел тайную связь с одной госпожой, но муж последней, подметив это, приказал схватить Мазепу, привязать к лошадиному хвосту и пустить в поле; эта лошадь, еще не обученная и приведенная к господину из Украины, очутившись на воле, понеслась с привязанным к хвосту человеком в украинские степи» [1].
Таким образом, любовные приключения будущего «второго Иуды» и жены магната Фальбовского, наказавшего Мазепу специфическим образом, стали, по сути, главными в интерпретации личности Мазепы для европейских литераторов и живописцев XVIII-XIX вв.[2].
«Словарь литературных и драматических персонажей всех времен и всех стран» Р. Лафонта и Р. Бомпиани (1960) упоминает более десятка имен поэтов, романистов и драматургов, заинтересовавшихся именно этой сомнительной историей.
Необходимо подчеркнуть: не политическая возня гетмана, не перманентная смена им своих сюзеренов, не возведенная ныне в ранг «государственного и национального подвига» измена и переход на сторону шведского короля, а именно история пойманного в чужой постели любовника и наказание его необычным для европейского сознания способом и стала романтической мифологемой Мазепы. Европа была перенасыщена своими предателями и авантюристами и потому раскручивать еще одного аналогичного персонажа с границ тогдашней «Ойкумены» просто не было смысла.
Однако существовал внешний фактор распространения и тиражирования подобной тематики - появившееся после Великой Французской революции направление романтизма, которое отражало разочарование в философии Просвещения и стало высшей точкой антипросветительского движения, антагонизмом классицизма. Термин, начавший свой путь от испанского romance (так называли в средние века «романс испанский», роман рыцарский»), пришел к французскому romanesque, а затем romantique, означавшее в XVIII веке «странное», «фантастическое», «живописное»[3].
Романтики выступали против «холодной рассудительности» и отсутствия «движения жизни», и потому наполняли свои работы патетикой и нервной возбужденностью.
Именно это они и находили в истории с Мазепой. Романтикам был нужен оригинальный сюжет и оригинальный герой. Что может быть лучше поведанной еще и Вольтером истории о голом мужчине, попадающем из чужой постели прямо на лошадь?
Кстати, обнаженное тело также являлось точкой притяжения данного направления. Так, И.Кон в книге «Мужское тело в истории культуры» пишет, что данный сюжет стал одним из излюбленных мотивов французских художников-романтиков: «Тут есть все: коварство и любовь, мужество и беспомощность, соперничество юности и старости. Наконец, лошадь - древний символ чувств, которые мужчина должен держать в узде, а в данной ситуации Мазепа сам оказался во власти взбешенной лошади. Образ беспомощно распростёртого на спине, привязанного к крупу лошади нагого юноши давал простор садомазохистскому воображению, обычно в такой позе представляли только женщин, например, изображая похищение Европы»[4].
Первым (1823) обратился к «мазепинской теме» Теодор Жерико (Jean-Louis-André-Théodore Géricauet), который - по одной из версий совместно с Эженом Лами - создал небольшую картину маслом на бумаге «Паж Мазепа, привязанный к лошади». После этого «над лошадью и Мазепой» работали Эжен Делакруа (Ferdinand Victor Eugène Delacroix), Орас Верне (Horace Vernet), который «своего Мазепу» (см.иллюстрацию к статье - прим. Ред.) писал якобы по заказу императора Николая Первого[5].
Луи Буланже (Louis Bulanjie) в свою картину «Муки Мазепы» добавил элементы «библейности» и «эллинизмов», что делает его сюжет фантастическим. Не менее любопытна картина француза Теодор Шассерио (Théodore Chassériau) «Казачка возле тела Мазепы, привязанного к лошади», где можно наблюдать степень информированности европейской художественной братии о тогдашней Малороссии. Казачка и стоящие за ней соплеменники, да и пейзаж, больше напоминает жителей Казахстана или Киргизии, что дает основание предполагать дилетантизм автора, находящегося в плену представлений о «дикости» России.
Примечательно и то, что художников вдохновлял не только «страдалец за любовь» с мускулатурой Ахиллеса, но и максимальный анимализм. Главным героем, помимо Мазепы является лошадь (конь), или несколько лошадей. Большинство художников, посвятивших «мазепинскому сюжету» свой талант и время, куда больше внимания уделяли изображению лошадей. Верне, Шассерио считаются блистательными анималистами. Теодор Жерико не только писал животных, но и занимался их изучением и даже погиб, упав с лошади.
То же самое можно сказать о талантливом польском художнике Александре Орловском, который участвовал в польском мятеже Т. Костюшко, но, попав в милость к великому князю Константину Павловичу, стал придворным русским художником-баталистом и прославился своими рисунками и картинами[6].
«Конная тема» заполняет творчество А.О. Орловского, выделяясь особым стилем [7] - «Лошадь в ландшафте», «Отдыхающий крестьянин», «Жокей на коне, на всем скаку», «Отдыхающий калмык», «Молдаван верхом», «Жена шаха верхом», «Черкес верхом» и др. Его картина «Мазепа», хранящаяся в полтавской картинной галерее, изображает традиционный сюжет - молодой человек, привязанный лицом к хвосту к крупу лошади, которая упала от усталости. Вокруг упавших кружатся в скачке еще десять лошадей.
«Горе-кавалериста» Мазепу изобразил на своей картине и польский художник Вацлав Павлишак, но его героя преследуют не польские изуверы, не бешеные лошади, а хищные птицы.
Среди обращений к образу «охотника за женщинами», наказанного нетрадиционным способом, есть любопытная открытка викторианской эпохи, где за подписью «Мазепа» очевидно изображение женщины.
Это стилистический портрет скандальной еврейско-американской актрисы Ады Исаак Менкен, пиком карьеры которой стала роль Мазепы в бродвейском спектакле «Мазепа» или «Дикие лошади из Татарии» 1862 г. по поэме Байрона. Кульминационной сценой представления было появление Мазепы в исполнении актрисы, в трико телесного цвета, «повторяющей на лошади вышеописанный центральный эпизод поэмы (в театрах, где шло это представление, был построен специальный помост). Премьера «Мазепы» состоялась в Нью-Йорке, после чего начались протесты граждан, и театр едва не закрыли. Аду стали называть нагой женщиной и горизонтальной Леди Годивой (англо-саксонская графиня, которая согласно легенде проехала обнажённой по улицам города Ковентри сидя на лошади)»[8].
Театральный стриптиз в исполнении «женщины-Мазепы» стал предметом изображения его не только на картинках и открытках, но даже в скульптурных сувенирных фигурках. Кстати, сама Ада Менкен тоже погибла после падения с лошади...
Против травести-спектакля, названного «первым публичным актом стриптиза, который когда-либо видели в театре», выступил кандидат в президенты США Х. Грили, который заявил: «Мы не можем поверить, что актриса может предстать перед нашими гражданами в таком образе Мазепы, чтобы не вызвать возмущение и сопротивление порядочных людей, показывая свое тело в таком виде». Это выступление использовал в своей карикатуре известный американский художник Томас Наст (автор изображений Санта-Клауса и дяди Сэма) нарисовавший для «Harper's Weekly» от 1 июня 1872 года (№ 428) карикатуру «The Modern Mazeppa» - «Современный Мазепа»[9].
До Наста использовали «мазепинскую» тему в карикатуре в юмористической газете Fun в 1864 г., изобразив в позе Мазепы президента Авраама Линкольна - за то, что тот в начале Гражданской войны высказывал сочувствие конфедератам, и назывался едва ли не предателем.
Предание Мазепе его популяризаторами глянцевости и «романтического героизма» строится именно на творчестве части французских и польских авторов, путем вбрасывания тезиса о «признании Мазепы в Европе». Для пропаганды мазепинства эксплуатируют именитых литераторов В.Гюго, Б. Брехта, Ю.Словацкого, бравших в основу своих сюжетов опять же сексуальные похождения неудачного любовника.
Лоск и блеск «европейского Мазепы», по замыслу его апологетов, должен был затмить порочные черты настоящего Мазепы - негодяя, изменника, авантюриста.
По-стахановски отстаивающая Мазепу О. Ковалевская заявляет: «...для художников не имеет особого значения, кем является Мазепа как историческая личность или кем он станет в будущем. Для них это легендарно-героизированный образ, который они заполняют своим смыслом в соответствии с требованиями стиля, жанра, внутренних переживаний, чувств и эмоций». Она же настаивает, что все авторы стремились отобразить Мазепу-борца[10].
Внимательный же взгляд сразу выделяет далекие от «борьбы», сомнительные подвиги соблазнителя чужих жен, наказание которого стало своеобразным лекалом, приводящим авторов к карикатурам, полупорнографическим спектаклям и даже фильмам, вроде «творения» Ю. Ильенко.
Примечания:
[1]Костомаров Н.И. Мазепа. М., 1992. С. 20 - 21.
[2]Каманин И. Мазепа и его «Прекрасная Елена» // Киевская старина, 1886. № 11. С527 - 535.
[3]История мирового искусства (под ред. Сабашникова Е.). М., 1998.
[4]Кон И.С. Мужское тело в истории культуры. М., 2003. С. 220.
[5] Ковалевська О. Образ Мазепи в творах Олександра Орловського та Вацлава Павлішака. Україна в Центрально-Східній Європі. 2004. № 4. С. 440.
[6]Ацаркина А.Н. Александр Осипович Орловский (1777 - 1832). М., 1971. С. 24 - 38.
[7]Ковалевська О. Образ Мазепи... С. 442.
[8] http://www.forumamerica.net/index.php?go=Pages&in=print&id=1927
[9]http://nastandgreeley.harpweek.com/subpages/cartoon-1872-largeB.asp?UniqueID=11&Year=election
[10]Ковалевська О. Образ Мазепи... С. 446
