Россия никогда не будет «Европой»

Nomen est omen. /Имя есть судьба/

«За деньги не делается ничего великого».

Н.М.Карамзин

«То, что патриотически настроенного

автора интересует история Отечества - закономерно, равно как и то, что его отношение к традиционной историографии может быть не только критичным, но и скептичным».

Л.Н.Гумилев

 «Фатально ничего не предопределено.

                                       Жизнь - это бег с препятствиями, 

все ошибаются, и будут ошибаться».

                                                           А.А.Зиновьев

Говоря о мировоззренческой пропасти, которая разделяет сегодня Русскую цивилизацию и евроамериканский Запад, или, с учетом истории вопроса, «Европу», надо иметь ввиду причины геополитического разрыва, которые исторически сделали Россию не «Европой».

Начало ему было положено в XIII веке, когда православная Русь впервые подверглась натиску объединенной католической Европы. Лозунг «Drag nach Osten» был «лейтмотивом немецкой политики с 1201 года по 1941 год», - дает оценку почти всему историческому периоду наших отношений с «Европой» известный историк, автор теории «пассионарности» Л.Н. Гумилев.

Этот первый натиск «Европы» мог стать роковым для Русской цивилизации, он имел относительный успех: князь Даниил Галицкий согласился принять из рук римского первосвященника золотую корону и, таким образом, признал его духовную власть. Но историческую судьбу будущей России определил князь Александр Невский, разгромивший немецких и шведских захватчиков и защитивший православную веру. А вместе с верой он защитил и будущее России, за что был удостоен Русской православной церковью титула Благоверного, и причислен к лику святых. Именно «православие подарило Руси тысячелетнюю историю», став духовной основой русского суперэтноса, равновеликого западноевропейскому, - утверждает Л.Н. Гумилев.

Сегодня, по сути, мы видим продолжение этой старой политики «Европы»: подчинения Русской цивилизации идеологически и политически в виде расширения ЕС и блока НАТО на Восток. Она также сопровождается религиозной экспансией католичества на Украине, в западных землях Русской цивилизации. Вопрос о «преодолении мировоззренческой пропасти» в таком контексте становится весьма двусмысленным. Однако, в любом случае, будет полезно уточнить, как выглядит эта «пропасть» сегодня.

При рассмотрении данного вопроса будем исходить из того, что православие является духовным стержнем Русской цивилизации, а значит и фундаментальной составляющей ее сегодняшнего мировоззрения. В таком случае будущее России во многом зависит от возрождения в постсоветском мире православной веры. Если этого не произойдет, то даже новый Александр Невский не сможет ничего сделать для защиты России: ему будет не на что опереться духом, по большому счету, - нечего и защищать. Необходимо также переосмыслить историю наших взаимоотношений с «Европой», чтобы «приблизиться к истинному представлению о прошлом Отечества», - это совершенно необходимое условие для «спасения России», считал Л.Н. Гумилев.

Исторический аспект взаимоотношений России и «Европы»

История отношений России с «Европой» не просто «во многом конфронтационна», как политкорректно говорят сегодня иные наши политологи. Огромное значение имеет здесь тот факт, что исторически Россия - единственное в мире государство, которое с XIII века, с Александра Невского, и до сегодняшнего дня успешно противостоит геополитической экспансии объединенной в той или иной степени «Европы» и возглавившей ее в ХХ веке США. И является все еще непреодолимым военным препятствием для современной «Европы» на пути от мирового лидерства к безусловному мировому господству.

Отсюда вековая нелюбовь «Европы» к России, или, как говорят наши либеральные политики, странное «взаимонепонимание с Европой», поскольку публично рассуждать на такие темы считается до сих пор неполиткорректным, остается уделом отдельных мыслителей, от А.С. Хомякова и Н.М. Карамзина до Л.Н. Гумилева и А.А. Зиновьева. Если говорить по существу, то наша «совместная история» - это история войн и подготовки к войнам, на кону которых всегда стояла независимость России, и эта ситуация все еще сохраняется, о чем говорит само по себе существование военного блока НАТО.

Как России удается на протяжении веков сохранять свою независимость от «Европы»? У Л.Н. Гумилева находим ответ и на этот вопрос: во-первых, благодаря православному фундаменту нашей культуры, на который всегда опиралась русская государственность. Однако необходимым условием всякой политической независимости является еще и достаточная ресурсная база. Основы ее заложил все тот же Александр Невский, когда оперся на кочевников, на Великую Степь. И, дорогой ценой, но получил от Степи военную силу против крестоносцев на западных рубежах русских княжеств.

Историк Г.В. Вернадский писал по этому поводу: «А.Невский выделил в монголах дружественную в культурном отношении силу, которая могла бы помочь ему сохранить и утвердить русскую культурную самобытность от латинского Запада...»

Благодаря этому Северо-Восточная Русь и далее в Средние века отражала атаки с запада. Например, когда в 1269 году войска Ливонского ордена стали угрожать Новгороду, там появился татарский отряд, и «немцы замирашася по всей воле новгородской, зело убояхуся и имени татарского», - сообщает летопись. А затем Русь трансформировалась в Россию, стала прирастать Востоком, что давало ей необходимые ресурсы для отражения экспансии объединенной «Европы».

В XIX веке православие было официально признано идейной основой Российской империи, что было зафиксировано в известной формулировке национальной идеи (идеологии) графом Уваровым: православие, самодержавие, народность. Православная вера, государственные успехи и военные победы - особенно в Отечественной войне 1812 года - обеспечивали легитимность Российской империи во главе с домом Романовых в глазах народа и мира. Однако с течением времени идеологическое (либерально-демократическое) давление «Европы» привело в революционному брожению в России, и размыванию его православной опоры. Просвещенный класс России раскололся на западников и славянофилов, что стало само по себе серьезным препятствием для развития страны. Далее либеральные настроения в российском обществе стали перерастать под влиянием западной общественно-политической мысли в радикальные социал-демократические.

В результате в начале ХХ века в России произошло нескольких социальных революций, завершившихся Октябрьским переворотом 1917 года. Российская империя пала, на ее месте образовалась Советская Россия, в которой на государственном уровне утвердилась, однако, не либерально-демократическая, и даже не социал-демократическая идеология, а коммунистическая, новейшая по тем временам идеологическая разработка «Европы». Многие мыслители, в частности Н.А. Бердяев, не без оснований рассматривают ее как воинствующую атеистическую религию. Это объясняет, между прочим, ее нетерпимость и жестокость к инакомыслящим, фанатизм ее новообращенных приверженцев.

Легитимность Советской власти, лояльность к ней большинства населения страны после Октябрьской революции держалась на экономических достижениях (за счет технической модернизации), и победе в Великой Отечественной войне с фашизмом. Победа в войне, причем не только с фашистской Германией, но фактически всей объединенной фашистами «Европой» стала в глазах народа как бы историческим оправданием советской власти. Недаром эта Великая война всегда сравнивается, и будет сравниваться дальше, с Отечественной войной 1812 года.

Однако, в конце ХХ века для всех стало очевидно экономическое отставание Советской России от «Европы», и иллюзорность коммунистической идеи. Дискредитация коммунистических идеалов в широких слоях советского общества, а также еще более яростное, уже и идеологически мотивированное, военно-политическое давление «Европы» привели к краху коммунистической идеологии и распаду СССР.

На постсоветском пространстве под политическим и идеологическим давлением «Европы», с помощью технологий «цветных революций», были проведены либерально-демократические, антикоммунистические перевороты, и возникли демократические государства, признавшие, так или иначе, господство над собой «Европы». Только Россия после мучительных 90-х годов заявила о своем особом пути - «суверенной демократии» и, таким образом, по словам одного из политологов, «вернулась в историю», то есть стала отстаивать свою государственную независимость от «Европы». В этом она нашла поддержку со стороны некоторых постсоветских республик (Белоруссия, Казахстан и др.), которые образовали совместно с Россией Единое экономическое пространство, Таможенный союз, и оборонительную структуру ОДКБ.

Такой поворот событий вызвал острую реакцию со стороны «Европы», которая вновь перешла к политике «сдерживания России», фактически объявила ей информационную войну, и начала создавать очередной негативный образ России, теперь уже как «авторитарной диктатуры» и криминальной страны. Чем закончится этот новый натиск «Европы»? - Ответ на этот вопрос зависит от многих факторов, в том числе от идейно-политического единства России.

Очевидно, что новейшей «суверенный» российский феномен - отголосок великого исторического прошлого России как православной русской цивилизации. Православная вера и сегодня остается главной отличительной чертой России, и, таким образом, одной из важнейших составляющих ее политической независимости, поскольку необходимыми ресурсами Россия обладает по факту.

Однако успехи секуляризации и масс-культуры привели к тому, что, в целом, в духовном основании России образовались большие пустоты. Они очевидны для всего российского общества - отсюда неоднократные попытки сформулировать некую новую «национальную идею», до сих пор безуспешные.

Таким образом, Россия сегодня находится в опасном, как бы подвешенном состоянии, лишенная серьезной идеологической опоры, и обретение ее - насущная необходимость. Может ли Православная церковь вновь стать полноценным духовным фундаментом России? Должна стать, ибо больше надеяться в этом смысле, пожалуй, не на что.

                    Национальная идея России в XIX веке

Надо признать, что отношение к национальной идее (идеологии) в среде российских интеллектуалов сегодня неоднозначное. Наши либералы ставят под вопрос саму ее необходимость. Они указывают, что народы Западной Европы сохраняют свои национальные физиономии без всякой такой идеи, и, фактически, противопоставляют «национальной идее» универсальные европейские демократические «ценности свободы».

Феноменологически европейская «идея свободы» оформилась в процессе просвещенческого освобождения от религиозного чувства. Исторически «ценности свободы» возникли как результат демократических революций XVII - XIХ веков в «Европе», в результате которых европейские государства были отделены от религии, религиозную мораль сменили прагматические решения нравственных вопросов - так место национальных религий в «Европе» заняли «ценности демократии и свободы», практически одинаковые для всех западноевропейских народов.

Однако на экспорт, для внешнего мира, «Европой» была изобретена особая общеевропейская идея - идея «бремени белого человека» (просвещенного европейца) по распространению в мире достижений цивилизации (в сочетании с «политикой канонерок»), в том числе и в отношении православной России. Собственно, эта европейская идея «бремени», или особой миссии «Европы», видоизменяясь, докатилась до нашего времени в виде политики Запада по распространению в мире «ценностей демократии и прав человека». Под военным зонтиком НАТО.

История говорит нам, что верность дореволюционной России православию обусловливалась не только религиозными причинами, тем более желанием сохранить в неприкосновенности национальную физиономию - православие принимали люди самых разных национальностей. Православие стало тогда еще и идеологическим основанием ее политической независимости от демократической «Европы», и реально противостояло общеевропейской идее «цивилизаторского бремени», за которой всегда угадывались весьма прагматичные корыстные интересы.

Эта историческая особенность России все более осознается сегодня, поскольку идеологическое давление «Европы» продолжается. Поиски адекватного противодействия этому давлению и ставят уже с 90-х годов в повестку дня вопрос о новой национальной идее России.

В этом контексте большое значение имеет анализ важнейшего события нашей истории: истории падения православно-самодержавной национальной идеи в России на рубеже XIX-XX веков - как это стало возможно?

Общеизвестно, что православие стало дискредитироваться как религиозное заблуждение задолго до его ниспровергателей - Ленина и его партии большевиков. Это было делом рук российского либерализма, вдохновленного идеями европейского просвещения, причем зачастую от чистого сердца, поскольку идеалы просвещения подкреплялись объективными достижениями науки. Это был во многом естественный процесс, и в результате православное самосознание России было серьезно ослаблено.

Однако православие имело еще и свою светскую опору, поскольку оно «освящало» текущую жизнь страны, придавая ей дополнительную легитимность. В этом смысле православная идея опиралась на «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина. «Карамзин писал для царя», - сказал Л.Н. Толстой. Не только для царя - «История» Карамзина была восторженно встречена и пушкинской Россией, а вот наши прозападные либералы - «якобинцы» (по словам Пушкина), встретили ее в штыки сразу же по выходу в свет, на что обращает внимание наш великий поэт. Задолго до Толстого. Собственно, православие и «История» Карамзина составляли идеологический каркас Российской империи в XIX веке. Преодолением Карамзина, наряду с православием, и занялись наши либералы, заменяя его европоцентричной моделью российской истории, дополняющей «европейское научное» видение России на задворках «Европы».

К концу XIX века наша профессиональная (и либеральная) историческая наука захватывает молодые умы, вооружает их идеей европоцентричности мирового исторического процесса и неизбежности распространения его на Россию, для ее же блага. Карамзинскую историю России сменяют прогрессивные (объективные) и европоцентричные модели русской истории Соловьева, Ключевского и других. Так историческое самосознание России подготавливается к революции по европейским образцам, что делает ее принципиально возможной.

Начавшаяся в 1914 году I Мировая война послужила катализатором революционных процессов. Отречение императора Николая II и падение самодержавия стали концом национальной идеи Российской империи, а, с другой стороны, идеологической победой «Европы». Открытым оставался последний вопрос: какой из революционных сценариев будет реализован в России? Впрочем, «Европе» это было все равно, она уже предвкушала свою политическую победу при любом революционном раскладе.

Революционный ХХ век

Февральскую революцию в России 1917 года горячо приветствует англо-французская общественность, Временное демократическое правительство России соглашается со всеми пожеланиями «Европы» (Антанты) и выполняет главное ее требование - продолжение «войны до победного конца» с Германией; фактически Россия становится политическим сателлитом «Европы». Однако I Мировая война продолжается и путает всем карты: Февральский переворот сменяет Октябрьский, и к власти в России приходит самая радикальная прозападная российская партия большевиков с идеей мировой коммунистической революции.

В «Европе» эту идею быстро подавили, и коммунистическая Россия оказывается в одиночестве, но в ее распоряжении достаточно людских и иных ресурсов, чтобы противостоять «Европе». Большевики во главе с Лениным, вопреки всем пророчествам, сумели воспользоваться этими ресурсами, поставили их себе на службу, и создали государство «нового коммунистического типа», в фундамент которого заложили прозападную интернациональную коммунистическую идею. Такой политический кульбит оказался для «Европы» полной неожиданностью. Россия, вся в крови, опять ускользнула из ее рук.

Представитель семейства Романовых, Великий князь Александр Михайлович в своих мемуарах, опубликованных в Париже, пишет, между прочим, следующее: «Британское министерство иностранных дел обнаружило дерзкое намерение нанести России смертельный удар... Вершители европейских судеб, по-видимому, восхищались своей собственной изобретательностью: они надеялись одним махом убить и большевиков, и возможность возрождения сильной России. Положение вождей Белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что они не замечают интриг союзников, они призывали... к священной борьбе против Советов, с другой стороны, - на страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи»...

В результате в начале ХХ века произошло своего рода «диалектическое отрицание» Российской империи: на ее месте после преодоления революционного хаоса и кровавой междоусобицы революционеров, возникает Красная советская империя. В государственном смысле она становится преемником Российской империи. В идеологическом отношении победившая коммунистическая идея (партия) ищет пути выразить себя через историю, обосновывать себя собственной версией российской и мировой истории. Российская история переосмысливается в свете коммунистической идеи как история борьбы классов, но, благодаря западному ее происхождению, остается в неприкосновенности европоцентричность российской истории, сложившаяся в XIX веке.

К концу ХХ века коммунистическая идея исчерпывает себя, Россия погружается в экономический кризис, опять резко возрастает влияние «западных ценностей», на этот раз «рыночных». По сути, налицо принципиальное повторение революционной ситуации начала XX века, которая и разрешается аналогичным образом - демократической революцией, которую возглавил Б.Ельцин.

В 90-е годы Россия добровольно выполняет требования «Европы» по своей «демократизации», следует всем рекомендациям МВФ и других западных институтов. Однако практика «демократических» отношений с «Европой» показывает, что равноправными и взаимовыгодными они могут быть только при условии сохранения политической независимости. В идеологическом отношении это ставит в повестку дня вопрос о необходимости новой национальной идеи (идеологии). Решающим здесь для ельцинской России оказался, видимо, «югославский урок», который показал, чем могут обернуться «демократические отношения» и для России, когда она станет достаточно слабой.

Хотя дебаты по национальной идее в 90-е годы заканчиваются ничем - «мозговым штурмом» сформулировать ее невозможно, - но, видимо, именно им обязана своим появлением на свет концепция «суверенной демократической» России. По сути, это попытка национализировать «ценности демократии» и как-то использовать их в интересах России. Происходит также осознание, что единственной системообразующей идеей в России по-прежнему является православие. Русской православной церкви позволяют расширить свое присутствие в обществе, происходит определенная реабилитация православных ценностей, церкви возвращают храмы, но все же масштабы этой политики достаточно скромные.

После югославских событий президент Б.Ельцин передает бразды правления В.Путину, что влиятельный американский политолог и историк Р.Пайпс называет ни больше ни меньше как «государственным переворотом». Это больше, чем мнение отдельно взятого политолога: по сути дела, Р.Пайпс выражает консолидированное мнение всего политического класса «Европы» о новой «суверенной демократической» политике России под руководством В.Путина. А в лице другого не менее известного американского политолога З.Бжезинского «Европа» осознает, что «единственной опорой России остается православие». Как следствие этих прозрений, мы наблюдаем переход «Европы» в 2000-е годы к стратегии откровенного политического и идеологического давления на Россию, продвижения в нее евроамериканской масс-культуры и таких «ценностей демократии» как гей-парады, права гомосексуалистов, ювенальная юстиция и т.д.

                                   Повестка дня на XXI век                        

Таким образом, переход России в 2000-е годы, в президентство В.Путина, к политике защиты национальных интересов, обнародованной им в знаменитой Мюнхенской речи весной 2007 года, дает определенные надежды на возрождение Русской цивилизации. Но идеологическое положение России продолжает оставаться весьма опасным. Концепция «суверенной демократии» не может быть долговременным основанием для идеологической независимости России, особенно от «Европы».

Мы по-прежнему не имеем национальной идеи (идеологии), а в общественном сознании продолжает господствовать позитивистская европоцентричная модель нашей истории, принципиально открывающая путь для экспорта в Россию новых модных идеологических разработок из «Европы». Поэтому вопрос о политическом будущем России остается открытым, что и вызывает яростные информационно-политические нападки «Европы» на Россию с целью повлиять на развитие ситуации в свою пользу. Пока Россия держит удар «демократических ценностей» «Европы», за которыми интуитивно угадывает старую эгоцентричную идею «ее цивилизаторского бремени», но только обретение полноценной национальной идеологии может гарантировать независимость России.

Естественно предположить, что в ее поиске надо исходить из исторически системообразующей православной идеи. Приведенный выше анализ показывает, что эту идею необходимо дополнить светской составляющей - новым историческим осмыслением российской истории с позиций, отличных от европоцентричных. На сегодня единственным серьезным основанием для такого переосмысления нашей истории является «История России» Л.Н. Гумилева, которая патриотична, научна и созвучна православной вере.

Тем более что такие оценки Л.Н. Гумилеву в контексте российской историографии уже даются, например, д.ф.н. В.Н. Деминым: «В традиционном летописании с давних пор утвердилось провиденциалистское представление о «руке Всевышнего», которая обусловливала весь ход отечественной истории. Идея Божественного промысла в явной и неявной форме пронизывает всю «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина. Предшественники Карамзина русские историки-просветители (В.Н. Татищев, М.В. Ломоносов, В.К. Тредиаковский) также стояли на патриотических позициях. Лишь много десятилетий спустя карамзинский провиденциализм потеснила позитивистская методология истории С.М. Соловьева и В.О. Ключевского. В ХХ веке в России господствовали марксистские методы исторического анализа. Наступивший XXI век станет веком Л.Н. Гумилева. Достойных конкурентов на данном этапе развития научной исторической мысли у него нет».

Академик Д.С. Лихачев обращал внимание, что историческая «концепция Гумилева имеет одну очень важную сторону: она смягчает то противопоставление народов Востока и Руси, которое имеет место до сих пор». Это особенно важно сегодня, когда России опять необходимо опереться на Восток, чтобы успешно противостоять Западу.

«Если Россия будет спасена, то только через евразийство», - недвусмысленно говорил по этому поводу сам Л.Н. Гумилев. Здесь он перефразирует известный Евразийский манифест от 1926 года, в котором читаем: «Мы должны осознать себя евразийцами, чтобы осознать себя русскими. Сбросив татарское иго, мы должны сбросить и европейское иго...» Похоже, мы можем сделать это только сегодня, или не сделаем уже никогда.

Таким образом, проблема обретения национальной идеологии (идеи) и восстановления мировоззренческой идентичности России, представляет собой двуединую духовно-историческую задачу, которая может решаться только комплексно.

Если мы не сможем разрешить ее, то есть, конечно, вероятность, что под давлением «Европы» Россия сойдет, в конце концов, на европейскую траекторию развития. Это будет некая новая революционная катастрофа. В лучшем случае, Россия, в силу своей величины и ресурсов, все же сумеет национализировать «демократические ценности» «Европы», и тогда сама станет «Новой Европой» или «Евророссией», особенно если «старая Европа» начнет терять свое европейское лицо. В определенном смысле, это будет окончательным преодолением мировоззренческой пропасти между Россией и «Европой», однако всецело на условиях «Европы». Российская идентичность утратит свою самодостаточность, и трансформируется в нечто фольклорное, в лубочную Россию.

Л.Н Гумилев пишет об этом следующее: «Конечно, можно попытаться «войти в круг цивилизованных народов», то есть в чужой суперэтнос. Но, к сожалению, ничего не дается даром. Надо осознавать, что ценой присоединения в любом случае будет полный отказ от отечественных традиций и последующая ассимиляция».

Новоявленная «Евророссия» неизбежно наследует все грехи и проблемы «Европы», и повторит, конечно же, ее судьбу. По большинству прогнозов она незавидна: уже через 20 лет тон в «Европе» будут задавать мусульманские партии. Для нас более важным представляется все-таки то, что с появлением «Евророссии» навсегда прервется наша связь с Россией - идеей, неким идеалом, не имеющим денежного эквивалента, которая началась с Киевской Руси и Александра Невского. Падение «Евророссии», вслед за «Европой», будет выглядеть тогда как расплата за это историческое отступничество.

         Что будет после демократии?

Сегодня есть вопросы, которые, несмотря на всю нашу свободу слова, считаются неуместными, как бы не имеющими смысла, будто никаких таких вопросов нет, и быть не может, настолько все очевидно. Например, что демократия с ее правами человека и другими ценностями свободы - наилучшее общественное устройство, несмотря на все ее несовершенства, изъяны и пороки.

Пороки демократии, объясняют нам ее пропагандисты, суть следствие ее достоинств. Поэтому остается только «оптимизировать» их, совершенствуя таким образом демократическое устройство общества.

Получается, что демократия - это и есть «светлое будущее человечества», то самое, которое обещал, но обманул, не смог дать миру коммунизм. Неужели - свершилось: мы достигли высшей меры вещей, сбылись чаяния всего прогрессивного человечества, и демократия - это навсегда? А если - нет? Что будет тогда после нее? Что может быть лучше демократии? Что может поколебать демократию?

В этом празднике демократии смущает одно обстоятельство: не так давно с таким же энтузиазмом прогрессивное человечество, ознакомившись с трудами Карла Маркса и Фридриха Энгельса, пело дифирамбы коммунизму. Одним из первых, кто подверг коммунистическую доктрину критике с научной социологической точки зрения, был Александр Александрович Зиновьев, советский ученый-социолог с мировым именем, диссидент, автор знаменитых антисоветских «Зияющих высот».

В октябре прошлого года исполнилось 88 лет со дня рождения А.А. Зиновьева. Но эта дата не отмечалась научной общественностью, потому что Зиновьев снова, в известной мере, «запретный плод», что придает ему былую сладость. Это неудивительно, поскольку Зиновьев в свою очередь говорит следующее об ученых, развивающих сегодня идеи демократии: «Беспомощный лепет социологов о «постиндустриальном» и «информационном» обществе и бредовые сочинения футурологов неизмеримо превосходят по интеллектуальному убожеству и явной глупости сочинения специалистов по «научному коммунизму».

Энциклопедические словари и СМИ говорят о Зиновьеве кратко и сухо. Формально - правильно, а по сути, как сказал когда-то по аналогичному поводу В.И. Ленин, - это издевательство, неправда об этом крупнейшем советском и российском социологе и философе-логике. Его представляют сегодня как одного из многих советских диссидентов - в этом и заключается неправда. Он - не «один из многих», он один из немногих советских ученых-гуманитариев, получивший мировое признание за свои научные труды. Однако, проанализировав социальный строй в СССР, затем он сделал то же самое и в отношении «Европы», куда был выслан после опубликования «Зияющих высот». Зиновьев нашел в обеих этих социальных системах общие черты, и выступил против идеологии в науке не только советской, но и западной, за что и был подвергнут остракизму своими же коллегами по научному цеху.

В ответ Александр Зиновьев объявил себя «суверенным государством из одного человека», выдвинул тезис, что «истину говорят только одиночки, которые сегодня «белые вороны» в постчеловеческом мире», и призвал к строгому научному подходу в социологии, которая сегодня, по его мнению, полностью идеологизирована и на Востоке, и на Западе. Он утверждает, что социология выродилась в новую схоластику, и люди лишаются понимания сути происходящих в мире процессов. Что таит в себе многие беды.

Зиновьев смотрит в будущее с крайним пессимизмом, находит что «ХХ век - последний человеческий век», потому что «сегодня ненормальны честь и благородство, ибо действуют себе во вред». Наверное, мы должны иметь ввиду мнение этого действительно свободного от тенденциозности, крупного ученого по важнейшим социальным проблемам.

Зиновьев уверен, что современная демократия - преходящая социальная форма, конец которой, и конец трагический, уже принимает реальные очертания. Он не дожил до мирового финансового кризиса, умер в мае 2006 года, но этот кризис полностью в русле его мировоззренческой концепции. Зиновьев говорит в своих последних трудах, что будущий мировой кризис будет представлять собой нечто больше, чем просто кризис - это начало глубокого «эволюционного перелома», значительно более серьезной социальной трансформации, чем былые революции. Наша демократическая эпоха - период обществ типа «национальных государств» - исчерпывает себя, и начинается переход к «сверхобществу», которое не будут иметь ничего общего с демократией «национальных государств», и очень много общего с тоталитаризмом.

Тотальные, то есть всеобъемлющие по своему характеру, глобалистские тенденции в мировой экономике и политике; мировые масс-медиа в гражданском обществе - они уже налицо и определяют физиономию мира. В ближайшем будущем их влияние только усилится, собственно, в сумме они и дадут то самое «сверхобщество», о котором говорит Зиновьев. Оно станет над миром, оставив ему, по возможности, больше демократии в рамках «национальных государств», в виде утешительного приза, а себе возьмет абсолютную власть, беспрекословную, безапелляционную и непубличную. «Правящий класс сверхобщества не содержит в себе ни крупицы демократической власти. Тут вырабатывается особая культура управления, которая со временем обещает стать самой деспотичной властью в истории человечества. Для управления сверхобществом демократия в том виде, как ее изображает западная идеология и пропаганда, абсолютно непригодна».

Зиновьев-ученый утверждает, что процесс рождения «сверхобщества» объективен, естественен, и поэтому неумолим, остановить его человечество не в силах - это социальный гигант более высокой организации, чем «национальное государство». Утверждение власти «сверхобщества» над миром составит основное содержание XXI века, который поэтому «будет много трагичней века ХХ». Более того: «Подчинение объективным законам истории тянет человечество в пропасть...»

Историческую инициативу и лидерство в этом эволюционном процессе рождения «сверхобщества» захватила «Европа». «Она выглядит сегодня перспективнее других». Однако ничего не предопределено в эпоху всемирных перемен, потому что со временем для мира станет очевидным, что «Европа» стремится к объединению планеты не ради абстрактных идеалов, а как средству выживания западной сверхцивилизации на достигнутом ею уровне потребления: ей необходима уже вся планета как среда существования и все ее ресурсы», - все-таки дает шанс другим народам А.Зиновьев.

«Наступает новая эра - найден новый враг - терроризм, под эту сурдинку возможно все... Мы живем в виртуальном мире. Путь спасения человечества - разрушение нашей (западной) цивилизации. Она разрушит себя сама. Наступают новые темные века. Без надежды. Мы катимся в новое средневековье - жизнь без корней», - подводит черту ученый-социолог в книге «Глобальный человейник».

Прогнозы Зиновьева читать тяжело, он - Кассандра нашего времени, гонец, приносящий дурные вести. В мире всегда господствовала апологетика, и в древности таких гонцов казнили, сегодня подвергают остракизму, а они всегда настаивали, что всего лишь говорят правду.

Что же делать? Зиновьев отвечает, что будущее тем не менее фатально не предопределено: «Иди своим путем. И пусть другие говорят, что угодно. Не можешь идти - ползи. И не важно, куда ты придешь». Он имел в виду, конечно, не только себя...

Для нас представляет большой интерес то, что А.Зиновьев предлагает свою модель общественного устройства, отличную от западной демократической. С большим основанием, нежели «демократическим», общество можно рассматривать как совокупность трех его сфер: государственно-политической, культурно-общественной и экономической. Эти сферы тесно связаны между собой, и дополняют друг друга. Государственно-политическая сфера общества занимает особое положение, и должна соответствовать другим его сферам, тогда общество в широком смысле находится в равновесии, и может развиваться эффективно и органично.

С такой точки зрения на общество, заимствование чужеродных политических, экономических и культурно-общественных институтов без учета специфики страны, без очень аккуратной их адаптации приводит к разбалансировке общественной системы со всеми вытекающими из этого трагическими последствиями. Другими словами, слепое, под давлением «Европы», внедрение в Россию нашими либералами западных политических и экономических институтов стало главной причиной острого системного кризиса 90-х годов, с последствиями которого мы имеем дело сегодня.

Концепция общественного устройства А.А. Зиновьева является реальной альтернативой «западной демократической модели», и может стать важным социологическим дополнением исторической концепции Л.Н. Гумилева.

Православно-католический диалог

Сегодня уже общепризнано, что техногенная эпоха, в которую вступил мир, как бы естественным ходом событий разрушает базовые основания морали и нравственности всех народов; безнравственное поведение в светском обществе становится уже нормой, и получает правовую защиту, как, например, гомосексуализм в Европе. Светская, атеистическая по природе нравственность не может противостоять этому процессу и становится относительной, вырождается в моральную толерантность. Ища спасения, светский мир обращается к истокам нравственности, и опирается невольно на религиозные ценности, а исторически, в русском и в западном мире, - это христианские ценности.

У всех христианских конфессий есть ощущение, что мы живем в постхристианском мире. Однако дело, возможно, обстоит еще хуже, на чем настаивает А.А. Зиновьев: это уже и постевропейский, и постчеловеческий мир. В этом он отнюдь не одинок, можно вспомнить, например, известного западного философа-экзистенциалиста Хайдеггера, который в своем завещании говорит о неизбежной гибели машинообразной цивилизации и о том, что единственная надежда человечества - «это Бог, если он есть».

Многие добропорядочные атеисты приходят сегодня к такому же выводу, и все они - потенциально новые христиане. Ведь что сегодня у атеистического человечества в душе вместо Бога? Демократия. Ее выдают за некий земной идеал, лучшее общественное устройство из возможного в этом мире. Но все больше к людям приходит понимание, что демократия - это всего лишь соперничество элит за власть от имени народа. Что здесь вообще нет места идеалу - это всего лишь борьба за власть и деньги, где победители могут купить себе гедонистические наслаждения.

Нравственный кризис привел в чувство многих атеистов-идеалистов настолько, что они поняли: современное светское общество необходимо ограничить какими-то духовно-нравственными регуляторами. Сам процесс масштабной деградации светского общества, ощущение того, что действительно «наступают новые темные века», подталкивает мир к возвращению Бога в качестве Закона. Поэтому христианский идеал любви к человеку в «демократическом мире», когда он подойдет вплотную к гедонистической пропасти, может обрести свою первозданную Спасительную силу.

С другой стороны, поскольку процессы нравственного разложения имеют глобальный характер, то и религиозное возрождение принимает всемирный масштаб: в него включились все религии и духовные учения, причем на общих основаниях. Нельзя не видеть, что это проводит к своего рода религиозной конкуренции в мире, и международные религиозные экуменические саммиты ничего с этим поделать не могут.

У христианства в этом смысле, объективно, появилось объединяющее начало в лице инокультурных восточных религий и новейших духовно-мистических учений, которые обладают сегодня инициативой на исторически христианской территории. То есть некий общехристианский диалог принципиально возможен, так как для него есть объективные предпосылки. Особенно между Православной и Католической церквами, ведь, «с точки зрения догм - очевидно: одна Церковь, одно Таинство, одно Крещение», - емко говорит о связующей их нити диакон Андрей Кураев. Вопрос в том, на каких условиях?

Сегодня западная Европа более остро ощущает свое духовное неблагополучие, поэтому логично, что именно католики выступили с инициативой к православным начать «диалог любви». Таким образом, Ватикан косвенно признает, что Православной церкви удалось лучше сохранить нравственную чистоту, что она стоит ближе к истокам христианства. Это уже сама по себе важная предпосылка для диалога двух главных христианских Церквей.

Однако никуда не уйти от того факта, что прошло уже почти десять веков после великого религиозного раскола 1054 года, разделившего христианский мир на католиков и православных, и, в религиозном плане, до сего дня в позициях сторон принципиально ничего не изменилась. За прошедшие века этот религиозный раскол превратился еще и в мировоззренческую пропасть, то есть стал еще и исторической, и духовной границей между «Европой» и Россией.

Любые границы могут быть мирными, а могут становиться и линиями фронтов. Сегодня мы не можем говорить о добрососедских отношениях с католиками ввиду того, что в Западной Украине на этой границе нередки конфликты и открытое противостояние. Наши отношения с католиками можно определить, пожалуй, как ни мира, ни войны. Но современный секуляризованный мир разрушается по обеим ее сторонам, и не суть важно, что Россия отстает в этом гибельном процессе, а Запад вырвался вперед - проблема эта все-таки общая.

В этом свете споры по поводу Символа веры и другие преграды догматического характера кажутся, глядя со стороны, все-таки менее существенными, чем вопрос о первородстве, на котором всегда настаивал Рим - вот настоящий камень преткновения. У Каина и Авеля он закончился братоубийством, в Средние века этот спор привел к падению Константинополя, который был оставлен Римом в одиночестве под натиском турок. Сегодня христианский мир также разобщен, и также в осаде новых язычников, бравирующих своим безверием и безнравственностью. Есть опасность, что христианский мир в целом может не устоять, как любой «дом, разделившийся надвое» перед лицом общей духовно-нравственной угрозы. В таком контексте выглядит резонной постановка вопроса: или вместе спасемся, или вместе погибнем, хотя и в разное время.

Проблема заключается в том, что мировоззренческую границу невозможно преодолеть одной «доброй волей» - в любую сторону - поскольку мировоззренческие отличия выражаются в духовно-исторических и государственных традициях, характере светской культуры, языках народов, которые накапливаются веками.

Для России такая попытка будет означать еще один радикальный слом, сравнимый с большевистским. Однако большевикам даже за многие десятилетия не удалось изменить серьезным образом мировоззренческие основы России. Насильственная попытка провести еще одну вестернизацию России опять приведет к острому кризису, последствия которого будут непредсказуемы, как и в 1917 году. Даст Бог, этого не произойдет. Россия уже много пострадала в прошлом веке, причем именно на этом пути.

Тем не менее, примирение с католичеством, принципиально, представляется возможным на известном богословском принципе: «неслиянно и нераздельно», который допускает сохранение мировоззренческой границы, и при этом позволяет устранить пропасть непонимания.

Очевидно, что спор о главенстве в христианском мире имеет политическую подоплеку, но тогда и решить этот спор можно только политически. Непременным условием нашего сближения с «Европой» является сохранение мировоззренческой границы и, таким образом, православной идентичности. Признание этого Ватиканом может быть выражено только в снятии вопроса о своем первородстве. Если удастся убрать этот политический камень преткновения с дороги «диалога любви», она откроется для движения к нашему большему взаимопониманию.

Как известно, сегодня в основании этого диалога лежат слова Папы Бенедикта XVI о том, что «существует необходимость отстаивать общие христианские ценности в жизни современной Европы». Выше мы сказали, что мировой процесс секуляризации, а также то, что христианство постепенно сдает свои позиции в Европе, уступая место преимущественно исламу, объективно, является объединяющим фактором для всех христиан.

В Православном мире также есть понимание необходимости диалога с католиками для того, «чтобы не повторить тот большой травматический опыт, который пережила Католическая церковь после Второго Ватиканского собора». Хотя в этом есть и известная опасность, как и в случае контакта с больным человеком: можно самим подхватить инфекцию.

«Католичество - это огромный мир, где есть свои центры мысли и власти, причем одни из них ищут понимания и сближения с миром Реформации и современных светских идеологических мод, а есть люди, которые ищут ответы у древних христианских истоков. Они ближе к Церкви Иоанна Златоуста и Сергия Радонежского», - говорит А.Кураев, с этими людьми и нужно, наверное, вести диалог.

Сегодня мы уже наблюдаем активизацию православно-католического диалога в области культуры. Например, осуществлен музыкальный проект «Три Рима», который своим названием как бы намекает на преемственность христианской культуры от Первого Рима до Москвы как Третьего Рима. Показательно, что инициатива проведения этого музыкального фестиваля принадлежит папе Римскому Бенедикту XVI, большому любителю музыки.

И в вопросах собственно веры инициатива также принадлежит Ватикану: Совет по содействию христианскому единству при Папе Римском давно уже «ищет единства» христиан. На этом поле Бенедикт XVI предлагает РПЦ идею «экуменической деятельности», которую он видит как «страстный поиск единства в истине». Догматические противоречия предлагается преодолеть в «диалоге любви». При этом о примате духовного первенства папы Римского не говорится ни слова, что можно рассматривать как отказ даже обсуждать эту тему.

            «Достижение единства возможно в молитве и покаянии», - говорят нам католики, и слова эти сами по себе хороши, но в чем они предлагают нам покаяться, и в чем думают каяться сами? Предложений по этим вопросы пока нет, и, таким образом, нам нечего по-настоящему обсуждать. Предлагаемая Православной церкви духовная экуменическая деятельность включает в себя, между прочим, «разработку моделей единства», и даже восхождения церквей в некую «религию будущего». Здесь возникает еще больше вопросов, тем более что некоторые наши богословы усматривают в этом опасность возникновения даже «религии грядущего антихриста».

            Обращает на себя внимание тот факт, что активность Ватикана совпадает с возобновлением идеологического давления «Европы» на «суверенную Россию». Не являются ли эти процессы скоординированными? Не стоит забывать, что Ватикан серьезно участвует в политических процессах в «Европе», в частности через свою организацию «Opus Dei» («Божье дело»). Этот политический инструмент Ватикана (ему нет аналога в Православной церкви) представляет сам по себе мощную полуконспиративную организацию, имеющую рычаги влияния по всему миру. Нельзя исключать, что она сама может в качестве самостоятельной силы влиять на папский престол. Примечательно, что не так давно офис «Opus Dei» открылся в Москве.

            Наверное, следует учитывать, что многие западные аналитики считают избрание Йозефа Ратцингера Папой неким компромиссом между либеральной и консервативной партиями в католицизме, что это «переходный Папа», и «самый короткий понтификат, который не будет иметь никакого значения».

Вряд ли следует ожидать, что «Европа» откажется от политики идеологического и политического давления на «суверенную Россию», но тогда необходимо понять, участвует ли в этой кампании Ватикан? Это представляется делом не очень сложным. Если Ватикан будет твердо отстаивать тезис о своем политическом господстве, то это и косвенное свидетельство его участия в общем идеологическом проекте «Европы» против России. Если же Ватикан откажется от этого своего примата, и, как следствие, от политики униатства - религиозной экспансии в Русском мире, это будет свидетельствовать об обратном. Тогда, в ответ, Русская православная церковь могла бы, наверное, пойти на сближение с католиками.

Сегодня в долгосрочных интересах обеих сторон, и России и «Европы», чтобы наша мировоззренческая граница стала по-настоящему мирной, и это вполне реальная, достижимая задача, потому что взаимовыгодная - пойдет на пользу обоим христианским мирам. Это максимум, на который может пойти и Русская православная церковь и Ватикан, и, одновременно, минимум, который необходимо достигнуть в виду общих опасностей для христианского мира. Мирная граница если и не преодолеет, то значительно уменьшит пропасть взаимонепонимания и недоверия между Россией и «Европой».