Мир либеральной демократии в течение столетий похваляющийся своими достижениями в области науки и техники, экономики и культуры оказался сегодня в тупиковой ситуации без четких жизненных ориентиров и вразумительных представлений о будущем. Провозглашенные этим миром основополагающие принципы общественной жизни: свобода, равенство, братство, права человека, христианская терпимость и т.д. давно превратились в фарс и лицемерие. В них же превратилась и либеральная демократия. Принцип наживы любой ценой стал господствующим принципом жизни этого общества и прежде всего его правящей части. Главной ценностью общества стали деньги, а не свобода и жизнь человека.
Еще Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии» (1848 г.) писали, что господствующий класс этого мира, назвавший себя в популистских целях «буржуазией» (средним классом) разрушил все естественные человеческие отношения и навязал обществу принцип «голого интереса и бессердечного чистогана». В ледяной воде денежного интереса он утопил «священный трепет религиозного экстаза... и мещанской сентиментальности». Он превратил «личное достоинство человека в меновую стоимость» и поставил на место бесчисленных свобод о д н у бессовестную свободу торговли»[1].
Уже тогда основоположники коммунистического учения сделали вывод о том, что общество, которым управляет класс жадных и жестоких добытчиков прибыли любой ценой, не жизненно и потому подлежит ликвидации путем революционного насилия.
Господствующей идеологией правящего класса этого мира стал либерализм, который деформировался вместе с деформацией экономической, социальной и политической системой капитализма, постепенно превращаясь в фарс. Раскрытие того, каким образом проходил этот процесс и каковы его конкретные результаты есть цель и задачи предлагаемой статьи.
Из истории либерализма
Рассматривать либерализм как и всякое крупное явление общественной и духовной жизни вне исторического контекста невозможно. Поэтому обратимся хотя бы к краткому исследованию его возникновения, становления и развития, а также современного состояния либерализма.
Либерализм (от лат. Liberalis - свободный), поэтому ядром либерализма, своеобразным оселком, на котором крутится вся система либеральных ценностей, является с в о б о д а. Уже здесь кроется двойное дно либерализма, ибо под свободой понимается не столько свобода личности, сколько свобода рынка, здесь свобода личности вторична, ибо она вытекает из экономической свободы рынка, когда деятельность человека как участника рынка не ограничивается никакими силами, вт.ч. и государством.
Всемирная энциклопедия. Философия дает следующее определение либерализма: «Либерализм - социально-политическое учение и общественное движение, основной идеей которого является самодостаточная ценность свободы индивида в экономической, политической и других сферах жизни общества»[2]. Однако здесь следует сделать одно существенное уточнение. Главной целью и заботой либерализма является не свобода индивида, а свобода рынка, т.е. беспрепятственное движение товара и капитала в процессе рыночных отношений. Здесь, в главном принципе либерализма, уже обнаруживается идеология двойного дна, двойных стандартов, двойных истин. Мы попытаемся выяснить, каким образом двойственность проявляет себя в других принципах либерализма, но прежде обратимся к его истории.
Либеральная идея своими корнями уходит в античность, в философские идеи Сократа и Зенона, а также римских стоиков: Сенеки, Эпиктета, Марка Аврелия. Рождение и утверждение христианства в недрах античной цивилизации лишило зарождающуюся либеральную идею актуальности, но окончательно ее не похоронило, а лишь отсрочило ее утверждение в качестве влиятельной идеологической системы.
Эпоха гуманизма создала новую почву для возрождения и развития либеральной идеи, а европейская религиозная Реформация XVI-XVII вв. создала духовную основу ее возрождения. Теоретико-методологической базой либерализма стали, прежде всего, идеи отцов экономической теории рыночных отношений - английских экономистов А. Смита и Д. Рикарде. Их идеям предшествовали учения о свободе в области научного и философского познания, социальной, политической и правовой сферах в XVII-XVIII вв.: Б. Спинозы, Ж.Ж. Руссо, И. Канта и др.
Религиозная реформация XVI-XVII вв. остро поставила вопросы свободы вероисповедания, свидетельствуя о том, что либеральная идея начала колонизировать и религиозную сферу, завоевывая себе пространство для подготовки упразднения религии в будущем.
Идеи вышеназванных основоположников европейского либерализма сводились к тому, что, хотя и не бывает абсолютной свободы во всем, но она должна быть основополагающим фактором в области мысли, рыночных отношений, религиозной веры, личных взглядов на те или иные факты и явления общественной жизни, создания и функционирования политических партий и иных общественных объединений, демократических выборов и т.д., то есть всего того, что способствует свободному развитию общества в целом.
Либеральная идея, разработанная европейскими мыслителями XVII-XVIII вв. получила широкую общественную поддержку и начала воплощаться в государственных законодательных актах. Ее основополагающие принципы находят отражение сначала в североамериканской Декларации независимости (1776), а затем во французской Декларации прав человека и гражданина (1789).
У нас нет оснований сомневаться в искренности намерений отцов либеральной идеи, в том, что ими двигали не какие-то корыстные цели и интересы. Они несомненно хотели помочь европейским народам сократить путь продвижения к лучшему будущему, к построению такого общества, которое будет свободным и благополучным во всех отношениях, в котором всякому человеку будет обеспечена возможность жить свободно и комфортно.
Но они проигнорировали открытую до них истину: «Благими намерениями выстлана дорога в ад». Понятно, что после средневекового безумия церковных (католических) начальников и самодурства властных феодалов очень хотелось пожить по-человечески, распрямить спину, развернуть плечи, свежим воздухом свободы провентилировать голову, на новую волну настроить биение сердца. Едва ли они могли предполагать, что под прикрытием лозунга «Защиты свободы и демократии» будут развязываться ужасающие войны, совершаться реакционные перевороты, утверждаться тоталитарные режимы и т.д. Не могли они, очевидно, предполагать и то, что их детище станет со временем чудовищной ложью и фарсом, стирающим грани между добром и злом, правдой и кривдой, истиной и ложью, правом и бесправием.
Но вернемся к генезису либерализма и попытаемся выяснить как выветривался из классического либерализма дух Просвещения, как он перешел в стадию неолиберализма, а затем дошел до своего финала - мондиализма, т.е. из орудия свободы и человечности превратился в теорию «человейника», превращающего человека в рабочего муравья.
Заслуга этого перерождения принадлежит той части буржуазии (либерализм всегда был и остается идеологией буржуазии), которую сегодня называют «капиталократией» (А.И. Субетто), захватившей в свои руки рычаги не только финансовой, но и политической власти. Для того, чтобы правильно оценить метаморфозу либерализма, необходимо вспомнить, какие основные права человека провозглашал классический либерализм. В политическом плане он исходил из противостояния консерватизму и реакции, настаивал на широком участии граждан в государственной и общественной жизни, на выборности всех органов власти, на свободном объединении всех граждан в политические, общественные, профсоюзные и иные организации.
В экономической сфере она настаивал на свободе рынка, его независимости от государства и иных структур, на праве участника рынка свободно производить и свободно подавать на рынке произведенный товар.
В юридической области либерализм исходил из права личности перед другими участниками правового поля, на свободе слова, свободе печати, выборе места жительства и т.д.
В духовной сфере либерализм выступил против религиозного консерватизма и ортодоксии, за свободу совести, т.е. права личности исповедовать ту веру, которую человек избрал добровольно или же вообще быть вне религии, т.е. не исповедовать никакой религиозной веры.
Если XVII-XVIII вв. были временем становления либерализма, то XIX в. стал временем его торжества, когда провозглашенные им принципы стали господствующими, а для западного мира непререкаемыми. Это привело к тому, что в либерализме стали нарастать апологетические тенденции, а основные либеральные идеи и принципы стали обретать статус непререкаемых истин. Критикуя религию за консерватизм и ортодоксальность, сам либерализм оказался задогматизированным, непререкаемым, убежденным в том, что ничего лучше, чем он человечество не придумало.
XX век стал эпохой противостояния либеральной и коммунистической идеологий. Под напором реальных позитивных достижений социалистического мира в различных сферах жизни и деятельности верхушка буржуазии (капиталократия) была вынуждена пересмотреть ряд положений классического либерализма как в экономике (стихийности рынка), так и в политике (роль государства в процессе функционирования рыночных отношений). Либерализм перешел в фазу неолиберализма. Тем не менее по форме неолиберализм не изменил основополагающих принципов, объявленных классическим либерализмом.
Понятие свободы в либеральном исполнении
Если в центре религии стоит Бог, то в центре либеральной идеологии стоит свобода. Это понуждает нас начать исследование либеральных ценностей в их современном понимании и значении, именно с нее.
Не поставить во главу угла свободу либерализм не мог, поскольку она в шкале человеческих ценностей занимает второе место после ценности жизни, а иногда и первое, ибо во имя свободы человек при определенных обстоятельствах может поставить ее выше собственной жизни (отдать свою жизнь за свободу других или лишившись свободы он утрачивает смысл жизни и убивает себя). Не случайно поэтому некоторые философы и мистики ставили свободу не только выше жизни, но и выше бытия вообще, ибо бытие не может быть источником свободы. Яростный поборник свободы в теории и практике Н.А. Бердяев писал: «Свобода не может иметь своего источника в бытии и быть определяема бытием, она не может войти в систему онтологического детерминизма. Свобода не терпит ни определяемости бытием, ни определяемости разумом... Свобода не может быть как результат определения и порождения чем-либо и кем-либо, она уходит в неизъяснимую глубину, в бездонность». Свобода, по мнению Бердяева и мистика Я. Бёме, есть первооснова бытия.
Поскольку свободе придается такое значение в либерализме и философии, есть необходимость обратиться к истории зарождения этого стержневого принципа либерализма.
Рождение понятия «свобода» как одного из основополагающих условий жизни человека, как уже было сказано, уходит своими корнями в античность. Сократ и сократики отождествляли понятие свободы с универсальным разумом и полнотой знания, соединяя в нем теоретическую и нравственную сторону, т.е. акта познания и основывающемся на нем нравственного действия.
Аристотель дополняет эту двоицу третьим условием свободы - наличием воли человека, ибо именно она является завершающим этапом свободы, потому что она определяет выбора объекта и способа действия по отношению к нему. Соединяя свободу прежде всего с разумом, эллинская философия скептически относилась к душе, считая ее некой темной консервативной силой, противостоящей свободе воли человека. Здесь характерна позиция Эпикура и затем Лукреция Кара, который к негативности души добавил еще рок, предопределяющий судьбу человека и его поступки.
Следующее за эллинами христианство в определенной мере опиралось в учении о свободе на их толкования этого явления, но пошло значительно дальше этих толкований. В христианстве необходимость перестает быть неволей, а свобода произволом. Поскольку Бог «есть путь, истина и жизнь» (Ин. 14,6), то познание Его есть гарантия свободы: «познайте истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8, 32), «где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3, 17).
Однако христианство не смогло поставить точку в познании и практике свободы, и этим предопределило ожесточенные споры о свободе в философской и политической мысли Западной цивилизации, которые не утихают и сегодня.
Прежде других христианских мыслителей к проблеме свободы обратился Блаженный Августин. Не отвергая, естественно, то, что источником и творцом свободы является Бог, Авгутсин в то же время решительно признает неотъемлемость естественной свободы человека. Он считает, что без наличия свободы человек не сможет совершить никакого поступка или произнести какое-то нравственное суждение. Движение человеческой воли Августин рассматривает как движение человеческого духа, не принуждаемого никем. Человек должен иметь право свободного выбора в своих решениях и поступках. Он сам решает: грешить ему или не грешить.
К проблеме свободы обращался и известный шотландский теолог XIII Дунс Скот. Обращение к нему вызвано тем, что этот схоласт стал одним из основателей теории индивидуализма. Скот считал, что свободная воля не может считаться таковой, если она ограничена хотя бы одним требованием разума или необходимости. Свобода - это глубинная внутренняя сущность человека и она не может быть скована какими-то ограничениями. Свобода может быть реализована лишь вне следования каким-то разумным основаниям. Человек должен поступать свободно по зову души и сердца, а не по каким-то внешним установкам или установкам разума.
Можно сказать, что позиция Дунса Скота по отношению к свободе была развита в эпоху Возрождения и гуманизма, когда человек становится не только объектом, но и субъектом свободы. Человек становится самым великим чудом из всех сотворенных Богом чудес. Он единственный из творений Божьих помещен на границе двух миров (земного и небесного). Его свойства не предрешены, а заданы таким образом, что он может сам лепить себя таким, каким захочет. Поэтому он может стать чем угодно: например, ангелом или даже большим ангела. Он сам себе конструктор и творец. Фактически он сам себе Бог.
Вот, как видел такого человека один из ярких представителей идеологии Возрождения - Пико дела Мирандола. В описанном Мирандолой диалоге Бога с человеком, Бог говорит человеку: «Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебе ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформулировал себя в образе, который ты предпочитаешь. Ты можешь переродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие божественные»[3].
При таких возможностях, данных человеку Богом, ему остается только возгордиться тем, что он так вознесен Творцом, что и сам претендует на одну из главных божественных существ. Так закладывалась богоборческая основа в сознание творцов Западной цивилизации.
Какое же развитие получила эта идея в мыслях как идеологов, так и теологов Нового времени. По мнению папы Римского Бенедикт XVI, эпоха Нового времени вообще «определяется темой свободы». Весомый вклад в эту тему внес Мартин Лютер, который фактически первым поставил вопрос о внутренней свободе человека, как индивидуальном, личном состоянии. Никакие внешние факторы, считал Лютер, не способны затронуть ни свободы, ни рабства души.
«Душе, - писал Лютер, - не легче от того, что тело украшено священными одеждами проповедника, или обитает в священных местах, или занимается исполнением священных обязанностей, молитв, постов, воздержанием от каких-то определенных разновидностей пищи, или же исполняет какую-то работу, которая может быть сделана телом или в теле. Праведность и свобода души требуют чего-то совершенно другого, поскольку все упомянутое может быть исполнено любым порочным человеком»[4].
То, без чего не может обойтись душа - это Слово Божие. И там, где оно отсутствует, никакого облегчения для души нет быть не может, а стало быть, нет для нее и свободы, и свободной жизни. Если же душа имеет Слово Божие, то она пребывает в полноте, «и не нуждается ни в чем, поскольку это Слово жизни, истины, света, мира, праведности, спасения, радости, свободы, мудрости, силы, милости, славы и всевозможных неисчислимых благословений»[5].
Лютер считал, что свободным христианина делают не какие-то религиозные институты, в том числе и Церковь, а только его личная вера в Бога и силу Слова Божьего. Никаких институций между Богом и человеком быть не должно. Они лишь ограничивают свободу его веры, заковывают ее в кандалы церковного авторитета, толкают к лицемерию, извращают истину веры. Для соединения бога с человеком не нужны посредники. Его разум и душа позволяют общаться с Богом непосредственно. Свобода человека в его личной вере в Бога и его Слово. И это право человека (право на личную веру) никто у него отобрать не может, ибо он рожден (сотворен) свободным.
Так рождался протестантский индивидуализм и рационализм, получивший дальнейшее развитие в философской мысли Нового времени. Так, при активном участии западного христианства, закладывались основы либеральной идеологии, идеологии свободы и прав человека, утверждавшей, что человек от природы имеет преимущественные права перед любым сообществом, что от этих сообществ свободу человека надо защищать, что все учреждения, создаваемые сообществами есть антиподы свободы, орудие подавления свободы личности, что единственным носителем свободы является индивид.
Нельзя утверждать, что европейская философия Нового времени безоговорочно приняла лютеранскую индивидуализацию свободы, однако проложенное ею русло сущностных изменений не претерпело изменений. Хотя европейские мыслители XVII-XVIII вв. приняли идею Лютера о том, что главным душителем свободы является Католическая церковь, олицетворяющая христианство, которое Вольтер считал «самой смехотворной, нелепой и кровавой из всех религий», известных истории человечества. Именно через эту призму отвержения христианства рассматривало большинство мыслителей Просвещения проблему свободы человека. Для того, чтобы освободить человека, необходимо освободить его от духовного гнета Церкви, религии вообще, считали они.
С этих пор свобода и необходимость неразрывно соединяются или, по словам Б.П. Вышеславцева, западноевропейская философская мысль, начиная с Канта, «вгоняет свободу в жесткую связь с необходимостью». Кант первым рассмотрел эту связь как антиномию. При этом он понимает необходимость категорически, как «то, противоположное чему само по себе невозможно». Этим «то», по Канту, являются нравственный закон, ограничивающий свободу воли, не допускающий того, чтобы она превращалась в произвол. Впрочем, полной ясности Кант в проблему свободы не внес, что дало право В.С. Соловьеву утверждать: «Теоретические рассуждения Канта о свободе и необходимости отличаются такой же неясностью, как и его взгляд на трансцендентального субъекта и на связь последнего с субъектом эмпирическим»[6].
Это и не удивительно. Как истинный либерал, скептически (если не враждебно) относящийся с религии, Кант, тем не менее, не мог не понимать, что окончательный ответ на проблему свободы надо искать не в отвлеченных умозрительных построениях и не в природной или иной необходимости, а в истине, толкуемой не с позиции релятивизма и скептицизма, а с позиций ее абсолютности. А это путь к Богу, который есть «путь, истина и жизнь». Признать то, что Бог и есть абсолютная истина, ведущая к свободе («познайте истину и она сделает вас свободными»), агностик и безбожник Кант не мог и заменил Бога природно-нравственной необходимостью.
Однако признаем в качестве положительного факта то, что Кант связал свободу с необходимостью и тем создал базу для дальнейших философских поисков в области свободы как таковой.
Утверждение Кантом метафизической связи свободы и необходимости через нравственность вызвало интерес у многих философов Запада. Назовем среди них прежде всего соотечественников Канта: Фихте, Шеллинга, Шопенгауэра. Однако наиболее значительный вклад в философское обоснование свободы и ее связи с необходимостью внес Гегель. По мнению Ф. Энгельса, Гегель первым «правильно представил соотношение свободы и необходимости»[7].
Гегель считал, что материальным основанием свободы является частная собственность, в которой личность имеет возможность реализовать свою свободу. Достичь полной свободы в условиях гражданского общества невозможно, поскольку оно буквально раздирается противоречивыми интересами антагонистических групп. Гегель убежден, что истинная свобода в обществе может быть обеспечена только государством, на базе и в рамках государства. Идеальным вариантом такого государства, обеспечивающим реальную свободу, является, по Гегелю, прусская монархия.
Именно гегелевское понимание свободы как познанной необходимости воспринял марксизм, поставивший во главу угла достижения свободы через насильственное решение экономических, социальных и политических проблем. Но, если материальной базой обеспечения свободы Гегель видел в частной собственности, то марксизм рассматривал в качестве такой основы общественную собственность. Если гарантом свободы у Гегеля выступает государство и установленное им право, то в марксизме таким гарантом становятся естественные законы природы, познанные человеком. В «Анти-Дюринге» Ф. Энгельс писал: «Не в воображаемой независимости от законов природы заключается свободы, а в познании этих законов и в основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы действовать для определенных целей. Это относится как к законам внешней природы, так и к законам, управляющим телесным и духовным бытием самого человека... Свобода воли означает, следовательно, не что иное, как способность принимать решения со знанием дела»[8].
Категорическим оппонентом идее неразрывной связи свободы с необходимостью выступил Н.А. Бердяев. В известном сочинении «Философия свободы» Бердяев однозначно разводит свободу и необходимость: «свободу нельзя ни из чего вывести». Философию, исходящую в определении свободы из необходимости, он называет рабской и противопоставляет ей истинно-свободную философию, как философию религиозную и интуитивную. К пониманию истинного смысла свободы может привести только «непоколебимая вера в то, что истина дана в мистическом восприятии, что нельзя двигаться, нельзя подниматься, не имея благодатной помощи, будучи оставленным и покинутым, от вселенской души отрезанным»[9]. Исходя из евангельского понимания свободы, Бердяев видит неразрывную связь свободы не с необходимостью, а с истиной. Религия - это свобода, а не рабство и мракобесие. Поэтому проблема свободы и свободы совести может ставиться только метафизически и религиозно.
Либеральная же постановка проблемы свободы и свободной совести есть постановка политическая. Она ставится людьми не только отдаленными от религии, но и враждебными ей. В этом случае, считает Бердяев, «исчезает религиозная проблема свободы и остается лишь политическое озлобление». И уж если бороться за свободу религиозной совести, то нужно как минимум «иметь религиозную совесть и признавать метафизический смысл свободы»[10].
Либеральные толкования свободы, считает Бердяев, безразлично, бессодержательно, формально, ибо понимается как внешний правовой и политический акт по принципу: «Я хочу, чтобы было то, что я хочу». Но это уже акт произвола, а не свободы.
Несмотря на значимость и важность высказанных Н.А. Бердяевым мыслей о свободе совести, вершиной русской философской мысли о свободе стала все же «Повесть о Великом Инквизиторе», введенная в текст великого романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». Сам Бердяев признавал, что эта повесть «дает невиданную еще по силе апологию свободы». Она приводит к выводу о том, что для своего спасения человек обязан принять и вынести бремя свободы.
Именно проблему свободы и поставил Инквизитор в центр своей речи по обвинению Христа. Именно здесь видит Инквизитор ключ к пониманию и объяснению причин бессилия христианства перед решением тех вопросов, которые обозначил «мудрый дух пустыни» (дьявол) перед Христом в начале его проповеднического пути. В этих вопросах, считает Инквизитор, «как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человечества», что в них сходятся «все неразрешенные исторические противоречия человеческой природы»[11]. Инквизитор обвиняет Христа в том, что он поставил перед собой невыполнимую задачу - сделать всех людей свободными. Однако не учел, что «ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы»[12], потому что человек слаб, подл и бунтовщик. Он верит в тайну, чудо и авторитет и не приемлет свободу. Он не знает как ею пользоваться и бежит от невыносимого гнета свободы. Он мучительно ищет, кому ее передать и стать счастливым. Не к свободе надо было призывать людей, а к счастью, которое им ближе и понятнее, чем свобода. Христос, по мнению Инквизитора, не понял, что во имя того, чтобы сбросить с себя ненавистную свободу человек откажется от всего, даже от Бога.
Мы же (т.е. слуги дьявола) исправили твои ошибки, вернули людям тайну, чудо и авторитет и избавили их от свободы. «И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят, наконец, столь страшный дар, приносивший им столько муки»[13]. Почему это произошло? Потому, считает Инквизитор, что люди (охлос) увидели и убедились и до каких ужасов рабства и смятения довела их провозглашенная Христом свобода и как они намучились с нею. Это прозрение и приведет к тому, что это людское стадо бросится в ноги слугам дьявола и возопит: «возьмите нас под свой покров и спасите нас от самих себя». Это и будет означать конец веры в Бога и ознаменует начало торжества веры в «духа пустыни» (дьявола).
И успокоится человек и почувствует себя беззаботным и счастливым, потому что освободится от всех забот о своем бытии, хлебе насущном. Освободиться и от ответственности и продаст за эту безответственность и беззаботность самого себя, свою душу в рабство сатанинской «элите», которую Инквизитор обозначает местоимением «мы». И впадет человек в действо, ибо будет счастлив как ребенок и рад своему рабству. Инквизитор так живописует прелести жизни освобожденного от свободы и Бога человека в сатанинском «раю»: «Мы устроим им (т.е. этим человекоподобным существам - А.Ш.) жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, невинными плясками... мы разрешим им и грех, ибо они слабы и бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволили грешить... А они будут обожать нас, как благодетелей, понесших на себе их грехи... И не будет у них от нас никаких тайн»[14].
Так представлял себе финал развития человеческого общества великий русский писатель и философ Ф.М. Достоевский. Если человечество утрачивает Бога и свободу, если оно поддается бредовой коммунистической или либеральной идее, которые идут параллельно друг другу и преследуют в конечном итоге и ту же цель, оно должно понимать, что идет к утрате человечности, с последующим исчезновением человека с лица земли. Конец свободы неотвратимо ведет к концу человечества.
Философия двойных стандартов
Может быть, кому-то (и, прежде всего, людям либеральных взглядов) покажется, что тот печальный финал свободы, который обрисовал Достоевский устами Великого Инквизитора к либеральной идее не имеет никакого отношения, что это не более, чем критика католической церкви и ее непомерно раздутого авторитета, при помощи которого она душит всякие проявления свободы и особенно свободы совести. Такой подход к Повести был бы поверхностным и извратил бы стержневые идеи повести, а именно: 1) с утратой свободы человек перерождается в полуживотное существо; 2) гарантом полноты свободы может быть только Бог, поэтому с утратой веры в Бога утрачивается свобода.
Либеральные утверждения о том, что Бог никакого отношения к свободе не имеет, есть лицемерие и ложь. И это доказали и доказывают не противники либерализма, а сами его идеологи своим разбожествлением идеи свободы, пропагандой двойных стандартов и абсолютизацией ложных положений и принципов. Лицемерие стоит у истоков либеральной идеологии.
Одним из столпов либеральной идеологии был И. Кант, о философской системе которого П.А. Флоренский писал: «Нет системы более уклончиво-скользкой, более «лицемерной», по апостолу Иакову, более «лукавой», по слову Спасителя, нежели философия Канта: всякое положение ее, всякий термин ее, всякий ход мысли есть ни да, ни нет. Вся она соткана из противоречий - не из антиномий, не из мужественных да и нет, в остроте своей утверждаемых, а из загадочных улыбок и двусмысленных пролезаний между да и нет. Ни один термин ее не дает чистого тона, но все - завывание. Кантовская система есть воистину система гениальная - гениальнейшее, что было, есть и будет... по части лукавства. Кант - великий лукавец».
Усомнившимся в объективности оценки Флоренским канта, я предлагаю обратиться хотя бы к некоторым фрагментам его работ и самому убедиться, что наш соотечественник в оценке Канта был совершенно объективен и прав.
Если и этого будет не достаточно, то обратитесь к авторитету еще одного столпа отечественной философии - Н.А. Бердяева и почитайте первую главу его «Философии свободы», где он пишет, что кантианство в философии есть «явление страшное» и безбожное, убивающее бытие, полное «рационалистического пафоса и религии в пределах только разума». «Философия Канта, - констатировал Бердяев, - оставляет человека перед бездной пустоты...»[15], а не реального мира. «Отравленный кантианством не может уже иметь живых, реалистических связей с бытием, его мироощущение надорвано».
То, что философия Канта обрывает связи человека с живым бытием и переносит его в область чисто умозрительных представлений, имеет прямое отношение к лицемерию либерализма, который вышел во многом из Канта и который пытается увести нас из реальной свободы совести в область «чистых» либеральных принципов, которые совершенно расходятся с реальными земными действиями современных либералов по воплощению в жизнь этих принципов.
Лицемерие и двойные стандарты либерализма были подвергнуты критике русской философской и политической мыслью уже в первой половине XIX в.
Во второй половине этого века критика либерализма и его ценностей стала систематической. Как правило, она выходила из лагеря консерваторов. Одним из наиболее жестких критиков либерализма был К.Н. Леонтьев. Будучи человеком XIX в., он прозревал событие будущего как следствие торжества либеральной идеи в практике общественного развития. Он был убежден, что эти последствия будут ужасны и приведут человечество «или к всеобщей катастрофе, или к более медленному, но глубокому перерождению человеческих обществ на совершенно новых и вовсе уже не либеральных, а, напротив того, крайне стеснительных и принудительных началах. Быть может, явится рабство своего рода, рабство в новой форме... Я в этом уверен, я готов пророчествовать это»[16].
Здесь нельзя не обратить внимания на то, как близко соприкасаются позиции Ф.М. Достоевского и К.Н. Леонтьева в описании картины прозреваемого ими будущего человечества. Оно совсем не так лучезарно и безоблачно как рисуют его утописты всех мастей (социалисты, коммунисты, либералы-рыночники и т.д.). Он видит его рабством в более жестоких бесчеловечных формах. Если рабство ранних эпох человеческой цивилизации отбирало у человека только внешнюю свободу, то новое рабство отберет у него не только эту свободу, но и живую душу. Оно полностью обессмыслит его жизнь, превратит человека в биологического робота или «кочевника», постоянно меняющего свое местопребывание и вид деятельности по воле своих хозяев. Так, по крайней мере, описывают будущий «земной рай» и его обитателей современные мондиалистские пророки.
Такая перспектива будущего «человека с чипом», лишенного полностью свободы, воли, веры и души, естественно, не вызывает у людей никаких положительных эмоций, а, наоборот, порождает отторжение и сопротивления движению к этому страшному концу.
Поскольку мондиализм как идеология нового «земного рая» зародился в недрах либерализма, то он окончательно скомпрометировал себя. Еще более, чем раньше обнажилась его лицемерие, лживость, двойные стандарты, мифологичность и т.д. Творцы и вдохновители современного либерализма с помощью новейших информационных технологий пытаются реанимировать свою обанкротившуюся и умирающую идеологию. Они стремятся вернуть былую славу либерализму как идеологии свободы, демократии и прав человека. В последние десятилетия, в связи с ростом активности сопротивления общественности мира набирающим силу глобалистским процессам и усиливающимся социальным напряжением, они начинают педалировать не столько на свободу и демократию, сколько на т о л е р а н т н о с т ь.
Последние десятилетия современной российской истории было отмечено тотализацией одного из ведущих принципов либерализма - толерантности. С помощью этого принципа российская власть и ее либеральные идеологи попытались остановить и заглушить нарастающую в обществе социальную напряженность, политическую нестабильность, усиливающееся отчуждение между властью и народом, возгорающую межнациональную рознь и другие проблемы современной российской жизни.
В связи с этим при активной финансовой, организационной и идеологической поддержке власти либеральными силами были организованы посвященные толерантности всевозможные мероприятия теоретического и практического плана: многочисленные конференции разных уровней, круглые столы, семинары, писались статьи, книги, защищались диссертации. Одним словом, наступление на недостаточно толерантных россиян шло самым широким фронтом, гремели фанфары, раздавались гранты и премии, дипломы и грамоты, подвергалось нелицеприятной критике все, что не вписывалось в рамки этой толерантности.
Толерантность приобрела звание «первой леди» либерализма и отодвинула на второй план даже либерально понимаемую свободу. Однако все это не только не прояснило теоретическую и практическую значимость толерантности, но только еще больше замутило ее и породило желание у мыслящих людей более внимательно всмотреться и вдуматься в истинную суть этой либеральной дамы. На западе к ней критически присматривались уже в прошлом веке. Так, знаменитый Г. Маркузе в статье «Репрессивная толерантность» указал на то, что современная толерантность, в отличие от ее понимания в Новое время как одной из ценностей свободы, превратилась в один из способов сохранения status quo современного, радикально несправедливого капиталистического общества. Главной задачей этой толерантности, посчитал Маркузе, стало формирование безразличия к несправедливости и человеческому страданию.
Нельзя не обратить внимание на то, какую сущностную деформацию претерпела толерантность за почти пятисотлетнюю историю европейского либерализма. Понятие «толерантность» (от лат. Tolerantia - терпение) рождено религиозной реформацией XVI-XVII вв. в Европе. Она понималась тогда как способ защиты малых религиозных групп всевозможных толков от удушения их более крупными религиозными же образованиями. То есть, толерантность имела четкую целевую направленность и столь же четко обозначенную сферу применения. Она защищала право малых религиозных групп не свободу совести и действовала в сугубо религиозной сфере, не претендуя ни на какое право всеобщего принципа, применяемого, как сегодня, фактически во всех сферах жизни. Современная толерантность имеет совсем иное лицо и иную сущность.
Нет необходимости ставить под сомнение характеристики современной либеральной толерантности, данные Г. Маркузе в 1969 г., ибо последующий ход событий и особенно российская либеральная революция наглядно подтвердили эти характеристики и цели. Современная толерантность, считает Маркузе, служит минимизации или даже оправданию господствующих нетолерантных отношений и угнетения.
В современном либеральном исполнении толерантность есть проповедь равнодушия и безразличия к окружающему добру и злу, стирание граней между ними под маркой их неразличимости и относительности. Такой же подход осуществляется в оценке истинного и ложного, правды и вымысла, веры и неверия. Но подобный подход особенно не приемлем в религиозной сфере. Он оскорбляет чувства верующих, поклоняющихся своему Богу и не приемлющих других богов: «Господу Богу твоему поклоняйся и ему одному служи», - говорит Иисус Христос (Мф. 4, 10). Поэтому христиане, например, не хотят, чтобы их вера уравнивалась с верой неких сектантских, лжерелигиозных или оккультных организаций, даже если это формальное равенство прописано в либеральном законодательстве государства, ибо Закон Божий для христианина выше закона человеческого.
В христианстве и, прежде всего, в православной традиции в отношениях с другими религиозными организациями принято исходить не из принципа либерально толкуемой толерантности, а из принципа православной терпимости. Русское слово «терпимость» происходит от глагола «терпеть», что значит выносить, переносить, сносить, держаться, стоять не изнемогая, не унывая, выжидать чего-то лучшего, быть кротким, смириться, снисходить, приноравливаться. Терпение породило пословицы: «Терпи, казак, атаманом будешь», «Лучше самому терпеть, чем других обижать», «Бог долго терпит, да больно бьет», «Терпя, в люди выходишь», ««Стерпится, слюбится», «Терпение и труд все перетрут» и т.д.
На Руси считалось всегда, что способность терпеть есть показатель силы и величия духа. В то же время - это показатель кротости, смирения, снисходительности. Без терпения - нет спасения души. Оно есть условие бесконфликтной жизни с другими людьми, особенно с людьми другой веры. Терпение, говорит апостол Иаков в своем Послании, есть «испытание вашей веры».
Терпимость в своем функционировании выходит за пределы религиозной сферы в мир и становится принципом не только религиозной, но и мирской жизни. В то же время важно, чтобы в той не поддавалась забвению и не игнорировалась религиозная сторона этого понятия и действия, ибо христианство, к примеру, настаивает на том, что терпение в мысли или слове должно проявляться в реальном деле: «терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы Вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка» (Иак. 1, 4). Терпимость христианин рассматривает не как благое пожелание, а как обязанность: Бог терпел и нам велел. Христианская терпимость не абстрактный принцип, а конкретное требование к поведению христианина, конкретному объекту, в отношении которого эта терпимость должна быть проявлена.
Либеральная толерантность тоже носила в начале конкретный, ограниченный характер: терпимое, доброжелательное отношение к людям иных религиозных убеждений. Сегодня же она стала неким всеобъемлющим принципом, охватывающим практически чуть ли не все сферы человеческой жизни. В связи с этим М.Б. Хомяков говорит: «...Толерантность, бывшая в семнадцатом веке знаменем одного отчетливо либерального направления, сегодня утратила вообще какую-либо политическую определенность, превратившись в общее место любых рассуждений о конфликтах»[17].
По нашему мнению, Хомяков абсолютно прав, ибо сегодня либеральная толерантность носит уже не рекомендательный, а догматически-обязательный характер и выдается за безальтернативную панацею для разрешения любых конфликтных ситуаций в любой сфере. Она сегодня навязывается обществу в качестве всеобщего и наиболее разумного принципа взаимоотношений между людьми разных вер и убеждений, а равно и различных общественных объединений. Сегодня богом либерализма стала уже не свобода, а толерантность. Не случайно проблема толерантности стала объектом ожесточенных споров в научных, юридических и политических кругах как на Западе, так становится и у нас. Поводов для такого спора больше, чем достаточно. Они имеют как объективную, так и субъективную основу.
Объективно такое вознесение толерантности объясняется тем, что усиливающиеся в западной цивилизации кризисные процессы начинают создавать опасность разрушения политической и социальной стабильности в обществе, влияют на активизацию экстремистских элементов как на национальной, так и на религиозной почве. Правящие элиты в этой обстановке наичнают искать новые формы более активного и эффективного политического, идеологического и социального воздействия на общественное мнение. Одной из таких форм и стала толерантность, превращенная в основной догмат современного либерализма.
Что касается субъективной стороны, то догматизация толерантности не встретила единогласной поддержки ни у ученых, ни у идеологов и политиков. Оснований для такого разномыслия более чем достаточно, ибо происходящее раздувание толерантности носит искусственный, волюнтаристский характер и очень похоже на надувание мыльного пузыря, который вот-вот лопнет.
Поэтому возложенные на нее задачи по консолидации общества и снятию конфликтных ситуаций либеральная толерантность выполнить не может. Главная причина ее бессилия кроется в том, что она замешана на лжи двойных стандартов, на слиянии «да» и «нет», на их искусственном единении, стирании граней между ними. Она пытается снять противоречия и несовместимость добра и зла, правды и лжи, красоты и уродств, греха и святости, здоровья и болезни. Она хочет утвердить новые ценности, которые
традиционное общество принять не может, поскольку оно чувствует за этими «новыми ценностями» торжество уродства (гомосесуализм), развал семьи (ювенальная юстиция), утрату свободы (электронные карты и чипы). Во всех этих «толерантных» извращениях люди чувствуют реальную угрозу разрушения традиционных основ жизни и культуры и радикального разделения общества на два враждебных лагеря, на одной стороне которого стоят защитники современной либеральной толерантности, на другой - ее противники.
По мнению М.Б. Хомякова, при таком силовом навязывании либералами своей толерантности «одна модернизированная либеральная культура признается внутренне толерантной, все другие, традиционные, иллиберальные, могут быть, в лучшем случае терпимыми при определенных условиях. Объект и субъект толерантности радикально разделяются: на «нас» толерантных и либеральных и «их» - других, находящихся в рабстве у своих традиционных патриархальных культур. Здесь сливаются вместе толерантность, модерность, либерализм, фундаментализм, традиционность - с другой. Либеральная толерантная культура признается уникальной в том смысле, что только она дает свободу от культуры, приватизирует культуру, делает «нас» ее хозяевами»[18].
Современная либеральная толерантность не имеет ничего общего с христианской терпимостью. Христианская терпимость исходит из принципа, провозглашенного Христом: «да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет»: а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5, 37). Этот принцип требует называть вещи своими именами: зло - злом, ложь - ложью и, наоборот: добро - добром, а правду - правдой. Он не допускает смешивания зла с добром, а правды с ложью, ибо такое смешивание есть дело сатанинское, поскольку приводит в конечном итоге к торжеству зла и неправды.
Христианская терпимость исходит из признания существующего зла и неправды и противостояния им, но учитывает, что иногда в силу определенных обстоятельств, приходится сдерживаться в борьбе с ними, а не идти напролом. Это не означает признания того, что зло и неправда неустранимы, как необходимость, что с ними надо смириться или, тем более, слиться. Им надо противостоять и называть их тем, что они есть на самом деле, т.е. делом сатанинским, бездуховным и безнравственным. История Русской православной Церкви в советский период подтверждает правильность этих рассуждений. Здесь нет ничего надуманного и искусственного. Такая терпимость идет от требований реальности жизни и лишена умозрительных построений, не подтвержденных исторической практикой. РПЦ в целях самосохранения и спасения православной веры пошла на компромисс с безбожной властью. Но этот компромисс не означал, что Церковь перестала считать воинствующий атеизм злом и проявила готовность к духовному сотрудничеству с ним. Сливаться с безбожной властью, а тем более растворяться в ней РПЦ не могла и не собиралась, хотя и сотрудничала с ней по многим жизненно важным вопросам. Это и есть пример истинно толерантного, честного отношения к инакомыслию (заметим, что толерантность происходит от латинского слова tolerantia - терпение).
Современная либеральная толерантность - это дитя либерализма, его плоть и кровь, поэтому ей присущи все родовые признаки либерализма, она его зеркало. «В либерализме, - утверждал К.Н. Леонтьев, - все смутно, все спутано, все бледно, всего понемногу. Система либерализма есть, в сущности, отсутствие всякой системы, она есть лишь отрицание всех крайностей, боязнь всего последовательного и всего выразительного»[19].
Эта смутность, спутанность, бледность и т.д. либерализма есть прямой показатель того, что он пытается скрыть, замазать, замутнить какую-то неправду и в этом замутненном состоянии выдать ее за правду, а зло за добро. Поэтому он боится конкретизации, а предпочитает общие рассуждения и безликие образы. Он боится быть твердым и последовательным, ибо это может выдать его тайные цели и намерения. Он прибегает к любым формам демагогии и обмана во имя того, чтобы публично не раскрыть свою заветную цель - полного, безраздельного господства над миром.
Либерализм панически боится любых революционных силовых действий, которые не находятся под его контролем. Поэтому он стремится под маркой защиты национальных, корпоративных интересов или своих ценностей держать под контролем весь мир и направлять его развитие к достижению глобальной цели - устроению мирового порядка по либеральным лекалам.
Любые, противостоящие ему общественные силы, либерализм душит и убирает с исторической сцены. Так происходило с различными протестными движениями, так произошло с коммунистическим движением, которое позволило себе выйти из-под контроля либеральной идеи и поплатилось развалом СССР и социалистического лагеря. Но особую нелюбовь испытывает либерализм к религии. Понимая, что лобовой атаки здесь не достичь желаемого результата, он набрался терпения и веками подтачивал своего главного оппонента - христианство. Он подгрызал его корни, лишая его плодоносных соков, подставлял, где мог под народный гнев, раскалывал и разделял христианскую Церковь и упорно шел к своей цели. Сегодня он оказался очень близко к исполнению своей заветной мечты. Как это произошло и почему толерантность оказалась сегодня одним из эффективных орудий либерализма в борьбе за достижение своей главной цели, позволит лучше понять исследование процесса противостояния либерализма христианству.
Либерализм против христианства
Своей неприязни и враждебности к христианству публично либерализм никогда не объявлял, к открытому насилию по отношению к религии (христианству) не призывал. В отличие от свирепых большевиков священнослужителей не расстреливал и в лагеря не загонял, церкви не взрывал и содомитство в храмах не устраивал. Однако он исподволь всеми доступными ему формами и средствами упразднял религию и временами проговаривался об этом. Вот характерный пример этого проговаривания, рассказанный знаменитым католическим философом и теологом XX вв. Этьеном Жильсоном: «Однажды во дворе Сорбонны молодые люди хвалили Мосса за то, что он говорил о религии с чисто социологической объективностью. Он вежливо ответил: «Совершенно верно, я не нападаю на религию - я упраздняю ее»[20].
Уточним, что Марсель Мосс - известный французский либеральный социолог и этнограф, автор известных работ по социологии религии: «Очерк о природе и функции жертвоприношения», «Набросок общей теории магии», «Молитва» и других работ, приходился племянником не менее известному французскому социологу - Эмилю Дюркгейму и разделял полностью его взгляды.
Как видим, либералы заменили жесткий коммунистический посыл - уничтожить религию здесь и сейчас - на более мягкий и как бы вневременный - упразднять религию медленно, но верно и окончательно. Как они шли и продолжают идти к этой цели? Ведущей силой этого процесса смтало масонство - идеологическое ядро либерализма, изначально не приемлющее религию, как веру в неприемлемого для него Бога. Именно оно положило начало выдавливанию религии с духовного поля западной цивилизации. Процесс локализации духовного и нравственного влияния религии на общество сопровождался процессом реальных действий по постепенному упразднению религии и ее забвению.
Сначала гуманисты и просветители подвергают нелицеприятной критике христианскую Церковь и порядки в ней (а основания для этого западная церковь, к сожалению, предоставляла). Затем, по мере развития науки, антиклерикальные силы начинают использовать ее как главный фактор в борьбе с «религиозным мракобесием», тормозящим прогрессивное развитие общества, унижающим достоинство человека, ограничивающим его свободу и права. Параллельно с этим начинается процесс секуляризации, церковь отделяется от государства и лишается всякой государственной поддержки. Религия становится не государственным, а частным делом человека. Секуляризация начинает набирать силу в эпоху религиозной Реформации XVI-XVII вв. Вначале она ограничивается в основном урезанием имущественных прав церкви (земельные угодья, помещения и иное имущество), затем уже в эпоху Французской буржуазной революции 1789 г. секуляризация существенно расширяет свое содержание и становится системой мер по изоляции Церкви от жизни общества.
26 августа 1989 г. принимается «Декларация прав человека и гражданина». Это означало запрет на католичество как государственную религию. Второго ноября этого же года власть национализирует все земельные владения церкви. Двенадцатого июня 1790 г. принимается закон об избрании на должность всех епископов и приходских священников. 27 июля этого же года принят закон об обязательной присяге всех духовных лиц на верность Конституции. Не принявшие такой присяги священнослужители лишались гражданства. В результате большинство священников покинули страну, 300 священников и 3 епископа за отказ от присяги были казнены.
Высшим богом Республики объявляется Разум. Репрессии против церкви продолжаются. Для того, чтобы избежать гильотины около 2-х тысяч священников выполнили требования власти и вступили в брак, 23 епископа отреклись от церкви. На всю страну остались незакрытыми только 150 приходов, где еще служили мессу.
21 февраля 1795 г. Церковь официально отделяется от государства. Эта революционная секуляризация фактически подвергла разгрому католическую церковь Франции. Призыв Вольтера «раздавить гадину», т.е. церковь, получил реальное воплощение. Освобождение от тотального религиозного влияния произошло.
Примеру Франции последовали другие государства Европы. В Германии были ликвидированы так называемые «духовные княжества», а имущество монастырей и соборов было передано в распоряжение правительства. Были серьезно урезаны возможности религиозного образования в светской школе. Характерно, что удар секуляризации приходился в Европе прежде всего на католическую церковь.
Начатая французской революцией широкая секуляризация в 19-м веке становилась все более утонченной и изощренной. В результате этой широкой секуляризации государство выдавило церковь из системы духовного и нравственного образования и воспитания. Оно провозгласило полное равенство всех религий и религиозных объединений, утвердило свободу совести. Отныне индифферентизм по отношению к религиозным вопросам стал генеральной линией поведения государства по отношению к религии. религиозная вера стала сугубо личным делом каждого гражданина. В результате усилий секуляризации, как пишет современный французский архиепископ Мишель Лефевр, «Церковь сама оказалась обездвижена и сломлена, а вместе с нею и христианская семья, и христианская школа, и христианский дух, и само слово «христианство»[21].
Секуляризационный процесс не обошел стороной и Россию. Факты отбора церковного имущества были и на Руси. Были и жесткие дискуссии на эту тему, о чем говорят материалы поместных церковных соборов 1503 и 1551 гг. (Стоглавый собор). Характерной особенностью этих дискуссий было то, что они разгорелись в лоне Церкви. На соборе 1503 г. Нил Сорский выступал за радикальное ограничение церковного (особенно монастырского) имущества. Иосиф Волоцкий стоял, наоборот, на неприкасаемости и даже благодатности этого имущества. В этом споре победила линия Иосифа Волоцкого, а Стоглавый собор даже записал в своем решении, что с разрешения царя церковь может и увеличить свое имущество.
Однако Петр I принял очень жесткие меры по отношению к слишком богатой и слишком влиятельной, по его мнению, Церкви. Они тоже носили секуляризационный характер. Но главным секуляризационным актом Петра I был отказ от симфонии властей и законодательное закрепление подчинения церкви государству. Царь превращался в главу церкви, патриарший престол упразднялся, а место его учреждался Священный Синод во главе с обер-прокурором, назначаемым царем. Церковь назвала этот акт ее пленением.
После Петра I только Екатерина II набралась смелости провести в государстве еще один масштабный акт секуляризации. Указом императрицы в 1764 г. все церковные вотчины были переданы государству (ок. 911 тыс. душ крепостных). Эти земли (вместе с крестьянами) были розданы Екатериной своим ближайшим помощникам и служилому дворянству. Вся хозяйственная жизнь монастырей была поставлена под жесткий контроль государства, а большая часть из них была вообще ликвидирована (до указа их было 954, после Указа - 395). Подобных потрясений до 1917 г. РПЦ не испытывала, зато после Октябрьской революции 1917 г. была осуществлена такая секуляризация, которая чуть не привела к полному уничтожению РПЦ.
К каким же последствиям привела секуляризация западный мир и Россию? В каком духовном состоянии они оказались сегодня?
В первой половине XX в. либерализм уже собирался праздновать скорую победу над религией во всемирном масштабе, однако распад колониальной системы стал толчком к активному развитию национальных государств, сбросивших с себя иго колониализма, и национальных культур на традиционной основе, что неизбежно вело к активизации религиозной жизни.
«В середине 1970х гг., - писал С. Хантингтон, - курс на секуляризацию и замирение религии с атеизмом развернулся в обратную сторону. Появился на свет новый религиозный подход, ставящий своей целью уже не принятие светских ценностей, а возвращение священных основ для организации общества»[22].
В мире начинается активный процесс возрождения и укрепления религиозной веры на базе традиционных религий. Началась фактическая «десекуляризация» мира. Процесс возрождения национальной идентификации требовал обязательного участия в нем религиозного компонента. Происходит крутой разворот к духовным основам национальных культур - традиционной религиозной вере (Китай, Индия, Япония0. Исламская революция в Иране (1979 г.) ознаменовала начало превращения ислама в новую мировую силу, способную оказать существенное влияние на дальнейший процесс развития мировой цивилизации именно как религиозной (духовной) силы. В Латинской Америке в эти годы происходит резкое падение влияния Католической церкви и рост влияния протестантизма. Количество протестантов (преимущественно за счет перехода из католической церкви) выросло с 7 млн. в 1960 г. до 50 млн. в 1990 г.
Необходимо отметить еще одну характерную черту религиозного возрождения бывшего колониального и полуколониального мира: возрождение и укрепление религиозных начал жизни на традиционной духовной основе сопровождалось ростом антизападных настроений.
А что же происходит в духовной сфере в это время на Западе? На Западе происходит дальнейшая трансформация христианства и превращения его в секуляризированную «гражданскую религию». В либеральной Европе продолжается наращивание процесса атеизации населения. Параллельно с этим начинается массовый исход христиан в ислам. Закрываются христианские храмы, упраздняются церковные приходы.
США продолжают объявлять себя христианской страной с непоколебимой религиозной верой при 85 % верующих от всего населения страны. Они пытаются выдать себя не только за несокрушимый бастион либерализма, но и религиозной идентичности абсолютного большинства населения. Но мы уже знаем цену либеральных «истин» и, естественно, попытаемся повнимательнее присмотреться к тому, что же реально происходит в США в религиозной сфере.
Начнем с того, что сообщает об этом их собственная статистика. Она пытается убедить нас в том, что американцы лучшие верующие в мире, что они - один из самых набожных народов на земле. По опросам 2002-2003 гг. 92 % жителей США верит в Бога, свыше 60 % признают религию основой жизни, 73 % верят в загробную жизнь. От 63 до 66 % американцев являются прихожанами церквей и синагог. 37 % заявили, что бывают в церкви не реже одного раза в неделю. От 58 до 60 % - от одного до нескольких раз в день[23].
Доля же атеистов в современном американском обществе не превышает 10 %.
Когда смотришь на эти цифры, то они не могут не впечатлять. Разве какая-либо христианская страна кроме США может похвалиться таким уровнем христианской же (по крайней мере, так утверждают сами американцы) религиозности. Нет, не может! Дух американизированного (приватизированного) христианства впечатлил Хантингтона. Он писал: «В сравнении с другими нациями американцы - одни из самых религиозных людей на земле, и этим они сильно отличаются от представителей большинства других промышленно развитых государств»[24]. Далее Хантингтон утверждает: «...в начале двадцать первого столетия Соединенные Штаты становятся еще более христианской страной, чем прежде»[25].
И в самом деле, не может же богоизбранная страна и богоизбранный народ (в этом убеждены сами американцы) поголовно не верить в Бога, который избрал для выполнения мессианской задачи - быть оплотом свободы и демократии и нести их всем народам мира. И это дает им моральное право не только предлагать принципы свободы и демократии, но при необходимости и принуждать наиболее непонятных к исполнению требований этих принципов.
Так ли лучезарно все в отношении христианской веры в США сегодня? Правда ли это или же ее противоположность? Можем ли мы допустить, что европейский либерализм погряз во лжи и двуличии, а американский и по сей день остался чистым как хрусталь и от правды не отступил ни на йоту?
Но с подобными утверждениями не согласятся сами американцы, те, которые еще не утратили способность реально смотреть на события, происходящие в США и трезво их оценивать, а не поддаваться дешевой либеральной пропаганде сиюминутной конъюнктуре. К числу этих людей относится бывший советник президентов Никсона и Рейгана, кандидат в президенты от Республиканской партии на выборах 1992 и 1996 г. Имя этому критику американского либерализма - Патрик Дж. Бьюкенен. В начале этого века он издал книгу, которая в русском переводе получила название «Смерть Запада».
Что сообщает нам по поводу положения христианства в современных США этот известный американский политик? Он соглашается с автором книги «Христианская история Америки: новое об известном» Гэри Демаром в том, что сегодня она утратила право называть себя христианской страной. Чем мотивирует Бьюкенен свой вывод? Тем, что начиная с конца сороковых годов прошлого века либералы предприняли массированное наступление на христианские ценности и потребовали их изъятия из системы образования, семейных отношений, внешней атрибутики.
В 1948 г. в школах запретили добровольное изучение религии. По решению Верховного суда США из публичных и школьных библиотек были изъяты все Библии, сочинения отцов Церкви, кресты и иные христианские символы, отменены религиозные церемонии и церковные праздники. В 1963 г. были объявлены не конституционными дополнительные занятия по изучению Библии. Было запрещено вывешивать в школах плакаты с 10 заповедями Библии. В 1992 г. в школах и колледжах запретили все молитвы. В 2000 г. были запрещены молитвы и осенения себя крестным знамением во время школьных и студенческих спортивных соревнований. В мае 2001 г. Верховный суд США потребовал от мэрии Элкхарта (штат Индиана) убрать с лужайки перед мэрией гранитную стелу с выбитыми на ней десятью заповедями[26].
На фоне этих фактов не очень убедительно звучит утверждение Бьюкенена о том, что пока еще в целом США «остается христианским государством, хотя ее общественные институты и массовая культура уже давно и полностью дехристианизированы»[27]. Не очень понятно, как можно быть христианским государством, в котором дехристианизированы и общественные институты, и культура, которую принято сегодня называть массовой, т.е. низкопробной. Кроме того, опросы 90-х гг. прошлого века, проведенные в США, показали, что более 60 % молодежи убеждены, что религия вообще «теряет влияние на американское общество, только 40 % американцев считают христианство единственно истинной религией.
Результаты проведенных исследований по состоянию религиозности в США наводят не необходимость выяснения самой сущности американской религиозности и, прежде всего, «американского христианства». Я полагаю, что мы вправе говорить именно об «американском христианстве» как особом типе проявления и распада христианства в США - самой либеральной стране западного мира. (по крайней мере, претендующей на это либеральное лидерство).
Особенность американского христианства проявилась в том, что США рождались и духовно определялись как христианское государство, духовной основой которого стал протестантизм в его своеобразной кальвинистской форме - пуританстве, исповедующем строгое соблюдение в религиозной практике определенных нравственных принципов и норм поведения в повседневной жизни и деятельности. Но, как известно, христианство не сводится к морали, как, впрочем, и всякая религия.
Что касается протестантизма, то мы знаем, до каких недопустимых пределов им было урезано христианское вероучение, сведенное фактически к «личному переживанию и личному богопознанию» (С.Н. Булгаков). Оно отвергло не только церковное Предание и святоотеческое наследие, но и ужало до предела христианский культ - основу всякой религии. Поэтому многие исследователи протестантизма обращали внимание на то, что протестантизм носит сектантский характер и является выражением кризиса западного христианства. Являясь продуктом кризиса западного христианства, протестантизм сам потенциально обречен на кризис и разложение. Еще в начале прошлого века С.Н. Булгаков предупреждал об этом как о неизбежности. В статье «Современное арианство» (1910) он писал: «Современный протестантизм, воплощающий в себе начало индивидуалистического, внецерковного христианства, неудержимо разлагается на наших глазах при всем желании его спасти, при всей искренности, учености, глубокомыслии отдельных его представителей»[28].
Булгаков был совершенно прав. Протестантизм в самом деле неудержимо разлагается и это характерно прежде всего для протестантизма США. По мере утраты принципов пуританской морали американский протестантизм все более и более либерализировался. Внутри него возникали всевозможные псевдохристианские секты, именующие себя христианскими: адвентисты, иеговисты, баптисты (в американском исполнении), пятидесятники, мормоны, различные реформатские церкви, церкви Бога, церкви полного Евангелия и т.д. Десятки и сотни всевозможных больших и малых объединений как песок глину резали они духовное поле США. Им активно помогали всевозможные восточные культы, организации оккультного характера и даже церковь сатаны, официально зарегистрированная юридическими органами США. Все это выдавалось за верх толерантности и свободы совести.
Реально же все это либеральное попустительство под маркой торжества свободы и демократии породило невиданную в истории человечества духовную вакханалию, которая была использована либерализмом США для полного контроля и управляемости религиозными процессами рамках существующего либерального законодательства. Если не забывать о том, что полное упразднение религии является заветной целью либерализма, то мы можем не без основания утверждать, что США стоит сегодня ближе всех к достижению этой цели и является самой не христианской страной в христианском мире.
Пусть нас не вводит в заблуждение сообщение о 85 % верующих в США, когда мы знаем, что в число верующих включены члены всевозможных сект (в том числе и антихристианских), что называющие себя христианскими бесчисленные секты на самом деле есть извращенцы христианского вероучения, его фактические враги.
Впрочем, американские либералы и не озабочены проблемой чистоты сектантского христианства. Для них важны не истины веры, а сама вера в ее далеко не религиозном смысле. Для нас (либералов), говорил в свое время президент США Д. Эйзенхауэр «главное - чтобы человек верил, а уж во что он верует - его личное дело»[29]. Поэтому для американских либералов не важно, в Христа или Высшее Существо или даже в сатану. Важно, чтобы он верил в Америку и в то, что он живет в лучшей стране мира, самой свободной и демократичной.
Поэтому американские либералы посчитали возможным ввести вместо понятия «Христианская религия» понятие «Гражданская религия».
Итак, по мнению американских либеральных религиоведов и протестантских теологов в США, сегодня сложилась такая форма религиозности, которую можно назвать гражданской религией. Один из этих теоретиков Роберт Белла определил гражданскую религию «как уникальное представление универсальной трансцендентной религиозной реальности, воспринятой - или, иначе говоря, открывшейся - через исторический опыт американского народа»[30]. Таким образом, эта религия есть не религия Бога, а некой «универсальной трансцендентной реальности» и формировалась она не на основе христианского вероучения, а на основе «исторического опыта американского народа». Здесь неизбежно напрашивается два вывода: 1) эта «религия» к христианству не имеет никакого отношения; 2) Эта «религия» есть сугубо светское, секулярное учение, выдаваемое либеральными теоретиками за религию. Она есть то, что составляет духовную основу национальной идеи США, что и подтверждает Хантингтон: «Гражданская религия Америки, - пишет он, - словно благословляет то общее в американцах, что объединяет их и превращает в единую нацию. Этой религии придерживаются все американцы без исключения, вне зависимости от того, какую веру они исповедуют, христиане они или нехристиане, или агностики, как некоторые из отцов-основателей. Правда гражданская религия несовместима с атеизмом, поскольку она является именно религией, т.е. подразумевает присутствие некоего трансцендентного Существа, находящегося вне пределов человеческого мироздания»[31].
То, что все без исключения американцы придерживаются этой либеральной подделки под религию, явно не соответствует действительности, ибо кроме подавляющего протестантированного большинства в США имеются православные и мусульмане, которые по определению поддерживать эту безбожную религию не могут. Есть и представители других религий, есть, наконец, и атеисты, которых эта религия отвергает совсем не по религиозным, а чисто по идеологическим соображениям, ибо либерализм не приемлет атеизм, потому что он поклоняется природе и ее законам, а либерализм - лицу, освобожденному и от религии, и от атеизма.
Второе. Религия, в отличие от иных учений, имеет внутри себя живого Бога, а не некое трансцендентное, равнодушное, инертное и т.д. Христианство есть религия живого Бога-Троицы, а не абстрактного Высшего Существа. И, следовательно, к христианству гражданская религия не имеет никакого отношения. В таком случае нет никакой возможности именовать США христианским государством. В этом еще раз следует убедиться, ознакомившись с теми принципами, на которых зиждется гражданская религия США. Хантигтон предлагает четыре основных принципа, которые лежат в ее основе.
1. Американская система управления и ее общественные институты «взывают к высшему Существу (но не к Богу, не ко Христу). Признание присутствия в мире этого Существа есть «первый и важнейший признак амеркианизма» (Д. Эйзенхауэр).
2. Американцы - богоизбранный народ, а США - «новый Израиль», обладающий боговдохновенной миссианской идеей - творить всем людям мира добро, поэтому в основе гражданской религии лежит убеждение в особой судьбе и предназначении Америки, в ее божественной миссии.
3. Гражданская религия исходит из принципа того, что в политической жизни США «доминируют религиозные аллюзии и религиозные символы». Президенты клянутся на Библии, а важнейшие общественные мероприятия начинаются с проповеди священника и заканчиваются благословение священника другой религии, заседания Конгресса открывается молитвой.
4. Наконец, национальные праздники обладают «религиозной аурой». Вот такое «религиозное» дитя породила и выкормила страна «образцовой демократии», и свободы совести. Однако именно эта религия, по мнению Хантингтона, превращает США «в нацию с церковной душой». А что же такое церковь гражданской религии, кого и как она объединяет?
«Эта церковь объединяет протестантов, католиков, иудеев и прочих нехристиан и даже агностиков. Эта церковь, тем не менее, остается сугубо христианской по своему происхождению, духу, символике, атрибутике, а самое главное - по своей идеологии, по воззрениям на природу человека, на его историю, на хорошее и дурное»[32]. Как может быть христианской церковь, которая объединяет иудеев и «прочих нехристиан» и какие христианские корни обнаружил Хантингтон в этих нехристианских религиях? В единую «гражданскую религию», всех их объединяет не учение о едином Боге, а идеология утверждения особой миссии США и избранности американского народа, а, следовательно, превосходства этого народа над другими народами. Это и делает как бы естественным то, что у этого народа имеется особый вид религии, приемлемый для всех и объединяющий всех разноверующих в одну американскую религию, представляющую искусственный межконфессиональный сплав многих религий, объединенных верой в высшее существо и американскую избранность. Интересно посмотреть, каким образом заканчивает описание современной гражданской религии США Хантигтон. Вот, что он пишет в заключении этой главы своей книги:
«Гражданская религия Америки есть надконфессиональная общенациональная религия, по своей форме стоящая над христианством, но при этом глубоко христианская по своему происхождению, «содержанию», идеологии, смыслу. Бог, о котором упоминают надписи на американских денежных знаках, - это христианский Бог. Следует отметить, что гражданская религия не использует в своих церемониях и своей символике и атрибутике двух слов - «Иисус Христос». Американское кредо - это протестантизм без Бога, а американская гражданская религия - это христианство без Христа»[33].
Из этого текста следует, что гражданская религия, хотя и христианская по своему происхождению, тем не менее поднялась выше христианства, ибо она по своей сути надконфессиональная. Она сохраняет свое христианское содержание хотя бы тем, что Бог на долларе - это христианский Бога, а вот имя Иисуса Христа эта религия не использует ни в церемониях, ни в символике, ни в атрибутике. Христианство, таким образом, в гражданской религии является религией без ее творца и проповедника, т.е. без Бога.
Каковы же общие выводы, следующие из приведенных выше фактов?
Главный вывод сделал сам Хантигтон: гражданская религия - это «протестантизм без Бога» и это «христианство без Христа». Такова духовная основа современного американского общества. Она не может обеспечить ни его целостности, ни устойчивости.
Гражданская религия США - это прообраз той самой «Нью-эйдж» (религии Нового века), которую США надеются навязать будущему глобально организованному миру. Это помесь сатанизма, оккультизма и антихристианства. Такая религия может привести только в ад, устроенный на земле земной же властью. Она закрывает человеку путь не только в Царство небесное, но и к устроению на земле жизни на основах справедливости и нравственности. Здесь будет уместно напомнить творцам гражданской религии слова Иисуса Христа: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство небесное человекам; ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете»[34].
Американский либерализм вместе с развращенной властью веками работал над тем, чтобы убить веру Христову в душах и сердцах своих граждан и оставить только ее внешние атрибуты, ее оболочку. Внешне кажется все благопристойным. Люди объявляют себя верующими, ходят в свои церкви, совершают молитвы и т.д. Это создает видимость некоего религиозного благополучия и даже религиозной идиллии, но души и сердца религиозно пусты, из них ушла вера, осталось одно лицемерие. В этом трагедия современной американской религиозности. Христос осуждал такую внешнюю, показную религиозность: «горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды»[35]. Именно хищением и неправдой наполнена сегодня гражданская религия Америки и это страшно прежде всего для самой Америки. Когда уходит совсем или превращается в суеверие религиозная вера, это означает, что общество, утратившее веру, подписало себе смертный приговор, ибо оно утратило духовную целостность, устойчивость и жизненные смыслы. История человечества неоднократно являла нам такие примеры. Религиозный распад, оккультизм и идолопоклонство разрушили Великую империю древности. Превратив религию в обрядоверие, в набор внешних формальных факторов и суеверий пал Великий Рим. По этой же собственно причине распалась и Великая советская империя. США встали первыми в очередь за повторением этих исторических трагедий, ибо преодоление духовного кризиса, как показывает исторический опыт, является или вообще невыполнимой или очень трудно выполнимой задачей, ибо в центре этого кризиса стоит отношения Бога и человека. Человека же значительно легче развратить духовно и нравственно, чем поднять его до высоких идеалов, тем более, если он уже развращен.
И, тем не менее, мы надеемся, что России и на этот раз будет дана возможность показать миру пример того, как возможен выход из духовного кризиса. Бог нам в помощь! Без нее наши усилия будут тщетны.
Продолжение следует...
Алексей Николаевич Швечиков, доктор философских наук
[1] Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения в 9-и тт. Т. 3. М., 1985. С. 144.
[2] Всемирная энциклопедия. Философия. М., 2001
[3] Дж. Реале и Д. Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. В 3 тт. Т.2. СПб., 1994. С. 272.
[4] Лютер М. Избранные произведения. СПб., 1994. С. 26.
[5] Там же.
[6] Христианство. Энциклопедический словарь. В 3-х тт. Т. 2. М. С. 526.
[7] Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения. В 9-и тт. Т. 5. М., 1986. С. 104.
[8] Маркс К. Энгельс Ф. Избр. Соч. в 9-и тт. Т. М., 1986. С. 104-105.
[9][9] Бердяев Н.А. Сочинения. М., 1994. С. 11.
[10] Там же. С. 187.
[11] Достоевский Ф.М. Собр. Соч. в 12 тт. Т. 11. М., 1982. С. 297.
[12] Там же. С. 303.
[13] Достоевский Ф.М. Собр. Соч. в 12 тт. Т. 11. М., 1982. С. 303.
[14]Там же. С. 305.
[15][15] Бердяев Н.А. Сочинения. М., 1994. С. 31.
[16] Леонтьев К.Н. Храм и Церковь. М., 2003. С. 546-547.
[17] Толерантность и интолерантность в современном обществе: Дискриминация: материалы международной научно-практической конференции. СПб., 2007. С. 54.
[18] Материалы указанной международной конференции. С. 65.
[19] Леонтьев К.Н. Храм и Церковь. М., 2003. С. 534-535.
[20] Жильсон Э. Философ и теология. М., 1995. С. 25.
[21] Лефевра, М., архиепископ. Они предали Его. От либерализма к отступничеству. СПб., 2007. С. 115.
[22]Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003. С. 139.
[23] Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004. С. 143-144.
[24] Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004. С. 145.
[25] Там же. С. 162.
[26] Бьюкенен П. Дж. Смерть Запада. М., 2003. С. 252-254.
[27] Там же. С. 255.
[28] Булгаков С.Н. Тихие думы. М., 1996. С. 113.
[29]Цит. По Хантингтон С. Кто мы? Вызов американской национальной идентичности. М., 2004. С. 163.
[30] Там же. С. 166.
[31] Там же. С. 166-167.
[32] Хантингтон С. Кто мы? С. 170.
[33] Хантингтон С. Кто мы? С. 171.
[34] Мф. 23, 13.
[35] Мф. 23, 25.
