I. К проблеме генезиса социальной топографии древнего Новгорода и времени сложения его городской структуры
История средневекового Новгорода в сравнении с историей других городов Древней Руси не только несравненно полнее обеспечена письменными источниками, но и археологически он, как известно, изучен значительно лучше, чем любой другой древнерусский город, что дало право А.В. Петрову справедливо заключить: «в самое последнее время археологические открытия и вовсе способны превратить историю средневекового Новгорода в поле проверки на прочность важнейших концепций исторического процесса русского средневековья»[1]. В этой связи представляется правомерным утверждать, что и решение проблемы возникновения этого города способно, в немалой степени, пролить свет на проблему древнерусского градообразования в целом[2]. Изучение генезиса и начальных этапов жизни Новгорода[3] вполне может стать отправной точкой и «полем проверки на прочность» различных концепций древнерусского градообразования[4], существующих в современной историографии[5].
Именно с таких позиций и подошли к вопросу возникновения Новгорода впервые четко поставившие его В.Л. Янин и М.Х. Алешковский[6]. Ученые предложили концепцию[7], согласно которой Новгород образовался в результате слияния трех разноэтничных поселков, находившихся на месте позднейших Людина, Неревского и Славенского концов. По их мнению, эти первичные поселения на волховских берегах выросшие впоследствии в первые городские концы[8], были боярскими патронимиями, сконцентрировавшими племенную знать обширных территорий Приильменья[9]. Огромный интерес представляет мысль исследователей об общих механизмах древнерусского градообразования, выявленных ими на примере Новгорода: древнейшие восточнославянские города возникали вокруг центральных капищ, кладбищ и мест вечевых собраний, ничем не отличаясь от поселений сельского типа[10]. «Древнерусский город – пишут ученые – возник не из княжеских замков или торгово-ремесленных поселений, а из административных вечевых центров сельских округ-погостов, мест концентрации дани и ее сборщиков (курсив мой – М.Ж.)»[11]. То есть, по мнению В.Л. Янина и М.Х. Алешковского первичными функциями древнерусских городов были политико-административная и редистрибутивная (концентрация и перераспределение прибавочного продукта). Эти выводы представляют значительный научный интерес. В дальнейшем нам еще предстоит к ним вернуться. Ремесленно-торговые функции Новгорода, по мнению историков, возрастали «пропорционально накоплению продуктов дани и грабежа соседних земель, которые надо было обрабатывать и реализовывать среди населения городской округи»[12]. Таким образом, В.Л. Янин и М.Х. Алешковский, в сущности, высказались против господствующего в советской историографии представления, согласно которому «настоящей силой, вызвавшей к жизни русские города, было развитие земледелия и ремесла в области экономики, развитие феодализма в области общественных отношений»[13]. Так же, по мнению этих ученых, нарисованная ими «модель происхождения Новгорода из политического центра одной из предгосударственных федераций имеет, по всей вероятности, немалое значение для понимания происхождения первых южных городов, в частности, Киева»[14]. Этот вывод, который вводит возникновение Новгорода в общий контекст древнерусского градообразования, находит полное подтверждение в письменных и археологических источниках: Киев, как и Новгород, возник в результате слияния нескольких поселений[15], что нашло свое отражение в знаменитой легенде о Кие, Щеке и Хориве[16], которая, по справедливому мнению Д.С. Лихачева, отразила процесс «закрепления союза» и «постепенного объединения этих трех (основанных названными тремя братьями – М.Ж.) поселений»[17]. Здесь перед нами явление аналогичное античному синойкизму[18]. Именно путем синойкизма – слияния нескольких поселений – формировались и другие древнейшие города Руси: Чернигов, Суздаль, Смоленск и т.д.[19] Следы этого синойкизма долго еще проявляли себя в древнерусских городах: прежде самостоятельные поселения становились самоуправляющимися городскими районами – концами[20].
Каков же был характер поселений, из слияния которых возник Новгород? Как уже выше было отмечено, по мнению В.Л. Янина и М.Х. Алешковского эти поселения были боярскими патронимиями, сконцентрировавшими племенную знать обширных территорий Приильменья. И в дальнейшем, по мнению ученых, все население Новгорода – это бояре и зависимые от них люди. Вся территория Новгорода состоит, как считает В.Л. Янин, исключительно из боярских усадеб (всего их было несколько сотен[21]), владельцы которых и осуществляют политическую власть в городе[22]. Соответственно и новгородское вече, по В.Л. Янину, «объединяло лишь крупнейших феодалов и было не народным собранием, а собранием класса, стоящего у власти»[23], число участников которого составляло первоначально триста человек (по сто человек от каждого конца), а затем с образованием двух новых концов, возросло, соответственно, до пятисот[24].
Таким образом, Новгород, по мнению В.Л. Янина и М.Х. Алешковского, возник в результате слияния боярских поселков (патронимий) и был на протяжении всей своей истории полностью «обояренным» аристократическим городом[25].
Впоследствии М.Х. Алешковский, развивая эту концепцию, высказал мысль, согласно которой боярские патронимии явились основой не только районов Новгорода, но и частей других древнейших русских городов, имевших, по его мнению, сходное происхождение с Волховской столицей[26]. Надо, впрочем, сразу отметить, что основа такой концепции социальной структуры древнерусского города была сформулирована еще в конце 30-х гг. ХХ в. С.В. Юшковым, который был первопроходцем в деле создания концепции феодализма в Древней Руси. Именно в рамках этой концепции ученый решительно отверг позицию В.О. Ключевского и других дореволюционных историков о «городской волости, возникшей еще в доисторические времена и управлявшейся торгово-промышленной демократией». По мнению С.В. Юшкова «основной территориальной единицей, входившей в состав Киевской державы, первоначально было племенное княжество, а затем, когда родоплеменные отношения подверглись разложению, – крупная феодальная сеньория, возникшая на развалинах этих племенных княжеств. В каждой из этих феодальных сеньорий имелся свой центр – город, но этот город, хотя и превращался в торгово-промышленный центр, был все же в первую очередь центром феодального властвования, где основной политической силой были феодалы разных видов, а не торгово-промышленная демократия»[27]. Соответственно и вече было органом власти только лишь «феодальных групп, а не широкой городской демократии»[28]. Эти выводы С.В. Юшкова в дальнейшем были приняты, в том или ином виде, значительным числом советских историков[29]. В.Л. Янин и М.Х. Алешковский лишь довели эту концепцию до ее полного логического конца[30]. Ныне М.А. Несин, развивая идеи «боярского Новгорода» Янина-Алешковского несколько уточнил их выводы и предположил, что общее число усадеб в пределах средневекового Новгорода могло достигать тысячи. Все они принадлежали боярам и житьим[31]. Однако, по мнению исследователя, далеко не сразу вся территория Новгорода оказалась в их руках. Процесс «обояривания» средневекового Новгорода носил очень длительный характер, основные черты которого М.А. Несин попытался наметить[32]. В.Л. Янин и М.Х. Алешковский, напротив, рассматривают социальную структуру города предельно статично, как «обояренную» с самого начала его существования, что логически вытекает из их концепции генезиса Волховской столицы, с самого начала ставшей местом концентрации родоплеменной знати, подчинявшей себе всю территорию Новгородской земли и трансформировавшейся затем в боярство. Именно этой концентрацией боярства, осуществлявшего управление всеми окрестными землями, с самого начала своего существования Новгород и был обязан своему господствующему положению на Севере Руси.
Решительно против такого понимания генезиса и характера средневекового Новгорода в целом и отдельных его концов в частности выступил Ю.Г. Алексеев[33]. Ученый выдвинул совершенно иную концепцию, согласно которой новгородские концы – это с самого начала их существования территориальные соседские общины, а вовсе не боярские патронимии. И населяли Новгород вовсе не только бояре и зависимые от них люди, но и представители иных сословий, а сам Новгород представлял собой фактически большую общину, состоявшую из малых – кончанских – общин. По мнению историка, лишь в ходе социального расслоения общины в ней зарождается, а вовсе не существует изначально, как полагали В.Л. Янин и М.Х. Алешковский, привилегированная верхушка, «соответствующая «боярству» древнейших известий о Новгороде»[34]. Вся дальнейшая социальная история Новгорода, представляет собой, по мнению ученого, процесс стратификации протосословия «черных людей», из которых в XIV-XV вв. выделяются житьи люди и купцы[35]. Остро критикуя позицию Янина-Алешковского о «боярском Новгороде» Ю.Г. Алексеев справедливо писал, что если предположить, будто «основу концов-поселков изначала составляли боярские патронимии, то неясно, каким образом могло появиться и какое место могло занимать в новгородском обществе… свободное население, как оно могло сложиться на территории концов, в каких отношениях оно стояло к боярской патронимии – генетическому ядру концов. Гипотезу об изначальной боярской патронимии трудно совместить с письменными источниками XII-XIV вв., отражающими нарастающее социальное расслоение новгородского общества. (Например, с верными и тонкими наблюдениями самого В.Л. Янина, что только с конца XII – начала XIII в. можно говорить о новгородском боярстве и о развитии феодального землевладения)». Подчеркнул Ю.Г. Алексеев и отсутствие в археологических материалах «определенных, достаточно четко выраженных материальных признаков привилегированной боярской усадьбы», без чего совершенно бездоказательным является и тезис о «многовековом существовании привилегированной боярской семьи, резко отделенной в социально-политическом, правовом и экономическом отношении от массы всего остального новгородского люда». Поэтому, по совершенно верному, на наш взгляд, выводу Ю.Г. Алексеева, новгородские концы вовсе не были боярскими поселками, а были населены «массой свободных равноправных общинников» и «богатая и властная верхушка» Новгорода (боярство) была «не изначальным-первичным, а производным-вторичным элементом, результатом известного процесса социального развития»[36].
Концепция Ю.Г. Алексеева о территориальной общине как о форме организации общественной жизни новгородских концов и всего этого города в целом была полностью поддержана и развита в исследованиях И.Я. Фроянова и А.Ю. Дворниченко[37], которые наиболее ярко и убедительно в новейшей историографии продемонстрировали общинную природу древнерусских городов.
Ныне известно, что в средневековом Новгороде существовало два типа жилых усадеб:
1) Городские усадьбы стандартной планировки: один жилой дом и два-три служебных помещения. Общая площадь такой усадьбы не превышает 465 кв. м. Она представляла собой прямоугольник (15-30 м.) и выходила узкой стороной на улицу;
2) Усадьбы боярские. На их территории кроме хором владельца размещались еще и жилища людей, находившихся в той или иной форме зависимости от дворовладельца[38]. Площадь таких усадеб колебалась в пределах от 750 до 1400 кв. м.[39]
Всего в Новгороде с той или иной полнотой исследовано около 40 усадеб. Столь незначительное их количество по отношению к общему числу жилых усадеб средневекового Новгорода заставляет воздерживаться от каких бы то ни было однозначных суждений на основании имеющихся на сегодняшний день археологических данных. Вопрос о степени репрезентативности этой выборки остается открытым. Поэтому А.В. Петров совершенно верно, на наш взгляд, отмечает, что «археология пока не дает возможности ответить на вопрос: каких дворов было больше – первого или второго типа»[40]. В.Л. Янин полагает, что второго и разделяет всю территорию древнерусского Новгорода между усадьбами нескольких сотен крупных землевладельцев. Этот взгляд не имеет под собой серьезных оснований и основан на умозрительных представлениях ученого. Других таких «аристократических городов» ни на Руси, ни где бы то ни было еще нам неизвестно. Вполне убедительно опроверг эту концепцию и обосновал другую, куда более логичную, Ю.Г. Алексеев.
Совсем иначе, чем В.Л. Янин и, на наш взгляд более верно, подошел к проблеме соотношения двух типов жилых усадеб средневекового Новгорода В.Ф. Андреев. Ученый сделал вывод, что именно «дворов простых новгородцев было гораздо больше, чем боярских усадеб. В.Л. Янин в своих построениях не оставляет места на территории Новгорода для дворов купцов, «черных людей» – т.е. рядового свободного населения города, отдавая всю площадь города 300-400 усадьбам крупных землевладельцев… Видимо, в Новгороде эпохи расцвета республики было 4-5 тыс. дворов, среди которых боярских усадеб едва ли насчитывалось более сотни»[41]. Точка зрения В.Ф. Андреева полностью подтверждается письменными источниками. Так, согласно сообщению НПЛ во время крупного пожара в 1211 г. общее количество одних только пострадавших от огня дворов исчислялось четырьмя тысячами трехстами[42]. Возможно, число это и преувеличено, однако, она отражает сам порядок цифр, которыми следует измерять количество жилых усадеб древнерусского Новгорода.
Любопытные наблюдения относительно социального состава населения крупнейших усадеб средневекового Новгорода, традиционно, но без достаточных доказательств, определяемых как «боярские» сделал А.В. Петров. По мнению ученого «сами по себе размеры тех усадеб (700-1500 кв. м.), которые В.Л. Янин считает исключительно боярскими, на мой взгляд, не делают единственно возможной мысль об их боярской принадлежности. Едва ли следует исключать предположение, что такого рода усадьбами могли владеть не только бояре, но и представители иных социальных слоев. Внушительные размеры усадеб при этом могут быть объяснены многолюдностью живших в них семей XI – начала XIII в. (и более позднего времени), объединявших в своих рамках широкий круг родственников и являвшихся, как и повсюду в Древней Руси, преимущественно так называемыми «большими» (курсив А.В. Петрова – М.Ж.) семьями. В частности, на широкое распространение подобных семей в древнерусском Новгороде намекают те летописные известия, где сообщается, что новгородцы действовали вместе с «детьми». Скорее всего, здесь идет речь о главах больших семей и их взрослых сыновьях и внуках (а также, возможно, младших братьях и племянниках)»[43]. Подтверждают вполне убедительные соображения А.В. Петрова и выводы А.В. Майорова о социальном составе новгородского веча. По мнению ученого, участвовать в нем могли отнюдь не все свободные горожане, а только лишь главы больших семей – «мужи» – как их именуют древнерусские источники. На вече они принимали решения не только за себя, но и за своих «детей», физически вполне взрослых, но не достигших еще гражданского полноправия[44].
Не находит подтверждения и мысль В.Л. Янина о том, что новгородское вече насчитывало в своем составе лишь несколько сотен бояр, основанная на неверном определении места вечевой площади средневекового Новгорода, где и могло поместиться именно столько человек[45]. На самом деле, как убедительно показал В.Ф. Андреев, произведя анализ летописных и иных свидетельств, княжеский – «Ярославов» – двор располагался не к западу, как ошибочно полагает В.Л. Янин, а к югу и юго-востоку от Никольского собора («Святого Николы»)[46] и на его обширной территории могли поместиться вовсе 300-500, а несколько тысяч человек[47], что соответствует количеству участников Новгородского веча, определенному А.В. Майоровым.
Недавно П.В. Лукин провел анализ летописных данных о новгородском вече (и шире, о коллективной социально-политической активности новгородцев) XII-XIII вв.[48] и убедительно показал его общегородской характер. Всегда наряду с городской верхушкой в вече участвуют и простые новгородцы[49].
Таким образом, подытоживая сказанное можно заключить, что Новгород представлял собой большую общину, состоявшую из малых – кончанских – общин. Именно к такому выводу еще в XIX в. пришел И.Д. Беляев, который отмечал, что «концы в Новгороде не были представителями сословий или отдельных классов Новгородского общества; а напротив, в каждом конце безразлично жили и бояре, и житьи люди, и купцы, и черные люди» и что «каждый конец в Новгороде составлял отдельную общину, состоявшую из союза меньших общин, – улиц»[50]. Ныне эта концепция нашла свое убедительное обоснование в работах Ю.Г. Алексеева, Л.В. Даниловой, И.Я. Фроянова, А.Ю. Дворниченко и других специалистов по истории Древней Руси, но наиболее яркое отражение нашла она в работах А.В. Петрова[51], создавшего новую фундаментальную концепцию истории древнерусского Новгорода, как своеобразного «союзного государства». Развивая давние мысли С.Ф. Платонова[52], ученый говорит, что «Новгород XII в. делился «не на случайные толпы враждебных лиц, а на определенные организации или корпорации, из которых слагался город в целом или его отдельные концы»… Отдельное лицо, каким бы знатным оно ни являлось, «поглощено той средой, к которой принадлежит, тем общественным союзом, который определяет положение его в городе. Ссорятся не лица, а союзы, – и на вече идут не лица, а союзы; голосуют там не лица, а союзы». Вече «слагается не из отдельных лиц, а представляет собою сумму организаций, составляющих политическую общину «Великий Новгород» (своего рода «союзное государство»)» (курсив мой – М.Ж.). И когда голоса данных организаций противоречат друг другу «начинается борьба составных частей сложного политического тела», которая, надо полагать, разгорается тем ожесточенней, чем большую важность представляет предмет разногласий» (здесь внутренние цитаты принадлежат С.Ф. Платонову, а связки между ними А.В. Петрову – М.Ж.)»[53]. Бояре, по мнению А.В. Петрова, были, в первую очередь, лидерами своих кончанских общин от их имени управлявшими подвластными Новгороду землями. Это создает предпосылки для принципиально иного взгляда на процесс генезиса феодальных отношений в Новгородской земле. Как пишет ученый «Феодализм в России был. И новейшие исследования позволяют по-новому подойти к вопросу о путях его генезиса и «новгородских» особенностях. На мой взгляд, намечаются объективные основания для сближения – в известных пределах, конечно, – различных концепций, существующих сегодня в отечественной историографии средневекового Новгорода. Если В.Л. Янин и его школа говорят о боярской корпорации, обладавшей к тому же правом «верховной собственности» на землю, а И.Я. Фроянов пишет о новгородском вече вообще, то мои исследования привлекают внимание к статусу и историческому значению малой общины внутри Новгорода, со всеми вытекающими отсюда следствиями. Небезынтересно отметить, что недавно в Интернете появилась статья (А. Журавель. О школе И.Я. Фроянова: размышления о будущем. – http://www.hrono.ru/statii/2003/shkola.html), автор которой, к сожалению, пользовался только ранними моими публикациями и не был знаком с монографией и моими статьями последних лет (статья А.В. Журавеля просто была написана раньше, чем вышла монография А.В. Петрова – М.Ж.). Тем не менее этот историк выделил мой подход как начало «сближения позиций внешне совершенно непримиримых оппонентов. Если В.Л. Янин и его последователи признают, что применительно к Новгороду речь должна идти не о боярских корпорациях, а о малых общинах, лишь возглавлявшихся боярами, а И.Я. Фроянов и его ученики поймут, что реально процесс преобразования власти в собственность начался еще в древнерусское время (хотя это очень трудно обнаружить в дошедших до нас источниках), то самый главный барьер, разделяющий противников, будет преодолен, и дело останется за малым – выработкой адекватной теории…». Разумеется, дело не «за малым» – все далеко не так просто. Но если новейшие исследования внесут новые начала в важную научную дискуссию – появится почва для некоторого удовлетворения (курсив А.В. Петрова – М.Ж.)»[54].
Подытоживая сказанное можно заключить, что древнерусский Новгород представлял собой большую общину, правящую в своей земле и бывшую фактически «федерацией» малых – кончанских – общин, которые правили отдельными частями Новгородской земли. Лидерами этих малых общин были бояре. На правах лидеров своих кончанских общин они управляли принадлежавшими им частями Новгородской земли. Постепенно в течение веков эти земли стали превращаться в их собственность[55]. Начался этот процесс, по видимому, еще в домонгольское время, а завершился не ранее XV в. Постепенно шел и процесс разрыва традиционных кончанских связей и консолидации бояр в единое общеновгородское правящее сословие с одной стороны и консолидации городского «плебса» – с другой. Однако, вплоть до середины XV в. эти процессы не были завершены и кончанские общины сохраняли свое единство. Примечательно, что первоначально все внутриновгородские конфликты – это конфликты составляющих его территориальных общин[56]. Первые сословные конфликты в Новгороде происходят не ранее второй половины XIII в.[57] Постепенно частота их нарастает, что отражает процесс социального расслоения внутри новгородской общины и генезиса феодализма в Новгородской земле. В основном эти процессы приходятся уже на послемонгольское время[58], хотя начались они, безусловно, значительно раньше – еще в XI-XII вв.[59], хотя к нашей теме это не имеет прямого отношения. Для нас важно, что в домонгольское время сохраняющая еще единство, не смотря на имущественную и социальную стратификацию, новгородская община в целом и составлявшие ее малые общины концов – в частности, правили огромными территориями на севере Руси. Но возникает вопрос, каким образом произошло такое возвышение новгородской общины? Как ей удалось взять в свои руки управление всей Северной Русью? С какими историческими событиями связаны ее первоначальное складывание и последующее возвышение? Думается, что на эти вопросы на современном уровне развития историографии вполне возможно дать удовлетворительные ответы, но для этого надо вернуться к проблеме возникновения столицы на Волхове.
Итак, Ю.Г. Алексеев, а вслед за ним И.Я. Фроянов и А.Ю. Дворниченко рассматривают новгородские концы с самого начала их существования как территориальные соседские общины[60]. Более динамичную модель развития новгородских концов нарисовал Л.А. Фадеев, по мнению которого «формирование концов… восходит еще к эпохе родовых отношений. Оно протекало как преобразование разросшихся большесемейных общин (патронимий) в соседские общины»[61], т.е. новгородские концы, как полагает ученый, первоначально были большесемейными родовыми общинами (патронимиями), а затем уже только в процессе деструкции родовых отношений и замены их территориальными связями постепенно трансформировались в территориальные соседские общины. Эта мысль была поддержана А.В. Петровым[62]. В этой связи любопытно, что в современной историографии существуют два подхода к определению времени деструкции родовых отношений в славянском мире и замены их отношениями территориальными. Согласно одному из них, в восточнославянском обществе вплоть до X в. господствуют родовые связи[63], которые окончательно сменяются территориальными только на рубеже X-XI вв.[64] Согласно другому взгляду деструкция родовых отношений в славянском мире происходит гораздо раньше – в эпоху великого славянского расселения VI-VII вв.[65] или даже ранее[66]. Очевидно, что вопрос об общественной организации восточных славян VII-IX вв., о соотношении в ней родовых и территориальных начал, нуждается еще в глубоких исследованиях. Пока мы считаем целесообразным воздержаться от однозначных суждений на этот счет. Представляется, что в обеих названных позициях есть рациональные моменты. С одной стороны, безусловно, что расселение славян на огромных пространствах, многочисленные контакты с иными этносами и их ассимиляция вели к постепенной деструкции родовых отношений в славянском мире. С другой стороны, нет оснований удревнять их окончательный распад. Это, по всей видимости, был длительный процесс, растянувшийся на столетия. Мы солидарны с теми исследователями, которые датируют его завершение, в основных чертах рубежом X-XI вв. (см. примеч. 64). В этой связи очень любопытно, что наряду с делением на концы, в Новгороде долго сохранялось и более архаическое деление на стороны, причем, первое более позднее, чем последнее – концы в качестве «игроков» выходят на арену социально-политической борьбы в Новгороде позднее сторон – лишь в 80-е гг. XII в.[67] До этого во всех внутренних конфликтах новгородская община раскалывалась именно на стороны, а не на концы. С 80-х гг. XII в. усобицы внутри новгородской общины происходят, преимущественно, между концами, однако и более древнее деление на стороны периодически проявляло себя вплоть до XV в.[68] В то же время, в источниках нет серьезных следов существования сторон именно в качестве самоуправляющихся общин. Все это говорит о том, что деление на стороны – очень древнее, предшествующее делению на концы[69]. Оно очень рано утрачивает свою социально-политическую составляющую, сохраняя лишь ментальную, проявлявшуюся главным образом в чрезвычайных условиях внутриобщинных конфликтов в средневековом Новгороде. А.В. Петров совершенно верно связал это древнейшее деление новгородцев с установленным А.М. Золотаревым фактом всеобщего распространения в родовом обществе дуальной организации[70]. Первоначально, в эпоху господства в восточнославянском мире родовых отношений, две волховские стороны «были просто двумя фратриями словенского племени»[71]. Очень любопытны и соображения В.Я. Петрухина, который указывает, что исходному социальному делению Новгорода на две стороны и три конца, два из которых, естественно, находились на одной стороне, соответствует «планировка поселений североамериканского племени виннебаго. Племя делилось на две половины, одна из которых, в свою очередь, была поделена пополам: таким образом, структура племени описывалась самими индейцами и как дуальная с радиальной планировкой, и как тернарная с концентрической планировкой поселения»[72]. Логично заключить, что и Новгород первоначально был организован именно по такому принципу. Затем, по мере упадка значения сторон и формирования новых концов[73] социально-политическая структура Новгорода изменяется. Но это будет уже в XII-XIII в., а на самых ранних этапах своей истории, Новгород, как социальный организм, был устроен именно по дуально-тернарному принципу[74].
Как мы уже знаем, эта исходная дуально-тернарная структура Новгорода сформировалась в результате общинного синойкизма. Но как совершенно справедливо указывает А.В. Куза, «…именно механизм слияния нескольких сельских общин в городскую является определяющим. Как и почему рядовые сельские поселения превратились в племенной центр и трансформировались затем в город-государство?»[75]. А.В. Куза ставит этот вопрос перед И.Я. Фрояновым, который, в принципе, справедливо считал образование всех древнейших восточнославянских городов именно результатом общинного синойкизма[76], но не показал конкретную механику этого явления. Представляется, что применительно к Новгороду ныне она вполне может быть раскрыта[77].
Начнем с вопроса о том, когда же, собственно говоря, произошло слияние трех поселений в единое целое и сформировалась единая городская структура нового центра в устье Волхова. Ныне можно уже довольно четко ответить на него. Недавно В.Л. Янин, развивая свою концепцию генезиса Новгорода, отметил, что в этом городе «исходное состояние кланового землевладения (здесь В.Л. Янин отдает дань своей позиции «боярского Новгорода» – М.Ж.) возможно характеризовать как рыхлую деревенскую структуру, подобную хуторской… усадебная планировка с замощением улиц, с системами благоустройства, т.е. городская структура приходит на смену этому рыхлому образованию в середине Х в. Древнейшая мостовая магистральной улицы Неревского конца (Великой) датируется 953 годом, древнейшая мостовая магистральной улицы Людина конца (Пробойной) – началом 50-х годов Х в., исследованная в Славенском конце древнейшая мостовая Михайловой улицы – 974 годом, но эта улица была периферийной. Момент преобразования догородской структуры Новгорода в городскую совпадает со временем походов княгини Ольги на Мсту и Лугу, совершенных в 947 г.»[78]. Итак, начало собственно городской жизни в Новгороде приходится на середину Х в. и по времени поразительно точно совпадает с так называемой «реформой княгини Ольги» середины Х в., что заставляет нас подробно остановиться на событиях этого времени[79].
II. «Реформа Ольги» и создание сети киевских опорных пунктов – «погостов» на Руси
Как хорошо известно, в IX-X вв. постепенно все восточнославянские этнополитические объединения попадают, так или иначе, в зависимость от Киевской Полянской земли и ее правящей военно-торговой верхушки[80], которая и представляла собой зачатки государственного аппарата. Этот процесс хорошо освещен в литературе[81] и мы не будем на нем останавливаться. Земли, попадавшие под власть Киева, сохраняли огромную автономию и нередко стремились восстановить полную независимость, хотя широко участвовали в организуемых им военно-торговых экспедициях. Главной формой зависимости восточнославянских земель от Киева была в первую очередь выплата дани, состоявшей главным образом из продуктов, вывозившихся затем киевской военно-торговой верхушкой в Византию и страны Востока и Европы. О том, как происходил первоначально сбор дани с покоренных Киевом этнополитических объединений восточных славян, рассказывает византийский император Константин Багрянородный (945-959) в своем знаменитом сочинении «Об управлении империей» (948-952):
Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава (Киева – М.Ж.) и отправляются в полюдия, что именуется «кружением», а именно – в Славинии вервианов (древлян – М.Ж.), другувитов (дреговичей – М.Ж.), кривичей, севериев (северян – М.Ж.) и прочих славян, которые являются пактиотами (данниками – М.Ж.) росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киав. Потом так же, как было рассказано, взяв свои моноксилы (ладьи – М.Ж.), они оснащают их и отправляются в Романию (Византию – М.Ж.)[82]
Подробный анализ этой интересной политической системы был произведен Б.А. Рыбаковым[83], показавшим, что полюдье[84] было основой политической организации Киевской Руси в ранний период ее истории и основой существования ее правящей верхушки, превращавшейся постепенно в административный аппарат, осуществляющий управление Киевской Русью. Итак, перед нами довольно любопытное политическое объединение, обладающее, тем не менее, важнейшими институциональными чертами, позволяющими определить его предгосударственный политический характер[85].
Главное отличие государства от предшествующих ему потестарно-политических образований состоит в том, что в государстве разрушен принцип реципроктности (принцип взаимных обязательств между народом и властью)[86]. Причем в падении принципа реципроктности можно выделить три стадии:
1) В обществе полностью работает принцип реципроктности;
2) Одно этнополитическое объединение покоряет другие. Принцип реципроктности сохраняется в «своем» обществе, а по отношению к покоренным обществам он не выполняется. Именно такой характер носили отношения Киева с древлянами, радимичами и т.д. Т.е. внутри общества киевских русов принцип реципроктности сполна сохраняется и князь действует, как лидер «своей» киевской общины. А по отношению к покоренным древлянам, радимичам, дреговичам и т.д. киевский князь (и киевская община в целом) выступает как завоеватель и экзоэксплуататор. Основной формой зависимости восточнославянских этнополитических объединений от Киева была выплата дани[87]. Отношения данничества всегда обращены «во вне». Это отличает основанные на них политические объединения от собственно государства, где отношения эксплуатации всегда обращены «внутрь» самого общества[88].
Затем (об этом процессе далее и пойдет речь) Киев переходит к прямому управлению завоеванными областями[89].
3) Принцип реципроктности ломается и в «своем» обществе.
Киевская Русь Х в. находилась на второй стадии развития этого процесса. С точки зрения политической антропологии это типичное суперсложное вождество[90]. От суперсложного вождества, каким являлась Русь Х в. возможен был путь к государству (с переходом к третьему этапу падения принципа реципроктности), но был реализован в силу ряда причин совсем иной путь политогенеза[91].
Разумеется, сохранение отдельными славянскими объединениями огромной автономии приводило к острым конфликтам, ибо Киев хотел укрепить свою власть, а подчиненные ему восточнославянские этнополитические объединения – вернуть полную независимость. В ходе одного из таких конфликтов – столкновения Киева с Древлянской землей – погиб князь Игорь[92]. Это событие стало рубежным в истории взаимоотношений Киева и подчиненных ему славиний[93], да и вообще в истории Киевской Руси, определив ее дальнейшее развитие на долгое время вперед и положив начало новому этапу в процессе становления и консолидации правящей элиты Древней Руси и ее превращению в аппарат государственного управления.
Здесь надо рассмотреть вопрос о так называемой «реформе Ольги[94]», но, забегая вперед, отметим, что это было важнейшее событие в ранней истории Киевской Руси, четко разграничившее два ее периода и повернувшее эту историю на новый путь, что кажется в историографии до сих пор не достаточно еще осознано[95].
Вот что рассказывает Повесть временных лет[96]. После разгрома восставших против власти Киева древлян:
(1) иде Вольга по Деревстей земли с сыном своим и с дружиною, уставляющи уставы и урокы, [и] суть становища ее и ловища.
(2) Иде Вольга Новугороду и устави по Мсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани;
(3) [и] ловища ея суть по всей земли, знаменья, и места, и повосты, и сани ее стоят в Плескове до сего дьне,
(4) и по Днепру перевесища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе. И изрядивши, возратися к сыну своему Киеву[97]
Этот весьма непростой для интерпретации текст давно уже находится в центре внимания исследователей[98]. При этом, следует отметить, что ученые, анализируя этот летописный рассказ, далеко не всегда разграничивали деятельность Ольги в Древлянской и Новгородской землях, говоря, обычно, просто о «реформе Ольги», хотя еще А.А. Шахматов считал слова «Иде Вольга Новугороду и устави по Мсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани» вставкой, опирающейся на новгородские источники[99]. Разделял рассказы о деятельности Ольги в Древлянской и Новгородской землях и Б.Д. Греков, находя здесь смешение двух разновременных известий[100]. При этом А.А. Шахматов вообще считал рассказ о новгородской деятельности Ольги искусственным, связанным с наличием на новгородском севере своей собственной Деревской земли (пятины), наличие которой позволило новгородскому летописцу XI в. приурочить рассказ Древнейшего Киевского свода о деятельности Ольги в земле древлян к Новгородчне. Позднейший киевский летописец просто механически соединил эти два рассказа[101]. Ныне аналогичного мнения о недостоверности летописного рассказа о деятельности Ольги в Новгородской земле придерживается Н.Ф. Котляр[102]. Ученый отмечает, что «возле Новгорода в древнерусское время существовала своя Деревская земля, деревский погост. В начале XI в. Деревской землей называлась область Новоторжская, возле Торжка, а сам город Торжок звался в древности… Искоростенем»[103]. Не все однако так просто. Если даже признать, что рассказ о деятельности Ольги в Новгородской земле – вставка, основанная на новгородских источниках, то это отнюдь не снимает проблемы по-существу, так как в таком случае возникает естественный вопрос: а откуда, собственно, на севере Руси взялась Деревская земля, да еще и со своим собственным Искоростенем? Н.Ф. Котляр считает, что она была заселена колонистами с юга, выходцами из Древлянской земли[104], но не конкретизирует это положение. По мнению А.С. Королева речь тут может идти о древлянах, бежавших из своей земли на север после подавления их восстания Ольгой[105]. На наш взгляд, тут вполне уместно предположить, что подавив восстание древлян, именно Ольга целенаправленно переселяет часть их в Новгородскую землю[106]. Осуществляет, так сказать, первую известную нам в отечественной истории депортацию непокорных[107] в другую часть страны, чтобы оторвать их от родной земли и навсегда покончить с традиционной для Киева «древлянской проблемой». Масштаб столкновения диктовал и необходимость принятия радикальных мер по ее решению. Переселение части древлян в Новгородскую землю и могло стать именно такой мерой. Связь Ольги с Новгородской землей несомненна[108]. Сама она происходила именно оттуда[109] и именно там княжил впоследствии ее сын Святослав, как о том сообщает Константин Багрянородный[110] (об этом известии ниже у нас еще пойдет речь). Особенно важно, что в дальнейшем система погостов получит наибольшее развитие именно в Новгородской земле[111], а летопись особо отмечает создание их там Ольгой. Так что, подвергать сомнению рассказ о деятельности княгини Ольги в Новгородской земле нет оснований, хотя идея о восхождении его к первой Новгородской летописи XI в., на наш взгляд, заслуживает внимания[112]. К дальнейшему текстологическому анализу этого рассказа мы еще вернемся в дальнейшем.
Часто исследователи не разграничивали четко «вотчинно-домениальную» (села, перевесища, ловища) и «государственно-административную» (погосты, уставы, уроки) деятельность княгини. Между тем, для такого разграничений есть определенные основания, хотя очень жестко отделять одно от другого не следует, учитывая нераздельность интересов князя как «вотчинника» и как главы того политического объединения, которое ныне мы называем Киевской Русью. Забегая несколько вперед, отметим, что села[113], перевесища и т.д. могли быть не столько «доменом Ольги», сколько предназначаться для обслуживания погостов. Не случайно летописец помещает все эти понятия в единый смысловой ряд.
Что касается комплекса известий о селах, знаменьях, ловищах, перевесищах и т.д. то его в историографии традиционно принято связывать в первую очередь с созданием (или реформой) Ольгой домениального землевладения киевских князей. Именно так, с теми или иными вариациями, обычно полагают ученые. Особенно принято было подчеркивать это в советской историографии, стремившейся во что бы то ни стало найти на Руси уже с IX-X вв. крупное феодальное землевладение. Так, скажем, Б.А. Рыбаков полагал, что «Время княгини Ольги… было временем усложнения феодальных отношений, временем ряда запомнившихся реформ, укреплявших и юридически оформлявших обширный, чересполосный княжеский домен от окрестностей Киева до… Луги и… Мсты»[114]. Л.В. Черепнин считал, что летопись рассказывает об «организации хозяйства на землях, принадлежащих князьям-вотчинникам, пользовавшимся трудом феодально-зависимых людей… Вероятно, часть земельной площади была изъята Ольгой у пользовавшихся ей общинников в личную собственность»[115]. Аналогично и мнение О.М. Рапова[116]. Эти положения попытался оспорить И.Я. Фроянов, который вслед за С.В. Бахрушиным[117] полагает, что известия о селах Ольги могут иметь позднейший и недостоверный характер или же села эти были крайне малочисленны и заводились исключительно с промысловыми целями[118]. Что же касается ловищ, перевесищ и становищ Ольги, то их ученый определяет как места ловли жертвенных животных и птиц (ловища и перевесища) и их ритуальных жертвоприношений, которые совершала Ольга, чтобы таким сакральным путем обеспечить себе победу над древлянами[119]. Эти построения И.Я. Фроянова необоснованы, что вполне убедительно показал М.Б. Свердлов[120]. Сам он совершенно справедливо, на наш взгляд, считает, что «известия исторических источников свидетельствуют о существовании в середине Х в. комплексного княжеского хозяйства, включавшего села»[121]. Не стоит только чрезмерно преувеличивать масштабы и удельный вес княжеского домениального хозяйства времен Ольги, как это имело место в советской историографии. По отношению к землевладению свободного населения оно составляло крайне незначительную величину. Да и как было сказано выше, скорее всего оно предназначалось в первую очередь именно для обслуживания погостов[122].
Однако нас в первую очередь интересует другой аспект деятельности Ольги, связанный с установлением неких уставов и уроков и созданием становищ и погостов. Что касается уставов и уроков, то они представляли собой, очевидно, нормы взимаемой Киевом дани, что было в то время особенно актуально, ведь именно из-за нарушения установленных размеров дани погиб князь Игорь[123]. Поэтому, задача четкого определения размеров дани, взимаемой с подвластного населения, была очень актуальна для киевского правительства. Ольга тарифицирует дань и определяет ее точные размеры[124]. Однако, «реформа» Ольги состояла не столько в этом, сколько в том, что княгиня изменяет сам порядок сбора дани, отказываясь от полюдья – объезда всех подчиненных славиний и переходит к стационарному сбору дани, так сказать, децентрализует процесс ее сбора, поручая его своей новой администрации на местах[125], создавая для этого особые опорные пункты в подвластных землях – становища и погосты. Что же скрывается за этими названиями и какие изменения в организации социально-политического устройства Киевской Руси отражает их создание?
Здесь сразу надо отметить, что эти слова имели в древнерусском языке различные значения, которые еще и изменялись во времени и пространстве. Точное их значение во времена Ольги нам не известно, равно как нет и уверенности в том, что летописцы XI-XII вв. не экстраполировали современные им понятия и обозначающие их термины на предшествующие времена. Помня об этом, попробуем все же проникнуть в суть произошедших в середине Х в. перемен. Суть созданных Ольгой становищ вполне убедительно раскрыл М.Б. Свердлов. По мнению ученого «Становище, по письменным памятникам XI-XII вв. и в данном контексте, – ‘стоянка, стан’. Последующее развитие термина А.Н. Потебня определил как ‘стан, станция для князей, княжих мужей и тиунов, приезжавших для дани’… Они представляли собой станы, где останавливалась княгиня и княжие мужи с дружинами. Как давно отмечено, они могли совмещаться с ловищами – ‘местами для звериной и рыбной ловли’, но их сакральных функций, в отличие от мнения И.Я. Фроянова, ни в исторических источниках, ни в лексическом и историческом анализе не прослеживается. При таком понимании этих терминов ловища представляли собой княжеские территории, где останавливающиеся в становищах княжие мужи и дружинники охотились и ловили рыбу, что придавало им статус княжеской земельной собственности в древлянской земле (курсив М.Б. Свердлова – М.Ж.)»[126]. Т.е. становища – это и есть пункты, предназначенные для стационарного сбора дани с подвластного населения, причем, по всей видимости, они в этом качестве предшествовали погостам[127]. Существует и точка зрения, согласно которой погост и становище – это просто два разных названия, в сущности одинаковых центров, различающиеся по географическому принципу: становища создавались на юге – в Древлянской земле, а погосты – на севере Руси[128]. Сложнее обстоит дело с последними. Определение того, как следует определять сущность и функции созданных Ольгой погостов вызвало значительные разногласия в историографии[129]. Лингвисты выделяют несколько хронологически последовательных этапов изменения значения этого слова в древнерусском языке:
1) Место гощения купцов (постоялый двор);
2) Место пребывания князя и его подчиненных, выезжающих за данью;
3) Главное поселение округа;
4) Церковь в нем;
5) Кладбище при церкви;
6) Кладбище[130].
Очевидно, что временам Ольги и ее ближайших преемников (середина Х – начало XI в.) соответствуют второе[131], а затем и третье значение. Примерно так, с теми или иными вариациями, и считало большинство дореволюционных ученых[132]. Этого же мнения, с теми или иными отличиями, придерживается и большинство советских и современных исследователей. Так, по мнению Б.Д. Грекова Ольга «внедряется в толщу местного общества, старается в разных пунктах Древлянской и Новгородской земли создать особые хозяйственно-административные пункты, поручаемые в управление своим людям, долженствующим выполнять в то же время и задачи политические – укрепление власти киевского князя на местах»[133]. Сходным образом рассуждает и В.В. Мавродин. Причем, ученый пытается проследить генезис этих пунктов и связать их с местными центрами более ранней поры: ««Уставляя» землю, Ольга вводила погосты. Погосты из селищ и мест для торговли, «гостьбы»[134], превращаются в административные центры княжеского финансового управления. Понятно, почему именно погосты Ольга делает ячейками своего княжеского управления. Это были места, объединяющие население целого района, где оно торговало и общалось друг с другом. Здесь и следовало основывать княжеские опорные пункты, дабы использовать исторически сложившиеся условия, в результате которых погост являлся объединяющим центром всех тянувших к нему поселений данников, где сходились нити экономических связей, соединяющих отдельные пункты данного района. В погостах постоянно проживали княжеские «мужи», систематически собиравшие дань, «творившие» именем князя, на основе обычного права, «закона русского», суд и расправу и взимавшие судебные пошлины. При такой системе существование самостоятельных племенных князей было немыслимым»[135]. Здесь существенный научный интерес представляют мысли ученого о создании Ольгой своих новых административных пунктов на основе древних местных центров и о постепенной замене администрацией, назначаемой из Киева, местных органов власти. Близка к этому и точка зрения А.А. Зимина. По мнению историка первоначально погосты были «какими-то старыми племенными центрами», которые Ольга превратила «не только в сборные пункты дани, но и в центры судебно-административной деятельности»[136]. А.Н. Насонов считал, что «первоначально все погосты имели значение «становищ», как можно заключить из летописного текста под 946-947 гг., откуда распространялась во время объездов деятельность административно-финансовая и судебная на окружные места»[137]. При этом историк считает погосты лишь «постоянными определенными местами объезда» во время полюдья[138], с чем нельзя согласиться. Прав, на наш взгляд, С.В. Юшков, который указывал на несовместимость объезда, известного как полюдье с погостами как стационарными пунктами сбора дани и административно-судебного управления, в которых сидели «постоянные княжеские агенты»[139]. По мнению Н.И. Платоновой формирование на Руси системы погостов связано с «успехами окняжения земель во второй половине Х в. Возникновение сети погостов-центров соответствует этапу развития государственности, на котором грабеж «примученных» племен и архаичное полюдье уступали место регулярному сбору даней по округам. Сбор проводился верхушкой местного населения, активно включившейся в процесс раннеклассовой эксплуатации соплеменников. Подоснова, на которой возникали погосты X-XI вв., могла быть различной. В частности, такую роль принимали на себя и более ранние территориальные центры. Однако путать само явление с его подосновой не следует»[140]. Здесь очень любопытны мысли о связи созданных центральной киевской властью погостов с древними местными центрами, а также о том, что к управлению в них могла привлекаться и местная знать, а не только посланцы из Киева.
Несколько иначе рассуждал С.В. Юшков, по мнению которого погосты «не были просто финансово-административными центрами: они были центрами феодального властвования, основными очагами феодальной эксплуатации»[141]. Близкую точку зрения отстаивал впоследствии Б.А. Рыбаков, который считал что «киевская княгиня … организует сеть погостов-острогов, придающую устойчивость ее домениальным владениям», а сам погост «представлял собой микроскопический феодальный организм, внедренный княжеской властью в гущу крестьянских «весей» и «вервей»»[142] и был в то же время и административным центром определенного района[143]. Такого рода суждения основаны на преобладающей в советской историографии, но совершенно безосновательной идее об утверждении феодальных отношений на Руси уже в IX-X вв.[144], хотя отдельные представляющие интерес и ныне детали в них имеются.
Согласно иному подходу[145], также намеченному С.В. Юшковым, погосты – это созданные Ольгой «финансово-административные округа»[146]. Аналогично и мнение Б.А. Романова, который считал погост территориальной единицей, созданной князьями в административных и податных целях[147]. Точно также считает ныне Б.А. Тимощук[148]. На наш взгляд, эта позиция не противоречит выделенному нами выше первому взгляду на погосты Ольги в историографии. Район, центром которого был погост вполне мог носить тоже название, что и сам погост[149]. Не случайно, что большинство сторонников этого подхода понимали погост и как некий административный центр и как весь подвластный ему район. Второе значение, на наш взгляд, явно вторично и в дальнейшем получило на Руси лишь локальное распространение в рамках сложения и эволюции ее административной системы. Основное значение этого термина в рассматриваемые нами времена – это, безусловно, «место пребывания князя и его подчиненных, выезжающих за данью», а затем и «главное поселение округа» (см. выше историю эволюции термина погост).
Совсем иначе представлял себе генезис погостов Н.Н. Воронин, по мнению которого погост – это вовсе не «результат деятельности «мудрой Ольги»», а «сложная система общественных отношений, в которой на еще доклассовую основу наслаивались позднейшие процессы. Одним из основных моментов нужно считать превращение этих погостских общин в податные общины; не обложение данью создавало погосты, а дань, собиравшаяся в частности Ольгой, легла на исторически сложившиеся территории общин, усвоив имя погоста-дани; не приезд князя или купца создавал погост, как поселение, а князь и купец собирали дань и торговали в старых центрах архаической сельской общины». Погостом, по мнению ученого «называлась, с одной стороны, определенная система поселения, а именно – сельская община, и, с другой стороны, «погостом» же называется определенный вид дани», взимавшийся с отдаленных сельских районов[150]. Мнение Н.Н. Воронина убедительно оспорил Б.А. Романов, пказавший, что именно «от Ольги… остались какие-то территориальные пункты – погосты. Что они были удобно расположены или установлены для сбора дани не в отдалении от населенных мест, а, скорее всего в исторически сложившихся центрах населенных районов, это довольно правдоподобно»[151]. Как справедливо указывает Б.А. Романов, Н.Н. Воронину «не удалось привести ни одной черточки в источниках в пользу того, что территориальная община всюду и везде носила на дофеодальном этапе название «погост»»[152], а так как Н.Н. Воронин не предложил никакого нового объяснения происхождения самого этого термина, «простое отрицание его связи с гостьбой и остановками князей в полюдье не продвигает, а тормозит отнесение этого термина в дофеодальную древность»[153]. К этому еще можно добавить, что понимание термина «погост», как некоего вида дани ни из каких источников вывести невозможно.
Л.В. Черепнин, также понимая погосты, как некие административно-фискальные округа, попытался наметить динамику их развития. На первом этапе, по мнению ученого, погост – это община – социальная организация, которая в Русской правде фигурирует как «вервь». Здесь, как видим, Л.В. Черепнин сближается с Н.Н. Ворониным. Затем, погосты из поселений соседских общин трансформируются в административно-фискальные округа, каковые и создавала Ольга в ходе своей «реформы»[154], что близко к идее Б.А. Романова[155].
Значительным своеобразием отличается трактовка созданных Ольгой погостов, предложенная И.Я. Фрояновым[156]. В целом, историк вразрез практически со всей предшествующей историографией решительно отверг проведение Ольгой «судьбоносной реформы». По мнению ученого «Киевская княгиня вводила не новые порядки и правила, а восстанавливала старые традиции, неосмотрительно нарушенные ее супругом Игорем. Она вернулась к нормированной дани… Земельной собственностью… Ольга не обзаводилась… «общегосударственных» законов… не издавала. Нет оснований, чтобы говорить об изменении порядка сбора дани… в деятельности Ольги отсутствует то, что можно было бы назвать реформой»[157]. Что касается созданных Ольгой погостов, то И.Я. Фроянов считает, что «поначалу погосты – это специально отведенные места, предназначенные для встреч и контактов местных финно-угорских племен с чужеземцами»[158]. Ученый исходит из значения слова «гость», однокоренного «погосту», как «чужеземец»[159] и, опираясь на многочисленные этнографические параллели[160], делает вывод, что славяне общались с «чужеземцами», в данном случае – угро-финнами в специальных сакральных пунктах – погостах. Затем, «по мере развития данничества и в результате обложения данью северо-западных финно-угров расширяются функции погостов: они становятся еще и пунктами, куда приезжают сборщики дани». Ольга «опираясь на существующие традиции финно-угорских племен, обозначила сакрально защищенные места сбора дани»[161]. Эти построения И.Я. Фроянова, на наш взгляд, не имеют под собой достаточных оснований[162], что убедительно показал М.Б. Свердлов[163]. И дело не только в том, что погосты были распространены не только в Новгородской земле, но и в других регионах Древней Руси[164], не только в том, что финно-угорское население на Мсте и Луге было уже в основном ассимилировано и к середине Х в. там уже проживали славяне[165], в то время как о финно-уграх можно для этого времени можно говорить только лишь на Нижней Луге и Верхней Мсте[166], а главным образом в том, что принимая объяснение И.Я. Фрояновым характера общения славян с угро-финнами совершенно невозможно объяснить этнокультурный синтез и ассимиляцию последних первыми[167], которая, естественно, предполагала непосредственное общение между ними, вовсе не требовавшее неких «сакральных пунктов»[168].
М.Б. Свердлов, напротив, полагает, что «…Ольга осуществила в середине Х в. значительную реформу Русского государства. Погосты – места временных остановок князя или княжих мужей с дружинами во время полюдья – она реорганизовала в центры постоянного княжеского административно-судебного управления в сельской местности. Такое «уставление» погостов наряду с уже формирующейся системой городов с волостями во главе с княжескими посадниками имело следствие замену на Руси древнего племенного деления территориальным… Эти изменения… способствовали… дальнейшему развитию социальных и государственных структур, формированию политически единого государства»[169].
Здесь уместно задать вопрос: а только ли на Древлянскую и Новгородскую земли распространялась «реформа Ольги» или она охватывала всю территорию Киевской Руси? На наш взгляд, именно второе решение выглядит более предпочтительным. Еще С.М. Соловьев отмечал, что «хотя летописец упоминает о распоряжении Ольги только в земле Древлянской и в отдельных пределах Новгородской области, однако как видно, путешествие ее с хозяйственной, распорядительной целью обнимало все тогдашние русские владения; по всей Земле оставила она следы свои, повсюду виднелись учрежденные ею погосты»[170]. О том, что «реформа Ольги» охватывала всю подвластную Киеву территорию писал и С.В. Юшков[171]. В принципе, о том же говорили Л.В. Черепнин[172] и А.А. Зимин[173]. Ныне В.Я. Петрухин считает, что при Ольге происходит «установление государственных правовых норм от Среднего Поднепровья до Новгорода…»[174]. По мнению историка создание Ольгой погостов знаменовало собой отказ от описанного Константином Багрянородным полюдья и переход к стационарному сбору дани по всей территории Киевской Руси (полюдье при этом сохранилось лишь как локальное явление на периферии)[175]. Как общедревнерусскую рассматривает «реформу Ольги» и М.Б. Свердлов[176]. При этом ученый приводит в пользу такой трактовки летописного повествования серьезные текстологические доводы[177]. Условно выделенный третий блок информации о деятельности Ольги (см. выше) говорит о том, что «По всей земле есть ее ловища
знаменья
места
погосты (курсив М.Б. Свердлова – М.Ж.)»[178].
Причем, под «всей землей» здесь, по всей видимости, следует понимать территорию всей Руси[179].
Таким образом, сложение текста о «реформе Ольги» рисуется в следующем виде (частью о текстологии этого рассказа выше уже шла речь): «первоначальный киевский» рассказ об этом событии содержал два блока информации:
1) об «уставлении» Ольгой Древлянской земли после подавления восстания древлян против власти Киева и о четкой тарификации дани с установлением становищ – пунктов для ее стационарного сбора и административно-судебного управления подвластными землями, а также перевесищ и ловищ для их обслуживания;
2) о распространении «древлянского опыта» на все подвластные Киеву этнополитические объединения восточных славян – «всю землю».
В Новгородской летописи XI в. внимание в первую очередь было обращено на деятельность княгини в Новгородской земле и помещен соответствующий рассказ. В Киевском своде конца XI в. произошло соединение киевской и новгородской версий деятельности Ольги в результате чего в первоначально целостный киевский текст был вставлен третий (новгородский) блок информации.
Подводя итоги нашего историографическому обзора, можно сказать, что созданные Ольгой погосты, согласно наиболее убедительным трактовкам, представляли собой:
1) Пункты стационарного сбора четко тарифицированной дани. Их создание знаменовало собой отказ от полюдья – кругового объезда киевским князем всех подчиненных восточнославянских этнополитических объединений, описанного Константином Багрянородным. Теперь сбор дани осуществлялся из постоянно существующих пунктов – погостов, куда, по всей видимости, местные жители сами свозили дань. Эта форма взимания дани называлась, очевидно, повоз[180]. Полюдье после этого сохраняется лишь как локальное пережиточное явление в периферийных районах Руси[181].
2) Пунктами административного управления, которыми киевское правительство заменяло местные власти отдельных славиний, сохранявших еще к середине Х в. огромную внутреннюю автономию (своих князей, знать, народные собрания и т.д.). Причем создавались эти пункты, по всей видимости, рядом или непосредственно на месте существующих центров восточнославянских этнополитических объединений. Управление там могли осуществлять не только представители Киева, но и отдельные – прокиевские – представители местной знати и местного населения.
В.В. Пузанов выделил на примере Древней Руси три стадии интеграции отдельных славний:
1) военный «союз племенных союзов»[182] с целью противостояния общей внешней опасности;
2) объединение «союзов племен» под властью одного из них, который представлял зародыш публичной власти по отношению к остальным (зависимость такого рода устанавливалась, по большей части, силовым путем, выражаясь в уплате дани и совместных военных акциях. Порядок управления в подвластных «племенах» оставался прежним);
3) Господствующий «союз племен» переходит к прямому управлению подвластными этнополитическими объединениями посредством ликвидации (либо ограничения) местных («племенных») органов власти и замены их наместниками с «центра»[183].
Именно переход к этому третьему этапу интеграции и начался в Киевской Руси переход в ходе «реформы Ольги». Еще С.В. Бахрушин отметил интереснейшую деталь: если договоры Руси с Византией 911 и 944 гг. заключались от имени киевского князя и подчиненных ему местных князей, то в договоре 971 г. никаких упоминаний о них нет[184]. Отсюда историк сделал вывод, что к тому времени с «мелкими князьями» уже было покончено: они были либо истреблены, либо полностью подчинены киевским князьям. Святослав, как известно, сажает своего сына Олега князем в Древлянской земле[185], из чего И.Я. Фроянов резонно заключил, что «к моменту посажения Олега в Древлянской земле своего князя не было»[186]. Владимир уже сажает сыновей во всех основных городах Руси
Вышеслава в Новегороде, а Изяслава Полотьске, а Святополка Турове, а Ярослава Ростове. Умершю же старейшему Вышеславу Новегороде, посадиша Ярослава Новегороде, а Бориса Ростове, а Глеба Муроме, Святослава Деревех, Всеволода Володимери, Мстислава Тмуторокани[187]
Следовательно, местных князей к тому времени в восточнославянских областях уже не имелось или они были полностью подчинены[188]. И есть все основания полагать, что главным образом этот процесс произошел именно в результате «реформы Ольги»[189]. Летопись отмечает, что после подавления восстания древлян и взятия Искорстеня она «страрейшины же града изънима»[190], т.е. взяла в плен. Старейшины града или старцы градские – это, очевидно, родовая знать славянских этнополитических объединений[191]. Очень любопытное и тонкое наблюдение относительно судьбы древлянского князя Мала и всей древлянской политической самостоятельности сделал, внимательно вчитавшись в текст летописного повествования, А.С. Королев: «Особенно циничным выглядит языковое коварство Ольги в рассказе о четвертой мести древлянам. Она заявляет древлянам, повторяя с необычайной настойчивостью: «Больше уже не хочу мстить, – хочу только взять с вас мало, заключив с вами мир, уйду прочь… Нет у вас теперь ни меду, ни мехов, поэтому прошу у вас мало: дайте мне от каждого двора по три голубя и по три воробья. Я не хочу возлагать на вас тяжкую дань, как муж мой, поэтому и прошу у вас мало. Вы же изнемогли в осаде, оттого и прошу у вас мало». К чему этот повтор: мало, мало, мало... Если вспомнить, что древлянского князя звали Мал, то можно сообразить, что Ольга использовала каламбур и самую простую фразу превратила в загадку. Она снова не обманывала, добиваясь уже не мести, а гораздо большего. Ольга потребовала от древлян князя – предводителя восстания, в данном контексте – всей их независимости, которую и искоренила полностью (курсив А.С. Королева – М.Ж.)»[192]. В этой связи очень любопытно предание, записанное на Псковщине – родине Ольги – в XIX в. П.И. Якушкиным, где говорится о том, что Ольга «много князей перевела: которого загубит, которого посадит в такое место»[193]. Разумеется, предание искажает действительность и в нем это «погубление» Ольгой князей облачено в форму неудачного сватовства, однако, общее направление деятельности Ольги оно сохранило верно. Поэтому прав, на наш взгляд, В.В. Пузанов, который говорит о том, что «Рюриковичи, в прямом смысле слова, утверждались на костях «племенных князей»»[194].
Но был, очевидно, период сосуществования и жестокой борьбы между князьями, знатью и народом славиний с одной стороны и Киевом и его представителями-наместниками – с другой[195]. И был, соответственно, период сосуществования и соперничества между центрами восточнославянских этнополитических объединений – с одной стороны и создаваемых Киевом своих опорных пунктов в покоренных землях – с другой. Есть ли какие-то археологические следы этого противостояния?
III. Об археологических следах «реформы Ольги»: к вопросу о «переносе» древнерусских городов
Перед всеми исследователями, поднимающими проблему происхождения и начальных этапов развития древнерусских городов, всегда встает одна любопытнейшая проблема, на которую, кажется, впервые четко обратил внимание В.В. Мавродин[196], и которая в современной науке получила название «проблема «переноса» городов». Е.Н. Носов, характеризуя ее, отмечает, что «…по крайней мере в начале века (ХХ – М.Ж.) было замечено, что возле целого ряда русских городов находились значительные, в тенденции более древние поселения, и эта проблема… трактовалась, прежде всего, с точки зрения прямой преемственности центров, образующих отдельные пары, т.е. как перемещение города с одного места на другое, как «перенос города», причем возможные причины этого назывались самые разные»[197]. Т.е. скажем, рядом с развитым ремесленно-торговым поселением IX-X вв. Гнездово постепенно появился другой центр – Смоленск. При этом со временем он вырос, а Гнездово пришло в упадок. Таково же соотношение Новгородского (Рюрикова) городища и Новгорода (что особенно важно для нашей темы), Сарского городища и Ростова, Тимерева и Ярославля и т.д. Всюду старые развитые ремесленно-торговые поселения VIII-X вв. приходят в упадок, а рядом с ними в X-XI вв. возникают новые центры – хорошо известные города Киевской Руси – и очень быстро вырастают на фоне полного упадка старых центров. Вначале ученые предположили, что имел место простой «перенос» городов. Как писал, например, В.В. Мавродин «…когда городища перестали удовлетворять потребности… город был перенесен на настоящее место»[198]. Однако, в дальнейшем выяснилось, что это значительное упрощение проблемы и правильнее говорить о совершенно различных типах поселений возникающих на разных этапах жизни общества по разным причинам. И, тем не менее «…эти два типа поселений на Руси не только сосуществуют, а их история пересекается, и они взаимосвязаны»[199]. Но чем же объяснить эту «парность» и возвышение одних центров на фоне упадка других? Объяснения давались самые различные. Так Б.А. Рыбаков[200] пытался представить древнейшие центры в качестве особых лагерей для варяжских наемников, но это явно фантастическое объяснение, ведь речь идет о ремесленно-торговых поселениях с преимущественно славянским населением, хотя учитывая важную роль торговли (в том числе и внешней) в жизни протогородов некоторая полиэтничность населения им действительно была присуща.
И.В. Дубов связывал этот процесс с «новой более активной стадией феодализации»[201], а И.Я. Фроянов и А.Ю. Дворниченко увидели в нем «одно из проявлений сложного процесса перестройки общества на территориальных началах»[202].
Как представляется вплотную к решению проблемы подошли В.Я. Петрухин и Т.А. Пушкина[203], которые к тому же прямо связали процесс «переноса городов» с «реформой Ольги». Ученые верно сместили акценты в изучении вопроса, рассмотрев «парные» центры не с точки зрения их генетической преемственности, а с позиции их сосуществования, различного характера и соперничества, попытавшись рассмотреть проблему «парных» центров сквозь призму борьбы центральной великокняжеской власти с местными верхушками и их центрами в период образования Древнерусского государства. Причина «парности» состоит, по их мнению, в том, что в Х в. «силы великого князя и местного боярства, видимо, оказались уравновешенными» в результате чего возникло своеобразное «двоевластие» и «рядом с племенными центрами, где сильна была местная знать, на жизненно важных для Древнерусского государства международных путях, привлекающих разноплеменных воинов, торговцев и ремесленников, появляются новые центры, ориентированные на обслуживание внешних связей Руси, феодализирующейся дружины, на сбор дани и т.д.». Эти новые центры и есть, по мнению В.Я. Петрухина и Т.А. Пушкиной, Гнездово, Тимерево, Сарское городище и т.д., представлявшие собой не что иное, как великокняжеские дружинные погосты. «Интенсивная феодализация определила и кратковременность процветания центров, ориентированных на внешние связи и оторванных от местной округи». «Из параллельно развивающихся центров жизнеспособными оказались те, которые больше были связаны с местной экономической средой, а не внешней экспансией… распад раннефеодального Русского государства означал упадок связанных с ним центров-погостов».
Здесь особый интерес представляет мысль о создании киевской великокняжеской властью своих опорных пунктов рядом с центрами местной власти и для борьбы с ней, но согласиться с тем, как авторы распределяют центры внутри «пар» невозможно: они полагают, что «племенные центры» (Смоленск, Ярославль, Новгород и т.д.) древнее «княжеских погостов» (Гнездово, Тимерево, Рюриково городище и т.д.), которые, по мнению В.Я. Петрухина и Т.А. Пушкиной, вырастали в X в. рядом с местными племенными центрами. На самом деле как свидетельствуют материалы археологии, все было как раз наоборот – древнее как раз те центры, которые эти ученые считают «вторичными»[204]. Они возникают прежде, чем княжеская власть начинает создавать погосты. Так не правильнее ли будет рассматривать именно более поздние центры, которые в дальнейшем вырастут в хорошо известные города Киевской Руси как опорные пункты княжеской власти в борьбе с местными центрами? Время их появления и возвышения и упадок старых центров поразительно совпадает по времени с распространением власти Киева на славянские земли и ее укреплением[205].
Здесь следует отметить, что среди многочисленных концепций древнерусского градообразования всегда особое место занимала так называемая «племенная» теория[206], суть которой состоит в том, что древнерусские города вырастали из славянских племенных и межплеменных центров эпохи родового строя. С некоторыми отличиями ее придерживались такие дореволюционные ученые, как Г.Ф. Миллер, А.Л. Шлецер, Н.Г. Устрялов, Г.А. Глинка, М.А. Максимович, И.Ф. Г. Эверс, С.М. Соловьев, Б.Н. Чичерин, И.И. Срезневский, Д.Я. Самоквасов, М.Д. Затыркевич, А.Д. Градовский, Н.И. Костомаров, М.С. Грушевский, А.А. Шахматов, В.А. Пархоменко и др.[207]
Совершенно иную концепцию древнерусского градообразования предложил в свое время В.О. Ключевский[208], предположивший, что города возникали уже после падения родоплеменных связей и обязаны своим рождением они в первую очередь внешней торговле. Взгляды В.О. Ключевского широко распространились в историографии 10-20-х гг. ХХ в., потеснив «племенную» теорию[209]. В 30-е гг. с возникновением марксистской концепции истории Киевской Руси как феодального общества появился подход, альтернативный как «племенной» теории так и концепции В.О. Ключевского. Его рождение связано с именем Б.Д. Грекова, который решительно отверг мысль о существовании «племенных городов», т.к. по его мнению «Если в племени появились города, то это значит, что племени как такового уже не существует»[210]. Города появляются в классовом феодальном обществе как центры феодального властвования, оторванные от сельской округи или даже противостоящие ей. С этими выводами в том или ином виде согласилось значительное число советских историков[211].
В то же время значительное число советских ученых, считая, что «классические» древнерусские города – это не что иное, как феодальные общественные центры, связывали их генезис с предшествующими племенными и межплеменными центрами восточных славян, вернувшись, таким образом, к «племенной» теории[212].
В новейшей историографии наибольший вклад в ее развитие внесли В.В. Мавродин и его ученики, особенно И.Я. Фроянов, создавший оригинальную концепцию древнерусской истории и в частности истории древнерусских городов. По мнению И.Я. Фроянова появление городов в историко-социологическом смысле связано с поздним этапом родового строя. Собственно племенные и межплеменные центры – это и есть ранние города. «Организация общества (на позднем этапе родового строя – М.Ж.) становится настолько сложной, что дальнейшая его жизнедеятельность без координирующих центров оказывается невозможной», в «насыщенной социальными связями среде происходит кристаллизация городов, являющихся сгустками этих связей»[213].
В VIII-IX вв. возникают крупные межплеменные объединения – поляне, древляне, северяне, вятичи и т.д. Их существование обеспечивали некие организующие центры – т.е. города. Главными их функциями на раннем этапе являлись военно-политические, административные и культовые. Позднее с крушением родоплеменных связей и перестройкой общества на территориальных началах города претерпевают трансформацию и становятся центрами новых политических образований – городов-государств. Важно, что все социальные институты общества находились в единстве – там, где был князь, собиралось и вече, там располагался сакральный центр, туда стекалась дань, и накапливался, следовательно, прибавочный продукт. По И.Я. Фроянову многообразие типов ранних городов, выделяемых рядом ученых, выглядит искусственным. Не признает он и существование протогородов или иных предшественников городов, считая, что «племенные» центры – это и есть собственно города в историко-социологическом смысле[214]. Здесь важным выглядит разделение чисто исторического и историко-социологического подходов к проблеме. С сугубо исторической точки зрения, по мгнению исследователя, можно говорить о «протогородских» поселениях и иных предшественниках собственно городов, но с историко-социологической точки зрения «племенные» и «межплеменные» центры – это и есть собственно города[215].
С этими выводами, безусловно, следует согласиться с одной лишь поправкой: центры этнополитических объединений восточного славянства можно назвать городами лишь в историко-социологическом смысле. В смысле сугубо историческом их действительно следует назвать именно протогородами, так как они, в значительной своей части[216] в X-XI вв. сойдут со сцены, уступив свое место новым хорошо известным нам городам Киевской Руси.
Но известны ли археологические объекты, которые можно было бы наджено связать с центрами восточнославянских этнополитических объединений? Увы, не смотря на огромную работу археологов по систематизации и типологизации восточнославянских поселений VII-XIII вв.[217], на этот вопрос пока нет однозначного ответа. Вопрос о том, какие типы поселений для какого времени можно считать политико-административными, культовыми, или экономическими центрами славиний далеко еще не ясен, ведь большая часть политических центров городов-государств Киевской Руси не прослеживается глубже Х в. Ясно, что им предшествовали некие другие поселения. Но какие?
Начало новому подходу в изучении проблемы начальных этапов жизни древнерусского города и в частности проблеме древнейших ремесленно-торговых протогородских поселений положила известная статья В.А. Булкина и Г.С. Лебедева[218], а позднее их монография, написанная в соавторстве с И.В. Дубовым[219]. Названные ученые надежно показали существование на Руси в IX-X вв. особого типа открытых ремесленно-торговых поселений, типологически сходных с аналогичными центрами балтийского региона, в частности в землях балтийских славян и скандинавов. В последнее время установлено чрезвычайно широкое распространение поселений этого типа (справедливо именуемых некоторыми исследователями «протогородами») в различных регионах Древней Руси[220]. Поэтому Л.В. Алексеев недавно предложил даже выделить так называемый «гнездовский» период в истории древней Руси (по имени наиболее значительного подобного центра)[221].
По нашему мнению именно поселения этого типа и могли быть центрами некоторых славиний Восточной Европы на позднейшем этапе их существования (VIII-X вв.)[222]. При этом они могли вырастать как из поселений предшествующих типологических групп (например, Изборск), так и складываться на новых местах. Это не имеет принципиального значения, так как, на наш взгляд, вопрос надо ставить не о преемственности отдельных поселений, а преимущественно о преемственности разновременных типологических групп поселений.
Между тем, в новейшей историографии господствует совсем иная трактовка сущности протогородских поселений «гнездовского типа», имеющая четкие историографические предпосылки. В свое время А.Е. Пресняков, развивая «торговую теорию» древнерусского градообразования В.О. Ключевского, поставил во главу этого процесса скандинавов, которых он, будучи «норманистом», отождествлял с «варягами» древнерусских источников[223]. Позднее Гвин Джоунз говорил об «основании и поддержании» скандинавами «долговременных торговых центров»[224] в Древней Руси. В это же время в советской археологии происходит сдвиг в сторону признания значительной роли скандинавов в этнокультурных процессах, происходивших в Северной Руси на рубеже I-II тыс. н.э.[225], совпавший по времени с началом широкого археологического исследования протогородских поселений гнездовского типа, которые уже первыми учеными, выделившими их как особый тип поселений, были сопоставлены со скандинавскими виками, существовавшими в то же время (см. указанные работы В.А. Булкина, Г.С. Лебедева и И.В. Дубова). Постепенно, по мере возрождения и укрепления в исторической науке «норманизма» мысль о значительном или даже решающем участии скандинавов в становлении и развитии протогородских поселений Восточной Европы укреплялась все более, а сами они объявлялись в первую очередь центрами внешней торговли слабо связанными с окружающим восточнославянским миром. Логическим завершением этих построений стала концепция Е.Н. Носова[226], который на новом уровне вернулся к «торговой» теории древнерусского градообразования В.О. Ключевского, подчеркивая видную роль в этом процессе скандинавов. По мнению Е.Н. Носова важнейшей функцией поселений типа Новгородского городища были ремесло и торговля (в первую очередь внешняя). Они не являлись непосредственным порождением местной сельской округи.
На наш взгляд эти построения необоснованны. Во-первых, сильно преувеличена роль скандинавов в генезисе пртогородских поселений гнездовского типа[227]. Здесь возник своеобразный замкнутый круг: археологи берут в качестве исходной посылки априорные тезисы о том, что скандинавы, которых они отождествляют с «варягами» древнерусских источников сыграли видную роль в ранней истории Руси и становлении ее городов. И как следствие всеми силами стремятся найти скандинавские «следы» в археологических материалах, проявляя пристальный и целенаправленный интерес к малейшим находкам, могущим свидетельствовать о присутствии на Руси скандинавов. В итоге «самые незначительные следы пребывания скандинавов на Северо-Западе Руси» определяются ими не иначе, как «богатейшая скандинавская культура»[228]. Затем уже эти «открытия» возвращаются в науку как «независимое и объективное» доказательство исходного априорного тезиса. На деле же археологи – «норманисты» всегда избегают приводить «точного на сегодняшний день числа скандинавских находок в данном регионе и хотя бы их приблизительного соотношения с числом синхронных им по времени финских, балтийских и славянских… древностей. А ведь соотношение всего лишь нескольких десятков первых (о которых просто принято всегда говорить в первую очередь – М.Ж.) буквально с необъятным морем вторых объективно показывает, каково было действительное, а не мнимое количество скандинавов… на Руси»[229]. В свое время, когда археологическое изучение Древней Руси лишь начиналось, Д.И. Иловайский верно отметил, что «наша археологическая наука, положась на выводы историков норманистов, шла доселе тем же ложным путем при объяснении многих древностей. Если некоторые предметы, отрытые в русской почве, походят на предметы, найденные в Дании или Швеции, то для наших памятников объяснение уже готово: это норманнское влияние»[230]. Каким образом на деле современные археологи «норманизируют» протогородские поселения «гнездовского типа» наглядно свидетельствуют слова Л.В. Алексеева: «Отрицая наличие в нем (в Гнездово – М.Ж.) норманнов, Д.А. Авдусин признал, что их курганов найдено более ста, не учитывая, что мужские захоронения этнически чаще неопределимы, а именно мужчины – основной контингент торговых иностранцев, они были главными действующими лицами среди иностранцев. Таким образом, можно не сомневаться (! – М.Ж.), что варягов (скандинавов, как считает Д.А. Авдусин – М.Ж.) в Гнездове было гораздо больше (курсив мой – М.Ж.)»[231]. Но, если захоронения этнически неопределимы, то как можно «не сомневаться» в значительном числе скандинавов?! Тут в чистом виде работает логика замкнутого круга, о котором говорилось выше. На деле же, как указывал еще Ю.В. Готье, скандинавские предметы на Руси – это единичные вещи, «тонущие в массе предметов иного характера и происхождения». Они никоим образом не могут свидетельствовать о существовании скандинавских поселений. Единственное, о чем они говорят, так только о том, что скандинавские изделия попадали каким-то образом на Русь[232]. Поэтому выводы современных археологов, строящих на основании этих единичных находок концепцию колонизации норманнами отдельных районов Древней Руси[233], представляются совершенно неприемлемыми[234], тем более, что как заметил Р.С. Минасян, этническая атрибуция археологических памятников Северной Руси далеко не всегда надежно обоснована, что приводит к ситуации, при которой «отсутствие надежных этнических индикаторов позволяет манипулировать археологическими памятниками в зависимости от концепции того или другого исследователя»[235]. При этом, мы не отрицаем определенного присутствия жителей балтийского региона – скандинавов и балтийских славян[236] на Руси IX-X вв., в том числе и некоторого их присутствия на протогородских поселениях «гнездовского типа». Однако никаких оснований связывать с их деятельностью возникновение этого типа поселений, нет. По нашему мнению это – центры восточнославянских этнополитических объединений, жизнь которых на определённом её этапе могли включиться и предприимчивые выходцы из циркумбалтийского региона.
Нет также никаких оснований отрывать поселения этого типа от прилегающей округи. Они возникали, как ее порождение и значительная часть их жителей была связана с сельскохозяйственным производством[237]. В VIII-Х вв. эти поселения распространились на значительной части восточнославянсуих территорий, знаменуя собой сложение крупных этнополитических объединений (в других регионах восточнославянского мира роль центров славиний выполняли поселения других типов, но посколько «предшественником» Новгорода явилось поселение именно этого типа – «Рюриково» городище – мы их сейчас не будем рассматривать).
Первичное выделение этих пунктов в качестве политико-административных центров отдельных славиний[238] и концентрация на них органов управления последними (князь, совет старейшин – старцев градских, народное собрание и т.д.) привели к тому, что именно они становятся центрами накопления и перераспределения прибавочного продукта[239], а это в свою очередь, привело к концентрации ремесла[240] на этих поселениях и к началу активной торговли, на которую в последнее время сделали особый упор исследователи этих центров. По нашему мнению, торговая функция протогородских поселений имеет не первичный, а вторичный характер по отношению к политико-административной и редистрибутивной[241].
В Северной Руси сложился ряд подобных объединений, имевших собственные центры: Ладогу[242], Изборск, Новые Дубовики, и т.д.[243] Одним из наиболее значительных центров было Новгородское (или Рюриково, как его иногда называют[244]) городище[245]. Оно было важным политико-административным и экономическим центром в устье Волхова[246] – по всей видимости, центром значительного этнополитического объединения словен[247]. Его дальнейшее превращение в политический центр всей Северной Руси связано с тем, что, по всей видимости, именно здесь расположилась резиденция «призванных»[248] варяжских князей Рюрика и Вещего Олега[249], до ухода последнего на юг.
Но вот, в середине Х в., как мы уже знаем, рядом с Городищем складывается новый город – Новгород[250], который начинает быстро расти и развиваться, в то время как Городище постепенно начинает клониться к упадку и в начале XI в. полностью теряет свое значение, уступив его новому городу[251].
Понятно, что здесь мы имеем дело с частным случаем единого общедревнерусского явления, охарактеризованного выше: повсеместно на рубеже X-XI вв. пртогородские поселения гнездовского типа приходят в упадок уступая свое место новым центрам – хорошо известным нам городам Киевской Руси[252]. Любопытно, что Е.Н. Носов не дает ей сколько-нибудь удовлетворительного объяснения как общерусскому явлению, сосредоточив внимание на локальной проблеме соотношения Рюрикова городища и Новгорода, а между тем явление «переноса городов», по нашему убеждению, правильно может быть понято лишь в общерусском контексте. Тем более, что как показал недавно А.А. Горский, оно характерно для большинства «первичных» древнерусских городов[253]. По нашему мнению, этими новыми поселениями были центры, создававшиеся киевской властью в противовес «столицам» отдельных восточнославянских этнополитических объединений, коими и были протогорода.
IV. Начало истории Новгорода
Подытоживая сказанное можно предположить следующую картину. По мере сложения крупных восточнославянских этнополитических объединений, складываются и их политико-административные и редистрибутивные центры, которые со временем превращаются в развитые ремесленно-торговые поселения (Гнездово и Изборск – у кривичей, Рюриково Городище и Ладога – у словен и т.д. и т.п.). В Х в., по мере все более широкого и прочного распространения власти Киева на земли восточных славян, центральная власть начинает создавать себе опорные пункты для укрепления своего влияния и борьбы с местной знатью («погосты»), создававшиеся прямо у старых местных центров. Первоначально эти новые пункты выполняли исключительно политико-административную и военную роли, к которым со временем добавилась и культовая. Они же становятся и центрами взимания дани, а, следовательно, в них начинает концентрироваться прибавочный продукт. Как следствие, со временем ремесло и торговля также начинают преимущественно концентрироваться на новых центрах. Местные протогорода в этой конкуренции оказываются обреченными и постепенно во второй половине Х – первой половине XI в. они повсеместно приходят в упадок[254] и в это же время начинается расцвет новых «собственно городов»: Смоленска, Чернигова, Ростова, Ярославля, Новгорода и т.д. Зримым поражением древних местных торгово-ремесленных центров в конкуренции с новыми, выраставшими из киевских опорных пунктов, стало появление у последних на рубеже X-XI вв. значительных ремесленных посадов[255], что обусловило упадок ремесленного производства на соседних поселениях.
Таким образом, по нашему мнению, значительное число древнерусских городов выросло не непосредственно из древних местных центров, а из опорных пунктов, создававшихся центральной киевской властью для борьбы с местными верхушками и их центрами. Так начали свой путь Смоленск и Ярославль, Новгород и Ростов и т.д. Впрочем, ряд городов (например, Ладога) развился непосредственно из древних протогородов. Вероятно, опорные пункты центральной власти были размещены прямо на них (для Ладоги это представляется очень вероятным). Эти новые города завершают процесс перестройки общества начавшийся еще в период господства протогородских центров и формируют прилегающую округу – волость. Формируется единство города и местных сельских территорий. В итоге этого процесса сформировался тот общественный организм, который древнерусские источники называют волостью, а Ю.Г. Алексеев, И.Я. Фроянов и ряд других современных специалистов, на наш взгляд, совершенно справедливо определяют как город-государство[256]. По мнению Ю.Г. Алексеева «древнерусский город представлял собой, в сущности, территориальную общину с чертами дофеодальной демократии. К числу таких черт относится, прежде всего, вечевое устройство города и «тянущей» к нему земли»[257].
Вот в чем был главный итог деятельности княгини Ольги. Эта реформа оказала судьбоносное влияние на все последующее развитие славянского общества. Попадая под все большую власть Киева, старые славянские объединения распадаются и общество переживает грандиозную перестройку. Развивающиеся из погостов Ольги города структурируют собственные волости. Так со страниц летописи исчезают поляне, кривичи, словене и вместо них появляются кияне, смоляне, новгородцы и т.д.[258] Но по мере этой трансформации, происходившей на местах, по мере структурирования городовых волостей, сепаратистские настроения, подавленные на время Киевом, переходят на новый виток, что в дальнейшем приведет к распаду Киевской Руси на отдельные «города-государства»[259].
Местная знать потерпела сокрушительное поражение в борьбе с Киевом и уступила место людям, присланным из Киева, а ее центры уступили место построенным киевской властью городам. Так формировался административно-политический аппарат Древней Руси, из которого позднее вырастает древнерусское боярство.
Новгород тоже первоначально был создан Ольгой в качестве опорного пункта на севере Руси[260] и противовеса местным политическим центрам, в первую очередь – Городищу. Вся вторая половина Х и начало XI в. проходят под знаком их борьбы и соперничества в результате которого Новгород утверждается в качестве столицы всей Северной Руси, оттесняя на задний план своих соперников. Вскоре Городище превращается в резиденцию новгородских князей, а Ладога – в пригород Новгорода, куда Волховская столица назначала посадников[261]. Другие протогородские центры также либо постепенно затухают, либо превращаются в «младшие города» новгородской волости. Что же обеспечило Новгороду такое возвышение и выдвижение его на первый план?
Очевидно то, что он изначально создавался Ольгой в качестве центра Северной Руси и главной опорной базы Киева в регионе и выдвигался на смену главному местному политическому центру – Новгородскому городищу. Как уже говорилось, первые признаки зависимости Северной Руси от Киева фиксируются с середины Х в.[262] Ольга, происходившая из этого региона[263], своей поездкой и «устроительными мероприятиями» закрепила ее[264]. Собственно, в этом и состоял, по-видимому, основной смысл ее деятельности здесь. В этой связи очень любопытно известие Константина Багрянородного, впервые упоминающего о Новгороде[265]: «Немогарда, в котором сидел Сфендослав (Святослав – М.Ж.), сын Ингора (Игоря – М.Ж.), архонта (правителя – М.Ж.) Росии»[266]. Как видим, здесь уже закладывается традиция, согласно которой в Новгороде княжит старший сын и наследник киевского князя. Это говорит о том, что Новгород изначально создавался киевским правительством в качестве своего главного центра и опорного пункта на севере Руси[267].
Быстрый рост и возвышение Новгорода были обеспечены тем, что Ольга превратила его в главный пункт сбора дани со всего Севера Руси, откуда она затем транспортировалась в Киев[268]. В.Л. Янин отмечает, что в результате мероприятий Ольги «податная территория Новгородского государства… была расширена не менее чем вдвое или втрое, что и создало необходимую материальную базу структурного преобразования Новгорода», выразившегося в преобразовании «рыхлого образования» в «городскую структуру»[269] и создании Детинца[270]. Любопытно, что именно со второй полвины Х в. археологам известны в Новгороде специальные деревянные пломбы – «замки», которыми опечатывали мешки с собранной данью[271], что свидетельствует о том, что уже в это время сбор дани со всего Севера Руси оказывался постепенно в руках местной общины[272] и ее лидеров – бояр, что и предопределило стремительный подъем Новгорода во второй половине Х – начале XI в.
По мере развития и укрепления Новгорода, по мере упадка конкурирующих с ним центров, по мере структурирования новгородской волости («города-государства») он из опорного пункта киевских князей на севере Руси превращается в главный центр сепаратизма в регионе[273].
Первые признаки структурирования новгородской городской вечевой общины проявляются в 970-80-х гг.[274] В 970 г. к Святославу
придоша людье ноугородьстии, просящее князя собе: «Аще не поидете к нам, то налезем собе»[275],
иначе говоря, найдем себе князя, по всей видимости, вне рода Игоревичей[276]. Даже если этот летописный пассаж и носит на себе черты эпического повествования[277], то в целом он все равно верно передает возросшее значение Новгорода и его общины, стремящейся обрести собственного князя и, тем самым ослабить свою зависимость от Киева, а в перспективе и ликвидировать ее вовсе[278]. При этом любопытно, что старшие сыновья Святослава уклонились («отпреся») от поездки в далекий северный город, получив, соответственно, Киев и Древлянскую землю[279] и туда поехал младший сын Святослава – «робичич» – Владимир. В дальнейшем именно опираясь на новгородскую общину Владимир выиграл борьбу за власть у своего брата Ярополка и захватил Киев, а также завоевал Полоцк[280], однако, став киевским князем он «в силу обстоятельств должен был вести политику, отвечающую интересам полянской общины и, следовательно, ущемляющую подчиненные»[281] земли, в частности, разумеется, и Новгородскую. В городе был посажен в качестве правителя-посадника Добрыня – дядя («уй») Владимира[282], который некогда и посоветовал племяннику отправиться на княжение в Волховскую столицу.
Зависимость Новгорода от Киева при Владимире усилилась[283], что выразилось, сначала в распространении на город предпринятой в Киеве «языческой реформы»[284], которая, по всей видимости, рассматривалась Киевской общиной в качестве действенного средства унификации религиозной жизни Руси и, как следствие, укрепления ее политического единства под властью Киева[285], а затем и в насильственном крещении города «огнем и мечем»[286]. Введение христианства, по замыслам киевского правительства, должно было гораздо более чем любая реформа язычества унифицировать религиозную жизнь Древней Руси и тем самым ослабить сепаратистские тенденции в формирующихся городах-государствах, проявившиеся к этому времени уже сполна[287]. Однако, сдержать процесс формирования самостоятельных городов-государств и распад Киевской Руси не могло уже ничто.
Как уже говорилось выше, Владимир сажает своих сыновей по всем основным городам Руси. Так в Новгороде князем[288] оказывается сначала Вышеслав, а затем и Ярослав[289], со временами которого есть основания связывать начало истории «вечевого Новгорода как территориально-общинного образования (курсив А.В. Петрова – М.Ж.)»[290], то есть, фактически, рождение новгородской вечевой государственности[291]. Но эта тема выходит уже за рамки нашей работы, предполагая отдельное исследование.
Подытоживая сказанное, можно сделать вывод, что Новгород на рубеже X-XI вв. из опорного пункта киевской власти на берегах Волхова превратился в столицу всей Северной Руси, начавшую активную борьбу с Киевом за независимость своей формирующейся волости.
[1] Петров А.В. Новгородские усобицы: Возникновение и разрешение общественных конфликтов в вечевом городе (к изучению древнерусского народоправства). Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. СПб., 2004. С. 7.
[2] Некоторые предварительные замечания относительно градообразовательных процессов в Древней Руси IX-XI вв. нами уже были сделаны (Жих М.И. 1) О некоторых аспектах «переноса» древнерусских городов // Новый взгляд. Лаборатория социальной истории Тамбовского Государственного Университета им. Г.Р. Державина. Международный сборник работ молодых историков. Т. 1. / Ред. совет: Р.Б. Кончаков (председатель) и др. Тамбов, 2007; 2) К проблеме происхождения древнерусских городов // Прошлое Новгорода и Новгородской земли: Материалы научных конференций 2006-2007 гг. / Сост. В.Ф. Андреев; НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород. 2007; 3) Проблема переноса древнерусского города и вопрос о возникновении городов-государств Киевской Руси // Историческая наука и российское образование (актуальные проблемы): Сборник статей: Ч. 1 / Редакционная коллегия: Введенский Р.М., Данилов А.А., Лачаева М.Ю., Рогожин Н.М., Сахаров А.Н., Щагин Э.М., Маландин В.В., Артамонов Г.А. М., 2008. С. 224-237). Именно этот период и является ключевым в длительном процессе древнерусского градообразования, так как именно тогда сформировались первичные городские центры восточнославянского мира, под которыми мы предлагаем понимать те поселения, которые развились в крупнейшие города Древней Руси и центры наиболее ранних ее городов-государств.
[3] Недавно А.В. Петров, характеризуя современное состояние историографии возникновения Новгорода, отметил, что «элементы положительного содержания, по-видимому, присутствуют в различных концепциях происхождения Новгорода. Их синтез – дело будущего, когда появятся исследования, учитывающие разноплановые данные» (Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого уклада. СПб., 2003. С.33). Данная статья является попыткой проведения именно такого исследования.
[4] «Древнерусское градообразование» – очень сложный и длительный многовековой процесс, охватывающий период с VII по XIII в., в ходе которого в восточнославянском мире последовательно возникли несколько различных типов поселений, которые так или иначе отличались функционально от основной их массы и могут быть, следовательно, в историческом или в историко-социологическом смысле, названы «городами». Последний термин для ранних эпох не имеет однозначного определения. Разные типы «городов» в восточнославянском мире в рамках указанного периода появлялись в разное время на разных этапах развития общества и по разным причинам. В наши задачи сейчас не входит рассмотрение всех этих вопросов. В данной статье на примере Новгорода мы рассматриваем генезис первичных городских центров Древней Руси (см. также примечание 2).
[5] Ее новейшие обзоры см.: Куза А.В. Малые города Древней Руси. М., 1989. С. 142-154; Носов Е.Н. 1) Проблема происхождения первых городов Северной Руси // Древности Северо-Запада России: Славяно-финно-угорское взаимодействие, русские города Балтики. СПб., 1993; 2) Новгородское городище в свете проблемы становления городских центров Поволховья // Носов Е.Н., Горюнова В.М., Плохов А.В. Городище под Новгородом и поселения Северного Приильменья (Новые исследования и материалы). Труды Института истории материальной культуры. Т. XVIII. СПб., 2005.
[6] Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы) // История СССР. 1971. № 2.
[7] Эта концепция впервые обобщала весь известный к тому времени массив письменных и, в первую очередь, накопившихся археологических источников, которые вывели изучение проблемы на новый уровень. Обзор предшествующей историографии вопроса см.: Арциховский А.В. Археологическое изучение Новгорода // Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1956. № 55. С. 40-42.
[8] Позднее в ходе развития города в XII-XIII вв. к ним прибавятся еще Загородский и Плотницкий концы (Арциховский А.В. Городские концы в Древней Руси // Исторические записки. Т.16. 1945. С. 45).
[9] Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода…
[10] Там же. С. 60.
[11] Там же.
[12] Там же.
[13] Тихомиров М.Н. Древнерусские города. М., 1956. С. 64. См. также: Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 92-106.
[14] Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода… С. 60.
[15] Каргер М.К. Древний Киев. Т. 1. М.; Л., 1958. С. 115.
[16] Повесть временных лет. Подготовка текста, перевод, статьи и комментарии Д.С. Лихачева / Под реакцией В.П. Адриановой-Перетц. 3-е изд. / Подготовка издания и дополнения М.Б. Свердлова. СПб., 2007 (далее – ПВЛ). С. 9-10.
[17] Лихачев Д.С. Народное поэтическое творчество времени расцвета древнерусского раннефеодального государства (X-XI вв.) // Русское народное поэтическое творчество / Отв. ред. В.П. Адрианова-Перетц. Т. 1. М.; Л. 1953. С. 155.
[18] Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории // Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. СПб., 2001. С. 698-699; Дубов И.В. Северо-Восточная Русь (историко-археологические очерки). Л., 1982. С. 66.
[19] Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 699. Там же см. указания соответствующих археологических работ.
[20] Подавляющее большинство данных о кончанской организации в древнерусских городах относится преимущественно к Северной Руси, что по всей видимости свидетельствует о том, что в Южной Руси она по каким-то причинам не получила такого развития и в южнорусских городах концы быстро стали лишь топографическими единицами, а не социально-политическими, каковыми они долгое время оставались на севере.
[21] Янин В.Л. Таинственный XIV век // Знание – сила. 1969. № 7. С. 14.
[22] Янин В.Л. 1) Основные исторические итоги археологического изучения Новгорода // Новгородские археологические чтения. Материалы научной конференции, посвященной 60-летию археологического изучения Новгорода и 90-летию со дня рождения А.В. Арциховского. Великий Новгород, 28 сент. – 2 окт. 1992 г. / Под ред. В.Л. Янина и П.Г. Гайдукова. Великий Новгород, 1994; 2) Истоки формирования «социальной традиции» русского города (Новгород как социальная структура) // Город как социокультурное явление исторического процесса / Отв. ред. Э.В. Сайко. М., 1995; 3) Новгород как социальная структура // Феодалы в городе: Запад и Русь. М., 1996; 4) Основные итоги археологического изучения Новгорода / Славянский средневековый город. Труды VI Международного конгресса славянской археологии. М., 1997. Т. 2.
[23] Янин В.Л. Проблемы социальной организации Новгородской республики // История СССР. 1970. № 1. С. 44, 50-51.
[24] Янин В.Л. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований // Новгородский исторический сборник. Л., 1982. Вып. 1 (11). С. 94.
[25] В таком крайнем виде концепция древнерусского «феодального города» никогда ранее в советской историографии не формулировалась. Обычно исследователи лишь отмечали, что «он… был как бы коллективным замком крупнейших земельных магнатов данной округи во главе с самим князем. Боярские и княжеские дворы занимали в нем видное место» (Рыбаков Б.А. Первые века русской истории. М., 1964. С. 155), подчеркивали решающую роль феодалов, нуждавшихся в продуктах ремесла, в градообразовательных процессах (см. например: Авдусин Д.А. Происхождение древнерусских городов (по археологическим данным) // Вопросы истории. 1980. № 12) или утверждали еще что-то в таком роде, но никто до В.Л. Янина и М.Х. Алешковского не считал, что население древнерусского города могло состоять только лишь из феодалов и зависимых от них людей.
[26] Алешковский М.Х. Социальные условия формирования территории Новгорода в IX-XV вв. // Советская археология. 1974. № 3. С. 105, 110.
[27] Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939. С. 172.
[28] Там же. С. 196, 216.
[29] См. например: Пашуто В.Т. 1) О мнимой соборности Древней Руси // Критика буржуазных концепций истории России периода феодализма. М., 1962. С. 181-191; 2) Черты политического строя древней Руси // Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 24-34; Мавродин В.В. Образование древнерусского государства и формирование древнерусской народности. М., 1971. С. 103; Толочко П.П. 1) Вече и народные движения в Киеве // Исследования по истории славянских и балканских народов. М., 1972. С. 125-143; 2) Киев и Киевская земля в XII-XIII вв. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. Киев, 1975; 3) Древняя Русь: Очерки социально-политической истории. Киев, 1987. С. 224-230; Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 48-56.
[30] Ныне аналогичного мнения о социальном составе древнерусского веча придерживается Т.Л. Вилкул (Вилкул Т.Л. 1) Вiче в давнiй Русi у другiй половинi XI-XIII ст.: Автореферат дисертації на здобуття наукового ступеня кандидата історичних наук. Киiв, 2001; 2) Дружина-вече // Государство и общество. История, экономика, политика, право. 2002. № 1; 3) Летописные «бояре» и «чернь» на вече // Средневековая Русь / Отв. ред. А.А. Горский. 2004. Вып. 5; 4) Конструирование нарратива в параллельных летописных сообщениях о вече // Древнейшие государства Восточной Европы: материалы и исследования. 2004 / Отв. ред. Т.В. Гимон, Е.А. Мельникова. М., 2006; 5) Люди и князь в древнерусских летописях середины XI-XIII вв. М., 2009).
[31] Несин М.А. Аристократический город, или к вопросу о местопребывании низших свободных сословий новгородского общества // Изменяющаяся Россия в контексте глобализации: Материалы студенческо-аспирантского конгресса. 19-23 марта 2007 г. Санкт-Петербург / Отв. ред. А.В. Петров; Сост. А.В. Воронович, Д.А. Завьялов, А.Ю. Круглов, Д.Е. Фадеев. СПб., 2007. С. 8-9.
[32] Там же. С. 10-11.
[33] Алексеев Ю.Г. 1) «Черные люди» Новгорода и Пскова (к вопросу о социальной эволюции древнерусской городской общины) // Исторические записки. 1979. Т. 103; 2) Псковская Судная грамота и ее время: Развитие феодальных отношений на Руси XIV – XV вв. Л., 1980. С. 25.
[34] Алексеев Ю.Г. «Черные люди»… С. 272.
[35] Там же. С. 258-259.
[36] Там же. С. 270-272.
[37] Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988. С. 185-186; Дворниченко А.Ю. Городская община средневековой Руси (к постановке проблемы) // Историческая этнография. Л., 1985. С. 117-124.
[38] По мнению М.А. Несина, которое на наш взгляд заслуживает серьезного внимания, речь тут должна идти не о зависимых людях, а о рядовых свободных новгородцах, арендовавших землю на территории, принадлежавшей боярам (см. Несин М.А. Аристократический город… С. 10-11).
[39] Колчин Б.А., Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет // Новгородский сборник: 50 лет раскопок Новгорода. М., 1982. С. 72.
[40] Петров А.В. От язычества к Святой Руси... С. 41.
[41] Андреев В.Ф. О социальном составе новгородского веча // Генезис и развитие феодализма в России: Проблемы истории города. Межвуз. сб. / Под ред. И.Я. Фроянова. Л., 1988. С. 77-78.
[42] Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов / Под ред. А.Н. Насонова. М.; Л., 1950 (репринт – Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. III. М., 2000 (далее – НПЛ). С. 52, 250.
[43] Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 42-43.
[44] Майоров А.В. 1) О составе участников древнерусского веча (по материалам Новгорода и других регионов Древней Руси) // Петербургские Чтения – 96. Материалы Энциклопедической библиотеки «Санкт-Петербург – 2003» / Ред. совет: Т.А. Славина (пред.) и др. СПб., 1996; 2) Галицко-Волынская Русь: Очерки социально-политических отношений в домонгольский период. Князь, бояре и городская община. СПб., 2001. С. 16.
[45] Янин В.Л. Проблемы социальной организации… С. 50.
[46] Андреев В.Ф. Княжеский двор в древнем Новгороде // Новгородский исторический сборник. Л., 1984. Вып. 2 (12).
[47] Андреев В.Ф. О социальном составе… С. 73-74.
[48] Лукин П.В. О социальном составе новгородского веча XII-XIII вв. по летописным данным // Древнейшие государства Восточной Европы. 2004.
[49] В проанализированных П.В. Лукиным летописных известиях содержатся и сведения о жилищах рядовых новгородцев, что также убедительно подтверждает выводы В.Ф. Андреева о социальной структуре города.
[50] Беляев И.Д. Рассказы из русской истории. Кн. 2: История Новгорода Великого от древнейших времен до падения. М., 1864. С. 5-6.
[51] Петров А.В. 1) От язычества к Святой Руси…; 2) Новгородские усобицы…; 3) К обсуждению проблем истории вечевого Новгорода // Rossica antiqua: Исследования и материалы. 2006 / Отв. ред. А.Ю. Дворниченко, А.В. Майоров. СПб., 2006.
[52] Платонов С.Ф. Вече в Великом Новгороде. Конспект лекции, прочитанной 23 апреля 1915 г. в г. Новгороде. Новгород, 1916. С. 1-9.
[53] Петров А.В. Социально-политическая борьба в Новгороде в середине и второй половине XII в. // Генезис и развитие феодализма в России Л., 1988. С. 40.
[54] Петров А.В. К обсуждению… С. 268-269.
[55] Вообще, по всей видимости, именно растянувшееся на столетия превращение власти в собственность и составляло «генеральную линию» процесса феодализации Руси: Петров А.В. К обсуждению… С. 267-268.
[56] См. о них: Арциховский А.В. Городские концы…; Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961. С. 32-33, 105-199; Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XIII вв. // Тихомиров М.Н. Древняя Русь. М., 1975. С. 205, 214-215; Янин В.Л. 1) Новгородские посадники. М., 1962. С. 9-11; 2) Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований // Новгородский исторический сборник. Вып. 1 (11). Л., 1982. С. 93; 3) Берестяная почта столетий. М., 1979. С. 97-103; Петров А.В. 1) От язычества к Святой Руси…; 2) Новгородские усобицы…
[57] Петров А.В. 1) О борьбе «старейших» с «меньшим» и выступлениях «крамольников» в Новгороде // Вестник Ленинградского государственного университета. Серия 2. 1991. Вып. 1; 2) От язычества к Святой Руси… С. 210-224 и сл.
[58] О генезисе феодальных отношений в новгородской земле см.: Данилова Л.В. Очерки по истории землевладения и хозяйства в Новгородской земле XIV-XV вв. М., 1955; Алексеев Ю.Г. 1) «Черные люди»… С. 242-274; 2) Псковская Судная грамота…; 3) Под знаменами Москвы: борьба за единство Руси. М., 1992. С. 97-100 и др.; Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина (Историко-генеалогическое исследование). М., 1981; Андреев В.Ф. О генезисе феодальных отношений в Новгородской земле // Вестник Новгородского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки. 1995. № 2; Петров А.В. 1) От язычества к Святой Руси…; 2) К обсуждению… С. 266-269.
[59] Петров А.В. К обсуждению… С. 268.
[60] Об аналогах новгородскому кончанскому делению в разных городах в различных регионах мира, также делившихся на самоуправляющиеся общины, аналогичные новгородским малым общинам см.: Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 48-62. Там же ссылки на соответствующую литературу. По-сути, тут есть основания говорить об универсальности подобного рода общинной организации городов, с теми или иными особенностями наблюдаемой повсеместно.
[61] Фадеев Л.А. Происхождение и роль системы городских концов в развитии древнейших русских городов // Русский город. Историко-методологический сборник / Под ред. В.Л. Янина. М., 1976. С. 23.
[62] Петров А.В. От язычества к Святой Руси... С. 44.
[63] Мавродин В.В., Фроянов И.Я. Об общественном строе восточных славян VIII-IX вв. в свете археологических данных // Проблемы археологии. Вып. II. Сб. статей в память профессора М.И. Артамонова / Отв. ред. А.Д. Столяр. Л., 1978.
[64] Рыбаков Б.А. Древняя Русь. Сказания, былины, летописи. М., 1963. С. 57, 61; Фроянов И.Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 510-512, 702-703; 2) К истории зарождения русского государства // Начала русской истории. С. 739-741; 3) Рабство и данничество у восточных славян (VI-X вв.) СПб., 1996. С. 156-259; Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства… С. 39-40; Дворниченко А.Ю. 1) К проблеме восточнославянского политогенеза // Ранние формы политической организации: от первобытности к государственности / Отв. ред. В.А. Попов. М., 1995; 2) О восточнославянском политогенезе VI-X вв. // Rossica antiqua. 2006. С. 190, 194-195; Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 91-92, 111; Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь… С. 13-14.
[65] Горский А.А. 1) Славянское расселение и эволюция общественного строя славян // Буданова В.П., Горский А.А., Ермолова И.Е. Великое переселение народов: Этнополитические и социальные аспекты. М., 1999. С. 160-177; 2) О «племенной знати» и «племенах» у славян // Florilegium: К 60-летию Б.Н. Флори: Сборник статей / Сост. А.А. Турилов. М., 2000; 3) Русь: от славянского Расселения до Московского царства. М., 2004. С. 9-19.
[66] Кузьмин А.Г. 1) Ученые мнения и легенды о славянской прародине // Славяне и Русь: Проблемы и идеи: Концепции, рожденные трехвековой полемикой в хрестоматийном изложении / Сост. А.Г. Кузьмин. М., 2001. С. 12-13; 2) Начало Руси: Тайны рождения русского народа. М., 2003. С. 294-295.
[67] Петров А.В. 1) Социально-политическая борьба… С. 35-36; 2) От язычества к Святой Руси… С. 44, 152-156; 3) Новгородские усобицы… С. 31; 4) К обсуждению… С. 265.
[68] Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 271-291.
[69] Петров А.В. К обсуждению… С. 263 и сл.
[70] Золотарев А.М. Родовой строй и первобытная мифология. М., 1964. См. также: Иванов В.В. Дуальная организация первобытных народов и проблема дуалистических космогоний: Рец. на кн. А.М. Золотарева «Родовой строй и первобытная мифология» // Советская археология. 1968. № 4; Першиц А.И. Проблемы истории первобытного общества в советской этнографии. М., 1956. С. 7; Крюков М.В. Система родства китайцев: эволюция и закономерности. М., 1972; История первобытного общества: Общие вопросы. Проблемы антропогенеза / Отв. ред. Ю.В. Бромлей. М., 1983. С. 172.
[71] Золотарев А.М. Родовой строй и первобытная мифология. С. 283.
[72] Петрухин В.Я. Три «центра» Руси: Фольклорные истоки и историческая традиция // Художественный язык средневековья. М., 1982. С. 150.
[73] Относительно формирования в Новгороде новых концов очень интересны соображения А.В. Журавеля: «весь комплекс «черных», т.е. по сути смердьих волостей первоначально управлялся не вечем вообще, а отдельными общинами, входящими в большую общину Великого Новгорода, т.е. сотнями, а затем концами. Непосредственно управляли этими землями действительно бояре, но не как представители боярской корпорации, а как полномочные представители новгородских сотен и концов. Именно на этом основании с течением столетий и могло сложиться боярское землевладение: если одни и те же боярские роды из поколения в поколение управляли одними и теми же волостями, то в глазах местного населения они действительно оказывались законными владельцами этих земель и – что самое главное – их право управлять этими волостями и в самом Новгороде должно было признаваться естественным и законным. Свою, хоть и существенно меньшую долю общинного пирога должны были получить и рядовые жители Новгорода, и скорее всего их потомки составили в XIV-XV вв. слой так называемых «житьих людей». Такое распределение земель, видимо, произошло очень давно, так что более поздние по времени поселенцы Новгорода, входя в состав сотен и концов, уже не получали свою долю контролируемых их малой общиной земель, что порождало социальное расслоение в новгородском обществе, впервые зафиксированное в летописи при описании татарской переписи населения в 1258 г. («И реша Татарове: даите нам число... и чернь не хотеша дати числа, но реша: умремъ честно за святую Софью и за домы ангельскыя. И тогда издвоишася люди: кто добрыхъ, тот по святои Софьи и по правои вере; и створиша супоръ, вятшии велятся яти меншимъ по числу... И злыхъ светомь яшася по число: творяху бо бояре собе легко, а меншимъ зло» (Новгородская I летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С.82, 310). Эти новопоселенцы (черные люди), аналог древнеримского плебса, неизбежно должны были появляться в Новгороде (и в любом другом русском городе того времени), так как иначе из-за частых кровопролитных войн, голодовок, эпидемий и пожаров население Новгорода существенно сократилось бы, а этого, как мы знаем, не происходило. На протяжении XII-XIII вв. в Новгороде шло преобразование, говоря современным языком, административно-территориальной системы: сначала из Софийской стороны выделились Неревский и Людин концы, а затем в XIII в. появился и конец Загородский, в то время как Торговая сторона разделилась на Славенский и Плотницкий концы (Арциховский А.В. Городские концы в Древней Руси // Исторические записки. Т.16. 1945. С. 45). Все изменения должны были вызвать и перераспределение волостей, управляемых новгородскими малыми общинами, что вряд ли могло осуществиться безболезненно. Именно под таким углом зрения следует рассматривать внутриполитическую борьбу в Новгороде XII-XV вв. (в скобках даны ссылки А.В. Журавеля – М.Ж.)» (Журавель А.В. О школе И.Я. Фроянова: размышления о будущем: http://www.hrono.ru/statii/2003/shkola.html).
[74] В этой связи очень важно заключение А.В. Петрова, согласно которому «строй древнерусских вечевых собраний свою первоначальную санкцию получил в рамках дохристианского сознания и нес на себе его отпечаток» (Петров А.В. К обсуждению… С. 260). Впоследствии Христианство пыталось изменить новгородское социально-политическое устройство в своем духе. Именно борьба языческого и христианского начал, в значительной степени, определяла впоследствии развитие новгородского вечевого уклада: «История княжеской власти, посадничества, веча, внутриполитических реформ, межобщинных, межсословных и межличностных отношений горожан, роли Церкви, новгородских пожаров буквально насыщена реминисценциями архаических обычаев и представлений, а также явным или скрытым противодействием им» (Швецов В. О книге А.В. Петрова // Петров А.В. От язычества к Святой Руси… С. 5). О развитии общественно-политического устройства Новгорода в связи с его христианизацией см.: Петров А.В. 1) От язычества к Святой Руси…; 2) Новгородские усобицы…; 3) К обсуждению… Для нашей темы важно то, что первоначальное социально-политическое устройство Новгорода сформировалось еще в языческие времена на основе языческих традиций, в т.ч. и традиций дуальной и тернарной организаций.
[75] Куза А.В. Малые города Древней Руси. С. 150.
[76] Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 698-699.
[77] Вопрос о том, насколько эта «новгородская модель» синойкизма применима к изучению аналогичных процессов в других древнерусских городах мы оставляем пока открытым, хотя некоторые основания решить его положительно, по крайней мере, относительно первичных городских центров (об этом понятии см. в примеч. 2) Древней Руси, у нас есть, что станет ясно из дальнейшего изложения.
[78] Янин В.Л. Княгиня Ольга и проблема становления Новгорода // Янин В.Л. Средневековый Новгород: Очерки археологии и истории. М., 2004. С. 129. См. также: Янин В.Л. О начале Новгорода // У истоков русской государственности: Историко-археологический сборник: материалы международной научной конференции 4-7 октября 2005 г. Великий Новгород / Отв. ред. Е.Н. Носов, А.Е. Мусин. СПб., 2007. С. 210-211.
[79] Некоторые предварительные замечания о них нами уже были сделаны: Жих М.И. К проблеме происхождения…
[80] При этом важно отметить, что покорения Киевом восточнославянских «племен» «не являлись делом рук исключительно князей и дружины. Для покорения соседних племенных княжений и удержания их в даннической зависимости сил одной дружины явно не хватало. Только народное войско… в состоянии было сделать это» (Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 501-502). Таким образом, покорение восточнославянских этнополитических объединений – это дело вовсе не только киевских князей с их дружинами, а и рядовых полян, объединенных в ополчение. Соответственно и собранная с покоренных «племен» дань шла не только князю и его дружинникам, но и всей киевской полянской общине. Ср. слова Константина Багрянородного о том, что в полюдье «архонты выходят со всеми росами из Киава (Киева – М.Ж.) (курсив мой – М.Ж.)» (Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. С. 51).
[81] С определенными различиями в конкретной интерпретации см.: Мавродин В.В. 1) Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 221-247; 2) Образование древнерусского государства и формирование…; Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 450-458; Рыбаков Б.А. 1) Первые века русской истории. С. 25-42; 2) Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М., 1982. С. 284-369; Фроянов И.Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 498-505; 2) К истории зарождения Русского государства; Петрухин В.Я. Древняя Русь: народ, князья, религия // Из истории русской культуры. Т. I (Древняя Русь). М., 2000. С. 102-151; Свердлов М.Б. Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси VI – первой трети XIII в. СПб., 2003. С. 83-181; Горский А.А. Русь… С. 54-75.
[82] Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 51.
[83] Рыбаков Б.А. Киевская Русь… С. 316-342. См. также: Новосельцев А.П. Арабские источники об общественном строе восточных славян IX – первой половины Х в. (полюдье) // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998 г. Памяти члена-корреспондента РАН А.П. Новосельцева / Отв. ред. Т.М. Калинина. М., 2000; Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 330. Примеч. 66 (Е.А. Мельникова, В.Я. Петрухин); Кобищанов Ю.М. Полюдье: Явление отечественной и всемирной истории цивилизаций. М., 1995. С. 247.
[84] На наш взгляд И.Я. Фроянов, жестко разграничивающий дань и полюдье (Фроянов И.Я. Рабство и данничество… С. 448-484; 2) Киевская Русь: Главные черты… С. 237-239), не вполне точно изображает сложную картину становления и функционирования «налоговой системы» Древней Руси. Не касаясь вопроса о происхождении полюдья и его сущности на разных этапах истории восточных славян и Киевской Руси, отмечу, что наиболее точно полюдье первой половины Х в. охарактеризовал Л.В. Черепнин как «систему сбора дани (выделено Л.В. Черепниным – М.Ж.)» (Черепнин Л.В. Отзыв о монографии И.Я. Фроянова: «Киевкая Русь. Главные черты социально-экономического строя». Л., 1973 // Фроянов И.Я. Киевская Русь: Главные черты социально-экономического строя. СПб., 1999. С. 322). Это наиболее точно соответствует описанию полюдья Константином Багрянородным.
[85] При этом любопытно, что Новгородская земля не была охвачена полюдьем. Вообще, у нас нет никаких данных, которые позволяли бы говорить о зависимости ее от Киева до середины Х в. и «реформы Ольги» (Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX – начала XIII столетия. СПб., 1992. С. 107-129). До этого времени можно, по всей видимости, говорить лишь о союзнических отношениях, но не более. А.С. Королев верно отмечает, что «до середины Х в. между Новгородом и Киевом не было стабильного контакта» (Королев А.С. Загадки первых русских князей. М., 2002. С. 120-121).
[86] Шинаков Е.А. Образование древнерусского государства: Сравнительно-исторический аспект. Брянск, 2002. См. также: Майоров А.В. [Рец. на кн.:] Шинаков Е.А. Образование древнерусского государства: Сравнительно-исторический аспект. Брянск, 2002 // Rossica antiqua. 2006. С. 393.
[87] О даннических отношениях в восточнославянском мире и об их развитии см.: Юшков С.В. Эволюция дани в феодальную ренту в Киевском государстве в X-XI вв. // Историк-марксист. 1936. № 5; Фроянов И.Я. 1) Данники на Руси X-XII вв. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1965 г. / Под ред. В.К. Яцунского. М., 1970; 2) Рабство и данничество… С. 260-484; 3) Киевская Русь: Главные черты… С. 233-251; Пузанов В.В. Княжеское и государственное хозяйство на Руси X-XII вв. в отечественной историографии XVIII – начала XX в. Ижевск, 1995; Каштанов С.М. Возникновение дани в Древней Руси // От Древней Руси к России нового времени: Сборник статей: К 70-летию А.Л. Хорошкевич Сост. А.В. Юрасов; отв. ред. В.Л. Янин. М., 2003. Там же см. историографию вопроса.
[88] См.: Васильев Л.С. Протогосударство-чифдом как политическая структура // Народы Азии и Африки. 1981. № 6; Фроянов И.Я. Рабство и данничество… С. 260-274 и сл.
[89] Весьма сходным образом рассматривает интеграционные процессы в восточнославянском мире в IX-X вв. и В.В. Пузанов: 1) Этапы становления и развития древнерусской государственности // Государство и общество: проблемы федерализма и самоуправления: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Ижевск. 14-15 января 1999 г. / Отв. ред. Ю.А. Малышев, В.В. Пузанов. Ижевск, 1999. С. 8-14; 2) Главные черты политического строя Киевской Руси X-XI вв. // Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-летию профессора И.Я. Фроянова / Отв. ред. В.В. Пузанов. СПб., Ижевск, 2001. С. 20-21; 3) Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты. Ижевск, 2007. С. 202-204. К его схеме мы еще вернемся.
[90] См. об этом: Дворниченко А.Ю. О восточнославянском политогенезе… С. 184-195.
[91] Там же. С. 194-195.
[92] Об убийстве древлянами Игоря и о последовавшем за этим покорением Древлянской земли, а также о смысловых нагрузках летописного рассказа об этих событиях см.: ПВЛ. С. 26-29, 434-439 (Примеч. к стр. 27-28), 608 (Примеч. к стр. 436-439); Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. С. 246-250; Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 132-138; Рыбаков Б.А. 1) Киевская Русь. С. 325-328, 360-363; 2) Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 365-378; Демин А.С. Художественные миры древнерусской литературы. М., 1993. С. 47-49; Фроянов И.Я. 1) О событиях 945-946 гг. в Древлянской земле и Киеве (в свете этнографических данных) // Историческая этнография. СПб., 1993; 2) Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. С. 49-77; 3) Рабство и данничество… С. 381-393; Королев А.С. Загадки… С. 74-91, 118-141; Петрухин В.Я. Древняя Русь… С. 153-157; Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 86-91, 180-183.
[93] О правомерности применения этого наименования к восточнославянским этнополитическим объединениям типа древлян, вятичей, радимичей и т.д. см.: Горский А.А. Русь… С. 9-19.
[94] О самой Ольге, ее происхождении и о том, почему именно она оказалась во главе киевской общины после гибели Игоря см. интересное, хотя и часто спорное исследование А.С. Королева: Королев А.С. Загадки… С. 118-141, 142-147.
[95] Н.М. Карамзин в свое время справедливо назвал проведенную Ольгой «реформу» делом «великой законодательной мудрости» и важным этапом в развитии «внутреннего порядка Государства» (Карамзин Н.М. История Государства Российского: В 12-ти т. М., 1989. Т. I. С. 270).
[96] М.Б. Свердлов, на наш взгляд, верно выделил в этом рассказе четыре блока информации (Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 183-184). Мы принимаем это разделение и используем его в дальнейшем анализе.
[97] ПВЛ. С. 29. В НПЛ имеется аналогичный рассказ. Никаких существенных отличий он не содержит. Поэтому рассматривать его отдельно не имеет смысла. Отдельные имеющиеся там (а также в Ипатьевской летописи) разночтения (параллельный текст трех летописей см.: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 183-184) не имеют для нашей темы особого значения.
[98] Подробный историографический обзор см.: Фроянов И.Я. Рабство и данничество… С. 394-406, 412-421. Наличие это обзора делает излишним подробный пересказ в этой статье историографии проблемы, поэтому, мы останавливаемся лишь на нескольких узловых для нашей темы моментах.
[99] Шахматов А.А. Разыскания о древних русских летописных сводах // Шахматов А.А. Разыскания о русских летописях. М., 2001. С. 84-86, 128-129.
[100] Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 301-302. Б.Д. Греков, однако, не сделал из этого столь радикальных выводов как А.А. Шахматов.
[101] Шахматов А.А. Разыскания… С. 128-129.
[102] Котляр Н.Ф. Древняя Русь и Киев в летописных преданиях и легендах. Киев, 1986. С. 100.
[103] Там же.
[104] Там же.
[105] Королев А.С. Загадки… С. 120.
[106] Впоследствии киевское правительство часто практиковало подобные переселения, преследовавшие его «государственные» цели: Шинаков Е.А. Переселенческая политика киевских князей в контексте государствогенеза // Исследования по русской истории и культуре. Сборник статей к 70-летию профессора И.Я. Фроянова / Отв. ред. Ю.Г. Алексеев, А.Я. Дегтярев, В.В. Пузанов. М., 2006.
[107] Вспомним длительную историю борьбы Киева с древлянами: ПВЛ. С. 11, 14, 21, 35. См. также: НПЛ. С. 106.
[108] См.: Королев А.С. Загадки… С. 120-121 и сл.
[109] Там же. С. 118-120. См. также: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 182-183.
[110] Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 45.
[111] О погостах в Новгородской земле см.: Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства // Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. Монголы и Русь. СПб., 2002. С. 85-105.
[112] Ср.: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 184 и сл.
[113] Из другого места в летописи мы знаем, что кроме Ольжичей у Ольги были и другие владения. Так, например, есть известие о принадлежности ей Вышгорода (ПВЛ. С. 29). Есть информация и о владении Ольгой селом Будутиным: Летописный сборник, именуемый Патриаршей, или Никоновской летописью // ПСРЛ. Т. IX. СПб., 1862. С. 35. См. также Зимин А.А. Холопы на Руси (с древнейших времен до конца XV в.). М., 1973. С. 54. Сомневаться в достоверности этих известий, равно как и отрицать связь Ольги с Ольжичами нет оснований (Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 194-195).
[114] Рыбаков Б.А. Киевская Русь… С. 367.
[115] Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская правда // Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. и др. Древнерусское государство… С. 150.
[116] Рапов О.М. Княжеские владения на Руси в Х – первой половине XIII в. М., 1977. С. 27.
[117] См. Бахрушин С.В. Некоторые вопросы истории Киевской Руси // Историк-марксист. 1937. № 3. С. 169.
[118] Фроянов И.Я. Киевская Русь: Главные черты… С. 136-138.
[119] Фроянов И.Я. Рабство и данничество… С. 406-412.
[120] Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 190-191 и сл.
[121] Там же. С. 195.
[122] Ср.: Рыбаков Б.А. Киевская Русь… 363-365 и сл.
[123] ПВЛ. С. 26-27. О том, что дань и ранее была тарифицирована, свидетельствуют слова древлян Игорю: «Почто идеши опять? Поимал еси всю дань (курсив мой – М.Ж.)» (Там же. С. 27). Именно нарушение Игорем установленных норм сбора дани и послужило причиной конфликта с древлянами.
[124] Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. С. 250; Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории... С. 53; Зимин А.А. Феодальная государственность и Русская Правда // Исторические записки. 1965. Т. 76. С. 240-241; Фроянов И.Я. Рабство и данничество… С. 412.
[125] Юшков С.В. Очерки по истории феодализма… С. 88.
[126] Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 190-191. Там же см. указания соответствующей лингвистической литературы.
[127] Романов Б.А. Люди и нравы Древней Руси: историко-бытовые очерки. М., 1947. С. 165; Свердлов М.Б. 1) Генезис и структура… С. 63-64; 2) Дополнения // ПВЛ. С. 608 (Примеч. 1 к стр. 440).
[128] Рыбаков Б.А. Киевская Русь… С. 364-365. См. также: Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 191.
[129] Подробную историографию см.: Фроянов И.Я. Рабство и данничество… С. 412-421. См. также: Свердлов М.Б. 1) Генезис и структура… С. 62-64; 2) Дополнения // ПВЛ. С. 608 (Примеч. 1 к стр. 440).
[130] Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1971. С. 346.
[131] Ср.: Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. М., 1959. Т. II. С. 85; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1971. Т. III. С. 295.
[132] См. например: Лешков В. Русский народ и государство. М., 1858. С. 225; Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб., 1903. Изд 3-е. С. 246; Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб., 2005. С. 136; Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993. С. 310.
[133] Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 301.
[134] В.О. Ключевский ранее также считал, что слово «погост» происходит от «гостить» – ‘торговать’ и понимал под погостами поселения, предназначенные для торговли: Ключевский В.О. 1) Курс русской истории. Часть I // Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. I. М., 1987. С. 141; 2) Боярская дума Древней Руси // Ключевский В.О. О Государственности в России. М., 2003. С. 20. См. также: Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. М., 2005. С. 102. Последний отмечал также сакральное значение погостов, как «мест сходбищ для общественного богослужения», что и предопределило развитие в них торговли (Там же).
[135] Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. С. 251.
[136] Зимин А.А. Феодальная государственность... С. 241.
[137] Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории... С. 87-88.
[138] Там же. С. 53.
[139] Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949. С. 114.
[140] Платонова Н.И. Погосты и формирование системы расселения на северо-западе Новгородской земли (по археологическим данным). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Л., 1988. С. 16.
[141] Юшков С.В. Эволюция дани… С. 137.
[142] Рыбаков Б.А. Киевская Русь… С. 364-365.
[143] Там же. С. 365-367.
[144] О том, что реально представляло собой древнерусское общество того времени частью уже говорилось выше. Безусловно, в Киевской Руси XI-XIII вв. начались уже процессы феодализации, но они протекали очень медленно и для домонгольского периода мы не можем говорить о преобладании на Руси феодальных отношений. Основной ячейкой древнерусского общества была община и политическая организация общества строилась на общинных началах. На протяжении всего домонгольского периода община сохраняла еще свое единство, не смотря на имущественную и социальную дифференциацию ее членов. О древнерусском общественно-экономическом и политическом строе см: Фроянов И.Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории; 2) Киевская Русь: Главные черты…; 3) Древняя Русь. Опыт исследования…; Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства…; Данилова Л.В. Сельская община средневековой Руси. М., 1994 и др. Основные процессы феодализации на Руси приходятся уже на послемонгольский период, о чем, на примере Новгорода, выше уже говорилось. Говорить о существовании на Руси развитого феодализма можно только применительно к периоду с конца XVI в. – времени ликвидации в центре страны черной волости – свободного общинного крестьянского землевладения (Алексеев Ю.Г. Аграрная и социальная история Северо-Восточной Руси XV-XVI вв.: Переяславский уезд. М.; Л., 1966. С. 3), в то время как в советской историографии традиционно и ошибочно его наступление принято было датировать уже XI-XII вв. (см. например: Черепнин Л.В. Русь. Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX-XV вв. // Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Пути развития феодализма. М., 1972. С. 165-166; Абрамович Г.В. К вопросу о критериях раннего феодализма на Руси и стадиальности его перехода в развитой феодализм // История СССР. 1981. № 2. С. 77).
[145] Который, однако, также имеет предпосылки в дореволюционной историографии. Ср. мнение А.К. Неволина о погостах как об «отдельных географических и правительственных округах» (Неволин К.А. О пятинах и погостах новгородских в XVI в. // Записки Русского географического общества. Кн. VIII. 1853. С. 69-90). Но любопытно, что К.А. Неволин понимал под погостами и центры таких округов, которые имели сакральную функцию центров общественного богослужения (Там же).
[146] Юшков С.В. Очерки по истории феодализма… С. 87.
[147] Романов Б.А. Изыскания о русском сельском поселении эпохи феодализма // Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве XII-XVII вв. / Отв. ред. И.И. Смирнов. М.; Л., 1960. С. 341-375.
[148] Тимощук Б.А. 1) Восточнославянская община VI-X вв. М., 1990. С. 106; 2) Восточные славяне: от общины к городам. М., 1995. С. 186-187.
[149] Ср.: Тимощук Б.А. Восточные славяне… С. 186-187.
[150] Воронин Н.Н. К истории сельского поселения феодальной Руси. Погост, свобода, село, деревня. Л., 1935. С. 24-27.
[151] Романов Б.А. Изыскания о русском сельском поселении… С. 342.
[152] Там же. С. 415.
[153] Там же.
[154] Черепнин Л.В. Русь. Спорные вопросы… С. 150-153.
[155] «Промежуточную позицию» Л.В. Черепнина «в споре Б.А. Романова с Н.Н. Ворониным» подметил и И.Я. Фроянов (см.: Фроянов И.Я. Рабство и данничество… С. 216).
[156] Первоначально ученый придерживался взгляда Б.А. Романова (см.: Фроянов И.Я. Смерды в Киевской Руси // Вестник Ленинградского государственного университета. 1966. № 2. Вып. 1. Серия истории, языка и литературы. С. 72), однако, по мере изучения проблемы отошел от него и предложил собственный оригинальный взгляд на «погосты Ольги».
[157] Фроянов И.Я. Рабство и данничество… С. 412.
[158] Там же.
[159] Там же. С. 421. Ср.: Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. Л., 1986. С. 66.
[160] Там же. С. 422-424.
[161] Там же. С. 426-427. См. также: Фроянов И.Я. Киевская Русь: Главные черты… С. 235-236.
[162] Хотя, нельзя исключать, что изначальное значение понятия погост могло быть именно таковым. Однако, в таком случае, его следует существенно сдвинуть вниз – в праславянскую эпоху, так как слово гость, от которого вероятно происходит погост, является общеславянским (Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь… С. 112).
[163] Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 191-192.
[164] Там же. С. 192. Там же см. указания соответствующих источников и литературы.
[165] А отнюдь не финно-угры, как думает, опираясь на «заведомо устаревшие мнения» (Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 191) И.Я. Фроянов (см.: Фроянов И.Я. 1) Рабство и данничество… С. 424. Примеч. 578; 2) Киевская Русь: Главные черты… С. 236. Примеч. 1, 2).
[166] Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Археологические памятники Древней Руси IX-XI вв. Л., 1978. С. 64-81; Финно-угры и балты в эпоху средневековья. М., 1987. С. 34-42, 52-64.
[167] О ней см. в работах указанных в примечании 166. См. также: Седов В.В. У истоков восточнославянской государственности. М., 1999. С. 82-100; Макаров Н.А., Захаров С.Д., Бужилова А.П. Средневековое расселение на Белом озере. М., 2001. С. 188-198.
[168] Археологические материалы фиксируют совместное проживание славян и финно-угров в ряде населенных пунктов, в частности, в самом Новгороде (см.: Носов Е.Н. Финно-угры и Новгород // Финны в Европе VI-XV вв. М., 1990. Вып. 2. С. 47-57). Славяне и финно-угры севера Восточной Европы неоднократно действуют совместно (составляя, по всей видимости, единое политическое объединение), что мы хорошо знаем из летописи: ПВЛ. С. 12, 13, 14, 16. Некоторые представители русского «всякого княжья» договора 944 г. носят финские имена, что свидетельствует о наличии финнов в составе политической элиты Древней Руси. Так, например, Ольгу представлял некий Искусеви, бывший, судя по имени, финном (Зутис Я. Русско-эстонские отношения в IX-XIV вв. // Историк-марксист. 1940. № 3. С. 40). Это все свидетельствует о наличии непосредственных активных контактах между славянами и финнами (См. также: Седов В.В. У истоков… С. 111-137).
[169] Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 188. См. также: Свердлов М.Б. Генезис и структура… С. 63-64.
[170] Соловьев С.М. Сочинения. В 18-ти кн. М., 1988. Кн. I. С. 149.
[171] Юшков С.В. Эволюция дани… С. 135 См. также: Юшков С.В. 1) Очерки по истории феодализма… С. 87-88 и сл.; 2) Общественно-политический строй… С. 113-114.
[172] Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения в Древней Руси… С. 149.
[173] Зимин А.А. Феодальная государственность… С. 240-242.
[174] Петрухин В.Я. 1) Начало этнокультурной истории Руси. Смоленск; М., 1995. С. 151; 2) Древняя Русь... С. 157.
[175] Там же.
[176] Свердлов М.Б. Генезис и структура… С. 63-64.
[177] Свердлов М.Б. Домонгольская Русь… С. 186.
[178] Там же.
[179] Там же. С. 186-187.
[180] Ср. слова ПВЛ: «радимичи… платять дань Руси, повоз везуть и до сего дне (курсив мой – М.Ж.)» (ПВЛ. С. 39).
[181] Рыбаков Б.А. Киевская Русь… С. 318; Петрухин В.Я. Древняя Русь… С. 157.
[182] «Племенными союзами» В.В. Пузанов традиционно именует восточнославянские этнополитические объединения типа летописных древлян, вятичей, кривичей и т.д.
[183] Пузанов В.В. 1) Этапы становления и развития… С. 8-14; 2) Главные черты… С. 20-21; 3) Древнерусская государственность. С. 202-204.
[184] Бахрушин С.В. «Держава Рюриковичей» // Вестник древней истории. 1937. № 2. С. 93.
[185] ПВЛ. С. 33.
[186] Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 78.
[187] ПВЛ. С. 54.
[188] Мы здесь не рассматриваем отдельно историю покорения Киевом каждой славинии и ликвидации ее независимости.
[189] А не в результате деятельности Святослава, как полагает И.Я. Фроянов (Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 505). Нам ничего не известно о какой-либо «устроительной» деятельности Святослава внутри Руси, равно как и о его борьбе с князьями отдельных славиний. Скорее, он в своей деятельности просто опирался на результаты проведенных его матерью централизаторских реформ, позволивших ему проводить немыслимую прежде грандиозную внешнюю политику (Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. С. 252). Можно говорить лишь о том, что он продолжал политику матери. С новой силой борьба за централизацию Киевской Руси и окончательное подавление самостоятельности отдельных славиний развернется при Владимире, со временем которого связана окончательная ликвидация их независимости.
[190] ПВЛ. С. 29. Ипатьевская летопись говорит несколько иначе: Ольга «старейшины же города ижьже» (ПСРЛ. Т. II. М., 2001. Стб. 48), то есть сожгла (если эта версия верна, то, по мнению И.Я. Фроянова речь тут идет о ритуальном сожжении: Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования… С. 80). Для нашей темы непринципиально, какой вариант первичен. В любом случае речь идет об устранении древлянский знати с политической сцены.
[191] Мавродин В.В., Фроянов И.Я. «Старцы градские» на Руси Х в. // Культура средневековой Руси. Посв. 70-летию М.К. Каргера / Отв. ред. А.Н. Кирпичников и П.А. Раппопорт. Л., 1974; Фроянов И.Я. Киевская Русь: Главные черты… С. 89-105. Считать этот термин книжным конструктом, как это делают некоторые исследователи (см. например: Завадская С.В. 1) О «старцах градских» и «старцах людских» в Древней Руси // Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978; 2) К вопросу о «старейшинах» в древнерусских источниках X-ХIII вв. // ДГВЕ. 1987 г. М., 1989) нет достаточных оснований.
[192] Королев А.С. Загадки… С. 133.
[193] Якушкин П.И. Сочинения. М., 1986. С. 114.
[194] Пузанов В.В. Главные черты… С. 31.
[195] Летопись пестрит указаниями на войны Киева с различными славянскими этнополитическими объединениями: ПВЛ. С. 11, 14, 21, 26-29, 31, 35, 38-39.
[196] Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. С. 144-145.
[197] Носов Е.Н. Новгородское городище… С. 19.
[198] Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. С. 144.
[199] Носов Е.Н. Новгородское городище… С. 19.
[200] Рыбаков Б.А. Обзор общих явлений русской истории IX – середины XII в. // Вопросы истории. 1962. № 4. С. 37.
[201]Дубов И.В. Северо-Восточная Русь. С. 65. См. также: Алексеев Л.В. Западные земли домонгольской Руси: очерки истории, археологии, культуры. Кн. 1. М., 2006. С. 53.
[202] Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства… С. 39-40.
[203] Петрухин В.Я., Пушкина Т.А. К предыстории древнерусского города // История СССР. 1979. № 4. См. также: Петрухин В.Я. 1) Начало этнокультурной истории Руси. С. 151 и сл.; 2) Древняя Русь... С. 157 и сл.
[204] Носов Е.Н. Новгородское городище… С. 20.
[205] Как указывается в обобщающем академическом труде, подводящем определенные итоги археологическому изучению древнерусских городов, из 83 стационарно исследованных археологами восточнославянских городищ IX – начала XI в. 24 (28, 9 %) «прекратили существование к началу XI в. Всего из археологически изученных древнерусских укрепленных поселений не дожили до середины XII в. 37 (15,3 %) из 242 памятников. Гибель большинства из них на рубеже X-XI вв. объясняется не только ударами кочевников, но и становлением единого государства Руси» (Древняя Русь. Город. Замок. Село. С. 50).
[206] См. о ней: Маловичко С.И. «Племенная» теория возникновения древнерусских городов в трудах отечественных историков XVIII – XX вв. // Средневековая и новая Россия. Сб. научных статей к 60-летию профессора И.Я. Фроянова / Отв. ред. В.М. Воробьев и А.Ю. Дворниченко. СПб., 1996.
[207] Там же.
[208] Ключевский В.О. 1) Курс русской истории. Часть I. С. 140-147-148 и др.; 2) Боярская дума… С. 16-25.
[209] Ширина Д.А. Изучение русского феодального города в советской исторической науке 1917-начала 1930-х годов // Исторические записки. 1970. № 86.
[210] Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 101.
[211] См. например: Рабинович М.Г. Из истории городских поселений восточных славян // История, культура, фольклор и этнография славянских народов / Ред. И.А. Хренов. М., 1968; Карлов В.В. К вопросу о понятии раннефеодального города и его типов в отечественной историографии // Русский город (проблемы городообразования). Вып. 3 / Под ред. В.Л. Янина. М., 1980 и т.д.
[212] Тараканова С.А. К вопросу о происхождении города в Псковской земле // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. 1951. Т. XI; Рыбаков Б.А. Город Кия // Вопросы истории. 1980. № 5. С. 34; Рапов О.М. Еще раз о понятии «русский раннефеодальный город» // Генезис и развитие феодализма в России / Под ред. В.А. Ежова, И.Я. Фроянова. Л., 1983; Толочко П.П. 1) Древнерусский феодальный город. Киев, 1989; 2) Пути становления древнерусских городов // Проблемы славянской археологии. Труды VI Международного конгресса славянской археологии. Т. I. М., 1997.
[213] Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. С. 29. Ср.: Седов В.В. Восточные славяне в VI-XIII вв. М., 1982. С. 242-243.
[214] Фроянов И.Я., Михайлова И.Б. Город или протогород (Об одной надуманной исторической категории) // Раннесредневековые древности Северной Руси и ее соседей. СПб., 1999.
[215] Мавродин В.В., Фроянов И.Я. Фридрих Энгельс об основных этапах разложения родового строя и вопрос о возникновении городов на Руси // Вестник Ленинградского государственного университета. 1970. № 20; Фроянов И.Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 694-702; 2) Мятежный Новгород… С. 23-74; Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства… С. 22-40; Фроянов И.Я., Михайлова И.Б. Город или протогород… См. также: Жих М.И. Проблема происхождения древнерусских городов в работах И.Я. Фроянова в контексте отечественной историографии // Изменяющаяся Россия в контексте глобализации. С. 5-7.
[216] Из древнего хорватского «племенного» центра развился, к примеру, Галич (Жих М.И. Летописная статья 6714 года Ипатьевской летописи и вопрос о возникновении Галича // Международный исторический журнал «Русин» [Кишинев]. 2009. № 4 (18). С. 50-56). Можно назвать и ряд других древнерусскиз городов, развившихся из древних местных центров: Изборск, Ладога и т.д. Видимо, в древней Руси градообразование шло двумя путями: одни города развились из древних местных центров, другие – из вытеснивших их опорных пунктов киевской власти.
[217] См.: Седов В.В. 1) Восточные славяне…; 2) Начало городов на Руси // Труды V Международного конгресса славянской археологии. М., 1987. Т. I. Вып. I; 3) Становление европейского раннесредневекового города // Становление европейского средневекового города. М., 1989; 4) Изборск – протогород М., 2002; 6) Первые города Северной Руси: проблемы становления // Ладога и истоки российской государственности и культуры. СПб., 2003; 7) Изборск в раннем средневековье. М., 2007; Куза А.В. 1) Социально-историческая типология древнерусских городов X-XIII вв. // Русский город (исследования и материалы). Вып. 6. М., 1983; 2) Города в социально-экономической системе древнерусского феодального государства X-XIII вв. // Краткие сообщения Института археологии. Вып. 179. 1984; 3) Малые города Древней Руси; 4) Древнерусские городища X-XIII вв. Свод археологических памятников. М., 1996; Древняя Русь… С. 39-135; Тимощук Б.А. 1) Восточнославянская община…; 2) Восточные славяне…
[218] Булкин В.А., Лебедев Г.С. Гнездово и Бирка (к проблеме становления города) // Культура средневековой Руси.
[219] Булкин В.А., Лебедев Г.С., Дубов И.В. Археологические памятники Древней Руси IX-XI вв. Л., 1978 С. 138-140.
[220] См. например: Кирпичников А.Н. 1) Ладога и ладожская волость в период раннего средневековья // Славяне и Русь (на материалах восточнославянских племен и Древней Руси). Киев, 1979; 2) Ладога VIII-Х вв. и ее международные связи // Древняя Русь: новые исследования / Славяно-русские древности. СПб., 1995. Вып. 2; Куза А.В., Леонтьев А.Е., Пушкина Т.А. Рец. на кн.: Булкин В.А., Лебедев Г.С., Дубов И.В., Археологические памятники Древней Руси IX-XI вв. Л., 1978. Советская археология. 1982. № 2; Носов Е.Н. 1) Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990; 2) Проблема происхождения первых городов…; 3) Новгородское городище…; Седов В.В. 1) Изборск-протогород; 2) Первые города Северной Руси…; 3) Изборск в раннем средневековье; Авдусин Д.А., Пушкина Т.А. Гнездово в исследованиях Смоленской археологической экспедиции // Вестник Московского государственного университета. Серия 8. История. 1982. № 1; Les Centres proto-urbains russes entre Scandinavie, Byzance et Orient / Ed. par M. Kazanski, A. Nercessian et C. Zuckerman. Paris: Editions P. Lethielleux, 2000 (Realites Byzantines. 7); Городище под Новгородом…; У истоков русской государственности… и т.д.
[221] Алексеев Л.В. Западные земли… С. 41-80.
[222] Ср.: Фроянов И.Я. Мятежный Новгород… С. 23-46; Седов В.В. Изборск в раннем средневековье. С. 35.
[223] Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси… С. 310. В советской историографии «торговую» теорию древнерусского градообразования продолжил М.И. Артамонов: Артамонов М.И. Первые страницы русской истории в археологическом освещении // Советская археология. 1990. № 3. См. также: Носов Е.Н. М.И. Артамонов как историк Древней Руси (некоторые мысли о формировании концепции). История и культура древних и средневековых обществ / Проблемы археологии. Вып. 4. СПб., 1998.
[224] Jones G. History of the Vikings. Oxford, 1968. P. 264.
[225] См. например: Клейн Л.С., Лебедев Г.С., Назаренко В.А. Норманские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения // Исторические связи Скандинавии и России IX-XX вв. Л., 1970. На тех же позициях ряд археологов стоит и ныне: Носов Е.Н. 1) Скандинавы в Поволховье // Российско-норвежские контакты. Взгляд из Санкт-Петербурга. СПб., 1996; 2) Современные археологические данные по варяжской проблеме на фоне традиций русской историографии // Раннесредневековые древности Северной Руси и ее соседей. СПб., 1999; Седых В.Н. Северо-Запад России и Скандинавия в эпоху раннего средневековья по данным археологии и нумизматики // От Древней Руси до современной России. Сборник научных статей в честь 60-летия А.Я. Дегтярева / Отв. ред. А.О. Бороноев, В.М. Воробьев, И.Я. Фроянов. СПб., 2006.
[226] Носов Е.Н. 1) Новгородское (Рюриково) городище; 2) Речная сеть Восточной Европы и ее роль в образовании городских центров Северной Руси // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999; 3) Новгородское городище… и др.
[227] Равно как и в ранней истории Руси в целом: Сборник Русского исторического общества. Т. 8 (156). Антинорманизм / Под ред. А.Г. Кузьмина. М., 2003; Галкина Е.С. 1) Тайны Русского каганата. М., 2002; 2) Номады Восточной Европы: этносы, социум, власть (I тыс. н.э). М., 2006 С. 180-270, 385-441; Фомин В.В. 1) Варяги и варяжская Русь: к итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005; 2) Ломоносов. Гений русской истории. М., 2006; 3) Начальная история Руси. М., 2008; Меркулов В.И. Откуда родом варяжские гости? Генеалогическая реконструкция по немецким источникам. М., 2005; Изгнание норманнов из русской истории. Сборник статей и монографий / Составл. и ред. В.В. Фомина и др. Еще С.А. Гедеонов совершенно справедливо писал, что «полуторастолетний (теперь уже почти трехсотлетний – М.Ж.) опыт доказал, что при догмате скандинавского начала Русского государства научная разработка древнейшей истории Руси немыслима» (Гедеонов С.А. Варяги и Русь. В 2-х частях / Автор предисловия, комментариев, биографического очерка – В.В. Фомин. 2-е изд., комментированное. М., 2004. С. 56). Это в полной мере относится к современному состоянию историографии проблемы древнерусского градообразования.
[228] Фомин В.В. Варяжский вопрос: его состояние и пути разрешения на современном этапе // Сборник Русского исторического общества. Т. 8 (156). Антинорманизм. С. 258.
[229] Там же. Ср. слова Е.А. Мельниковой об «отдельных» и «случайных находках» скандинавских вещей в Новгороде, дающих «лишь крайне незначительные свидетельства пребывания» в городе скандинавов: Мельникова Е.А. Новгород Великий в древнескандинавской письменности // Новгородский край. Л., 1984. С. 130-131.
[230] Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю. М., 1876. С. 271.
[231] Алексеев Л.В. Западные земли… С. 54. Ср.: Авдусин Д.А. Актуальные вопросы изучения древностей Смоленска и его ближайшей округи // Смоленск и Гнездово: к истории древнерусского города. М., 1991. С. 12.
[232] Готье Ю.В. Железный век в Восточной Европе. М., 1930. С. 250. См. также: Толочко П.П. Спорные вопросы ранней истории Киевской Руси // Славяне и русь (в зарубежной историографии). Киев, 1990. С. 118. По словам ученого в Киеве число скандинавских находок не превышает «двух десятков». Этот вывод полностью согласуется с антропологическими материалами: Алексеева Т.И. Славяне и германцы в свете антропологических данных // Вопросы истории. 1974. № 3. С. 66-67.
[233] См. например: Клейн Л.С., Лебедев Г.С., Назаренко В.А. Норманские древности…; Жарнов Ю.Э. Женские скандинавские погребения в Гнездове // Смоленск и Гнездово… С. 200-219; Мурашова В.В. 1) Предметный мир эпохи // Путь из варяг в греки и из грек... М., 1996. С. 33; 2) Была ли Древняя Русь частью Великой Швеции? // Родина. 1997. № 10. С. 9, 11.
[234] Фомин В.В. 1) Варяги и варяжская русь… С. 162-166; 2) Ломоносов… С. 141-153; 3) Начальная история Руси. С. 73-77.
[235] Минасян Р.С. Проблема славянского заселения лесной зоны Восточной Европы в свете археологических данных // Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья. Л., 1982. С. 25. Ср.: Дубов И.В. Северо-Восточная Русь. С. 7.
[236] Вопрос о том, были варяги древнерусских источников скандинавами или балтийскими славянами для нашей темы не имеет принципиального значения, хотя, балтийско-славянская гипотеза, на наш взгляд, выглядит более предпочтительно (Фомин В.В. Варяги и варяжская русь…). В любом случае, роль «балтийских» этнических элементов в возникновении и развитии протогородских поселений не имела, на наш взгляд, решающего значения.
[237] Фроянов И.Я. Мятежный Новгород… С. 23-46; Фроянов И.Я., Михайлова И.Б. Город или протогород…
[238] Однако следует подчеркнуть, что далеко не все протогородские поселения были «столицами» больших восточнославянских этнополитических объединений типа летописных словен, кривичей и т.д. Большая часть из них – это центры более мелких славиний. Ср. слова ПВЛ о множестве градов у словен и их союзников (НПЛ. С. 106) и у древлян (ПВЛ. С. 28).
[239] Эту функцию начальных восточнославянских городов особо подчеркивал А.В. Куза, по мнению которого, первоначальный древнерусский город – это, прежде всего, населенный пункт, в котором с обширной сельской округи-волости концентрировалась, перерабатывалась и перераспределялась большая часть произведенного там прибавочного продукта: Куза А.В. 1) Социально-историческая типология…; 2) Города в социально-экономической системе…; 3) Малые города Древней Руси. С. 142-162.
[240] Концентрация ремесла происходила и на некоторых поселениях предшествующего хронологического этапа (см. например: Седов В.В. Восточные славяне… С. 240-241 и сл.; 2) Становление европейского раннесредневекового города… С. 6-55; 3) Изборск-протогород; 4) Изборск в раннем средневековье), которые, возможно, являются типологическими предшественниками протогородов гнездовского типа.
[241] Что, впрочем, не исключает того, что отдельные поселения этого типологического ряда могли возвыситься за счет выгодного расположения на торговых путях и концентрации ремесла, а уже затем приобрести статус политико-административных центров.
[242] Кстати, в Ладоге, которую археологи-«норманисты» считают древнейшим скандинавским центром в Северной Руси согласно антропологическим материалам скандинавы фиксируются лишь с XI в. (Санкина С.Л. Возвращаясь к норманнской проблеме // Этнографическое обозрение. 1998. № 2), что свидетельствует о том, что до этого времени скандинавы не были широко представлены в населении Ладоги. Это полностью согласуется с историческими данными о начале широкого проникновения скандинавов на Русь лишь в конце Х в.: Фомин В.В. Варяги и варяжская русь… С. 376-400.
[243] Фроянов И.Я. Мятежный Новгород… С. 23-46; Седов В.В. Изборск в раннем средневековье. С. 35.
[244] В древнерусских источниках оно называется просто – Городище и впервые упоминается под 1103 г. В древнерусское время оно служило резиденцией новгородских князей. Возможно, что именно по отношению к нему Новгород и получил свое имя Нового города. А.Н. Кирпичников и Е.Н. Носов, опираясь на отождествление Городища с известным из скандинавских источников Холмгардом, считают его первоначальным названием Холм-городок (Носов Е.Н. Новгородское (Рюриково) городище. С. 190-199) или Холмград, Холмоград (Кирпичников А.Н. «Сказание о призвании варягов»: Анализ и возможности источника // Первые скандинавские чтения. Этнографические и историко-культурные аспекты. СПб., 1997. С. 14). В качестве альтернативной гипотезы можно высказать предположение, что в IX-Х вв. Городище могло именоваться Словенском. На такое предположение наводит местная топографическая легенда, зафиксированная в составе Сказания о Словене и Руси Хронографа 1679 г., согласно которой Новгороду предшествовал город Словенск. Также любопытно, что в Новгороде был Славенский конец, входивший в число трех древнейших городских концов. Его название могло быть связано с древним местным центром, предшествовавшим Новгороду.
[245] См. о нем: Носов Е.Н. 1) Новгородское (Рюриково) городище; 2) Новгородское городище…; Городище под Новгородом…; У истоков русской государственности… и т.д.
[246] Не исключено, что именно о нем идет речь в поздних летописных легендах о городе Словенске – предшественнике Новгорода, которые помнили, что Новгороду предшествовал некий иной политический центр: Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи. М., 1878. С. 21; Седых В.Н. Рюриково городище и Тимерево: общее и особенности сквозь данные истории и археологии // У истоков русской государственности… С. 196. Однако называлось ли в эпоху своего расцвета (IX-X вв.) Городище Словенском точно сказать невозможно (Носов Е.Н. Новгородское (Рюриково) городище. С. 190-199).
[247] Ср.: Носов Е.Н. Новгородское городище… С. 30-31. Мы не рассматриваем здесь вопрос о границах этого объединения, а также о соотношении Городища с другими подобными центрами Северной Руси и месте в их возможной иерархии. Однако, судя по тому, что Городище было одним из крупнейших поселений «гнездовского типа» в восточнославянском мире, а также учитывая, что именно ему на смену пришел Новгород, ставший столицей всей Северной Руси, есть основания считать его в IX-X в. крупнейшим политическим центром Северо-Запада Руси. Видимо, такое возвышение этого центра связано с его выгодным географическим положением в центре земли словен и на пересечении нескольких торговых путей.
[248] Наиболее обстоятельный анализ летописной легенды о призвании варягов и отраженных в ней исторических реалиях см.: Фроянов И.Я. 1) Мятежный Новгород… С. 75-106; 2) Исторические реалии в летописном сказании о призвании варягов // Фроянов И.Я. Начала русской истории… С. 789-811. Об историческом фоне этого события см.: Азбелев С.Н. Устная история в памятниках Новгорода и Новгородской земли. СПб., 2007. С. 61-86.
[249] Носов Е.Н. 1) Новгородское (Рюриково) городище. С. 147-209; 2) К вопросу о социальной типологии древнерусских городов (Ладога – «Рюриково городище» – Новгород) // Скифы. Хазары. Славяне. Древняя Русь: Тезисы докладов Международной Научной конференции, посвященной 100-летию со дня Рождения М.И. Артамонова; Янин В.Л. О начале Новгорода… С. 208-210. То, что резиденция князей второй полвины IX в. располагалась именно здесь, а не в Ладоге, подтверждается значительно большим числом «дружинных» находок (Носов Е.Н. Новгородское городище… С. 30), которые свидетельствуют о существовании на Городище куда более мощной военной организации, которая, очевидно, связана с тем, что именно оно и было политико-административным центром Северной Руси во времена Рюрика и Олега.
[250] В летописных известиях второй половины IX – первой половины Х в. о Новгороде (ПВЛ. С. 13, 14), очевидно, имеется в виду Городище. К моменту начала русского летописания Городище уже полностью утратило свою роль и воспринималось, как часть Новгорода, что привело к экстраполяции современного летописцам его статуса на предшествующие времена (ср.: Носов Е.Н. Новгородское городище… С 31).
[251] Носов Е.Н. Новгородское городище… С. 31-32.
[252] Петрухин В.Я., Пушкина Т.А. К предыстории…; Алексеев Л.В. Западные земли… С. 79-80.
[253] Горский А.А. Русь... С. 87-94. Ср.: Древняя Русь… С. 50 и др.
[254] Ср.: Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. С. 145.
[255] Тихомиров М.Н. Древнерусские города. С. 47; Алексеев Л.В. Полоцкая земля. М., 1966. С. 133.
[256] Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства…
[257] Алексеев Ю.Г. Псковская Судная грамота… С. 25.
[258] Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. С. 65-66.
[259] Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства…
[260] Ранее основание Новгорода киевскими князьями в качестве своего опорного пункта на севере Руси уже предполагал Б.А. Рыбаков (Рыбаков Б.А. Киевская Русь… С. 309. См. также на С. 293), но ученый связывал его основание с борьбой против экспансии варягов и считал крепостью-заставой, закрывающей им путь вглубь Восточной Европы, а создание его датировал более ранним временем, чем то, которое установлено археологами.
[261] НПЛ. С. 20, 204.
[262] Фроянов И.Я. Мятежный Новгород… С. 126. Ср.: Янин В.Л. О начале Новгорода… С. 210.
[263] Причем, по всей видимости, она принадлежала к «знатному… роду… влияние которого распространялось на Новгород и Псков, то есть вообще на русский Северо-Запад» (Королев А.С. Загадки… С. 123). Не исключено, что ее брак с Игорем носил политических характер и был направлен на закрепление союзных отношений между севером и югом Руси. Вероятно, именно эти обстоятельства и привели к тому, что Ольга заметно выделялась среди «других жен Игоря, которые, в традициях того времени, конечно же, у него были» (Там же) и после его смерти возглавила страну (Там же. С. 147), а наследником власти Игоря стал именно ее сын.
[264] Как уже отмечалось ранее, до середины Х в. нет оснований говорить о зависимости Северной Руси от Киева. Любопытно, что она не была охвачена даже полюдьем (Рыбаков Б.А. Киевская Русь… С. 317 (карта полюдья); Янин В.Л. Княгиня Ольга… С. 128).
[265] Версия о том, что под именем «Немогарда» здесь следует понимать не Новгород, а какой-либо другой город в Северной Руси, например, Ладогу – «Невогород» («город на озере Нево (Ладожском – М.Ж.)») (Кирпичников А.Н. Ладога и Ладожская земля в VIII-XIII вв. // Историко-археологическое изучение Древней Руси. Л., 1988. С. 55) лишена оснований. Во-первых, ни в каких древнерусских источниках Ладога не называется «Невогородом». Само существование подобного названия является, таким образом, сугубо гипотетическим. Во-вторых, никогда впоследствии князья-Рюриковичи не имели особого «стола» в Ладоге, которая всегда считалась частью новгородской волости, где соответственно, правил новгородский князь. В-третьих, по всей видимости, такая иерархия политических центров Северной Руси стала складываться еще в предшествующие времена – уже при Рюрике и Олеге Вещем, «столицей» которых было, видимо, именно Городище (Носов Е.Н. 1) Новгородское (Рюриково) городище. С. 147-209; 2) К вопросу о социальной типологии…; Янин В.Л. О начале Новгорода… С. 208-210), по отношению к которому, таким образом, Ладога занимала подчиненное положение. Новгород унаследовал столичные функции своего предшественника. В т.ч. и его «старейшинство» относительно Ладоги.
[266] Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 45.
[267] При этом любопытно, что Константин Багрянородный ничего не говорит о гибели Игоря. Хотя, заключить из этого единичного упоминая того, что ему о ней еще неизвестно (и, следовательно, этот фрагмент написан еще при жизни Игоря и отражает ту ситуацию, которая существовала еще в период его правления) было бы, как нам кажется, излишне смело. Император мог просто не упомянуть об этом факте, или просто не знать о нем. Хотя, если даже допустить, что этот пассаж отражает ситуацию, сложившуюся еще при жизни Игоря, это никак не противоречит нашей позиции, так как централизаторская политика Киева, которую мы связываем с «реформой Ольги» вполне могла начаться уже при Игоре. Вполне возможно и то, что уже при нем был создан и новый центр политической власти на севере Руси. Деятельность Ольги закрепляла и развивала достигнутые прежде результаты. Катализатором ее повышенной активности в этом направлении стало восстание древлян, ярко продемонстрировавшее все слабые стороны существующего политического устройства Киевской Руси и поставившее под сомнение само ее существование как единого целого.
[268] Ср. слова Константина Багрянородного о «моноксилах из Немогарда»: Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 45.
[269] Янин В.Л. Княгиня Ольга… С. 129. См. также: Янин В.Л. О начале Новгорода… С. 211.
[270] Там же.
[271] Янин В.Л. 1) У истоков новгородской государственности. Великий Новгород, 2001. С. 31-65; 2) О начале Новгорода... С. 209-210.
[272] Точнее – ее структурных подразделений – концов. См. об этом выше.
[273] Такой же была судьба и остальных созданных Киевом в землях восточнославянских этнополитических объединений опорных пунктов. По мере их роста и развития, по мере упадка тех центров в противовес которым они создавались, по мере складывания их городских общин и структурирования городовых волостей вокруг них, все они начинают проявлять сепаратистские тенденции, которые в итоге погубят единство Киевской Руси и приведут к ее распаду на отдельные города-государства.
[274] Фроянов И.Я. Мятежный Новгород… С. 130-137.
[275] ПВЛ. С. 33.
[276] Ср.: Скрынников Р.Г. Русь. IX-XVII вв. СПб., 1999. С. 48.
[277] Пархоменко В.А. Характер и значение эпохи Владимира, принявшего христианство // Ученые записки Ленинградского университета. Серия исторических наук. 1941. Вып. 8. С. 206.
[278] Ср.: Фроянов И.Я. Мятежный Новгород… С. 131.
[279] ПВЛ. С. 33.
[280] ПВЛ. С. 36-37. См. об этих событиях: Фроянов И.Я. Мятежный Новгород… С. 132-137.
[281] Фроянов И.Я. Мятежный Новгород… С. 137.
[282] ПВЛ. С. 37. Прямо Добрыня не назван посадником, но из того, что в период киевского княжения Ярополка город управлялся именно посадниками (там же. С. 36), можно сделать вывод, что и Добрыня, управлявший городом в период киевского княжения Владимира (по крайней мере, на первом его этапе – до того, как Владимир стал сажать в Новгород своих сыновей) был именно посадником.
[283] Парадокс в том, что Новгород, не раз завоевывавший Киев все время оказывался в зависимости от последнего.
[284] ПВЛ. С. 37.
[285] Фроянов И.Я. 1) Мятежный Новгород… С. 137-143; 2) Древняя Русь. Опыт исследования… С. 83-84; 3) Начало христианства на Руси. Ижевск, 2003. С. 72-75.
[286] Янин В.Л. 1) День десятого века // Знание – сила. 1989 № 3; 2) Летописные рассказы о крещении новгородцев (о возможном источнике Иоакимовской летописи) // Янин В.Л. Средневековый Новгород…; 3) О начале Новгорода… С. 211; Рапов О.М. Русская церковь в IX – первой трети XII в. Принятие христианства. М., 1988. С. 255-276; Фроянов И.Я. Начало христианства… С. 94-98.
[287] Фроянов И.Я. 1) Мятежный Новгород… С. 143; 2) Древняя Русь. Опыт исследования… С. 84 и сл.; 3) Начало христианства… С. 75 и сл.
[288] А точнее – посадником – наместником Киева и его князя. Для этого времени князья, сажаемые в Новгород из Киева и фактически были его посадниками. Нам неизвестно для времени до 80-х гг. XI в. того, чтобы князь управлял Новгородом одновременно с посадником (Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 47-62).
[289] ПВЛ. С. 54.
[290] Петров А.В. К обсуждению… С. 262.
[291] Петров А.В. 1) От язычества к Святой Руси… С. 63-108; 2) Новгородские усобицы… С. 18-26.
