Русский вопрос

Часть 1

4. ЧЕРНОСОТЕНСТВО И КРАСНОСОТЕНСТВО

Интересный синдром: чуть что, противники национального возрождения тут же обвиняют нас в "погромности". "Мне довелось услышать мнение (высказанное, правда, в частном разговоре), - пишет А. Назаров, - одного рядового советского философа, кандидата наук, что "Заметки о русском" Д.С.Лихачева - не что иное, как "призыв к погрому". С одной стороны, тут своеобразный показатель среднего уровня мышления советских философов, но с другой - такое восприятие "Заметок" любопытно как отражение взглядов значительной массы противников национальной идеи. Автор высказывания был, разумеется, космополитом и сторонником демократии" (А.Назаров, op. cit., с. 258). Это свидетельство показательно, ибо к нему можно было бы добавить еще десятки подобных. Кто только не подвергался обвинению в погромности - А.Солженицын, Д.Лихачев, И.Шафаревич, В.Максимов, В.Осипов, В.Кожинов, Е.Вагин, В.Шукшин, Л.Гумилев, Ю.Лощиц, М.Лобанов и даже, кажется, о.Д.Дудко. Но справедливо и мудро заметил некогда о. А. Ельчанинов: "Если мы видим грех, значит сами причастны к нему, и именно к этому греху. Осуждает ли ребенок кого за разврат? Он его не может видеть. То, что мы видим, - мы отчасти имеем" (Записи. Париж, 1978, с. 48).

"Призывы к погрому" видит всюду тот, кто сам не чужд психологии погромщика. Ведь это тоже форма прикрытия: не имея возможности возразить на уровне разумном, весь пребывая во власти душевных переживаний, комплексов и страхов, такой "демократ" вопит, указывая на своих оппонентов: "Держи погромщика!" - даже и не задумываясь, что этот его вопль сам по себе является своего рода призывом громить. Ведь погромщику не обязательно выходить на улицу с охотнорядскими лабазниками или черноморскими "братишками", достаточно направить все или почти все свое творчество, все или почти все свои силы на систематическое облаивание, систематическую критику ради критики, систематическое вставливание "палок в колеса" всяким писателям, мыслителям, публицистам или поэтам, идущим тяжелым, но кардинальным, главным путем истории, культуры, жизненной необходимости и насущных нужд страны и народа. По образу "Пушкин-Булгарин" ("Моцарт-Сальери") мы имеем изрядное количество литературных погромщиков - некоего Максудова при М.Бернштаме, некоего А.Синявского при А.Солженицыне и т.д. и т.п.

Так например, человеку, болеющему за Россию всем сердцем, всей душой и всем помышлением, довольно трудно воспринимать такой журнал, как "Синтаксис", иначе, чем как "погромный", ибо разве не создан он исключительно для дрязг и мелкой полемики с А. Солженицыным и В.Максимовым, делающими дело России? (В какое бы из изданий эта статья ни попала, считаю своим долгом оговорить, что данное мнение - мое частное, но никак не журнала или газеты, печатающих статью). То есть, он, быть может, и не для того создан, но все без исключения номера его, дошедшие до меня, были напечатаны именно в таком духе (кроме отдельных случайных авторов, как Э.Кузнецов). Воистину россиянам всегда было необходимо умение различать духов.

Обвинение в погромности есть обычное недобросовестное наклеивание очередного удобно срабатывающего ярлыка. Прежде чем пояснить, отчего это так, расскажу некий "случай из жизни".

В разгар "либеральных" семидесятых редко какое интеллигентское российское застолье обходилось без "диссидентствующих" и "отъезжантов". Как-то раз, когда за очередным столом велись очередные разговоры о прошлом и настоящем России, мною была произнесена некая фраза, являвшаяся и являющаяся, по моему мнению (естественно, взятому не с потолка), совершенно общим местом. Упомянув о погромах, как о безусловно отрицательном и позорном явлении нашего прошлого, я заметил, что левая пропаганда в ту пору пускала в ход выдуманную ею версию (дожившую в официальной пропаганде и до сего дня) о том, что все погромы инспирировались российским правительством. Услышав, что из моих уст исходит столь явная попытка обеления "старого режима", один из присутствующих за столом "отъезжантов" вдруг крайне раздраженно заявил, что так оно и было и что всякие даже нейтральные отзывы о Союзе русского народа и его вдохновителях - погромны. Полемики по этому вопросу я бы вести не стал, учитывая чисто эмоциональный характер всех возражений, но какие бы то ни было дискуссии отпали сами собой, т.к. мой неожиданный оппонент просто вышел из комнаты. Он принадлежал к числу левых живописцев; позже я узнал, что перед отъездом из России он вместе со своим товарищем, с которым выступал в творческом содружестве, собирался устроить на прощание "хэппенинг" - оба мечтали достать где-нибудь автомат и патроны и перед специально приглашенными друзьями под вспышки фотоламп расстреливать из этого автомата русскую землю. За отсутствием автомата "хэппенинг" сорвался.

Я привел здесь этот "случай из жизни" не с тем, чтобы вызвать в ком бы то ни было отрицательные эмоции относительно того "отъезжанта" или тем более всех "отъезжантов" вообще. Тело и душа России перенесли в одном только нашем столетии столько, что русская земля вполне способна переварить еще какое-то там количество пуль, пусть даже и словесных; в этом планировавшемся акте ненависти страдающая сторона - не Россия. Я привел этот случай лишь для того, чтобы напомнить: крики о "погромности" очень часто исходят как раз от подобных автоматчиков, пусть даже пока чисто литературных.

Украинцы или молдаване из Союза русского народа (именно их земли одновременно являлись чертой оседлости евреев) устраивали некогда еврейские погромы. Это, действительно, позор; эти факты должны огненными буквами пылать в памяти каждого культурного россиянина. Евреи в некоторых случаях устраивали контр-погромы (речь идет не о самообороне, а именно о контрпогромах). Однако об этом радикальный лагерь предпочитает не помнить. В любых революционных брошюрах и даже в иных западных монографиях мы легко найдем и сегодня упоминание о том, как русская "черная сотня" убила депутатов Думы М.Герценштейна и Г.Иоллоса, евреев по национальности, что опять же, бесспорно, является безобразным и постыдным фактом. Еврей Богров убил величайшего политического деятеля предреволюционной России - Петра Аркадьевича Столыпина, чья жизнь, не оборвись она в 1911 году, возможно, обеспечила бы всем народам нашей страны совсем иное будущее, большевикам и прочим крайним течениям - историческую Лету, а нам с вами, российским обывателям (т.е. гражданам) - благополучное правовое и экономическое существование на манер западноевропейского, при демократическом строе и под скипетром, возможно, императора Алексея Николаевича. Так вот, еврей Богров убил Столыпина, чем изменил судьбу России, - и никто, кроме отдельных крайне правых в прошлом, а ныне вообще никто из образованных людей не напоминает евреям в целом об этом несчастном Богрове и не заявляет, что, мол, "ваш Богров уравновесил наши погромы". И когда бульварный писака В.Пикуль подчеркнул по чьему-то там заданию "сверху" в своем романе "У последней черты" (Наш современник. М., 1979, N 4-7) именно еврейство Богрова, то всякий нормальный человек в образованной части нашего общества сей демарш иначе как антисемитским и отвратительным не воспринял. А ведь есть не только Богров. Есть Янкель Юровский, лично застреливший царя и четырнадцатилетнего больного царевича Алексея, есть вообще группа евреев, ответственная за чисто уголовное убийство императорской семьи, есть Натан Френкель, создатель системы сталинских лагерей смерти, есть одиозные евреи-революционеры, палачи России и ее народов (и в первую очередь - русского) - от Троцкого и Ягоды до Мехлиса и Кагановича.

Мы не говорим о радикалах - с ними все более или менее привычно и ясно, особенно с ныне правящими в России. Но почему даже в наших "либерально-демократических кругах", буде такие вообще существуют, до сих пор вполне принято кривиться при одном упоминании о Союзе русского народа и не принято кривиться при упоминании о крайне левых еврейских экстремистах, внесших определенную лепту в дело растления нашей родины? Сколь бы ни были от меня сейчас мировоззренчески далеки лидеры правых и крайне правых - А. Дубровин или М.Меньшиков (кстати, оба расстреляны большевиками), В.Пуришкевич или Н.Марков-второй, В.Грингмут или Г. Бутми-де-Кацман (вот ведь, среди них не только славяне были!) - я никогда не узнаю, как бы они повели себя, если бы получили в руки бесконтрольную власть над Россией. А вдруг бы оказались страшными только на словах? Но зато я знаю, как повели себя в нашей стране и что с ней и над ней сделали крайне левые, среди лидеров которых евреев было огромное количество. И этот простой исторический факт свидетельствует лишь о том, что россияне и из славян, и из евреев во всероссийской сваре первой половины XX века были одинаково запятнаны. И тем и другим, если уж говорить об исторических счетах и винах, есть в чем каяться... Почему так не рассуждает - не наше "образованное общество", нет, его занимают в основном по-прежнему летающие тарелки и различные диеты, - но хотя бы та его часть, которая пытается осознать прошлое и настоящее, а следовательно и будущее России? Почему так не рассуждают наши "демократические круги"? Почему во всех подобных рассуждениях огонь ведется исключительно по русскому народу и "России-суке"?

Существует некий грязный факт. В конце семидесятых годов XX века, несмотря на сопротивление цивилизованных стран, в число которых, к сожалению, в настоящее время Россия не входит, ООН приняла резолюцию о признании сионизма видом расизма; Проблемы сионизма не относятся впрямую к теме данной работы; однако нельзя не подчеркнуть, что признание сионизма видом расизма есть не просто акция лжи; это еще и пятно глубокого позора на тех государствах, которые голосовали за такую резолюцию.

Существует столь же грязный факт в истории России и российской цивилизации и культуры, имеющий значение, доселе не осознанное ни одним общественным слоем и ни одной группой. Политическая партия недавнего прошлого, объединявшая сотни наших дедов и прадедов из всех сословий общества и именовавшаяся Союз русского народа, ныне предана несправедливым проклятиям, оболгана, оклеветана, приравнена чуть ли не к германским нацистам или в лучшем случае итальянским фашистам.

Если прибегнуть к некоторой парадоксальности оборотов, то можно было бы сформулировать следующее: кадеты, проагукавшие Россию в пасть к большевикам, результатом чего явилось уничтожение шестидесяти миллионов ее населения и невиданная, до сих пор длящаяся аграрная и промышленная разруха, вызванная в корне порочной экономической доктриной; эти самые кадеты суть, таким образом, не только безответственные краснобаи, но злодеи и преступники в сравнении с Союзом русского народа, некоторые (именно некоторые!) безответственные рядовые члены коего запятнали себя участием в погромах... Но подобный подход не будет ни христианским, ни даже формально законным, т.е. и лишенным любви и милосердия, и попросту несправедливым. Ибо несправедливо и немилосердно в преступлениях большевиков обвинять кадетов (а также "старый режим", царя, немцев, меньшевиков и т.д.). Но точно так же не милосердно и не справедливо раз и навсегда держать под клеймом клеветы достаточно обычную партию вовсе не "погромного" характера в целом только потому, что русская левая в тактических целях превратила ее в жупел и в объект своей бешеной идеологической ненависти и травли.

Кто, молитву сотворя,

За Русь и царя,

В ком вера и честь не шатается -

Черносотенцем тот называется.

Автор этих горьких строк - В.М.Пуришкевич; "страшный бука" русских левых, человек, имевший в себе изрядную долю малопочтенных черт, но уж нисколько не меньшую, чем к примеру, П.Милюков, А.Керенский или Б.Савинков (признанные умеренно левые и левые лидеры), и уж гораздо меньшую, чем такие вожди революции, как B.Ленин, Л.Троцкий, Ф.Дзержинский или Г.Зиновьев.

Я хочу быть правильно понят. Я не пытаюсь доказать здесь, что CРН был партией спасителей России и состоял из умилительных Платонов Каратаевых и Иванов Cусаниных, ведомых Дмитриями Пожарскими. Кое-кто из членов Союза, несомненно, морально, а то и физически, участвовал в еврейских погромах, что может лишь безоговорочно осуждаться. Кое-кто из вождей партии, к сожалению, позорно и безответственно бравировал экстремистскими лозунгами, поддерживал мерзкие шовинистические газетенки или потворствовал распространению скандальной фальшивки - "Сионских протоколов". Но будем смотреть правде в лицо. Когда кадетская или социалистическая печать издевалась над болезнью наследника - это столь же мерзко и подло. Но Ленин и все крайне левые приклеивали ярлык "черносотенства" любым своим политическим оппонентам, - например, авторам "Вех".

Единственное, что я хочу, - это напомнить, что тогдашние "крайне правые" партии в России были националистическими, а не нацистскими, и хотя, возможно, имели в себе семена потенциального последующего перерождения в какое-нибудь направление итало-фашистского или вишистского толка, но в той же мере могли бы (тут мы вступаем на шаткую и гадательную почву) в последующем приобрести характер в худшем случае испанского фалангизма, приведшего Испанию к экономическому взрыву и демократии, а в лучшем - британского консерватизма. Ни за, ни против подобных прогнозов ничего сказать нельзя.

Нелишне будет также поставить следующий вопрос: бранясь словом "погромщик", кого назовем им - министра внутренних дел России Д.С.Сипягина, "реакционера, прославившегося беспощадной борьбой с рабочими, голодающими крестьянами и студентами", или убившего его эсера Балмашева? Разумеется, можно возразить: террористы - сознательные громилы и в этом смысле еще хуже несознательных лабазников или излишне крутых карателей, но это де не снимает с последних ответственности. Что ж, примем это возражение. И зададим тогда следующий вопрос: кого назовем погромщиками - черносотенных священнослужителей, членов СРН, практически всегда прятавших еврейское население во время тяжких погромов гражданской войны (эти факты собраны и обобщены, например, С.Гусевым-Оренбургским в его "Книге о еврейских погромах на Украине", 1919 г.) или красноармейцев и комиссаров, расстреливавших подряд всех, кто носил рясы, монахов, монахинь и т.д.?

Иначе говоря: до тех пор, пока в лексикон российских гуманистов и универсалистов любых толков и согласий не войдет, как категорически отрицательный, термин "красносотенство" и "красная сотня", эти самые гуманисты не обладают моральным правом манипулировать понятием "черносотенство" и словосочетанием "черная сотня". Так-то вот. И если с "правыми" погромщиками сражаются погромщики "левые", то эта "левизна" нисколько их не обеляет, как нисколько не очерняет их оппонентов "правизна".

Прочтите "Заметки о русском" Д.Лихачева и прочтите речи А.Солженицына (желание "русского аятоллы" - это ведь очевидная погромность); вы убедитесь, что обвинение этих писателей в погромности есть не что иное, как призыв к погрому.

Что возвращает нас к точному высказыванию о. А.Ельчанинова.

А "Заметки о русском" Д. Лихачева можно и даже нужно критиковать - только сторонникам, а не противникам русского национального возрождения. И критиковать за излишний романтизм в изображении русского народа, излишнюю радужность... К великому сожалению нашему, нам присущи далеко не одна только доброта, удаль, стремление к воле и подвигу. Я именно не спрашиваю, где же они, эти чувства, сейчас, - ибо сейчас, когда российское общество обуржуазилось, эти чувства, естественно, пребывают под спудом и проявляют себя более сокровенно, хотя столь же глубоко. Речь о том, что помимо этих положительных качеств мы имеем еще и изрядный набор отрицательных - о которых автор заметок не хотел или не мог написать. "Заметки о русском" Д.Лихачева не заслуживают никакой иной оценки, кроме положительной; но подобная оценка не исключает критики. Чтобы не быть голословным, замечу хотя бы то, что обращение "доченька" или "сынок" в нашем народе, действительно очень трогательное и с напоминания о котором Д.С. фактически начинает свой очерк, во-первых, почти повсеместно исчезло в наши дни (тем большей сладкой болью отдается в сердце, когда его слышишь от редких пожилых людей), а во-вторых, все же вызвано не только народной добротой, но и - будем трезвы - пережитками патриархальных родовых отношений. С другой стороны, при нынешней затравленности России и всего русского, при положении, когда слово "русофил" является ругательным, нет ничего удивительного в том, что писатель считает для себя более важным в настоящее время говорить о национальном идеале, а не о прискорбной национальной действительности. Но излечит нас все же не романтизм, но только трезвость, трезвение.

5. СОБЛАЗН САМОИДЕАЛИЗАЦИИ

Итак, русский вопрос. Быть может, нам и не дожить до его положительного разрешения. Но если мы с вами не будем пытаться разрешить этот самый больной и главный наш вопрос, то мы - никто. Так, прореха на человечестве.

Владимир Соловьев писал, что национальный вопрос для народа есть вопрос о его существовании, а в России стоит много сложнее - о достойном существовании тысячелетнего национально-государственного единства, т.е. именно говорил о насущной необходимости национального возрождения и обновления. Н.Бердяев и С.Булгаков, П.Струве и С.Франк, Г.Федотов и Д.П.Кончаловский (заметьте, это все мыслители отнюдь не "правого" лагеря) - писали о том, что национальное возрождение России нужно и необходимо, что с ним связаны все надежды россиян, что без него у нашей страны нет будущего.

И вот сейчас, в восьмидесятые годы XX столетия, кто-то должен взять на себя смелость быть освистанным русофобами и повторить это во всеуслышание.

НАЦИОНАЛЬНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ РОССИИ И РУССКИХ - НАСУЩНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ.

Единое национальное движение всех, кто любит Россию, всех, кто признает, что вскормлен ею (прежде всего, духовно), национальная сплоченность всех русских, россов, россиян есть не просто необходи­мость. Это - наша первоочередная задача. Она давно поставлена перед нами временем и историей. Без стараний ее разрешить - распад и смерть.

И хотя наше общество устало от трескучих фраз, громких лозунгов, ярких плакатов, от транспарантов, аплодисментов и добровольно-принудительных призывов к высоким целям - к тому же, иные из нас справедливо опасаются впадения в очередную крайность, все же, как говорится, волков бояться - в лес не ходить. А от ругани или равнодушного отмахивания "крайность" как раз и расцветает... Если признать, что общество и политика имеют право на идеалы (а не только на принцип "не тронь меня, а я тебя"), то оживление русских национальных идеалов и наполнение их духом истины и жизни есть дело, в котором следует участвовать.

Сейчас в России и у русских с традициями, культурой, духом, культурным и духовным строительством не благополучно. Вот почему надо быть заинтересованным всем этим, надо болеть этим, переживать и стараться исправить. Оставаться к этому холодным нельзя. Что это значит? Разумное сочетание частной жизни со служе­нием родине в годину ее явного бедственного положения.

Каковы пути этого служения?

Прежде чем говорить о них, постараемся понять и усвоить качества, требуемые от каждого, кто встает на путь служения России, русскому (российскому) возрождению и российским национальным идеалам. Качества эти - любовь, трезвость и мир.

"Миром (т.е. с миром в душе) Господу помолимся!" - этим призывом в храме начинается каждая литургия. Миром да будем делать дело обновления нашей страны и нашего народа. Семена ненависти, вражды, поисков новых тайных врагов, на коих можно было бы в который раз переложить ответственность за нынешнюю нашу духовную и материальную скудость - эти семена принесут лишь очередную смуту и неправду.

"БЛАЖЕННЫ МИРОТВОРЦЫ", - говорит Господь (Мф. 5.9).

Любовь, трезвость и мир - именно эти: качества и позволят движению нашего национального возрождения, если оно "начнет быть", не впадать в крайности национализма, самозамыкания, обид и предъявления исторических счетов. Не говоря уже о стоящих на этом пути чрезвычайно опасных ловушках нашей языческой природы - тех соблазнах, которыми легко туманит рассудок всякая мистика крови и почвы.

Руководствуясь именно духом любви, трезвости и мира, гораздо легче смотреть правде в лицо, как радостной, так и горькой. Я имею в виду правду о нас самих.

Макс Вебер как-то сказал, что мы (абстрактно - мы; впрочем, он имел в виду ученых) должны уметь признавать неудобные для нас факты, т.е. неудобные с точки зрения нашей установки или партийной позиции. А для всякой партийной позиции, продолжает Вебер, существуют такие крайне неудобные факты.

Полностью поддерживая вышеупомянутого А. Назарова в принципе, тем не менее нельзя согласиться с целым рядом его положений, а иногда и попыток именно обойти эти самые неудобные для нас факты.

Прежде всего, не может не вызвать протеста то, в какой форме А.Назаров утверждает, что "наша нация есть великая, избранная нация" (с. 269). И такой протест будет оправдан. Дело в том, что русская нация есть, действительно, и великая и избранная, и печально, что говорить об этом сейчас приходится, заранее пригибаясь и затыкая уши. Но великая и избранная нация не по тем причинам, которые приводит автор упомянутой статьи.

Отстаивать от русофобских нападок наше московское и владимир­ское прошлое нет нужды. В который раз напомним - а судьи кто? Культурная и религиозная жизнь русского средневековья столь же насыщенна, напряженна и богата, как и испанского, французского или польского - только по-своему. Это - трюизм, и если он неизвестен [252] иным образованцам, то им просто надобно поучиться. Если термин "ве­ликая нация" вообще правомочен (а он, видимо; правомочен, как и понятие "малых народов"), то употреблять его можно, во-первых, не как противоположность каким-либо нациям "второстепенным", но как обозначение многочисленной и имеющей значительную территорию нации, а во-вторых, - причем наличествовать должны оба компонента - как нации, внесшей бесспорный вклад в общечеловеческую историю и культуру. Исходя из подобной точки зрения, "великими нациями" в чистом виде должны быть, наверное, признаваемы американцы, англичане, арабы, испанцы, итальянцы, китайцы, немцы, русские, французы, японцы, а также греки и евреи - последние две нации по уникальному их значению в мировой истории. Но само словосочетание это жизненно лишь тогда, когда его употребляют как формальную характеристику, а не с целью ущемить права прочих народов или оскорбить их достоинство. Величие проявляется в широте и милосердии; если нация "велика", то именно ей вверяется Богом и историей защита "малых" народов и забота о них.

Исторические достижения русской нации (три главные ветви которой суть белорусы, великорусы и украинцы), благодаря отечественным и зарубежным исследователям, а также очевидным фактам, становятся все более неоспоримыми. А блистательным нашим XIX веком и тем, что от него осталось в эмиграции в первой половине XX века, Россия внесла такой вклад в духовный потенциал всего мира, что разом и навсегда сравнялась с традиционно и общепризнанно-передовыми Англией, Францией и Германией (как сравнялась с ними своим XX веком и Америка).

Если величие русского народа А. Назаров объясняет несколько туманно, то об избранности русских им говорятся вещи прямо неубедительные. Избранность и величие - это вовсе не "возможность побольше милостей Господних для себя урвать" (с. 270), - пишет он. Здесь возражений нет. Но его главный довод - "ощути в себе готовность на Крест взойти - вот уже и избран" - представляется в высшей степени странным. Во-первых, так упрощенно говорить о Кресте, по-видимому, не очень корректно. Более того: очень не корректно. И ощущение готовности взойти на Крест может быть ложным и выдуманным, и от готовности этой до самого восхождения может лежать целая пропасть... И Крест и избранность есть тайна; они подводят нас к Тайне Тайн - Кресту Господню, который при всей своей единственности и несравненности становится прообразом нашего индивидуального креста. Если мы настолько входим в Истину и Дух, что становимся способны сораспинаться со Христом - это таинство, совершающееся в нашей душе и до конца не понятное нам самим; куда уж строить на столь интимном и сокровенном какие бы то ни было теории национального мессианизма!

Во-вторых, никто не давал нам морального права - ни Россия, ни даже Сам Иисус Христос - требовать от людей готовности взойти на Крест. Слишком уж просто получается: "ощути готовность - вот уже и избран!" Ощути себя подобным Христу да хлоп! вот ты и святой! Сейчас канонизируют...

А если нет этой готовности? Да и откуда ей быть у людей неверую­щих, у тех, которые имея уши не слышат и имея глаза не видят, а таких большинство в каждом обществе и каждом отечестве. Люди мучительно пробиваются к вере, люди не умеют любить ни родины, ни земли, ни других, ни самих себя даже, но: "ощути - вот уже и избран!" Слишком уж просто получается...

Мы о себе-то не знаем, готовы ли мы к крестным мукам. Можем ли мы ждать такой готовности от ближних и дальних?

Наконец, вышеупомянутая попытка объяснения касается отдель­ных судеб, но никак не всего народа. "Создатель возвел на Голгофу за грехи человечества целый народ, - пишет тем не менее А.Назаров, - избрание на этот великий искупительный подвиг пало на Россию. И нам поэтому-то нужно осознать, что мы избранная нация" (с. 289). Ничего себе объяснение! Нам нужно осознать, что мы избраны потому, что мы избраны. Так почему же мы все-таки избраны-то?

И потом: этот целый народ, возведенный на Голгофу за грехи человечества, - это только великороссы или все русские? А, к примеру, латыши, азербайджанцы, кабардинцы или буряты тоже сюда входят? А шаманисты-юкагиры? И буряты - они все входят, или только православные, а буддисты - нет? Или еще вопрос: албанский и кампучийский, китайский и северо-корейский народы - они не на Голгофе? Политические мафии, растлевающие Албанию и Северную Корею, открыто декларируют, что в их стране Церковь Христова уничтожена полностью. Почему же Голгофа только у нас?

"Когда настала пора дать миру Откровение, Христос явился среди еврейского народа, ибо в тот момент только эта нация - именно иудеи, а не эллины, - отстоявшая чистоту монотеистического культа, стояла ближе всего к Истине", - поясняет А. Назаров (с. 270).

Вроде бы, становится яснее: видимо, Россия сейчас стоит ближе всего к Истине. Остается только определить метраж этой дистанции. И если бы это было возможно, боюсь, результат был бы для нас крайне плачевным. Ибо состояние нашего общества, в том числе и образованной его части, позорно-отвратительное. О близости к Истине здесь можно говорить разве только саркастически. И А.Назаров сам неоднократно подчеркивает, что "советский народ - это новая страшная бездуховная общность грозит гибелью русской нацио­нальной идее" (с. 277). Вспомним теперь о трезвости и взглянем в глаза неудобной правде. Ведь советский народ и составляет теперь Россию. Не важно, "как далеко зашла советизация народа", - как бы далеко она ни зашла, десоветизация произойдет гораздо быстрее, были бы только для нее условия. Но советский народ, как бы там ни было, - "не шутка". Это А.Назаров признает сам, чем противоречит своему утверждению об избранности России как ближе всех стоящей к Истине.

Далее. Христос явился среди еврейского народа не потому, что только эта нация отстояла монотеизм, но эта нация отстояла монотеизм, потому что Бог ее готовил, потому что Христос среди этого народа явился. Не потому Он явился Израилю, что Израиль стоял к Истине ближе, чем эллины, ассирийцы или персы, но Израиль стоял ближе всех к Истине оттого, что Истина явилась среди еврейского народа - как и должна была явиться, по обетованию Аврааму и Давиду - "по писанием". Чистота монотеистического культа - следствие, а не причина. Таким образом, и это объяснение нашей избранности неудачно.

Так избранный народ русский или не избранный?

Избранный. Но об этом скажем позднее, в свое время.

Прежде надо взглянуть в лицо тем самым неудобным для нас фактам. Когда писатели, отстаивающие право России на существование и народность, выступают в официальной подсоветской печати и рисуют радужную картину нашего народа - с этим приходится мириться. Мы учитываем и то, что всякую конструктивную кри­тику любого народа советская цензура просто не пропустит, и то, что защитники России справедливо боятся дать новую пищу ее клеветникам, не имея возможности адекватно писать о положительных сторонах русской нации (ибо здесь неизбежно должен затрагиваться аспект религиозный). Но когда писателю предоставляет возможность высказаться свободный православный журнал - к чему эта радужность, эта розовая вода? Зачем обманывать самих себя, делать нас лучше, чем мы есть? Неужели от такого наступит возрождение? Это, скорее, напоминает "передовой и научный" подход марксистов, эту магию газетных заголовков о "росте благосостояния", "тружениках села" и всем прочем "великом", "нерушимом" или "легендарном" - так что после подобных самоуспокоительных заклинаний коммунистическим чиновникам и многим обманутым ими подданным и действительно начинает казаться, что все, что пишется в газетах и высказывается в речах, каким-то чудом происходит на деле.

К чему писать, что "в характере русского человека нет неприязни к другим народам, ни чувства превосходства над ними" (с. 279)? Ведь это, к сожалению, не так. Юрий Крижанич в XVII веке, действительно, подчеркивал в нашем народе, скорее, ощущение превосходства других над собой: "Ксеномания - по-гречески, а по-нашему - чужебесие - это бешеная любовь к чужим вещам и народам, чрезмерное, бешеное доверие к чужеземцам. Эта смертоносная чума (или поветрие) заразила весь наш народ". (Ю.Крижанич, op. cit., с.497). Упрекать наш народ в самовлюбленности и самопревозношении было бы не просто заблуждением, но прямой клеветой. Однако ныне это свойство принадлежит, пожалуй, лишь национальному идеалу; действительность много печальнее. Коммунизм и насаждаемая им мелкая буржуазность воспитали в наших обывателях и удивительную черствость к прочим народам, и поразительное по глупости и пошлости чувство своего превосходства, на которое указывает сам А.Назаров: "Теперь советский человек уже с сочув­ствием прислушивается, когда ему рассказывают, как он по полюсу гордо шагает, меняет течение рек, высокие горы сдвигает. То есть он понимает, конечно, что шагает по полюсу не он лично, но все-таки наши, а значит символически как бы и он тоже. Ему нравится, что его страна такая большая и могучая. Его распирает от гордости, что мы создали ракету и перекрыли Енисей, а также и в области балета преуспели. И в области хоккея тоже - это еще важнее. И на олим­пиаде больше всех медалей выиграли... простите: завоевали! И разгромили всех врагов! И много еще чего понатворили. И все мы! Мы!!! Мы!!!!!!" (с. 261). Наше общество в своем целом (где же сокровенный и заветный характер наш, наша доброта и открытость?) не возмутилось - пусть даже шепотом, про себя - ни оккупацией Чехословакии, ни беспрецедентной аннексией Афганистана. Не будем лгать самим себе - средний слой, составляющий большинство в нашей стране, поносил и бранил поляков, а вовсе не "болел" за них. Болели, страдали и молились за Польшу - единицы, пусть даже десятки. И приходится, горько, но приходится произнести: счастье, что хоть эти десятки были. Встречается у нас и мелочная, дрязгоподобная, гнусная неприязнь к другим национальностям. И к кавказцам, и к евреям, и к татарам, и между собой (между украинцами и великорусами, например). В Средней Азии среди русских так распространено словечко "национал", что иные таджики и киргизы часто могут использовать его в разговоре о себе самих. Некоторые русские, живущие в Эстонии и Псковщине, презрительно именуют эстонцев "куратами" (т.е. чертями)...

Конечно же, точно такая неприязнь к русским присуща в равной степени и евреям, эстонцам, татарам или таджикам. Но нам-то что за дело? Те народы или индивиды, которые ставят себя вне России и русской стихии - разве о них мы ведем речь? Разве о них сейчас наша главная боль и забота? У них, хочется надеяться, найдутся свои печалующиеся, которые укажут этим народам на их грехи и недостатки. А наша неприязнь к другим - наш грех и гнусность, и иначе, как о грехе и гнусности, говорить об этой черте не прихо­дится. А то, что она не врожденная, а благоприобретенная... Тем возможнее исцеление, тем активнее следует ее обличать и с ней бороться - любовью, трезвостью и миром. Сколь бы ни был нам неудобен этот факт, мы обязаны его признать, с тем чтобы постепенно его изжить.

Как это ни парадоксально, утверждение А. Назарова, что "в душе русского народа никогда не было неприязни к евреям" (с. 281) - гораздо ближе к истине, чем только что разобранное предыдущее. Но следует уточнить: не вообще русского, а великорусского. И, быть трезвым, - не оттого, что москвитяне, владимирцы, костромичи и архангелогородцы лучше винничан, витеблян или киевлян, а потому что черта оседлости евреев приходилась на украинские и белорусские земли. Распространялась бы и на великорусские - встречались бы проявления антисемитизма и среди москалей, волга­рей и сибиряков.

Потому что два разноплеменных и иноверных народа жить бок о бок и за всю историю не ворчать друг на друга не могут. Потому что антисемитизм существовал во Франции, Германии, Америке, Польше, Испании, Италии, а великорусы ничем не хуже и не лучше этих национальных единиц. И, наверное, не открещиваться надлежит от антисемитизма, а опять же бороться с ним, обличать его и изживать. Тем не менее, факт остается фактом - у великорусского племени антисемитизма не было; он в нем воспитан исключительно в XX веке. Как это произошло - пусть объясняют еврокоммунисты.

Еще один неудобный факт. "Ненависти к кому бы то ни было никогда не было у истинно русского человека, - утверждает А.Назаров. - Ненависти, глубоко затаенной ненависти никогда не знала русская душа" (с. 282). Давайте сразу уточним: а чья знала? Возьмет ли на себя кто-либо ответственность утверждать, что вот, мол, русская, австрийская и бенгальская души никогда не знали затаенной ненависти, а тибетская там, испанская и норвежская - знали? И потом: что, как не затаенная ненависть, злоба и зависть, прорвалось в душах нашего народа всероссийской смутой 1917-1921 годов и далее? На чем, как не на ненависти и зависти масс, и победили-то большевики, чем же, как не этой скверной питалась и жирела сталин­щина? Глубоко затаенная ненависть бушует в иррациональной стихии каждого человека; при пестовании тех или иных отрицательных сторон души она может прорываться и порабощать эмоциональный план. Это - наследие первородного греха. Все возможное зло мира глубоко таится в наших душах, будь мы русские, фламандцы, евреи или суахили. Но и все добро мира точно так же таится в наших душах. И наше индивидуальное и общенациональное бытие зависит от того, чему мы открываем врата своих душ - иррациональному хаосу коллективного бессознательного, языческой архаике нашей падшей природы или - нашему небесному Отцу, Богу, Который хочет только нашего спасения, только нашего сыновсгва. Богу и Христу Его.

Русская душа - увы! - вполне знала и ненависть, и злобу, и зависть. Знала и знает. Как и всякая прочая живая душа. Не только психиатрия и психоанализ, но и гораздо более глубокий, высокий и действенный институт христианского духовничества знает, что с недостатком и грехом можно эффективно бороться тогда, когда сначала признаешь его, вынесешь его себе в план сознания. Давайте же помнить, что мы можем быть подвержены ненависти - националь­ной, религиозной, классовой - точно так же, как любой другой народ. И да не поддадимся ей никогда - особенно на сложном и тяжком пути нашего национального пробуждения.

"Самодовольной буржуазности нет в основе русского нацио­нального характера", - еще одно мнение А. Назарова, с которым нельзя согласиться (с. 285). То есть во времена, когда на отсутствие подобной черты указывали Г.Шпет или К.Леонтьев, ее, и вправду, не было. Но теперь эта буржуазность есть. Вошла ли она в основу, в "базис" русского народного характера или наличествует только в его "надстройке" - покажет дальнейшее развитие общества. Само­довольная буржуазность - качество сознательно воспитываемое в россиянах коммунистами, вся внутренняя политика которых направлена к тому, чтобы сделать из своих подданных послушных потребителей, тот самый безотказный винтик, который, полностью снимая с себя всякую ответственность за все, что делается в стране и страной, привыкнет довольствоваться взамен "сносным" окладом, не­большой квартиркой, а то и дачкой, наконец, машиной, абонементом в кинотеатр, а там, глядишь, и спецснабжением продуктами, модными книгами и одеждой. Эта погоня за чисто материальными благами у наших с вами соотечественников понятна: с одной стороны, почти за семь десятилетий их приучили думать, что "кроме материи ничего нет"; с другой - понимать, что все, и дом, и семья, и еда, и свобода, может быть отобрано в любое мгновение.

Буржуазия не лучше и не хуже прочих классов или сословий; она давала и дает человечеству мыслителей, писателей, священников, политиков, ученых. Но наша советская буржуазия сложилась в условиях неестественных и жутких. Не имеющая пока что выраженного самосознания, умеющая лишь брать и подчиняться, но не знающая, что такое свободно давать, наша буржуазия в подметки не годится буржуазии дореволюционной и не является ныне ни творческой, ни политической силой. Дополнительным бичом нашей буржуазии является также слабая образованность и нравственная дезориентированность. Наш народ, действительно, когда-то не был буржуазным; теперь он им стал. И это - одно из основных "достижений" марксизма в России. Новый класс заставил и заставляет всех "совет­ских людей", "людей нового типа" гнаться за земными благами. Не естественно пользоваться ими, а именно гнаться, Но альтернативы нет. Русский народ стал народом мелкобуржуазным, и именно этот мелкобуржуазный народ обязан возрождать Россию. То есть самого себя. Как бы ни был неудобен для нас и этот факт, приходится признать и его.

Сказанное выше не исключает того факта, что в нашем обществе еще достаточно как социальных групп, так и отдельных индивидов, неизбежно ставших причастными советской мелкобуржуазной стихии и пестуемым ею шаблонам мышления и поведения, но достаточно устоявших перед советизацией, а иногда и сознательно внутренне "десоветизировавших" себя - в каковом случае неизбежно всплывают в них многие исконные положительные черты русского национального характера, замороженные советизмом. Отрицательные национальные черты - например, неумение мыслить и действовать умеренно, трезво и методично, ненависть или равнодушие к собственному прошлому, колебания, пристрастие к крайностям, разобщенность с другими, инертность - при этом способны проявляться в равной степени, но поскольку они никогда не "замораживались", но, наоборот, ловко использовались известными силами, то и говорить о них приходится не как об абстракциях, но как о конкретных сорняках нашей собственной народной души. Не упиваться ими следует, а бороться с ними, и не в "таком-сяком" русском народе, а в собственных сердцах каждого из нас.

Ибо критики России со вкусом видят "соринки" русского народа, но вполне мирятся с бревнами, торчащими в их собственных глазах.

6. ДВА АЛТАРЯ

Сколь бы неудобными ни казались нам эти и иные факты, мы обязаны перед Россией иметь мужество, трезвость и любовь признавать их. Лесть есть ложь, а льстить самим себе - лгать вдвойне. "Страусы" едва ли будут способны дать нашей родине что бы то ни было, кроме очередного обмана, очередного сна, который "золотым" оказывается только на бумаге.

Ни один из отрицательных фактов о нас и нашей народности, ни одна наша отрицательная черта не должны и не могут парализовать нас унынием или желанием спрятаться от ответственности (хотя бы и за самообман). Ни один отрицательный аспект нашего исторического бытия не должен и не может дать реальное право ни нам самим, ни другим народам делать какие бы то ни было недобросовестные и расистские выводы.

"Перед судом народов нам не уйти от ответственности за совершенное от нашего имени" (с. 279), - восклицает А. Назаров. Верно. И как хотелось бы, чтобы эту покаянную фразу повторило за ним хотя бы наше "образованное общество".

Однако, необходимо продолжить: а перед Божьим судом - тем более. Но и перед тем, и перед другим, самым главным, Судом не уйти от ответственности ни одному народу, тем более великому.

"Начнем же судить Россию самым страшным судом - устоит ли она перед ним? И - самый главный, самый страшный вопрос: возлюбила ли она Бога более всего на свете? Не отреклась ли она от Него?" - пишет А. Назаров в другом месте, развивая свою апологию нашей страны и нашего народа (с. 271).

Ответ на поставленные выше вопросы дать гораздо легче, чем вопросы эти поставить (ибо, чтобы сделать последнее, надо обладать развитой совестью, чувством ответственности перед Богом, Россией и самим собой и любить свою землю). Конечно же, Россия не устоит перед самым страшным судом. Ну и что с того? Как будто подобное не относится к любой другой стране!

И не будем наивны. Конечно же Россия отреклась от Бога.

Сколь бы пронзительно трагичен ни был этот страшный факт, он не нами открыт. Только из того, что во второй половине XX столетия мы в сознательном возрасте пришли к Богу и увидели всю глубину падения нашей родины, всю глубину ее от-падения от Бога, не следует, что нам дано право становиться ее неправедными судьями.

У России было достаточно обличителей, указывавших на ее грехи и на ее отступничество с пророческим вдохновением, с глубокой силой убеждения и в духе любви и истины. Было и есть - ибо они с нами, национальные пророки нашей истории. И в числе первых, еще в XVI веке, старец Елеазарова монастыря Филофей. Да, да, тот самый старец Филофей, который является одним из авторов "славянофильской" теории "Москва - третий Рим", который всячески подчеркивает всемирно-историческое значение Руси.

Обличая русских в том, что их нравственная деятельность находится в вопиющем противоречии с их религиозными убеждениями, старец в послании великому князю Ивану Васильевичу пишет, что "Русия царство аще и стоит верою в православной вере, но добрых дел оскудение и неправда умножися", церкви терпят обиды, пастыри "умолкоша страха ради" и люди в целом "вси уклонишася вкупе". (В.Малинин. Старец Елеазарова монастыря Филофей. 1901, приложение, с. 64).

Вот с какими словами обращается к родине вождь славянофилов А. С. Хомяков.

Но помни: быть орудьем Бога

Земным созданьям тяжело.

Своих рабов Он судит строго,

А на тебя, увы! как много

Грехов ужасных налегло!

В судах черна неправдой черной

И игом рабства клеймена;

Безбожной лести, лжи тлетворной,

И лени мертвой и позорной,

И всякой мерзости полна!

О, недостойная избранья,

Ты избрана! Скорей омой

Себя водою покаянья,

Да гром двойного наказанья

Не грянет над твоей главой!

С душой коленопреклоненной,

С главой, лежащею в пыли,

Молись молитвою смиренной

И раны совести растленной

Елеем плача исцели

(России 1854).

По-настоящему трудно касаться здесь пророческого гения А.С.Пушкина. Трудно, потому что касаться мимоходом его огненной поэзии - страшно, словно берешь в руку пылающую звезду. Но одной прозы Пушкина достаточно, чтобы сказать: поэт поразительно сознавал и беды, и нужды России. Перечитаем его статьи, вспомним его суровую и однозначную характеристику "русского бунта" в "Капитанской дочке", чтобы понять, насколько глубоко этот подлинный пророк обнимал своим разумом и русские отрицательные черты, и даже возможность богоотступничества. Но и никто, наверное, из наших поэтов (кроме, разве что, другого гения - Тютчева) не любил Россию так, как Пушкин, этот "певец империи, преследуемый до самого конца за неистребимый дух свободы", как замечательно назвал его Г.П.Федотов.

Для Пушкина именно сила христианства, увиденная им в христианской верховной власти, только и может спасти и преобразить Россию. Это - христианская государственность, христианская империя, не "самовластье", а бодрое и честное правление, основанное на надеждах, трудах и милости -

Беда стране, где раб и льстец

Одни приближены к престолу,

А небом избранный певец

Молчит, потупя очи долу.

(Друзьям. 1828).

Здесь стоит обратиться за помощью к тому же Федотову, в своей блистательной статье "Певец империи и свободы" отмечающему, что "Россия была дана Пушкину не только в аспекте женственном - природы, народности, как для Некрасова или Блока, но и в мужеском - государства, Империи. (...) Змей или наводнение (в "Медном всаднике" - A.А.) - это все иррациональное, слепое в русской жизни, что, обуздываемое Аполлоном, всегда готово прорваться: в сектантстве, в нигилизме, в черносотенстве, бунте; русская жизнь и русская государственность - непрерывное и мучительное преодоление хаоса началом разума и воли. В этом и заключается для Пушкина смысл империи". (Г.П.Федотов. Новый Град. Нью-Йорк, 1952, с. 244,249).

Сможет ли наше общество воскреснуть нравственно и ожить для новой жизни? И что же ему в этом поможет? "Бог может помочь, - отвечает К.С.Аксаков, - но к Нему прибегают всего реже. (...) Не праздно утешаться заранее светлым будущим должны мы, но (даже хотя для скорейшего приближения этого желанного будущего) обратить испытующий взор на настоящее зло, на болезнь нашего времени. Познание болезни необходимо для исцеления, и часто оно уже одно - верный шаг к исцелению. Да, нам необходимо теперь сознание, сознание своего недуга, своей лжи. Ложь эта так еще сильна, что способна привести даже в отчаяние человека, некрепкого духом. (...) Расшатались нравственные общественные основы, если и не совсем отброшены. Расслабело все общество и не может противопоставить силы общественного отпора злу, вторгающе­муся в его область. Но общество - существо живое; и если оно может совокупно падать, то может совокупно и вставать. Будет ли время, когда деятельная мысль и просвещенная воля укрепят общество и сделают его самостоятельным?" ("О современном человеке"; цит. по: "Русский Архив", 1903, N 7 /книга третья/).

Приходится ли говорить о поразительной актуальности аксаковских строк в наши дни?

Коротко не сказать и о Владимире Соловьеве. Этот автор, к знакомству с которым наше общество только лишь приступает, обладает пророческим даром, сплетающимся с равными дарами Пушкина (в поэзии) и Достоевского (в прозе) в единый стано­вой хребет будущей всерусской культуры, ту основу, из которой исходить всем, кому дорога Россия и ее воскресение. Пророческие строки B. C. будто бы написаны в наши дни: "Равнодушие к истине и презрение к человеческому достоинству, к существенным правам человеческой личности - эта восточная болезнь давно уже заразила общественный организм русского общества и доселе составляет корень наших недугов. (...) Безмерное тело России нездорово". (В.Соловьев. Собр. соч., т. V, с. 261). Характерно само название цитируемой работы Соловьева - "О грехах и болезнях". В статье "Русский национальный идеал" (как и во многих других) он прямо формулирует, что патриотическая наша обязанность - "трудиться над освобождением России от явных общественных неправд, от прямых противоречий христианскому началу. (...) Дать христианское решение всем этим поднявшимся национальным и вероисповедным вопросам - вот к чему обязывает Россию ее истинный народный идеал; в этом его оправдание, без этого он только пустая и лживая претензия". (Там же, с. 387). В провидческих стихотворениях своих Соловьев предсказывает падение России в случае ее отречения от Христа в случае, если остынет ее божественный алтарь. А альтернатива Христу - всегда железная пята насилия, лжи и механического властвования Ксерксов и Навуходоносоров:

О Русь! в предвиденье высоком

Ты мыслью гордой занята;

Каким же хочешь быть Востоком:

Востоком Ксеркса иль Христа?

(Свет с Востока. 1890).

Из глубин веков, от св. митрополита Илариона, преп. Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского, от старца Филофея и Нила Сорского через Максима Грека и Дмитрия Туптало, св. Тихона Задонского и Георгия Конисского, Арсения Мацеевича и Григория Сковороду, Радищева и Пушкина, Достоевского и Гоголя, Чаадаева и Хомякова, Леонтьева и Соловьева, Саровского чудотворца и оптинских старцев до патриарха Тихона, митрополита Вениамина и архиепископа Луки, до Флоренского, Бердяева. Булгакова, Струве, Зеньковского, Пастернака, Мандельштама, Солженицына сверкает этот бесконечный и щедрый ряд печальников и молитвенников за русскую землю, ее строителей и обличителей, о ней мечтателей и за нее страдальцев.

Так не много ли мы на себя берем, сажая Россию на скамью подсудимых перед народами земли и Самим Богом? Ведь каждый народ и каждая страна и без того поставлены перед судом истории и высшей нравственности. Во-первых - Богом. Во-вторых, своими святыми, мудрецами, философами, учеными, поэтами.

Необходимо их изучать и осваивать, прислушиваться к их критике и к их советам - и исполнять их заветы. Грехи и темные стороны нашей страны и нашего народа давно выявлены и высвечены. Путь исцеления давно указан.

За дело!

А в который раз выводить русский народ перед судом клеветников России, на потеху обуреваемости, скрываемой под брезгливостью или "свободолюбием" - не нужно. Пустое это занятие. Тем обличители и отличаются от клеветников, что выступают всегда с любовью, трезвостью и миром, с жаждой добра и возрождения.

Они могут слишком гордиться Россией или слишком рыдать о ней, могут быть исполнены радостью или горем, но никогда - злобным сарказмом, кокетливой иронией или грубой бранью в духе "византийско-татарских недоделков". Почему? Потому что обличая и указывая на наше зло, они стоят на христианских позициях, выступают не от своего имени, не от своей самости и самоуверенности, а опираются на божественную личность ИИСУСА ХРИСТА, Его авторитет, Его учение и Его Благую Весть.

"Говорящий сам от себя ищет славы себе; а кто ищет славы Пославшему Его, Тот истинен и нет неправды в Нем" (Ин 7.18).

Оказывается, даже свободолюбие может быть прикрытием ненависти к русскому народу. А.Назаров цитирует удивительное мнение своего оппонента, - "Не "национальное возрождение", а борьба за свободу и духовные ценности должна стать центральной творческой идеей будущего" (с. 256). Это мнение "удивительно" потому, что оно - во всяком случае, в том виде, в каком приведено А.Назаровым и передано здесь, - абсолютно лишено смысла. Нельзя бороться за слух, но отказываться бороться за уши. Борьба за свободу и духовные ценности и есть борьба за национальное возрождение. Разделять их можно лишь исходя из крайней недобросовестности, либо заблуждаясь, как - увы! заблуждались некогда весьма многие...

По этому поводу позволю себе еще раз обратиться за помощью к Г.П.Федотову и процитировать уже упоминавшуюся его статью о Пушкине. Г.П. не просто вскрывает глубину пушкинского гения, но исключительно точно и тонко намечает контуры того раскола, той прискорбной дезориентации, которая разорвала наше общество после смерти великого поэта. Конечно, Пушкин, пишет Федотов, "никогда не был политиком (как не был ученым историком). Но у него был орган политического восприятия в благороднейшем смысле слова (как и восприятия исторического). Во всяком случае, в его храме Аполлона было два алтаря: России и свободы. Свобода и Россия - это два метафизических корня, из которых вырастает его личность. (...) Замечательно: как только Пушкин закрыл глаза, разрыв империи и свободы в русском сознании совершился бес­поворотно. В течение целого столетия люди, которые строили или поддерживали империю, гнали свободу, а люди, боровшиеся за свободу, разрушали империю. Этого самоубийственного разлада - духа и силы - не могла выдержать монархическая государственность. Тяжкий обвал императорской России есть прежде всего следствие этого внутреннего рака, ее разъедавшего". (Г.П.Федотов, op. cit., с. 243-244).

"Державин пел "царевну киргиз-кайсацкие орды", а Пушкин, последний певец Империи, предсказывал, что имя его назовет "и ныне дикий тунгус и друг степей калмык", - пишет Г.П.Федотов в другой своей статье ("Судьба империй"). - Кому из поэтов послепушкинской поры пришло бы в голову вспоминать о тунгусах и калмыках? (...) После Пушкина, рассорившись с царями, русская интеллигенция потеряла вкус к имперским проблемам, к национальным и международным проблемам вообще. Темы политического освобождения и социальной справедливости завладели ею всецело, до умоисступления. (Г.П.Федотов, op. cit., с. 187). Говоря об одном из аспектов трагического разрыва и последующей вражды, в статье "О гуманизме Пушкина" Г.П. поясняет, что "в послепушкинской России Лермонтов и Гоголь отказались от славы и этим нанесли Империи (т. е. идее русского национального царства -A.А.) первую смертельную рану" (с. 271).

В. Розанов пишет то же, но еще резче: "Разнообразный, всесторонний Пушкин составляет антитезу к Гоголю. (..) Пушкин есть как бы символ жизни: он - весь в движении, и от этого-то так разнообразно его творчество. Все, что живет, - влечет его, и подходя ко всему - он любит его и воплощает. Слова его никогда не остаются без отношения к действительности. Ничего напряженного в нем нет, никакого болез­ненного воображения или неправильного чувства. (...) Пушкин научает нас чище и благороднее чувствовать, отгоняет в сторону всякий нагар душевный, но он не налагает на нас никакой удушливой формы. И, любя его поэзию, каждый остается сам собою. Все это и делает его поэзию идеалом нормального, здорового развития. (...) Только гений не может быть губительным для гения, и именно - гений другого, противоположного типа. Известно, как затосковал Гоголь, когда безвременно погиб Пушкин. В это время "Мертвые души" уже вырастали в нем, но они еще не появились, а того, кто последующими своими созданиями мог бы уравновесить их, - уже не стало. Он знал, он не мог не знать, что он погасит Пушкина в сознании людей, и с ним - все то, что несла его поэзия". (В. Розанов. Легенда о Великом Инквизиторе. СПб, 1906, с. 255-257).

Соображения эти представляются крайне важными, хотя, разумеет­ся, русская духовность и общественность прошлого столетия не ограничивается Пушкиным, Гоголем, Тютчевым и Лермонтовым, относящимися, однако к числу ее центральных фигур. Тот факт, что между стремлением к политической свободе и признанием необходимости национального возрождения в нашем обществе до сих пор существует пресловутый разрыв, объясняется нашей глубокой незрелостью, ибо все "сливки" из всех сословий нашего общества были физически уничтожены или изгнаны. Мы же думать, верить, надеяться и любить только-только начинаем.

Что же это за путь, который нам "давно указан"?

Путь этот - покаяние и возвращение ко Христу. "Призыв к национальному возрождению есть призыв к возвращению в лоно Истины", - сказано у А. Назарова (с. 289). Всякий россиянин, желающий действительного и действенного добра своему народу, не может не подписаться под этими словами.

Спросят: в чем же нам каяться? Как, неужели не в чем? Россию ругать, оказывается, всегда есть за что, а как себя... Неужели и это следует разжевывать? Разве не написано у того же А.Назарова, что "русская душа всегда знала свой грех"? Разве нашим академикам и продавцам, колхозникам и бухгалтерам, фабричным рабочим и свободным художникам, инженерам и стюардессам не в чем каяться? Не в чем каяться ни военным, ни нашим ученым, ни нашим бюро­кратам, ни работникам нашего политического сыска, ни нашим писателям?

Разве не грешим мы постоянно грехами наших отцов и дедов - неуважением и равнодушием как раз к отцам и дедам, поставлением своих эгоистических интересов выше всех прочих, ложью, ненавистью к ближним, завистью, ленью, перекладыванием ответственности с себя на других или на внешние обстоятельства, самовлюбленностью и самостью? Эти общечеловеческие грехи - разве не присущи они каждому из нас (не говоря уже о грехах против личной нравственной чистоты)?

Разве не грешим мы равнодушием к Истине, нетерпимостью к тем, кто мыслит иначе, поклонением сиюминутным кумирам моды или собственного эгоцентризма? Наконец, главный грех - разве не отступился наш народ в своем большинстве от Бога?

С этого и следует начинать наше покаяние - с признания собственных грехов, с сокрушения о них и с возвращения к Небесному Отцу. Абстрактное признание Высшего Разума - бесплодно. Абстрактное самокопание и самобичевание - только разрушительно. Подлинное очищение себя через покаяние, реальное возрождение в Иисусе Христе - вот единственный залог нашего национального спасения.

Основа национального возрождения - возрождение духовное. Основа духовного возрождения - смирение и покаяние, и не абстрактное "за народ", и не всенародное, подобно формальной "общей исповеди", практикуемой ныне вследствие нехватки храмов, а личное покаяние каждого из нас. Покаяние в национальных грехах следует начинать с покаяния в грехах личных. Общих для всей человеческой природы, характерных для нас лично, характерных для русской души особо.

Если мы признаем, что нам в целом присуща лень и пассивность, то бороться с этими грехами надлежит не в ближних и не в абстракт­ных "русских", а в самих себе. И не на словах, а на деле. Если мы настолько выросли, что смогли увидеть существовавший со времени петровских реформ трагический раскол российского общества на "образованный слой" и "народ", то в своих собственных сердцах и именно в них придется нам не только покаяться за этот раскол (с какой бы стороной мы себя ни отождествляли в случае, если не доросли до понимания своей принадлежности обеим), но и постоянно выкорчевывать из собственной души скверну, приведшую некогда к этому расколу, - снобистскую спесь "образованных и интеллек­туальных", презрение к низшим, злобную зависть к тем, кто "больше знает", к "чистеньким", стремление подменять работу и созидание самоутверждением и соперничеством, страх перед теми, кто в чем-то ниже или выше нас, враждебное недоверие ко всем, кто "другой".

Раз мы поняли, что нашему народу свойственна разобщенность, неуверенность в своих национальных идеалах и силах, отсутствие чувства национальной солидарности, что в конечном счете выливается то в некритическое самовосхваление, то в ненависть к собственной стране, ее истории и культуре, то не следует ли нам самим научиться вначале чтить отца своего и матерь свою - и тогда благо нам будет и долголетни будем на земле? Не следует ли нам самим сперва научиться не разделять всех на "они" и "мы", научиться чувствовать свою принадлежность России, научиться не бояться быть русскими?

Да простят мне еще один "случай из жизни", - очередное интеллигентское застолье, совсем недавнее. Люди от тридцати до пятидесяти лет от роду, вполне солидные члены общества, все "настроенные критически" - преуспевающий журналист, печатаемый философ-истматчик, крупный министерский чиновник, актриса, ряд научных работников различных гуманитарных и технических институтов, кое-кто из традиционных "подавантов в Израиль" - все эта люди целый вечер и целую ночь проговорили о России (почти только ругали). Пьянели, трезвели, пили чай с тортом, дремали, снова спорили, разошлись под утро. В общем, обычное дело. За эти почти десять часов ни один и ни одна из рассуждавших о русском характере, русской душе, русской мягкости и русской дезориентированности - никто, разглагольствуя о России, ни разу не вспомнил тот простой факт, что вокруг стола сидели русские люди, а следовательно - Россия, а следовательно, можно было бы отнести все сказанное к себе самим и не изрекать сентенции о чем-то внешнем, а разобрать собственные внутренние проблемы и недостатки. То плохое, что видим в России, - увидеть в себе.

Почему мы почти всегда - вещая за чаем или водкой, публикуя "отрывки, взгляды и нечто" - всегда говорим: "русский народ"? Почему мы, как правило, стесняемся говорить: наш народ?

До тех пор, пока все мы, представители всех слоев и сословий, не начнем стремиться к взаимопониманию и внутренней сопричастности народу и его корням - никакого национального и социального воз­рождения страны не произойдет. Даже более того, страна начнет хромать, задыхаться и распадаться, ибо фальшивый стержень марксизма и советизма при настоящем общегосударственном испытании рассыпется в пыль, исчезнет как не бывало, а обращаться к "братьям и сестрам", к "великому русскому народу", как поневоле пришлось властям в сорок первом, будет бесполезно и поздно. Не к кому будет...

Наконец, последний вопрос. Каковы корни нашего народа? Ведь сознательно вернуться к ним, стать им причастными, открыть их росткам и побегам свои души можно, лишь зная природу и суть этих корней. Каковы же они, корни народа?

Не надо обманывать себя: конечно, это православие.

7. РОССИЯ СТОИТ ПРАВОСЛАВИЕМ

Православие есть основа России. Лишь оно дало, давало и дает ей жизнь.

Возражать против этого по-настоящему можно исключительно лишь на эмоциональном или идеологическом уровне. Но никогда на уровне рациональном. Трезвый и разумный человек - разумеется, если он действительно таков, а не прикрывает "здравым смыслом" свои предрассудки, связанные с раз принятой идеологией, или свое эмоциональное неприятие чего бы то ни было - такой человек рано или поздно сталкивается с объективным, а потому и бесспорным фактом: Россия создана и стоит православием.

Когда мы читаем, что "православие, вообще христианство, было чуждо для славянского народа и не стало двигателем его интеллектуальной жизни", потому что "идеология православия, освящавшая смирение и покорность эксплуататорам, оправдывавшая темноту и невежество, была неприемлема по своей сути народным массам Киевской Руси", то оказываемся вполне способны "разгадать", что в данном случае автор пребывает в плену конкретной идеологии и (или) действует по ее заданию. Да и сами авторы подобного рода, как правило, не скрывают свои внутренние установки и цели: "церкви иногда рассматриваются незадачливыми авторами как некие островки национальной культуры. Все это происходит по меньшей мере в результате утраты некоторыми литераторами чувства ответственности перед партией и народом за высокие полномочия, которыми наделяет советское общество своих глашатаев правды, "инженеров человеческих душ". (Обе цитаты: В. Зоц, Несостоятельные претензии, М., 1976, с. 22, 100).

Когда перед нами пассаж, подобный следующему: "Необходимость объединения русских княжеств в единое государство диктовалась условиями экономического и политического развития. (...) В изображении же богословов инициатива создания Русского централизованного государства принадлежала церкви, которая якобы наиболее активно влияла на развитие этого процесса, а основатель Троице-Сергиевой лавры, Сергий Радонежский, выдается как "духовный родоначальник земли Русской". Подобные утверждения не соответствуют действительности" (Г.Михайлов, Ю. Зуев, Критика богословской фальсификации истории России, М., 1977, с. 25), - то всегда можно закончить: не соответствуют марксистской и атеистической действительности, а не действительности вообще.

"Научные атеисты" не скрывают своего недовольства тем, что они именуют "стремлением русского православия приукрасить свою роль в социально-политическом и духовном развитии России", стремлении, которое ставит, "по существу, под сомнение марксистско-ленинскую концепцию общественного развития, научные оценки роли и места религии в истории". "Препарируя в угодном ей духе многие страницы отечественной истории, она (Церковь - А. А.)... пытается давать ответы на насущные вопросы общественного развития. Вызов, брошен­ный богословами, не может оставаться без ответа. Пропагандисты научного атеизма должны разоблачать попытки идеологов православия представить религию и церковь "связующей нитью времен". И далее поясняется, для чего нужны такие разоблачения: для борьбы с "усилением религиозного влияния на прихожан, а также на некоторые слои населения, не стоящие на прочных материалистических позициях" (Г.Михайлов, Ю.Зуев, с. 6-7).

Да, действительно, марксистско-ленинские концепции и "научные оценки" более чем сомнительны. Но даже если бы они и не были таковыми, их базис - идеология, т.е. некая система идей, навязывающая себя одновременно и мифологически, и как руководство к действию, но органически не способная вести разумные дискуссии на "нейтральной территории". Сколько бы христиане ни заявляли, что Иерусалим - их священный город, иудеи и мусульмане будут высказывать аналогичные претензии. И лишь на разумной и "ней­тральной" почве остывших страстей и отказа от идеологического фанатизма смогут они обрести реальную и объективную истину, гласящую, что Иерусалим - священный город и христиан, и иудеев, и мусульман. Сколько бы марксисты или расисты, стихийные атеисты или принципиальные скептики, агностики или оккультисты, люди, просто испытывающие антипатию к православию или России (или к тому и другому) ни заявляли, что национальные, народные корни Руси заключены в специфике ее производственных отношений и особенностях социально-экономического расслоения "глубоко продуманном пантеоне" языческих богов и "невиданном расцвете" дохристианской восточно-славянской культуры, в "огромном просторе Евразийских степей вплоть до Амура, а не в Припятских болотах, куда нас пытаются загнать некоторые археологи" (О.Скурлатова, Загадка "Влесовой книги", Техника молодежи, 1979, N 12, с. 57) и т.д., сколько бы ни противились подобные люди реальным историческим фактам, потворствуя своим собственным целям, интересам и страстям, это дело заранее обречено на провал.

Ибо русский народ начал быть, только встретившись с Иисусом Христом. То есть Русь как стихия, как языческое море, в котором то и дело плескались все новые гадаринские свиньи, - существовала. Но история Руси, России началась с 988 года (исторически эта дата ныне считается условной).

А в "велесовы книжки" и евразийство оставим играться шарлатанам и инфантилам.

Попытки опровержения сего объективного исторического факта марксистско-атеистической литературой выглядят весьма комично. "На самом деле, - восклицает уже упоминавшийся выше В. Зоц, - не "промысел божий", а реальная потребность в объединении молодого средневекового государства диктовала русским князьям необходимость принятия не обязательно христианства, но единой общегосударственной религии".

Почему же русские князья приняли именно христианство? "Научное объяснение" В. Зоца таково: "Русская правящая верхушка посчитала более подходящим византийский вариант христианства". А в другом месте продолжает: "принятие христианства, несмотря на несомненные выгоды для княжеской власти, угрожало Руси потерей государственной самостоятельности".

Как же сочетать потребности молодого государства с потерей самостоятельности? Поразительно глубокие, а главное, последовательные и убедительные "научные оценки"...

Примечательно, что здесь происходит смычка антинаучных и иррациональных фантазий советских марксистов и советских расистов. Последние не приемлют христианство как "еврейскую заразу", св. князя Владимира объявляют евреем на том основании, что он носил титул хакана (каган - Коган и т.д.), а Руси православной противопоставляют "подлинную" Русь - языческую. А вот каковы на этот счет соображения атеистической пропаганды В. Зоца:

"Богословы нередко изображают дело так, будто бы только с принятием христианства на Руси развиваются культура, письменность, образование, а до того господствовали лишь отсталые языческие обычаи. (...) Советские ученые, основываясь на достижениях [175] марксистско-ленинской исторической науки, на многочисленных исторических документах (?), убедительно (?) доказали, что древне­русская художественная культура возникла и развилась на почве богатейшего наследия восточных славян" (ни одной ссылки на "много­численные документы", естественно, не приводится). Письменность пришла к нам отнюдь не от свв. Кирилла и Мефодия: "Известно, что письменность появилась на Руси задолго до принятия христианства. (...) Именно существованием письма еще с языческих времен, а не чем-либо иным, объясняется появление таких значительных памятников письменности, как Остромирово Евангелие и Изборник Святослава".

Повторим специально еще раз: по мнению научного атеиста, появление такого памятника, как Остромирово Евангелие объясня­ется не принятием Русью христианства, а существованием письма в языческие времена. Евангелие - не от христиан и Христа, а от языческого письма. Такова научная аргументация марксистско-ленинского атеизма. В. Зоц, стремясь убедить своих читателей в антинародности православия, договаривается в пылу одностороннего спора до того, что уже в XI веке "даже церкви, возводившиеся в честь национальных святых, строились в наиболее национальных, русских архитектурных формах" (В. Зоц, с. 17-21).

Более убедительный аргумент в пользу глубокой народности православия и его органичности для России привести, на наш взгляд, довольно трудно.

Полемизировать о том, является или не является православие главным духовным стержнем русской национальной стихии, представляется совершенно бесполезным. Человек, отрицающий этот факт, - либо невежда, либо слепец. Каковыми бы ни были начатки русской культуры, русской духовности и русской государственности в дохристианский период (поклонение упырям и русалкам?), русскую культуру, русскую духовность и русскую государственность реально и исторически выковало право­славие (что вовсе не исключает наличия во всех этих сферах мощных языческих, а позже сектантских напластований, постоянно дававших себя знать в истории нашей страны и изрядно разгулявшихся сейчас).

Воистину Россия создана и стоит православием.

В нынешнее время этот факт виден лишь "малому остатку" рос­сиян. Но времени свойственно течь. И ясность мысли - придет. Ибо проникновение в сущность России, ее народной стихии, ее духа, понимание русской истории и русского строительства, русской миссии, - одним словом, русской идеи - возможно только если исходить из религиозности как основополагающего принципа русского духа и русского этноса, будь то религиозность религиозная или безрелигиозная, отрицающая откровение свыше и потому, как это ни парадоксально, еще более нетерпимая и фанатичная, ибо она навязывает себя как естественное, единственно верное и подкрепляе­мое своей собственной только силой мировоззрение, вследствие чего - неизбежно тоталитарна. Даже безрелигиозные ученые добьются весьма малого, не учитывая религиозного фактора как основного в развитии России.

Марксисты и атеисты абсурдно и непоследовательно полностью отрицают христианскую народность, христианский аспект понятия народности, допуская лишь партийную и признавая за единственно дозволенную "допартийную" - народность языческую. Это в кото­рый раз указывает на языческие и реакционные корни марксизма и атеизма. На деле народность должна и может быть только христи­анской, т.е. основанной на религии Истины, Любви, Милосердия, Премудрости и Благой Вести о спасении, о Царстве Бога в человеческих сердцах. Обретение корней и истоков любого народа может осуще­ствиться не в мистике крови и не в мистике почвы, не в очередном неоязычестве или неонацизме, но только во Христе, только в религии. Во Христе, в Котором, с одной стороны, "нет ни эллина, ни иудея", а с другой - каждый народ только и достигает подлинного расцвета как народ христианский, а следовательно - богоизбранный. Лишь во Христе снимается противоречие между личным и коллективным, национальным и интернациональным.

По словам нашего Господа Иисуса - "Не вы Меня избрали, а Я вас избрал" (Ин. 15.16) - каждый отдельный человек и каждый отдельный народ, принявший Его благовестив, становится избранным. ВОТ ПОЧЕМУ РУССКИЙ НАРОД - НАРОД ИЗБРАННЫЙ. Потому что и он тоже избран Богом. Подобно всем прочим христианским народам, а в конечном замысле Бога - подобно вообще каждому народу на нашей земле, ибо Слово Божие обращено ко всем и должно быть проповедано "во всех народах" (Лк. 24.47), дабы люди "из всех племен и колен, и народов и языков" (Отк. 7.9) единодушно славили Агнца.

Поэтому, повторим в который раз, если Россия и возродится, то только через Христа.

Или мы образумимся, потому что дальше идти уже некуда, и наше общество, наконец, научится слышать имея уши и видеть имея глаза, или - тупик и вырождение. Без Христа - гибель, тление и распад. Без Христа - болото, каковое являет собой нынешняя Россия. И недаром говорится: было бы болото, а черти найдутся.

Но "образумиться" - от слова "разум". Не иррационализм, не очередные соблазны, но твердый разум. А твердый разум твердо приводит к религии как основе личного бытия вообще и всякой морали в частности, а также к нравственности, законности и право­защите как основе общественной и государственной жизни.

Народы состоят из отдельных лиц, поэтому, говоря о возрожде­нии народа, следует иметь в виду индивидуальное возрождение каждого, кто этот народ составляет. Возрождение это может производиться (во всяком случае, для народа христианской культуры) только на основе христианской, а следовательно, доступной каждому. Не бегство от мира, не односторонний аскетизм, а радость богообщения, милосердие и деятельная любовь составляют суть христианского провозвестия. Эти чувства и ожидаются от каждого из нас. Лишь на их основе возможно какое бы то ни было обновление нашей страны.

Прежде чем заботиться о "возрождении российской самобытности" или о "приобщении России к западной цивилизации" (а на деле оба эти аспекта, обе эти цели неотделимы друг от друга), каждый из нас должен основательно почистить свою совесть, очистить ее честным признанием своих недостатков и раскаянием в последних, возродить свою собственную душу и приобщить своего внутреннего человека к основам нравственности и духовности, которые укоренены во Христе и в Его Теле - Церкви, данной нам в форме Русского Православия.

Среди русских, разумеется, есть и последователи иных христианских исповеданий, а также - учитывая, что в понятие россиян входят все, кто осознают себя таковыми - среди них могут быть и иудеи, и мусульмане, и буддисты. Но ведь и атеизм есть форма теизма. И гностицизм наших дней (от веры в Маркса, Ленина или Гурджиева до веры в летающие тарелки и жидомасонский заговор) также является религиозным течением.

Множественность вероисповеданий, сект и мнений неизбежна для любого общества, тем более столь сложного и обширного, как российское. Не только неизбежна, но даже полезна. Евреи, интегрирующиеся в любое общество, могут быть русскими патриотами, оставаясь иудеями. Литовское, польское или татарское происхождение могут обуславливать пристрастие личности к костелу или мечети, но в то же время не противоречить ее общероссийским чаяниям и интересам. Член старообрядческой, баптистской, адвентистской или пятидесятнической общины - такой же русский, такой же россиянин, если он любит родную землю, родную культуру, если болеет сердцем за ближних и их судьбы. А какой нравственный человек не испытывает подобных чувств, пусть даже и не всегда осознанно? Наконец, любой великоросс или украинец, прапрадеды которого все до единого были православными, может становиться католиком, баптистом или методистом. Право личности на религиозные искания едва ли приходится оспаривать. Оспорить можно в некоторых случаях лишь серьезность этих исканий, точнее - их адекватность. Но это уже предмет отдельных рассуждений. Речь не о том, что русский де не может быть униатом, католиком или адвентистом; напротив, несколько братских религиозных общин, сосу­ществуя на договорных началах, лишь приучают своих последователей к любви и терпимости, а все общество в целом - к уважению чужого мнения и чужих прав. Речь лишь о том, что подлинной исторической и духовной матерью российской общественности, государственности и культуры является Русская Православная Церковь. Становым хребтом всей России было и остается православное исповедание христианства. Проселок не противоречит столбовой дороге и даже иногда с ней сливается. Но проселок - не столбовая дорога.

В.Розанов в "Уединенном" замечательно верно схватывает всю суть сложной и запутанной проблемы нашей народности, когда пишет, что у русских народ и Церковь - одно: "Кто любит русский народ - не может не любить Церкви. Потому что народ и его Церковь одно. И только у русских это одно" (В. Розанов, Избранное, Мюнхен, 1970, с. 62). Вот почему в наше время создается впечатление, что народа как бы нет: его глубокая растерянность, предельная разобщенность и вялое оцепенение проистекают от подавленного состояния Русской Церкви. "Его Величество Русский Народ", о котором так неодинаково писал в свое время В. Шульгин, не долго смог просуществовать достой­но без материнской поддержки со стороны своей Церкви - пусть даже в петровский период мать и не сумела уделить своему дитяти должной любви и должной заботы. Ныне православие подавлено - подавлен и русский народ. Он обездуховлен и даже утрачивает ощущение своей "русскости".

Без православия, без деятельной и свободной Русской Православной Церкви русская народность пришла в состояние полной разобщенности и дезориентированности. А волкам, прикидывающимся пастухами, этого только и нужно... Уж они-то знают, что делают, гоня и давя Русскую Церковь. Тщательно пестуя и разжигая чувства страха перед Церковью и ненависти к ней, коренящиеся в сфере полузабытых народных суеверий дохристианского и полухристианского прошлого, волки делают все, чтобы не допустить Россию к Церкви и Церковь к России. Но учитывая, что перед нами волки-профессионалы, остается удивляться мизерности их результатов. Чем больше подрывали враги "социальные корни религии", тем яснее постепенно становилось, что дело тут вовсе не в ее социальных корнях. Чем бездуховнее становится наше общество, тем больше людей начинает задыхаться в нем; в поисках свежего воздуха они естественно бросаются к долго и тщательно скрываемой от их глаз двери - двери в Церковь Христову. Ибо, если ее открыть - не просто забегать, не просто почи­тывать, не просто присматриваться, а именно открыть - оттуда хлынут потоки Духа, причастившись Которого, никакой иной жаждой мы не возжаждем вовек.

Русская Православная Церковь есть единственный остаток России и единственный путь к России. Всякий, кто сознательно, трезво и твердо ищет, обрящет именно такое решение и такой путь. Сколь бы "навязчиво" и "нетерпимо" ни звучала последняя фраза, я не могу от нее отказаться.

Единственно подлинной народностью может быть народность, основанная и расцветающая в Истине и Любви - то есть во Христе. Единственно подлинный патриотизм - патриотизм христианской нации. Единственно возможный путь возрождения России - возрождение через Русскую Православную Церковь.

При полном праве на свободу совести.

"Без православия наша народность - дрянь. С православием наша народность имеет мировое значение", - говорил славянофил А.И.Кошелев. Двадцатый век доказал абсолютную правоту этих, казалось бы, столь спорных слов. Поначалу хочется сказать: доказал, к сожалению. И лишь по здравом размышлении понимаешь, что - к счастью. Ибо в кошелевской фразе, являющейся не чем иным, как формулой русского народа, заложены великие возможности нашего преображения, прославления и возрождения.

Национальное движение, даже апеллирующее ко Христу и к Церкви, развивается патологически, если использует Христа и Церковь лишь как средство своей пропаганды, лишь как часть своей идеологии. Еще Константин Леонтьев предостерегал от использо­вания религии как "удобного орудия агитации, орудия племенного политического фанатизма в ту или другую сторону". (К.Леонтьев, Восток, Россия и славянство. Собр. соч., т. 5, с. 185-186). Вот почему единственно возможной и правильной основой всякого национального движения является основа церковная. Мы ни в коем случае не можем призывать и не призываем идти в Церковь из национального чувства. Но если что и делать из национального чувства, так это идти в Церковь.

Вследствие чего едва ли возможно согласиться с точкой зрения (или формулировкой) А.Назарова о том, что "национально-религиозное самосознание - единственный путь ко спасению, ибо это путь ко Христу", (с. 287). Правильнее было бы, думается, сказать, что национально-религиозное самосознание - единственный путь к спасению, ибо это путь, отправная точка которого - Христос. Спасение (в том числе и спасение нашей родины) дается Христом и Его Телом, явленным на земле - Церковью. Разумеется, индивидуальные пути различных людей к Иисусу предполагают и возможность прихода в Церковь через национальную культуру и даже просто через пробудившееся национальное чувство. Но подобный путь всегда останется индивидуальным. Ибо исцеление России возможно как следствие ее возвращения к Богу. Сначала - возвращение к Богу россиян (несомненно, идущих различными путями); потом, как следствие, - национальное возрож­дение страны и нации.

К национальным святыням - через Христа и Церковь. Наоборот? Возможно. Но как "прообраз" всеобщего пути - крайне сомнительно.

(Окончание следует)