В прошлом году, с Божьей помощью, мне с женой Натальей удалось-таки добраться до загадочного, полного исторических тайн древнего острова Валаам. Само название уже интригует, настраивает на нечто мистическое. Остров находится в Ладожском озере. На острове располагается древний монастырь. У историков нет единого взгляда на дату основания Валаамской обители. Одни связывают ее со временем Крещения Руси, другие относят к более позднему периоду, называют четырнадцатый век. Монастырь основан двумя монахами греками, преподобными Сергием и Германом. В древнем житии этих подвижников указывается на то, что они пришли в северные пределы государства Русского из православной Византии, во время хождения по Руси апостола Андрея Первозванного. Говорят древние летописи, что на острове был некогда очаг поклонения языческому божеству Ваалу, оттого и название подобное Валаам.
Но эта одна из версий историков. Нас же привлекал древний Валаам тем, что здесь неоднократно бывал наш великий земляк, мариуполец Архип Куинджи. Прежде чем начать рассказ о самом пребывании на острове, скажу, что в Санкт-Петербурге у меня случилась обстоятельная беседа с одним из известнейших писателей современной России Николаем Коняевым. Его перу принадлежат несколько книг о древнем Валааме. К нему я обратился за разъяснениями о личности наместника древней Валаамской обители во второй половине девятнадцатого века, игумене Дамаскине. Именно во времена игуменства Дамаскина на остров часто приезжал не только Архип Куинджи, но и живописцы Иван Шишкин, Федор Васильев, писатели Николай Лесков и поэт Федор Тютчев, ученый химик Дмитрий Менделеев.
Очень много замечательных русских, подчеркну это слово, православных деятелей русской культуры посещали Валаам игумена Дамаскина. Культурных деятелей иного вероисповедания в Патерике Валаамского монастыря не сыщешь. Что же влекло их в древнюю обитель? Расхожая версия советских горе-исследователей жизни и творчества Архипа Куинджи, к примеру, дескать, манили его на остров Валаам только красоты последнего, опровергается самым перечнем русских деятелей культуры, приезжавших на остров. Тот же Дмитрий Менделеев, к примеру, лучший друг Куинджи, он явно не искал вдохновения для создания пейзажей. Или исследователь Миклухо-Маклай. Или поэт Федор Тютчев. К тому же, вокруг Санкт-Петербурга множество красивейших мест и древних обителей, но именно на остров Валаам ездил много раз Архип Куинджи. Сюда же он повез свою молодую жену, как только они вернулись после венчания в Карасевской церкви родного Мариуполя в Санкт-Петербург. В пути судно, на котором они плыли, потерпело крушение. Куинджи выбросил молодую жену в холодные воды Ладожского озера и прыгнул в них сам. Всемогущий Господь спас супругов и, словно, благословил их союз вновь: волны вынесли и Архипа Куинджи, и его жену Веру на берег древнего Валаама. Отчего Куинджи повез жену на древний Валаам, а не, к примеру, за границу, по тогдашней богемной моде? Финансов у Куинджи было достаточно, чтобы совершить длительное заграничное путешествие. Но Куинджи плывет на древний Валаам. Должна быть разгадка его поведения, стремления показать жене нечто, что не только ее удивит, но и пойдет на пользу. Но в чем станет заключаться польза? В душевном восторге от красот первозданного Валаама? Скорее всего, Архип Куинджи преследовал иную цель: он желал духовно укрепить свою жену, дать ей нечто, что поможет в дальнейшей жизни. Это нечто укрепляло самого Куинджи и влекло его настойчиво к древнему Валааму. Что же это было за нечто?
Разговор с писателем Николаем Коняевым приоткрыл тайну посещения Архипом Куинджи древнего Валаама. Тайна эта - личность игумена Спасо-Преображенского мужского монастыря, располагающегося на острове. По рассказам Николая Коняева, игумен Дамаскин пришел в монастырь и стал простым послушником, а затем монахом, оставаясь русским крестьянином. Он прекрасно разумел сложности жизни, но не разумел в грамоте. Он был простым монахом. Промыслом Божиим было попущено, чтобы среди братьев монастыря в середине девятнадцатого века, началось некое брожение умов. Другими словами впадение в прелесть. Прелесть на церковном языке означает принятие за истину лжи и беспрекословное подчинение ей. Многие из братии стали считать себя достигшими монашеского совершенства, духовного величия и духовного богатства. Они готовы были идти в ночь по тонкому льду, так как уже обладали невесомым телом. А что при этом утопали некоторые, других не смущало. «Прелесть умов» монашествующих стала известна церковному начальству, и на остров был командирован будущий святитель Игнатий (Брянчанинов). Внимательно разобрав жизнь монашествующих и реально увидев плоды «монашеского делания», святитель Игнатий, кроме рапорта церковному начальству, написал и книгу о духовных настроениях в монастыре. Но, если его рапорт церковному начальству был прочитан и были приняты меры, то книга не издана до сих пор. И оттого неизвестна массовому православному читателю. Во время своего пребывания в монастыре святитель Игнатий познакомился с простым монахом, вчерашним русским крестьянином, не разумевшем в грамоте. И именно его святитель порекомендовал церковному начальству назначить наместником монастыря. Простого монаха, не имевшего священнического достоинства. Трудившегося смиренно на монастырских послушаниях и молившегося о спасении собственной души. Оказалось, что промыслом Божиим, простому монаху уготована судьба игумена древнего монастыря, его строителя и воссоздателя.
Святитель Игнатий рекомендовал монаха, столь поразившего его смирением и духовной твердостью (а великому святителю Игнатию было дано Всемогущим Богом понимать и разуметь людские духовные тайны), на пост игумена обители. И рукоположив его во иеромонаха, а затем дав сан игумена, даровал древней обители удивительного настоятеля, который прекрасно находил общий язык, с представителями Российского Императорского Дома, государственными чиновниками, людьми искусства, при этом оставаясь тем же русским крестьянином, крепким Божьей Мудростью и Православной верой.
Игумен Дамаскин снискал себе беспрекословное уважение среди всех: от монашествующих в древней обители до блистательного Санкт-Петербурга. Со всеми он говорил на их языке. При нем монастырь пережил свой рассвет, как в плане храмостроительства, так и в том, что стал настоящим духовным центром Русского Православия. Игумену Дамаскину не просто верили, а откровенно доверяли, потому что видели в нем, точнее он продолжал оставаться тем русским верующим монахом, для которого монашеская ряса не привилегия и индульгенция от повседневной жизни, ее изменчивости и томления, а тяжелый Крест, данный Всемогущим Богом.
Игумену Дамаскину верили, потому что видели в нем мужицкий русский стержень. Он словно воскресил духовную силу древнего русского монашества, полагавшего церковный и жизненный идеал во взыскании Царства Небесного, а не земных чинов и наград. Архип Куинджи увидел в наместнике древнего монастыря не сановника ментора, строгого вершителя человеческих судеб, а подобного себе русского православного русского православного человека, вышедшего из народа, как и сам Архип Куинджи. Такой не станет лгать, говорить красивых фраз, при этом не дополняя их собственными духовными добродетелями. Игумен Дамаскин говорил с художником на понятном ему языке, а не щеголял церковной образованностью. Поэтому влекло Архипа Куинджи к игумену Дамаскину, он словно припадал к живому, незамутненному роднику русского истинного Православия. Точно также влекло русского великого писателя Федора Достоевского к старцу Оптинской пустыни Амвросию, подальше от кабинетов церковного синодального начальства. Русской верующей душе хотелось искренности, а не холодных рассудочных назиданий.
На древнем Валааме мужал духовно наш земляк Архип Куинджи. Не под влиянием ли старца игумена он начинает осознавать суетность мирского почитания себя как великого художника, перестает выставлять свои картины на публике, а потом и вовсе уходит в затвор и пишет свои картины в тишине, перед глазами единственного свидетеля, жены Веры. Не потому ли то, что было написано великим Архипом Куинджи в последние тридцать лет его своеобразного затвора, не признавалось в «культурных» кругах Петербурга конца девятнадцатого начала - двадцатого века. Даже биограф Куинджи, Неведомский, писал о малохудожественности работ Архипа Куинджи в последние тридцать лет его жизни.
А ответ смотрителя русского музея, П.И.Нерадовского, заявившего «обществу имени Куинджи», предложившему принять на хранение в Русский музей картины великого Куинджи, чтобы поместить эту массу картин в музее, пришлось бы очистить весь Брюлловский зал и весь тот зал, где висят небольшие холсты Репина и потому отказавшегося их принять (без всякой оплаты) картины Куинджи в Русский музей.
В 1913 году в столичной газете была напечатана статья «Для Куинджи не места», в которой говорилось о ненужности картин великого художника, написанных им в последние десятилетия своей жизни. Отчего так разлюбили Куинджи те, кто восхвалял художника, когда тот работал вместе с художниками-передвижниками и строил путь к «социальному искусству», во многом подготовившего пролетарскую революцию в культурном мире тогдашней России. Не месть ли это была скончавшемуся художнику за его отказ от социального искусства и уход в мастерскую-келью на Васильевском острове, где будет написана великая тайна Архипа Куинджи, о которой, коль будет воля Божия, я расскажу в своем очередном фильме из цикла «Неизвестный Куинджи».
Свои впечатления о Валааме, открытия совершенные там, раскрывающие тайну древней обители и великого Архипа Куинджи, православного художника, верноподданного Русского Царя, невозможно осветить в статье, а потому, стану заканчивать нынешнее повествование о еще одной разгаданной страничке из жизни великого художника.
