Цивилизация и современность: прозрения Константина Леонтьева

«Может настать и пора торжеству одной всемирной цивилизации, которой покорятся все племена волей и неволей... Мы не хотим этого! Похвально. Но если не хотим, то наше "национальное самосознание" должно быть ясно, и мы из примеров других (должны) поучаться, что опасно для нашего культурного идеала и что нет».

Константин Леонтьев

«Культурный идеал и племенная политика»

Тема нашей конференции - цивилизационная идентичность России с учетом того, каким был ее образ, а главное - самообраз, вчера, как мы его воспринимаем сегодня и как он изменится завтра. Повод для проведения конференции - юбилейная дата, связанная с великим (не по объему, а по духовной высоте) наследием Константина Леонтьева - русского мыслителя и пророка. Его мировоззренческую позицию трудно и даже невозможно определить (идентифицировать) в соответствии с той картой идентичностей - политических или идеологических, по которой мы все ориентируемся в мире. Но как верить этой постоянно обновляющейся карте, где правое давно называют левым, а левое правым? Искать логику в этой карте - то же, что искать черную кошку в темной комнате, если ее там нет. И удивляться не надо: карту эту составили не теоретики-идеологи, а технологи, состоящие на службе не у истины и логики, а у своей госпожи - политической конъюнктуры. Но другой карты в нашем распоряжении нет и, думаю, никогда не будет, поскольку политическая идеология - не наука, а все те, кто распространяет и популяризирует идеологии - не неучи, конечно, но и не ученые, а лица, занятые в сфере политического обслуживания.

На этой карте есть место почти всем политикам и теоретикам от политики, кроме немногих, в том числе и Леонтьева, что вполне объяснимо: надо же было так насолить всем и сразу! От Леонтьева досталось и доморощенным либералам, и социалистам вкупе с коммунистами, и «племенным националистам», страдающим «патриотическим ослеплением». Поэтому верные адепты всех мыслимых учений и патриоты всех мастей по сей день желают одного - забыть, наконец, само имя Леонтьева. Забыть, как дурной сон, сделав это забвение, если получится, всеобщим. Возможно, эта несбыточная мечта - единственное, что их объединяет в России. По этой причине, видимо, многие авторы не ссылаются на Леонтьева даже тогда, когда невольно его цитируют, будучи не в силах вычеркнуть из памяти единожды прочитанное. Никто из тех, кто предан какой-то великой политической идее, не рискнет прилюдно и уважительно повторить уничижающие оценки Леонтьева, если они касаются их собственных убеждений, зачастую действительно выстраданных и глубоких. А он относился к ним действительно слишком жестко и даже беспощадно, называя «холопством ума и вкуса». «А что такое идея свободы личной?», - спрашивает Леонтьев, вселяя надежду в сердце социалиста. И отвечает, разбивая это сердце: «Это хуже социализма. В социализме есть идея серьезная: пища и здоровье.... Чума почти исчезнет, чтобы дать место холере...» (из письма Е.С. Карцевой от 23 апреля 1878 года). Как такое можно понять и простить, даже если оценка Леонтьева вполне убедительна для всякого, кто не заражен идеологией?

Но незараженных-то нет почти, а если таковые и есть (особенно среди новых поколений, прошедших школу незнаек в эпоху «безыдейной конституции»), то они чаще всего глухи к политике и политической философии, а к идеям Константина Леонтьева подавно. Если же говорить о представителях старших поколений, по каким-то необъяснимым причинам не подпавших под власть тех или иных идеологий, то они вообще на подозрении. Так дело обстоит и в России, и в Европе, и повсеместно. Более того, после мировой войны и затяжной холодной войны в обществе принято более уважительно относиться к идейным врагам и даже космополитам и предателям (тем, кто продавал страну «по убеждениям»), чем к так называемым безыдейным людям, равнодушным к политике. Слишком они не похожи, ни на кого не похожи - ни на друга, ни на врага, ни на космополита, а потому, видимо, опасней: от врага всегда ждешь беды, а здесь с ходу и не разберешься. По этой причине я не предвижу всплеска небывалого интереса к трудам Леонтьева - этого великого человека, не пожелавшего понравиться толпе интеллектуалов и интеллигентов, не ставшего их кумиром... (О тайной стороне жизни политических идеологии и об их скрытом или явном богоборчестве см.: «Изыдиология для России. Идеологии в мире идей, людей, вождей».)

Замечу, что в схожей ситуации оказалось и наследие моего покойного друга Александра Панарина, о чем я постоянно вспоминаю, сопоставляя воззрения (и прозрения) этих независимых и воистину свободных людей явно не либерального склада. И тот, и другой ценили свободу, но не продажную, не прошедшую через потные руки тех, кто ее приватизировал и пользует. Если либералы и любят свободу, то эта любовь из разряда свободной любви, то есть насквозь продажной. Сегодня моральное падение свободы бросается в глаза: «Свободу Югославии», «Свободу Ираку!» и «Свободу Ливии!» - лозунги насильников и серийных убийц-расчленителей. После их «гуманитарных акций», а проще говоря, массовых убийств и грабежа, не остается ни объектов их попечения - независимых полиэтнических государств, ни веры в человеческий разум, ценности свободы и демократии, ни уважения к европейской политической культуре, окончательно разорвавшей связь с христианским учением.

А этот разрыв с христианством имеет давнюю историю. Почти то же самое было и во времена Леонтьева, когда главным врагом идеологов всех мастей была Российская империя, хранительница ортодоксальной веры. К сказанному следует добавить, что и Леонтьев, и Панарин явно принадлежат к кругу людей просвещенных. О них можно говорить в настоящем времени, как и обо всех настоящих, то есть подлинных мыслителях, просвещенных и в плане личной интеллектуальной свободы, как чаще всего трактуется просвещение светское и в основном либеральное, и в духовном плане. Они были носителями Христова просвещения, когда слово «просвещение» пишется с маленькой буквы, ибо главное здесь - Источник света, а не гордыня просветителей, величающих свое дело Просвещением.

Имена «непохожих на всех» Константина Леонтьева и Александра Панарина не забываются, как бы того ни хотели блюстители идеологической чистоты. Свидетельство тому - и наша конференция, и готовящиеся в МГУ уже девятые Панаринские чтения. Что делать в этом случае сторонникам «правильной карты», где все понятно, где границы между либералами и коммунистами прочерчены ясно и просто, когда народу остается лишь выбрать меньшее зло. Вдумайтесь: выбрать зло! Им приходится выискивать в текстах Леонтьева, как и в текстах Панарина, либо теоретические огрехи и отступления от парадигм, чаще всего либеральных, укорененных в гуманитарии со времен эпохи Просвещения, либо доктринальные, вероучительные отклонения. И то, и другое всегда похоже на донос. При этом обличители мнимых «доктринальных ересей» основываются чаще всего на тех якобы единственно верных установках, которые соответствуют нормам мышления и политического поведения «племенного» патриотического лагеря - как откровенно языческого толка, так и национал-христианского, где сама вера поставлена на службу политической цели, что не так далеко, по сути, от язычества.

Есть, впрочем, и еще один повод вспомнить и о сути идентификации, и о леонтьевском наследии. Я имею в виду мощную программную заявку, озвученную за день до конференции Владимиром Путиным - «одним из претендентов» на пост Президента России, как он себя скромно величает. Речь идет не только о Евразийском проекте для России (среди его предтечей называют Константина Леонтьева, а среди современных евразийцев - прежде всего Александра Панарина). Речь идет о несравненно большем - об идентичности России, о том, останется ли само это имя «Россия» на карте мира после того, как евразийский проект будет реализован. А здесь все зависит не от большой идеи, даже если она основана на добрых и чистых намерениях, а от деталей, в которых прячется, как известно, нечистый, набивший руку на мощении дорог...

Об этих трех темах - о природе идентичности, об идентичности Леонтьева и о замысле евразийского геополитического сценария - можно говорить долго, но ограничимся несколькими тезисами.

Итак, тема первая: что представляет собой идентичность вообще и цивилизационная идентичность в частности - благо, зло или нечто «по ту сторону добра и зла», как любят рассуждать «чистые» теоретики. Идентичность человека или социума, народа, - это благо и сила, когда она идет от Бога: «И   сотворил  Бог  человека  по образу Своему, по образу Божью  сотворил  его; мужчину  и  женщину  сотворил  их» (Быт 1:26). Но поиск или конструирование идентичности - признак болезни и немощи, если сам поиск становится самоцелью, навязчивой потребностью «обнулять», переосмысливать и обновлять собственное «Я». Такой поиск опасен в тех случаях, когда он выходит за границы искреннего самоуничижения и самообличения в час молитвы или философской рефлексии, становясь навязчивой идеей. К примеру, поиск своей «гендерной идентичности» всегда относился к разряду медицинской или социальной патологии, но в наши дни стал рассматриваться как норма. И началось это с тех пор, когда все общество стало объектом принудительного «перевоспитания в духе современности» - в данном случае радикального «гендерного либерализма» и «мультикультурного» антиклерикализма. Это же кается и этнокультурной, и конфессионально-цивилизационной переидентификации и даже принудительной самоидентификации.

Подчеркнем особо: речь идет о принудительной самоидентификации. Принуждение в том и заключается, что человека приучают делать выбор, как у тестологов ЕГЭ, не между истиной и ложью, добром и злом (в этом случае в человеке просыпаются чувство истины и чувство добра), а между уже готовыми ответами, один из которых предположительно должен быть единственно правильным, как считают составители тестов. Об этом должны быть осведомлены и экзаменуемые, чтобы не ушли из ловушки. Понятно, что в этом случае чувство истины и чувство добра, как и вообще способность к самостоятельному мышлению только мешают. Подобные «тесты по жизни» навязываются теперь каждому с малолетства. Людей не оставляют в покое ни СМИ, ни школа, объювеналенная на всю голову, ни законодатели. Последние уже не шутят: в своем стремлении как можно точнее и быстрее скалькировать западные, т.е. априори правильные стандарты, они пойдут далеко, расширяя кары за недостаточную толерантность к извращенцам всех сортов, принуждая молодежь жить и мыслить в соответствии со стандартами современности. Итак, думай, молодь, не только над вопросом: «изврат - норма или аномалия?», но и над ответом, которого от тебя ждет экзаменатор...

Как видим, ключевой вопрос заключается в том, кто экзаменатор, кто конкретно берет на себя роль «перетворца», осуществляя принудительную самоидентификацию? Кто осмеливается судить о том, что можно, а что нельзя считать современностью и цивилизованностью? Кто решается перечеркнуть все то, что образованные люди знали со времен Данилевского и Леонтьева: современность - это со-временность, т.е. сосуществование времен, в которых пребывают различные цивилизационные миры, историко-культурные типы? Ответ известен: этой деятельностью заняты люди и социальные институты, отвечающие за целенаправленную социализацию народов-толп. Для них, собственно, и сама социализация - не восхождение к наследию отцов, а отречение и утрамбовка в соответствии с генеральным планом, в соответствии с которым можно и храм предусмотреть, но при условии, если главное в храме - подземная парковка. «Социализаторы» не обременены уважением к цивилизационному многообразию, Богом созданному, и считают своей задачей культивирование и насаждение «общечеловеческих ценностей». По сути, «переидентификаторы» занимаются «лепкой» национального и гражданского самообраза некоего единого народа или народов по своему подобию, считая себя «просветителями низов». В подобной роли особенно хорошо чувствуют себя те, кто властью «уполномочен просвещать». В современном мире это, прежде всего, либералы (общемировой тренд - трендеть о свободах) и т.н. умеренные «реакционеры», как называют либералы всех своих умеренных оппонентов, которые обязаны быть при либеральном режиме, демонстрируя идеологический плюрализм, открытость и демократичность режима.

Константин Леонтьев в статье «Как надо понимать сближение с народом?» проницательно писал по этому поводу: «У нас давно уже говорят о "сближении" или даже о "слиянии" с народом. Говорят об этом не только <...> умеренные либералы, желающие посредством училищ, земской деятельности и т.п., мало-помалу переделать русского простолюдина в нечто им самим подобное (то есть национально-безличное и бесцветное); о подобном "сближении" говорят, хотя и несколько по-своему, даже и люди охранительного, или, скажу сильнее, слегка реакционного, взгляда (я говорю слегка, ибо сильно реакционного взгляда людей у нас очень мало и они до сих пор еще не влиятельны).... Есть и консерваторы, которые желают все того же сближения с народом. Они сокрушаются о том, что русский народ русскую "интеллигенцию" не любит». Вывод, который делает Леонтьев, звучит как приговор любым «преидентификаторам»: «Не нам надо учить народ, а самим у него учиться. Мы современные европейцы, а народ наш не европеец; скорее его можно назвать византийцем, хотя и не совсем, вот чем он лучше и выше нас».

А далее Леонтьев дает предельно точный и, увы, полностью сбывшийся прогноз о цивилизационном крушении, которое воспоследует за свободой изменять идентичность людей и народов в соответствии с «идеологическими лекалами» и сиюминутными политическими предпочтениями, что уже тогда предлагала Западная цивилизация и наши западники: «Для нас вопрос решается так: если культурная солидарность наша с Западом неотвратима и неисцелима (!), то национальное дело наше раз навсегда проиграно. <...> Мы думаем, что все государства Западной Европы должны в не слишком продолжительном времени отречься решительнее прежнего от всего того, что составляло национальные основы их государственного быта. <...> Сольются ли они постепенно все в один атеистический союз, или сгруппируются сперва только по племенам, или, наконец, эти бесцерковные республики останутся приблизительно в пределах тех государств, из которых они выродятся и будут жить бок о бок, подобно республикам Средней и Южной Америки, не сливаясь государственно, но ничем почти культурно и не разнясь друг от друга, все это вопрос второстепенных оттенков, для нас, славян, не слишком существенных; ибо во всех этих случаях республиканский Запад будет еще враждебнее Русской Империи и союзу восточно-православных народов, чем была Европа монархическая». Нет необходимости цитировать эту статью целиком, поскольку даже ее зачин позволяет назвать Константина Леонтьева пророком.

Особый интерес представляет тот факт, что Леонтьев чрезвычайно осторожно и критично относится к любым, даже самым привлекательным проектам не только насаждения, но и восстановления (чаще всего - мнимого) цивилизационной и этнокультурной идентичности. Он четко отличает проект от исторической данности и всегда учитывает ту цену, которую придется заплатить самим народам за осуществление подобных проектов. О цене неплохо было бы помнить при выборе конкретных моделей реинтеграции в рамках Евразийского проекта. Примером может служить оценка, данная Леонтьевым панславянской объединительной идее, а точнее, идее-проекту. Право этой идеи-проекта на осуществление чаще всего обосновывалось, да и сегодня обосновывается стремлением «реабилитировать», «восстановить в правах» или «создать заново» славянскую или русско-славянскую цивилизацию.

Слабое звено данного проекта заключается в том, что он, во-первых, основывается (в отличие от Евразийского) не на исторической реконструкции ушедшей культуры, к примеру, древней славянской цивилизации, а претендует на новацию - масштабное геополитическое и цивилизационное «переконструирование мира». Во-вторых, он не учитывает феномена «бегства элит», о чем писал А. С. Панарин. А этот фактор риска становится едва ли не основным именно при реализации Евразийского замысла, если учесть, сколь закрытый характер приобретает политическое планирование в «открытом обществе». В-третьих, сама идея панславянизма произведена по аналогии с многочисленными европейскими пан-идеями, в том числе реализованными. Напомню, что и все разговоры о Евразийском строительстве вращаются по преимуществу вокруг заимствования опыта Евросоюза, при этом реконструкция России (Российской империи и СССР) отодвигается на второй план и ставится под вопрос. Именно по этой причине (вторичность проекта, цена погрешности при заимствовании чужого и чуждого опыта) Леонтьев, кстати, не соглашался с позицией Н.Я.Данилевского, убежденного в жизнеспособности проекта славянской цивилизации, который вполне может быть осуществлен, как он полагал, по образцу «доселе бывших цивилизаций», поскольку зачатки этой «новой цивилизации» уже успели выразиться в славянском культурно-историческом типе.

Слабые стороны «проектной» версии Данилевского, по мнению Леонтьева, проявляются во внутренних противоречиях самого проекта (конфессиональную неоднородность и отсутствие у многих славянских народов опыта самостоятельной государственности), а также в политических и культурных рисках, связанных с его осуществлением (захотят ли и смогут ли славяне сойти с прозападного цивилизационного пути?). При этом Леонтьев не сомневался в перспективах развития русской цивилизации, поскольку она представляет собой не проект, а данность. Так было, во всяком случае, в его время.

Ответ на вопрос о том, насколько жизнеспособен, а точнее, конкурентоспособен «славянский проект» в настоящее время зависит от многих факторов. Среди них - успешность реализации интеграционных программ Европейского Союза, важным этнокультурным сегментом которого стали восточнославянские народы, способность Европы устоять под натиском дехристианизации, а также динамика развития и «политический вес» России, привлекательность ее политической системы. В настоящее время «славянский вектор» внешней политики России плохо просматривается. Еще более важным фактором будут отношения между объединенной Европой и разделенной Россией. Кроме того, как говорил еще К.Хаусхофер, многое предопределено способностью тех или иных панобразований выступать в качестве промежуточных ступеней между национальным государством и империей.

Более подробно позиция автора о феномене русской самоидентификации и о Славянском проекте изложена в его книгах: «Природа самоидентификации: русская культура, славянский мир и стратегия непрерывного образования» (М., ГАСК, 2004, в соавт. с И.К. Кучмаевой) и «Цивилизационное наследие славянского мира» (М.: ГАСК, 2009).

Валерий Николаевич Расторгуев, доктор философских наук, профессор МГУ им. М.В.Ломоносова и Государственной академии славянской культуры, академик РАЕН и Всемирной экологической академии (Москва, Россия)