В начале 1917 г. Казань, в связи с обстоятельствами военного времени, являлась административным центром сразу двух губерний: собственно Казанской и оккупированной Холмской (так как именно сюда были эвакуированы её губернские и уездные учреждения и здесь, до своего официального «отрешения», находился последний Холмский губернатор - камергер Высочайшего Двора Л.М.Савёлов). Одновременно она была центром одного из крупнейших в стране военных округов - Казанского, а также служила «пунктом водворения» перебрасывавшихся в тыл неиссякаемым потоком военнопленных и беженцев.
Вкупе со сложной национальной и религиозной спецификой Казани и одноимённой губернии, последнее обстоятельство способствовало усугублению экономических проблем и усилению социальной напряжённости в местном масштабе. Однако, с другой стороны, полувоенное положение и предпринимавшиеся на протяжении предшествовавшего десятилетия жёсткие меры по нейтрализации революционных сил заметно «дисциплинировали» местную политическую жизнь. Вывести её из состояния равновесия, несмотря на наличие стандартного набора «революционных предпосылок», можно было только с помощью сильного внешнего фактора, каковой губернской администрацией в расчёт долгое время всерьёз не принимался. В результате, петроградские революционные события грянули в Казани как гром с чужого политического «неба», приведя губернские «верхи» в состояние замешательства.(1)
В связи с этим весьма показательными являются результаты проведённого в конце 1916 г. - начале 1917 г. изучения местными властями общественного мнения и социально-политической ситуации в Казанской губернии.
Так, в подготовленном 15 октября 1916 г. Казанским губернским жандармским управлением (КГЖУ) и представленном 20 октября в четыре инстанции(2) за подписью и.д. начальника последнего подполковника М.В.Прогнаевского «Обзоре настроения населения Казанской губернии» отмечалось, в частности, что: «Создавшаяся тяжёлая обстановка жизни тыла возбуждает в обществе сильное желание избавиться от неё, и оно пока готово верить правительству и полагаться на него. Годы войны приучили общество чувствовать близость к правительству, жить по его указаниям и слушаться его. В этом отношении общество едва ли было когда-либо за последнее время более лояльным».(3)
Но, одновременно, как отмечалось в «Обзоре...», всюду слышались разговоры о том, что «теперь нужна сильная власть», которая бы «твёрдой рукой руководила страной и вывела её из создавшегося тупика». «Должно сказать, - подчёркивалось там же, - что Казань и Казанская губерния в смысле публичного проявления дворянством, земством и представителями свободных профессий своих политических взглядов и надежд всегда отличалась скромностью, что принималось некоторыми даже за её отсталость. Большинство общества надо причислить к умеренным элементам, что определилось, например, при выборах в Государственную Думу последнего созыва, когда Казанская губерния послала в неё своих представителей с политической программой не левее октябристской».(4)
Активность либеральных и социалистических партий в Казани и Казанской губернии с началом Первой мировой войны оказалась почти полностью парализована, что предопределило их дальнейшее запоздалое политическое «воскрешение». «В данное время в Казани революционных организаций не наблюдается», - констатировалось в указанном «Обзоре...».(5)
Местные жандармские аналитики, безусловно, не могли не признать и то, что со времени выборов в Государственную Думу четвёртого созыва «казанское общество сильно полевело и особенно за последние годы», всё чаще велись разговоры о необходимости формирования правительства, «пользующегося доверием страны». «Однако озлобления против правительства в массах не замечается, - указывалось в «Обзоре...». - К местной губернской администрации отношение спокойное, причём, высшая пользуется полным доверием общества. Низших представителей власти иногда обвиняют в том, что они не проявляют якобы достаточно энергии в борьбе со спекулянтами, но обвинения голословны и не имеют под собой почвы».(6)
15 октября 1916 г. (в тот же день, когда был подписан жандармский «Обзор...») управляющий Министерством внутренних дел (МВД) А.Д.Протопов «совершенно доверительно» обратился, в циркулярном порядке, к Казанскому губернатору П.М.Боярскому с просьбой собрать и сообщить ему «в непродолжительном времени» статистические данные о числе избирателей в Государственную Думу, «участвовавших в прошлых выборах и ныне по обстоятельствам военного времени лишённых возможности осуществить свои избирательные права, с указанием наиболее видных из них».(7) Несмотря на весьма туманное обоснование причины этого,(8) означенное поручение вполне определённо было нацелено на то, чтобы собрать предварительные сведения о предполагаемом количестве и политическом составе участников новой избирательной кампании в Государственную Думу пятого созыва, возможность проведения которой - после намечавшегося роспуска четвёртого «издания» российского парламента - активно обсуждалась тогда в высших эшелонах государственной власти. Главноначальствующему губернии понадобилось более четырёх месяцев, чтобы в условиях строжайшей секретности (дабы «не возбудить в населении каких-либо подозрений по адресу Правит[ельственной] власти») справиться с данным заданием.
При этом, в процессе сбора и обобщения информации, выяснилось, что, хотя мобилизация и заметно «потрепала» ряды «избирателей и выборщиков» (которых «выбыло на военную службу около 1/3 бывшего состава»), решающие исход голосования курии (в том числе, духовенство, крупные и мелкие землевладельцы) от этого особенно не пострадали.(9)
24 февраля 1917 г., то есть на второй день после того, как в столице уже началась революция, П.М.Боярский, наконец, направил на имя министра внутренних дел А.Д.Протопова доклад с грифом «Совершенно секретно». В нём он, в частности, подтверждал сделанный ранее вывод «о необходимости производства выборов именно до окончания войны», а также советовал предпринять перед этим «некоторые шаги в смысле подготовительной стадии».
П.М.Боярский предлагал «краткий перечень» из пяти мер, осуществление которых, по его мнению, «привело бы население, по крайней мере Каз[анской] губ[ернии], всецело на сторону Правительства», а именно: «оказать открытое доверие лучшим общественным силам, поскольку это вызывается потребностями не только государственной обороны, но и помощи Правительству», «радикально решить вопрос о дороговизне и, главным образом, об отсутствие продуктов потребления», проявлять повышенную заботу об армии, «установить твёрдые взгляды в нашей внутренней политике на инородцев» на началах «уважения к национальности, государственного единства и развития народных творческих начал», а также - «заблаговременно заявить о предстоящих выборах, чтобы Правит[ельственная] власть могла предвидеть будущий контингент выборщиков и, если обнаружатся угрожающие в этом отношении симптомы, то продлить полномочия последней Госуд[арственной] Думы не будет поздно».(10) Однако Казанский губернатор явно опоздал со своими советами, к которым в Петрограде уже некому было прислушиваться, да и сам П.М.Боярский через несколько дней радикально изменил своё отношение к действующей Государственной Думе, назвав её «спасительницей России».
Когда до Казанского губернатора дошла первая информация о начавшихся в Петрограде беспорядках, доподлинно неизвестно. По каким-то причинам (предположительно, связанным именно с поступавшими П.М.Боярскому тревожными известиями), он срочно выехал в Петроград, но добрался только до Москвы. Дальнейшее поведение камергера Двора Его Величества выглядело весьма неоднозначным, о чём затем в своих воспоминаниях писал наблюдавший развитие ситуации «изнутри» другой камергер и губернатор - Л.М.Савёлов.
27 февраля 1917 г., когда в столице произошёл вооружённый мятеж, Казань по-прежнему жила своими повседневными заботами. Весьма точной фразой обстановку в городе охарактеризовал через девяносто лет один из казанских журналистов, проанализировавший по местным газетам наиболее серьёзные из случившихся тогда происшествий: «В городе в этот день, - констатировал он, - лишь взбесилась собака».(11)
Казанские повременные издания (среди которых «первую скрипку» играли правая газета «Казанский Телеграф» и либеральная «Камско-Волжская Речь») сообщили о произошедшем перевороте лишь 2 марта, хотя телеграфные сообщения о нём пришли ещё днём раньше, после чего здесь, собственно говоря, и начала открыто проявляться «революционная активность».
С 1 марта 1917 г. в стенах Императорского Казанского университета (переставшего в те дни быть императорским) начали происходить ежедневные сходки, в которых, помимо собственно университетских, принимали участие студенты Казанского ветеринарного института, Казанской духовной академии, Казанских высших женских курсов, а также учащиеся средних учебных заведений города.
В этих условиях 2 марта 1917 г. под председательством ректора Г.Ф.Дормидонтова прошло экстренное заседание Совета Казанского университета, участники которого признали власть «временного исполнительного комитета Государственной Думы» и избрали из числа либеральных и «левых» представителей профессорско-преподавательской корпорации вуза «Комитет для постоянных сношений и работы совместно с коалиционным студенческим комитетом в целях возможно широчайшего успокоения студентов, урегулирования и принятия мер к недопущению в Ун[иверсите]т посторонних лиц и вообще к устранению возможных эксцессов».(12)
Кроме того, в Петроград, на имя министра народного просвещения, за подписью ректора Г.Ф.Дормидонтова была направлена телеграмма следующего содержания: «Совет Казанского Университета в переживаемый исторический момент в экстренном заседании своём 2 сего марта единогласно постановил, поддерживая всемерно все начинания образовавшегося временного исполнительного комитета Государственной Думы, направить всю свою энергию на продолжение мирной культурной работы. В то же время Совет обратился к слушателям и слушательницам, чтобы они последовали призыву исполнительного комитета воздерживаться от всяких выступлений и продолжали с неослабной энергией свои научные занятия на пользу всем нам дорогого, обновлённого отечества».(13)
Практически единственным источником официальной информации в первые дни петроградских событий оказался телеграф, сообщения которого попадали на страницы местных газет. 3 марта 1917 г. об отречении от престола Императора Николая II было сообщено во втором «Экстренном выпуске» «Телеграммы газ[еты] «Казанский Телеграф» Петроградского телеграфного агентства». 4 марта 1917 г. о нём объявила очнувшаяся после продолжительной политической спячки «Камско-Волжская Речь», опубликовавшая 5 марта сам «Манифест...» и «Условное согласие Великого Князя Михаила Александровича на принятие Престола».
В своих воспоминаниях Холмский губернатор Л.М.Савёлов так описывал происходившие тогда в Казани события: «Начинались сложные дни конца февраля. В Казани, конечно, первыми начали волноваться студенты, не предполагавшие, что они роют яму и себе, и своей Родине. Получаемые газеты поднимали настроение у господ устроителей счастья России. Последовало отречение Государя и образование самочинного временного правительства и совета солдатских и рабочих депутатов - всё это совершенно уже сбило с толку всех, начались беспорядки в войсковых частях, юнкера арестовали командующего войсками, старика [А.Г.]Сандецкого, которого всячески оскорбляли, били по щекам и т.п., в одной из частей солдаты раздели командира догола и посадили его в сугроб снега и т.п. Сведения доходили до нас только из последних газет, главным образом из «Русского слова», мы, чиновники, волновались, но вели себя прилично. Казанский губернатор П.М.Боярский, уехавший было в Петербург, до него не доехал и возвратился в Казань, потерявши свой багаж, он сейчас же начал перекрашиваться, снял с себя всё, что только говорило об его придворном звании, и на основании сообщений «Р[усского] слова» об устранении всей администрации сдал должность председателю губерн[ской] земск[ой] управы [В.В.]Молоствову и незаметно скрылся из Казани».(14)
Сохранившиеся документы и газетные публикации в целом подтверждают савёловскую характеристику поведения П.М.Боярского, хотя даже он вряд ли догадывался, что первым, кто позаботился о предоставлении свободы действий в Казани революционным студентам, был именно Казанский губернатор.
Уже 28 февраля 1917 г. в Казани была получена шифрованная телеграмма из Москвы за подписью арестованного через несколько дней Московского градоначальника В.Н.Шебеко, в которой, в частности, сообщалось: «[П.М.]Боярский просит телеграфировать доверительно: [в] Петрограде кровавая революция, учреждения разгромлены, арестанты выпущены, [в] Москве начинается тоже, приеду второго, прошу Вас, [А.Н.]Боратынского позаботиться [о] жене, советую принять меры, студентов освободить, просите Ахматова телеграфировать [на] узловые станции [о] здоровье жены, детей, [в] спокойствии пошлите встретить [в] Зелёном Доле».(15)
Вслед за этим, 1 марта 1917 г., в Казани была принята ещё одна шифрованная («военная») телеграмма, отправленная из Степурино за подписью самого П.М.Боярского: «Избранное Правительство вступило, - писал он. - Необходима осторожность действий. Переговорите [с] [А.Г.]Сандецким».(16) Как отмечает историк Р.А.Кашапов, в тот же день Казанский вице-губернатор С.С.Дьяченко собрал «представителей властных структур», зачитав им телеграмму о «кровавой революции» и разгроме правительственных учреждений в Петрограде.(17)
Среди тех, кто принял участие в этом совещании, был и начальник КГЖУ полковник Г.Л.Терентьев, прибывший в Казань и вступивший в исполнение служебных обязанностей только 23 февраля 1917 г.(18) При этом, оставаясь верным присяге и служебному долгу, новый руководитель казанских жандармов принял решение об уничтожении секретных документов, с целью недопущения их попадания в руки революционеров и агентов вражеских держав. За это Г.Л.Терентьев и его помощники полковник М.В.Прогнаевский и ротмистр Н.В.Кирсанов были вскоре арестованы новыми властями и переданы в распоряжение Казанского окружного суда для проведения следствия по якобы имевшему место факту сожжения архива КГЖУ.
Тем временем, вернувшийся 2 марта 1917 г. П.М.Боярский сразу же отбил «военную» телеграмму председателю Государственной Думы М.В.Родзянко, с направлением копии депутату от Казани И.В.Годневу, вошедшему в сформированный к вечеру того же дня первый состав Временного правительства в качестве государственного контролёра. «Сегодня возвратившись из служебной поездки в Казань и ознакомившись с содержанием распоряжения Комитета Государственной Думы, - говорилось в ней, - прошу поставить меня в известность, сохраняются ли за мной полномочия, и в таком случае дать мне директивы, а если благоугодно будет Вам предложить мне сложить свои обязанности, то прошу не отказать срочно уведомить меня, кому я должен сдать свою должность, так как в это тяжёлое время оставлять губернию без управления невозможно. Независимо от сего, как гражданин, горячо приветствую Государственную Думу, решившуюся спасти Родину».(19)
При этом, несмотря на заявленную готовность уйти с губернаторского поста, П.М.Боярский ещё не терял надежды на сохранение за собой властных полномочий. 3 марта 1917 г. он разослал «военные» телеграммы «Земству» и - копии «Городской Управе» и «Исправнику», в которых информировал их об отправке телеграммы М.В.Родзянко с признанием власти Комитета Государственной Думы и своём вступлении в управление губернией «до особых распоряжений».
«Прошу ради блага Родины, - говорилось там же, - всеми мерами способствовать к полному спокойствию и ненарушению порядка. Отречение ГОСУДАРЯ от Престола устраняет последние осложнения, а Государственная Дума и сформировавшийся новый Кабинет с князем [Г.Е.]Львовым во главе требуют от каждого из нас усиленной работы и исполнения своего долга».(20)
«Гражданский поступок» Казанского губернатора 4 марта 1917 г. восторженно прокомментировала устами своего редактора В.К.Самсонова либеральная «Камско-Волжская Речь»: «Говоря о спокойствии, - подчёркивалось в ней, - не могу не отдать дани глубочайшего уважения П.М.Боярскому, не из страха, а по долгу гражданина заявившего Комитету Государственной Думы о беспрекословном подчинении новой власти.
В грозные дни казанцы увидели в лице П.М.Боярского губернатора-гражданина.
- «Приветствую Государственную Думу - спасительницу России»!
Так телеграфировал казанский губернатор председателю Думы».(21)
В тот же день камергер Двора Его Величества П.М.Боярский, который, согласно датированному 18 марта 1916 г. отзыву покойного начальника КГЖУ К.И.Калинина (вступившегося тогда за него в связи со слухами о возможной отставке), «твёрдо вёл своё дело и смело держал знамя представителя Царской власти», публично выступил с осуждением «свергнутого режима».
Открывая 4 марта 1917 г. чрезвычайное (экстренное) Казанское губернское земское собрание, он обратился к собравшимся с речью, в которой, согласно изложению «Камско-Волжской Речи», в частности, говорилось: «Господа гласные, граждане Великой России.
Сегодня исторический день, день, когда вы, люди земли, прежде, чем приступить к рассмотрению тех вопросов, которые собрали вас в этом зале, вы скажете своё слово о совершившемся, о том, что вместо кошмара, который создали тёмные силы и от которого не только все задыхались, но и отечество было в опасности, поднялось солнце ясное, начался тот рассвет, который не только спасёт Родину, но и сделает её более великой, чем она была когда-либо».(22)
При этом П.М.Боярский снабдил своё выступление соответствующим лозунгом: «Слава избранникам народа, руками которых совершилось великое дело, слава Государственной Думе»! Речь губернатора была встречена «шумными аплодисментами».(23)
Революционные «эскапады» начальника губернии, по-видимому, настолько впечатлили предводителя дворянства Казанской губернии С.С.Толстого-Милославского и остальных гласных, что он, отвечая на речь П.М.Боярского, стал «от имени земского собрания» просить последнего «оставаться на посту губернатора» ради охраны спокойствия и порядка. В результате, Казанское губернское земское собрание и Казанская городская дума единогласно приняли соответствующие постановления, о чём и телеграфировали М.В.Родзянко и князю Г.Е.Львову.(24)
Подтверждением того, что тогда в Казани многие высокопоставленные лица, как и «рядовые» гласные, ещё плохо понимали суть происходящих в Петрограде событий, может служить и такой политический пассаж из принятых и отправленных Казанским губернским земским собранием указанным лицам телеграмм: «Чрезвычайное губернское земское собрание, признавая конституционно-монархический строй, - подчёркивалось в них, - с ответственными перед законодательными учреждениями министрами, приветствует Ваше Превосходительство и [считает], что немедленное проявление твёрдой власти нового совета министров необходимо для блага России».(25)
В тот же день - 4 марта 1917 г. - П.М.Боярский обратился к Казанскому городскому голове с предложением, «в виду переживаемого времени и ради интересов населения», «теперь же избрать из гласных небольшой общественный комитет, который вместе со мной мог бы осуществлять: 1/ контроль за действиями полиции, 2/ принимать жалобы от населения на нижних и классных чинов полиции и 3/ производить проверку правильности их». При этом он просил внести данный вопрос на рассмотрение ближайшего заседания Казанской городской думы, полагая, что до новых правительственных распоряжений «прежний состав полиции должен нести свои обязанности и пользоваться авторитетом».(26)
Однако оперативное признание «новой власти» не спасло Казанского губернатора П.М.Боярского от неминуемого отрешения от власти.
По-своему отвечая чаяниям главноначальствующего, Казанская городская дума постановила учредить в городе «Комитет общественной безопасности» (в последующих документах чаще именовавшийся «Исполнительным Комитетом Общественной безопасности г. Казани»), о чём 5 марта было доложено на заседании Казанского губернского земского собрания. Но работать совместно с П.М.Боярским ему так и не пришлось.
Со второй попытки председателем Казанской губернской земской управы был избран гласный Казанского губернского земского собрания, председатель Тетюшской уездной земской управы А.Н.Плотников. Вначале, как сообщала «Камско-Волжская Речь», за него было подано двадцать пять из тридцати семи «записок», но кандидат отказался «от баллотировки». Согласие было дано лишь после «частного совещания» и подтверждено голосованием, в результате которого А.Н.Плотников был избран тридцатью тремя «шарами» против трёх. Сразу же было возбуждено телеграфное ходатайство о его «спешном утверждении». При этом временно, до прибытия А.Н.Плотникова в Казань, заступающим место председателя Казанской губернской земской управы стал полковник В.В.Молоствов.(27)
Тогда же произошло ещё одно «неприятное» событие, которое поубавило у высших представителей губернской власти политического «оптимизма».
Вслед за начальником губернии, о своём признании петроградского переворота объявил и командующий войсками Казанского военного округа (КВО), генерал от инфантерии А.Г.Сандецкий, телеграфировав в Петроград председателю Государственной Думы М.В.Родзянко, председателю Совета министров князю Г.Е.Львову и военному министру: «Я и части войск Казанского военного округа признали новое Правительство. В частях войск полный порядок. Спокойно продолжают работу на благо дорогой Родины и на усиление её боевой мощи».(28) 3 марта 1917 г. об отправке телеграммы начальник штаба КВО генерал-лейтенант Ф.Н.Добрышин «почто-телеграммой» проинформировал П.М.Боярского.
То, что происходило дальше, можно со значительной степенью достоверности восстановить по сообщениям той же «Камско-Волжской Речи», превратившейся с началом революционных событий в самый осведомлённый и оперативный источник информации.
«В виду того, что нахождение на посту в данный момент командующего войсками Казанского военного округа генерала [А.Г.]Сандецкого вызывает большое недовольство, начальник губернии П.М.Боярский и [Казанский] городской голова В.Д.Боронин решили послать военному министру соответствующую телеграмму. Но после переговоров с П.М.Боярским генерал [А.Г.]Сандецкий заявил, что он подал в отставку и немедленно покидает Казань, передав управление округом начальнику штаба генералу [Ф.Н.]Добрышину».(29)
Первым делом, в два часа дня 4 марта 1917 г. Ф.Н.Добрышин посетил Казанский университет, где сообщил «профессорской коллегии и президиуму студенческих организаций» об отставке генерала А.Г.Сандецкого и своём вступлении в управление КВО и казанским гарнизоном(30). Одновременно он «обратился с просьбой к профессорам и студентам оказывать всевозможные меры к поддержанию порядка и спокойствия, к которому призывает новое правительство и чего требует переживаемый момент великой войны».(31) Однако признание Временного правительства и отставка (в необходимости которой его, скорее всего, убедил П.М.Боярский) не спасли пожилого генерала, известного своей твёрдостью в подавлении революционных выступлений, от скорой солдатской расправы.
В середине марта 1917 г. был составлен доклад «Временного военного комитета г. Казани», в котором, в частности, сообщалось об обысках, проведённых по распоряжению А.Г.Сандецкого в конце февраля, о приведении 28 февраля в боевую готовность войск для подавления народных волнений и о посылке 1 марта двух рот для разгона студенческой демонстрации. Причём, там же отмечалось, что объявленная в приказе по войскам КВО вечером 3 марта 1917 г. телеграмма А.Г.Сандецкого о признании им Временного правительства «для войск явилась полной неожиданностью и шла вразрез с распоряжениями последних дней и не могла вызвать никакого успокоения создавшейся тревожной атмосферы, шли глухие разговоры, что эта телеграмма вынужденная, а на самом деле посланы телеграммы другого содержания».(32)
Эти нелепые слухи, активно раздувавшиеся революционными элементами, по сути дела, и послужили катализатором «левого» бунта в армейской среде, имевшие печальные долгоиграющие последствия не только для А.Г.Сандецкого и его ближайшего окружения, но и для всего КВО. Уже утром 4 марта 1917 г. почти одновременно начались волнения во всех четырёх пехотных полках Казанского гарнизона - 94-м, 95-м, 164-м и 240-м запасных (в трёх полках были отстранены от должности командиры), а к концу дня там были образованы «солдатские комитеты».
В тот же день - 4 марта - собрание представителей войсковых частей гарнизона города Казани (председателем которого был единогласно избран «полковник Григорьев», а секретарём - «охотник Ивановский»), после доклада председателя «о текущих событиях и необходимости объединения войсковых частей гарнизона г. Казани для организации власти в целях охранения нового государственного порядка и общественного спокойствия», постановило учредить «Временный военный комитет гарнизона г. Казани» (в последующих источниках - «Временный военный комитет г. Казани»), избрать «исполнительный комитет», а также: «Находя для общественного спокойствия опасным пребывание у власти командующего войсками Казанского в[оенного] о[круга] генерала от инфантерии [А.Г.]Сандецкого, коменданта г. Казани генерал-майора [Н.В.]Комарова, генерал-лейтенанта [Ф.К.]Язвина и генерал-майора [Н.А.]Файдыша, означенных лиц немедленно арестовать».(33)
В час ночи с 4 на 5 марта 1917 г. А.Г.Сандецкий был арестован группой военнослужащих (по сообщению «Камско-Волжской Речи», «ротой солдат во главе с офицерами»)(34), после чего начались его долгие мытарства. Вместе с ним были арестованы ещё три вышеназванных генерала.
6 марта 1917 г., не дожидаясь подобного исхода, Казанский губернатор П.М.Боярский передал свои полномочия заступающему место председателя Казанской губернской земской управы полковнику В.В.Молоствову. Причём, в тот же день (скорее всего, до принятия данного решения) он направил телеграмму в Киев, главноуполномоченному «Российского общества Красного Креста» Б.Е.Иваницкому, в которой, в частности, писал: «Сегодня в агентских телеграммах сообщено распоряжение Временного Правительства об упразднении должности Губернаторов [и] о передаче управления Председателю Губернской Земской Управы. Искренно желая работать на Армию и в это тяжёлое время послужить дорогой Родине, прошу Ваше Высокопревосходительство предоставить мне какую-либо должность в Красном Кресте. Если возможно, то желательно устроиться в Киеве или быть помощником уполномоченного Леонтовича в Лубнах».(35)
На проходившем в тот же день заседании Казанского губернского земского собрания была оглашена телеграмма из Петрограда за подписью председателя Совета министров, министра внутренних дел князя Г.Е.Львова об упразднении губернаторской власти. «Немедленно за сим» В.В.Молоствов получил «сообщение» П.М.Боярского о передаче ему своих полномочий, которое было оглашено и принято «к сведению».(36)
В результате, 6 марта 1917 г. полковник В.В.Молоствов автоматически вступил в исполнение обязанностей Губернского комиссара Временного правительства. Причём, в самом ближайшем времени он обязывался автоматически сложить их с себя в пользу А.Н.Плотникова. В отправленной в тот же день в Петроград, в МВД, телеграмме В.В.Молоствов информировал о своём временном вступлении «в управление Казанской губернии» и просил утвердить «в срочном порядке» в должности А.Н.Плотникова.(37) Однако дело это затянулось до конца месяца: согласно официальному сообщению, А.Н.Плотников вступил «в исполнение обязанностей Казанского губернского комиссара Временного Правительства» 30 марта 1917 г., после утверждения в данной должности министром внутренних дел и прибытия в Казань.(38) В этот день, по сути дела, и была завершена передача властных полномочий в Казанской губернии «легитимному» представителю «революционной» администрации.
Сложив с себя губернаторские полномочия, П.М.Боярский 7 марта 1917 г. военной телеграммой отчитался об исполнении полученного распоряжения перед председателем Совета министров князем Г.Е.Львовым, одновременно попросив его «срочно телеграфировать [о] разрешении уехать [в] отпуск, чтобы отвезти [в] Крым семью и серьёзн[о] больного ребёнка».(39) Согласно пересказу «Камско-Волжской Речи», бывший Казанский губернатор запросил у министра внутренних дел разрешение «ехать в Крым, куда он должен по настойчивому указанию врачей немедленно везти очень слабого после скарлатины ребёнка».(40)
И уже 8 марта 1917 г. - также по телеграфу - «за министра внутренних дел», товарищ (заместитель) последнего Д.М.Щепкин уведомил его о разрешении Временным правительством отпуска «для поездки с семьёй в Крым». «Бывшему Казанскому Губернатору, гражданину Петру Михайловичу Боярскому» был выдан датированный указанным числом «открытый лист» за подписью Казанского губернского комиссара В.В.Молоствова, в котором, в частности, содержалась просьба в адрес «всех должностных и частных лиц» «содействовать ему при проезде по железной дороге из гор[ода] Казани в Крым, куда везёт он тяжело больного ребёнка».(41)
При этом, по сообщению «Камско-Волжской Речи», после перевозки семьи, П.М.Боярский должен был отправиться в Петроград к князю Г.Е.Львову и Д.М.Щепкину «для получения указаний».(42) Однако о том, как он поступил в дальнейшем, доподлинно не известно: очевидно только, что П.М.Боярский «исчез» из Казани очень быстро и без лишнего «шума».
«Гражданской принципиальности» П.М.Боярского оказалось недостаточно для того, чтобы остаться «у руля» в Казанской губернии, но хватило, чтобы избежать возможного ареста и преследований. В то же время, к некоторым из его непосредственных подчинённых судьба оказалась менее благосклонна. Так, вскоре был арестован управляющий (правитель) Канцелярией Казанского губернатора Н.М.Данилов (долгое время, при нескольких губернаторах, занимавший эту должность), после чего - 11 марта 1917 г. - Казанский губернский комиссар В.В.Молоствов обратился к председателю «Исполнительного Комитета Общественной безопасности г. Казани» с просьбой «распорядиться об опечатании шкафов и помещения, где имеются секретные дела и бумаги». Вполне возможно, что причиной ареста Н.М.Данилова стало его нежелание подчиниться распоряжениям «новой власти».(43)
Совсем по-иному, нежели его коллега, повёл себя «губернатор без губернии» Л.М.Савёлов, так и не признавший Временное правительство. «Я был поставлен в невероятно глупое положение, - вспоминал он впоследствии, - распоряжений из министерства не было никаких, земских учреждений в Холмской губернии не было, единственным выборным лицом был еврейский раввин, которому, пожалуй, при составе временного правительства лучше всего и было сдать должность, но я все же телеграфировал кн[язю] [Г.Е.]Львову, прося указаний, но ответа не получил, очевидно, у них самих шла голова кругом, т.к. взялись за дело, в котором понимали столько же, сколько понимала свинья в апельсинах, недаром русская пословица говорит, что «беда, коли пироги начнёт печи сапожник». А в то время мои чиновники взволновались тем, что [я] не выразил своих верноподданнических чувств гг[осподам] Львовым, Милюковым и всей той дряни, которая захватила власть, ко мне явилась депутация от моих подчинённых и просила меня предпринять что-либо, т.к. в городе начали уже говорить, что холмский губернатор не признает временного правительства и что могут быть какие-нибудь неприятности им и их семьям. Это заявление вынудило меня послать кн[язю] [Г.Е.]Львову следующую телеграмму: «Все чины и служащие подведомственных мне губернских и уездных административных учреждений, эвакуированные в Казань, просят доложить Вашему Сиятельству, что в момент образования нового правительства признали и подчинились таковому, трудились и продолжают трудиться на благо дорогой родины в соответствии с указаниями нового правительства». В этой телеграмме я умышленно не упомянул о себе, т.к. считаю возникновение временного правительства актом чисто революционным, не вытекавшим из акта отречения Государя».(44)
Приведённый в воспоминаниях текст телеграммы (с одним незначительным разночтением: «с момента образования», а не «в момент образования», как у Л.М.Савёлова) был опубликован 11 марта 1917 г. в «Камско-Волжской Речи», что является одним из подтверждений его слов.(45) В создавшейся обстановке Л.М.Савёлов подал в отставку с поста Холмского губернатора и начал готовиться к отъезду в Москву.
Вполне сообразно поведению Казанского губернатора проявили себя в создавшейся ситуации и многие другие представители местной властной элиты. После непродолжительного состояния растерянности - началось лихорадочное «ликование», напоминавшее, как по форме, так отчасти и по содержанию, привычное «выражение верноподданнических чувств», с той только разницей, что славословия лились уже не в адрес «обожаемого монарха», а в сторону его недавних «злейших врагов», превратившихся в одночасье в «освободителей» России от самодержавного произвола и вековой тирании.
Безоговорочно признали революцию выборные от дворянского общества Казанской губернии - представители сословия, которое уже по самому своему определению должно было служить главной и самой верной опорой царского трона. Весьма характерно при этом, что это признание оказалось завуалировано военно-патриотическими лозунгами и заклинаниями о гражданском единении.
В распространённом 4 марта 1917 г. в прессе обращении «К людям казанской земли!» за подписью предводителя дворянства Казанской губернии С.С.Толстого-Милославского, говорилось: «Выборные от казанского дворянства призывают всех встать на стражу дорогой России.
Кровь дворянина, купца, крестьянина и всякого русского человека смешалась в один святой поток на полях брани. Так пусть же и наша мысль станет тоже единою.
Блюдите покой и порядок, подчиняясь новому правительству.
Удвойте работу на служение родным нам воинам, памятуя, что недохват хлеба и снаряжения равен измене им, жертвующим жизнью за нас.
Да не восторжествует враг, увидя смуту на Руси, что было бы равно отказу служить разумом, трудом и молитвою нашей матери России».(46)
В том же духе (хотя и с некоторым опозданием) отреагировали на смену власти представители православного духовенства Казанской епархии.
7 марта 1917 г., в шесть с половиной часов вечера, в покоях архиепископа Казанского и Свияжского Иакова (И.А.Пятницкого) было созвано многолюдное экстренное собрание «Казанского городского и отдельных представителей сельского духовенства Казанской Епархии вместе с корпорациями Казанских духовно-учебных заведений». На нём был единодушно одобрен составленный инспектором Казанской духовной академии архимандритом Гурием (А.И.Степановым) текст приветственной телеграммы первенствующему члену Святейшего Правительствующего Синода, митрополиту Киевскому и Галицкому Владимиру (В.Н.Богоявленскому) и князю Г.Е.Львову «с выражением признания нового Правительства и готовности с молитвою положить все силы на благо Христовой Церкви и дорогой Родины».(47)
Кроме этого, на собрании был прочитан текст «Архипастырского послания к возлюбленным о Христе пастырям Богоспасаемой Казанской паствы» архиепископа Казанского и Свияжского Иакова (И.А.Пятницкого), подписанный им на следующий день - 8 марта, а также «от лица Казанского городского духовенства» избраны в «Исполнительный Комитет Общественной безопасности г. Казани» пять лиц: три священника, один диакон и один псаломщик.(48)
При этом казанский архиерей, признав Временное правительство, достаточно сдержанно высказался об установлении «нового строя». «Господь Вседержитель, - говорилось в «Архипастырском послании...», - устрояяй времена и лета, поставляяй цари и низлагаяй и в Своей длани содержай судьбы народов, ниспослал Богоносной родине нашей великие испытания. Он попустил во время столь грозного, столь напряжённого ратоборства нашей отчизны с внешним сильным врагом быть внутреннему неустройству. Теперь у кормила правления Русской землёй встало новое временное правительство из избранников народа, которое должно управлять Русской землёй вместо отрёкшегося от престола Государя Николая II-го и его брата Великого Князя Михаила Александровича впредь до того времени, когда, созванное из представителей всего народа, особое собрание не установит образа правления, какое Всеблагий Господь внушит воле и желанию народа».(49)
Архиепископ Иаков (И.А.Пятницкий) наставлял духовенство «усугубить» молитвы и призвать «верных чад Церкви Христовой к горячей мольбе», чтобы Бог, «простив наши вольные и невольные прегрешения, благословил новую начинающуюся жизнь отечества нашего Своею благостью», «укрепил и умудрил» Временное правительство «в его служении на благо и славу нашей родины и Святой Православной Русской Церкви», вложил в сердца людей апостольские слова о том, что «несть бо власть, аще не от Бога», даровал «послушание правителям не за гнев, а за совесть, единение, мир и любовь между собою», а также победу «Христолюбивому воинству нашему и союзникам». «Благо отечества, - говорилось также в «Архипастырском послании...», - требует от нас, чтобы мы своим пастырским словом разъясняли народу смысл совершившихся событий, поучали, что во имя счастья, благоденствия и процветания нашего отечества не должно быть розни и вражды между классами населения, призывали граждан к спокойствию и продолжению мирного труда в доверии к временному правительству, взявшему на себя тяжёлую задачу вести государственный корабль в эти грозные дни и подготовить условия, при которых народ земли Русской мог бы свободно выразить свою волю о том, какое он желает иметь у себя верховное правление и основные законы».(50)
В сдвоенном №№ 9 - 10 за 1 - 8 марта 1917 гг. «Известий по Казанской Епархии» были напечатаны «Высочайший манифест об отречении Императора Николая II-го от престола государства Российского» и «Обращение к народу Великого Князя Михаила Александровича», с кратким «пояснением», что: «С отречением Императора Николая II от престола государства Российского данная нами ему, при его восшествии на престол, присяга утратила свою силу. Теперь следует давать присягу новому Правительству, стоящему во власти».(51) Здесь же были опубликованы: «Новая форма присяги», «Воззвание Святейшего Синода к чадам православной церкви», «Указ из Казанской Духовной Консистории», вышеозначенное «Архипастырское послание...» и «Воззвание пастырей града Казани к сопастырям Казанской епархии».
Следует отметить при этом, что столь безапелляционное «упразднение» присяги Императору Николаю II и резкий переход к поминанию «в многолетствованиях и в молитвословиях» «Благоверного Временного Правительства» не получили однозначного одобрения «на местах». Известны случаи, когда некоторые священники Казанской епархии продолжали молиться за свергнутого царя и его семью,(52) подвергаясь за это преследованиям со стороны местных духовных и светских властей.
Прошедший в начале мая 1917 г. в Казани «Экстренный Съезд духовенства Казанской Епархии», сознательно отказался, по сообщению «Известий по Казанской Епархии», от высказывания политических предпочтений. «На Съезде, - подчёркивалось в данном издании, - не было заявлено ни требований демократической республики (как равно и конституционной монархии), ни произведено какой бы то ни было ломки Епархиального управления и т.п., - и это по соображениям принципиальным, продуманным».(53) Зато, по итогам состоявшегося 1 мая 1917 г. обсуждения духовенством Казанской епархии «вместе с верующими мирянами» отношения «к переживаемому нашей родиной исключительному историческому моменту», съездом было принято постановление под соответствующим названием «Отношение духовенства Казанской епархии к переживаемым событиям Русской государственной жизни», наполненное хвалебными эпитетами в отношении Временного правительства и решениями: приветствовать «совершившийся, по воле Божией и народной, государственный переворот, выведший на путь свободного самоуправления и широкого развития не только русское государство, но и русскую православную Церковь», «вполне сознательно и искренно» встать на его сторону и поддерживать таковое «от всяких посягательств на его власть со стороны крайних политических элементов, безразлично и справа и слева, направляющих государство к контрреволюции, к анархии, гражданской войне и погибели». Здесь же, в частности, утверждалось, что: «Духовенство должно быть народным, демократичным».(54)
Значительно быстрее и легче дворян и духовенства расставались со своими прежними монархическими «заблуждениями» представители многочисленного торгово-промышленного «сословия», принявшиеся уже в первые дни революции, по привычке, «бомбить» Петроград «верноподданническими» телеграммами. «Казанский Биржевой комитет и собравшиеся члены биржи, - говорилось в одной из них, отправленной уже 3 марта 1917 г. на имя председателя Государственной Думы М.В.Родзянко, - с чувством великой радости известившись, что наша дорогая Родина наконец-то освободилась от пагубного влияния тёмных сил, и что ныне управление страной перешло к Комитету Государственной Думы во главе с Вами, приветствует Вас и Комитет Государственной Думы и его все мероприятия в столь давно желанном деле раскрепощения русского народа; комитет и члены Казанской биржи шлют свои наилучшие пожелания могучей энергии всем неутомимым борцам за честь и свободу на общее благо исстрадавшейся Родины».(55)
Столь же стремительно «перестроился» и Казанский городской голова В.Д.Боронин, сумевший, благодаря неожиданному обретению «революционного сознания», сохранить свой высокий пост. На состоявшемся 21 марта 1917 г. первом заседании Казанской городской думы нового состава он был избран (а точнее - переизбран) головой большинством 63 против 3 голосов. По сообщению «Голоса Казани», после принятия гласными присяги на верность Временному правительству, В.Д.Боронин обратился к ним со словами: «Россия свободна! Своей свободой Родина обязана тем, кто томился за достижение её в тюрьмах, кто проливал за это кровь».(56) По его предложению, гласные «в единодушном отклике» почтили вставанием «память павшим в борьбе за свободу», а также единогласно постановили «приветствовать в лице М.В.Родзянко Временное Правительство, послать от думы приветствие нашему сочлену - государственному контролёру И.В.Годневу и выразить приветствие Совету Рабочих и Солдатских депутатов».
Таким образом, первоначально в местном масштабе смена власти выглядела отнюдь не как революция, а как её добровольная сдача «до востребования», обставленная громкими отречениями от «старого режима» и клятвами верности Государственной Думе и Временному правительству. В результате, вместо привычных органов государственной власти и управления в Казани и Казанской губернии начали возникать новые: Советы, Комитеты, комиссары вместо губернаторов, милиция вместо полиции и т.д.
Один из членов руководства «Исполнительного Комитета Общественной безопасности г. Казани» И.Н.Овчинников, некоторое время спустя, достаточно бесхитростно описал процесс смены власти в городе и губернии. «Когда революционная волна докатилась до Казани, - передавала, в частности, его слова «Камско-Волжская Речь», - то 5 марта собрались люди и избрали Исп[олнительный] Комитет из 15 членов. Первое время было трудно: пришлось организоваться самим и откликнуться на требование момента. Комитет беспрерывно осаждали просьбами и требованиями разъяснения, как быть и поступить. Были и опасные моменты. Приходило[с]ь командировать членов в разные концы города и даже уезды для разъяснения и успокоения волнений.
Затем пришлось организовать собрания, лекции и митинги. Сбежала полиция, необходимо было принять меры к охране города.
Была сорганизована милиция...
Ежечасно в комитет являлись лица, то с недоуменными вопросами, на которые надо было дать ответы, то приносили оружие, где-то взятое, у кого-то отобранное, приносили печати должностных лиц и акты «отречения». Отбирали, приносили и дальше не знали, что делать.
Надо было разъяснять».(57)
Одновременно местные власти оперативно провели работу по освобождению из тюрем «борцов за свободу». По сообщению «Камско-Волжской Речи», 3 марта 1917 г., после получения первой телеграммы «от нового министра юстиции» А.Ф.Керенского, прокурор Казанского окружного суда «немедленно объехал места заключения г[орода] Казани, где оказались лишь политические арестованные, которые им тотчас же и были освобождены».(58) Затем дошла очередь и до уголовников.
6 марта 1917 г. «Камско-Волжская Речь» сообщала также, что в Казанском военно-окружном суде «идёт спешная работа по возвращению в гражданскую подсудность дел, поступивших в военный суд на основании положения о чрезвычайной охране».
«Равным образом, - отмечалось в ней, - прервана выездная сессия суда в Саратове и Вольске, открывавшаяся для рассмотрения многочисленных дел о лицах гражданского ведомства, переданных в последнее время в военную подсудность на основании положения о чрезвычайной охране.
Из залы судебного заседания и из прочих помещений военного суда убраны портреты бывших Государя Николая II и наследника».(59)
Вкупе с обнаружившейся неспособностью властей довести до широких масс населения информацию о происходящих в стране политических переменах, всё это провоцировало лавинообразный рост деструктивных настроений в обществе, в военных и правоохранительных кругах (причём, порой самого противоположного свойства): от студенческих сходок и открытого грабежа крестьянами частновладельческих поместий до выступлений военных и отказов полицейских подчиниться «революционным» властям.
Ещё 4 марта 1917 г., обсудив на общем собрании «события настоящего времени», «временное Правительство Государственной Думы за законное Правительство», под роспись, признали чины Казанской городской полиции и Казанской школы полицейских стражников, во главе с Казанским полицмейстером.(60) Однако «на местах» убедить с ходу в преимуществах «нового строя» удалось отнюдь не всех полицейских. Так, 8 марта 1917 г. начальник железнодорожной станции Шихраны телеграфировал в Казань о том, что на станциях Шихраны и Урмары (территориально относившихся к Цивильскому уезду Казанской губернии) «полиция осталась [на] местах, часть оружия скрыта, имеются сведения об организуемых приставами нападениях [на] воинск[их] чинов». «Исправник на месте, - сообщалось далее, - и оставляет в своём распоряжении приставов. Отмечается организация черносотенной пропаганды. Необходимо немедленно строго обыскать и арестовать полицию при посредстве воинской команды, иначе ж[елезно]д[орожная] милиция не может организоваться для спокойной работы».(61)
Из разных мест губернии в Казань пошли телеграммы и телефонограммы о всевозможных инцидентах. 5 марта 1917 г. из Чебоксар сообщали, что на станции Тюрлема проезжавшие на поезде в Казань «пять прапорщиков с 50 солдатами» разоружили «трёх стражников». 6 марта, в базарный день, в селе Кукмор Мамадышского уезда произошли беспорядки, в результате котороых были разграблены лавки и ранен пристав. Тогда же Свияжский городской голова телеграфировал о том, что «прапорщик Афанасьев во главе местной воинской команды, явясь в Городскую Управу предъявил требование об удалении от должности всего состава Городской Управы». 7 марта беспорядки вспыхнули и в селе Шонгуты Тетюшского уезда.(62) В этот же день Мария Дельвиг сообщила, что в её имении Турминское, Свияжского уезда, начался погром: «Крестьяне во главе милиции, избив приказчика [и] сторожа, снимают служащих, объявили мне - увезём сено. Скотина остаётся без воды, кормов. Что с ней делать? Никто не водворяет порядок. Бабы с топорами пошли в лес».(63)
В результате, уже 7 марта 1917 г. Казанский губернский комиссар В.В.Молоствов донёс по телеграфу председателю Совета министров Г.Е.Львову, что «положение в уездах на местах начинает внушать серьёзные опасения, местами возникают волнения погромного характера». При этом «для обеспечения прочного порядка в губернии» он предлагал командировать в уездные города отдельные воинские части.(64)
В известном смысле, Казанской губернии повезло, что в первые дни установления «нового строя» у власти здесь оказался военный, который, не особо размениваясь (в отличие от отставленного губернатора) на «революционные» заклинания, начал решительно пресекать нараставшую смуту, чем в значительной мере предотвратил её стремительное расползание. Одновременно В.В.Молоствов предпринял энергичные меры по информированию широких слоёв населения о произошедшем в Петрограде перевороте.
8 марта 1917 г. он выступил с обращением к архиепископу Казанскому и Свияжскому Иакову (И.А.Пятницкому), в котором, в частности, говорилось, что: «Сельское население в своих массах не может уяснить совершившихся событий и, руководствуясь только слухами, зачастую самыми неосновательными, происшедшее событие толкует различно, вследствие чего в населении начинаются волнения, переходящие местами в погромные.
Чтобы избежать опасных осложнений в народной жизни, могущих в корень нарушить общественное спокойствие и безопасность, необходимо немедленное объявление Манифеста об отречении от Престола ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА и об отказе Великого Князя МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА вступить на Престол - во всех церквах при торжественной обстановке и соответствующем разъяснении со стороны духовенства, а также пастырский призыв к населению поддерживать порядок и спокойствие и продолжать обычный мирный труд на благо Родины».(65)
В связи с этим В.В.Молоствов убедительно просил казанского архиерея «сделать в срочном порядке безотлагательное распоряжение о прочтении с церковных кафедр упомянутых выше Манифестов населению и о призыве последнего к должному порядку чрез духовенство».
Однако, в отличие от Казанского губернатора, Казанский губернский комиссар Временного правительства уже не обладал монополией на власть в губернии. Утвердившиеся с благословения и попустительства бывших «верных слуг царского режима» в Казани и одноимённой губернии различные «революционные» структуры («Временный военный комитет г. Казани», «Исполнительный Комитет Общественной безопасности г. Казани», и другие) уже в самом скором времени обрели «плоть и кровь», что позволило им самим чинить суд над инакомыслящими.
Так, помимо ряда военных (в том числе, четырёх генералов) и жандармских чинов (фактически всей «верхушки» КГЖУ), а также служащих канцелярии Казанского губернатора и других правительственных учреждений, по распоряжению «Исполнительного Комитета Общественной безопасности г. Казани» 17 марта 1917 г. аресту подверглись два наиболее известных руководителя местного правомонархического движения - председатель Совета Казанского «Царско-Народного Русского Общества» профессор В.Ф.Залеский и председатель Совета Казанского отдела «Русского Собрания» А.Т.Соловьёв(66).
За считанные дни взявшими инициативу в свои руки «левыми» силами был практически полностью обезглавлен КВО. «В одном только Казанском военном округе, - отмечает историк С.С.Жебровский, - за первую половину марта были отстранены от занимаемых должностей командующий войсками округа генерал А.Г.Сандецкий, находившийся для поручений при командующем генерал Ф.К.Язвин, комендант Казани генерал [Н.В.]Комаров, 8 из 13 начальников запасных бригад (в том числе один - генерал М.А.Бем - убит, 5 арестованы)».(67)
12 марта 1917 г., в два часа дня, войска Казанского гарнизона «в стройном порядке» с музыкой (под звуки «Марсельезы») и красными знамёнами, на которых наличествовали «соответствующие моменту надписи», прошли по центральным улицам города - Проломной и Воскресенской.(68) А 15 марта Казань стала свидетельницей многотысячного «Праздника Свободы», одним из наиболее заметных событий которого являлись «парад войсковым частям», молебен архиерейским чином «о победе над врагом с провозглашением многолетия Богохранимой Державе Российской и благоверному временному правительству Ея» и торжественное богослужение на Театральной площади, а также панихида «по павшим жертвам революции» на Арском кладбище и многочисленные митинги.(69)
Приняв через несколько дней делегацию «в составе членов Комитетов: военного - подполковника [М.А.]Руанет, солдата Соловьёва, общественной безопасности - [Г.(Ю.)П.]Денике, Совета Рабочих и Солдатских Депутатов - Ефименко и [В.И.]Вегера», военный министр А.И.Гучков «от имени Правительства благодарил Казанские организации, спокойно [и] твёрдо устранившие старую власть».(70) Однако, как это не парадоксально, на самом деле многие факты свидетельствуют о том, что «старая власть» здесь «устранилась» сама, открыв широкую дорогу для «нового строя».
Безусловно, можно по-разному оценивать революционные события февраля - марта 1917 г. и их роль в дальнейшей судьбе России в целом и Казанской губернии в частности. Однако, в любом случае, с моральной точки зрения, поведение в эти тяжёлые для страны дни многих представителей местной властной элиты, связанной с русским престолом узами священной присяги, является, на мой взгляд, горьким подтверждением хорошо известных слов свергнутого с престола Императора Николая II: «Кругом измена, трусость и обман». Какими бы соображениями высшей справедливости, политической целесообразности и радения об общественной безопасности это поведение не оправдывалось.
Игорь Евгеньевич Алексеев, кандидат исторических наук, г. Казань
Материал, представленный на межвузовскую научную конференцию «Революция 1917 года в России: новые подходы и взгляды» (г. Санкт-Петербург, 15 ноября 2011 г.).
Сноски:
(1) Для сравнения следует отметить, что, в отличие от февральско-мартовских событий, предчувствие большевистского мятежа, начавшегося в Казани 24 октября 1917 г., что называется, давно витало в воздухе. Тем не менее, уже «революционные» губернские власти умудрялись практически до последнего момента игнорировать очевидную угрозу. Так, 20 октября 1917 г., Казанский губернский комиссар Временного правительства отписывал управляющему Казанским учебным округом: «В виду полной несостоятельности слухов об имеющих быть в г. Казани беспорядках, прошу Вас немедленно сделать распоряжение о безотлагательном возобновлении учебных занятий в местных учебных заведениях, вверенных Вашему надзору». (См.: Национальный архив Республики Татарстан /НА РТ/. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 25. Л. 331.)
(2) Директору Департамента полиции Министерства внутренних дел (с грифами «Секретно» и «Лично»), в штаб Отдельного корпуса жандармов («Секретно»), главноначальствующему Казанской губернии и командующему войсками Казанского военного округа. (См.: Там же. Ф. 199. Оп. 1. Д. 1108. Л.л. 87 - 89 об.)
(3) Там же. Л. 93.
(4) Там же.
(5) Там же. Л. 94.
(6) Там же. Л. 93 об.
(7) См.: Там же. Ф. 1. Оп. 4. Д. 6592. Л. 1.
(8) «Осенью будущего года, - писал, в частности, А.Д.Протопопов, - за истечением срока полномочий нынешнего состава Государственной Думы предстоят новые выборы, если к назначению их не встретится неожиданных препятствий по обстоятельствам военного времени. Имея вместе с тем в виду существующее в некоторых общественных кругах опасение, что производство выборов в то время, когда армия будет находиться ещё в мобилизационном состоянии, может помешать значительной части населения принять участие в выборах, имею честь просить Ваше Превосходительство незамедлительно озаботиться выявлением, насколько это опасение может иметь значение в отношении управляемой Вами губернии». (Там же.)
(9) См.: Там же. Л. 7 и об.
(10) См.: Там же. Л.л. 7 - 9 об.
(11) Маликов А. Февральская революция в Казани, или «В такой миг можно умереть...»// Вечерняя Казань. - 2007. - № 33 (7 марта).
(12) См.: НА РТ. Ф. 977. Оп. «Совет». Д. 13398. Л. 10.
(13) Там же. Л. 11.
(14) Цит. по: Любимов А. Отголоски из Русского Зарубежья: Леонид Михайлович Савёлов // Русский вестник [Электрон. ресурс]. - 2003. - № 3 (18 февраля). - Режим доступа: http://www.rv.ru/content.php3?id=708
(15) НА РТ. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 27. Л. 1.
(16) Там же. Л. 3.
(17) Кашапов Р. Казанские жандармы // Время и Деньги. - 2009. - № 192 (14 октября).
(18) См.: Алексеев И. Е. На страже Империи// Выпуск IV: Статьи и документы по истории черносотенства, русского национализма, дворянства, политического сыска и белого движения. - Казань: ООО «Багира», 2011. - С. 211.
(19) НА РТ. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 27. Л. 8 и об.
(20) Там же. Л. 24.
(21) Самсонов В. Свободный гражданин// Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 50 (4 марта).
(22) Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 51 (5 марта).
(23) См.: Там же.
(24) См.: НА РТ. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 27. Л. 35.
(25) Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 52 (7 марта).
(26) НА РТ. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 27. Л. 30 и об.
(27) См.: Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 53 (8 марта).
(28) НА РТ. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 27. Л. 131.; Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 50 (4 марта).
(29) См.: Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 51 (5 марта).
(30) О своём вступлении «в исправление должности начальника гарнизона гор[ода] Казани» («во исполнение приказа по округу сего года за № 400») генерал-лейтенант Ф.Н.Добрышин объявил приказом по войскам Казанского гарнизона № 4 от 4 марта 1917 г. (См.: НА РТ. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 27. Л. 84.)
(31) См.: Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 51 (5 марта).
(32) См.: Революционное движение в военных округах (март 1917 г. - март 1918 г.)/ Отв. ред. Ю.И.Кораблёв. - Москва: Издательство «Наука», 1988. - С. 442.
(33) Протокол заседания представителей войсковых частей гарнизона г. Казани// Революционное движение в военных округах (март 1917 г. - март 1918 г). - С. 20.
(34) См.: Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 51 (5 марта).
(35) НА РТ. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 27. Л. 35.
(36) См.: Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 53 (8 марта).
(37) См.: НА РТ. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 27. Л. 34.
(38) См.: Голос Казани. - 1917. - № 15 (31 марта).
(39) См.: НА РТ. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 27. Л. 65.
(40) См.: Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 54 (9 марта).
(41) См.: НА РТ. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 27. Л. 104.
(42) См.: Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 54 (9 марта).
(43) См.: Алексеев И.Е. Указ. соч. - С. 214.
(44) Цит. по: Любимов А. Указ. соч.
(45) См.: Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 56 (11 марта).
(46) Там же. - № 50 (4 марта).
(47) Известия по Казанской Епархии. - 1917. - № 9 - 10 (1 - 8 марта). - С. 131.
(48) По сообщению «Камско-Волжской Речи»: «Собрание единогласно постановило: признать Временное Правительство, послать ему приветствие и молитвенное благожелание в успешной работе спасения родины; избрало из среды себя 5 лиц (свящ[енников] Руфимского, Богословского, Сосунцова, диакона Никольского и псаломщика Пактовского) в комитет Общ[ественной] безопасности и постановило составить воззвание к пастырям и пасомым епархии о поддержке Временного Правительства в его многотрудной организационной работе с призывом к сохранению тишины и спокойствия, а также и подчинения Временному Правительству». Там же обращалось внимание на присутствие на собрании «некоторых благочинных». (Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 54 /9 марта/.)
(49) Там же. - № 9 - 10 (1 - 8 марта). - С. 102.
(50) Там же. - С. 103.
(51) Там же. - С. 99.
(52) Сообщения о монархически настроенных священниках, помимо прочего, можно обнаружить в «левых» повременных изданиях. Так, например, 25 мая 1917 г. газета Казанской организации партии социалистов-революционеров «Голос Труда» поместила заметку «раненого солдата» К.Я.Ильмушкина, информировавшего о том, что священник села Старое Эштебенкино Седелькинской волости о. Васильев «продолжает агитацию за Николая II». «Переворот, по мнению наивного и всё ещё верноподданного Николая последнего, - писал он, в частности, - дело нехороших людей, так как Николай II будто всегда старался делать на пользу народа. О новом строе говорит, что новые порядки установятся лишь тогда, когда не останется ни одного представителя дома Романовых». (См.: Голос Труда. - 1917. - № 6 /25 мая/.)
(53) Известия по Казанской Епархии. - 1917. - № 17 - 18 (1 - 8 мая). - С. 235.
(54) Там же. - С. 238.
(55) Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 50 (4 марта).
(56) Голос Казани. - 1917. - № 9 (23 марта).
(57) Камско-Волжская Речь. - 1917. - № 71 (31 марта).
(58) См.: Там же. - № 52 (6 марта).
(59) См.: Там же.
(60) См.: НА РТ. Ф. 1246. Оп. 1. Д. 27. Л. 148 и об.
(61) Там же. Л. 98.
(62) См.: Там же. Л.л. 80 - 81, 84, 142, 159.
(63) Там же. Л. 96.
(64) См.: Там же. Л. 67.
(65) Там же. Л. 102.
(66) Однако уже 19 марта 1917 г. их обоих вынуждены были освободить. Как выяснилось позже, арест А.Т.Соловьёва (и, как, следует думать, задержания других неугодных) был произведён по постановлению «Исполнительного Комитета Общественной безопасности г. Казани» «в видах Общественной Безопасности на основании поступивших в Комитет сведений о вредной противоправительственной деятельности г. [А.Т.]Соловьёва», о чём первоначально даже не был осведомлён Казанский губернский комиссар В.В.Молоствов. (См.: Алексеев И.Е. Указ. соч. - С. 215.)
(67) Жебровский С.С. Высший командный состав русской армии весной 1917 г.// Русская армия в Первой мировой войне [Электрон. ресурс]
(68) См.: Голос Казани. - 1917. - № 2 (14 марта).
(69) См.: Там же. - № 4 (17 марта); Известия по Казанской Епархии. - 1917. - № 11 - 12 (15 - 22 марта). - С.с. 154 - 155.
(70) См.: Голос Казани. - 1917. - № 6 (19 марта).
