У г. Калинникова русский характер музыки появляется органически, непосредственным выражением его натуры, образа мыслей и душевной потребности, проявляется свободно, как выработанная русская речь, умеющая обходиться без всяких галлицизмов и германизмов.
Э.К.Розенов, музыкальный критик, газета «Новости дня» от 11 марта 1899 г.
I
Будучи еще отроком, в послевоенные 40-е и 50-е годы, я часто посещал спектакли Большого театра. Мы (семья наша) жили в страшной бедности, но я мог купить абонемент на весь сезон - конечно, на галерку, - это стоило очень дешево. За несколько сезонов я переслушал множество знаменитых опер, видел все тогдашние балеты. Содержание спектаклей меня мало увлекало, - я слушал пение и музыку. Кроме того, я очень любил неаполитанские песни. Потом, уже будучи рабочим типографии, я собирал пластинки певцов стиля бельканто, без конца слушал, упиваясь красотой этого пения. Спустя годы, когда я уже вступил в Союз писателей, это увлечение еще оставалось. У моего друга, поэта Дмитрия Голубкова, был старинный американский граммофон с шкафом-резонатором, дававшим удивительно объемный звук. Какие великолепные концерты мы себе устраивали! Наконец, стал я ходить и в Консерваторию на концерты симфонической музыки, но мне казалось, что я никогда не научусь ее понимать, - и даже завидовал тем, кто внимал ей в глубокомысленной неподвижности, словно слушая что-то священное на непонятном для меня языке.
Постепенно, слушая разные вещи, я начал осваивать это музыкальное море... Композиторы барокко... Потом Гайдн... Моцарт.... Бетховен... Почему-то я полюбил Гайдна и даже написал большой цикл стихотворений о его сочинениях. Он вошел в мою первую стихотворную книжку (1969 г.) и был исполнен на радио вместе с музыкой Гайдна. Но буду кратким: главное - меня интересовала духовная суть музыки. Я учился ее распознавать. Любовь к немецкому стилю у меня довольно быстро прошла, так как он был мало питателен для моей души. Со временем я и вовсе разочаровался в «моцартятине» (как я называл этот стиль) с ее шаблонным набором приемов, однообразием, скукой, холодной виртуозностью, духовной пустотой. Не полюбил я ни Бетховена, ни Баха, которые вовсе не духовны. Но вот Шуберт меня совершенно покорил, - своей искренностью, красотой мелодий, живой теплотой, некоторой наивностью. Мне кажется, он гораздо содержательнее своих современников. Он остался со мной на всю жизнь как один из самых близких (кто не слыхал его гениальную песнь «Ave Maria»?).
Я искал в музыке собеседника, который стал бы другом-наставником моей души. Мне нравились некоторые задушевные места у Малера, Брукнера, Сибелиуса, Брамса, но, когда я наконец начал понемногу входить в мир русской симфонической музыки XIX века, я понял, что нашел то, чего искал. Это были мои соотечественники, - Глинка (все его вещи, включая множество мелких фортепьянных пьес), Балакирев, Чайковский, Бородин, Лядов, Кюи, Глазунов, Римский-Корсаков, Танеев... Я понял, что это самая серьезная в мире музыка, полная глубоких чувств, духовных устремлений, русской красоты.
И вот наконец, уже вовсе не в молодом возрасте, услышал я Первую симфонию Калинникова... Это было потрясение. О нем самом я ничего не знал. Никогда такого не бывало у меня, чтобы я слушал хоть какую-нибудь вещь раз пять-шесть и более подряд. А тут... Сижу я на терраске дачи в Вербилках. На столике проигрыватель. Звучит Калинников. Слушаю и никак не наслушаюсь... Позднее я попал с закупоркой вены на ноге в больницу. Там медленно выздоравливал. Я находился один в маленькой палате и ничего я не делал, не читал почти ничего, а все слушал Первую симфонию Калинникова. Она стала для меня главной, любимой, необходимой, - она открыла мне что-то такое, отчего я лучше стал понимать и вообще всю русскую музыку. Да, она ведет душу через русские луга, поля и леса, через просторы невыразимой красоты - к Церкви, к молитве, к Богу. Она - не развлечение, не просто услада для слуха, - она требует внимания и любви, и ее нельзя услышать и понять мимоходом, в суете: тут она вообще не дается. Первая симфония Калинникова - ключ к русской симфонической музыке, чудесные врата, через которые можно войти в этот наш родной, глубоко поучительный музыкальный мир.
Потом я записал другие произведения Калинникова, - Вторую симфонию, симфоническую картину «Кедр и пальма», увертюру «Былина» и другие. Он создал немного. И только потому, что скончался рано - на тридцать пятом году.
Я пытался выразить свою любовь к Первой симфонии Калинникова в стихах. И вот что получилось:
Не скажешь о музыке словом,
Когда композитор исторг
Из сердца в звучании новом
Волненье, печаль и восторг.
Там есть задушевное пенье,
Дыхание русской земли,
Где русских людей поколенья
Кресты своих судеб несли.
И мы в этой музыке - дома,
И сколько в ней Божьих чудес:
Молитва при грохоте грома
И рожь под лазурью небес.
И сколько веселого шума
В лесу, на земле и в воде...
И дума, - глубокая дума
О жизни и Страшном Суде.
У русской музыки есть глубокое родство с русскими же живописью и литературой (более поэзией), - у них общая духовная основа - Православие, Дух Христов. В связи с симфониями Калинникова нельзя не вспомнить картин Федора Васильева, Алексея Саврасова, Ивана Шишкина, - недаром же писал Калинников и романсы на слова русских поэтов - Лермонтова, Майкова, Фета, Никитина, - у них звучит в стихах глубокая любовь к святой русской земле. Образ данной нам Богом Родины - главное содержание музыки Калинникова. Сам он провел детство и отрочество в орловской деревне, - бывал там и потом, но из-за болезни редко. Тоска по любимым местам диктовала ему гениальные, незабываемые мелодии. Близко это и мне - воспоминания о костромских лесах и деревенском быте живут во мне, как молитва. Шли годы Великой Отечественной войны. Из древней лесной деревеньки все мужчины ушли на фронт. Сосновые леса тех мест поражали своей мощью и обширностью. Там, в глубине их, находится двадцатипятиверстное Андобское болото, куда завел поляков земляк мой Иван Сусанин. На картине Саврасова «Грачи прилетели» изображена его родина - бывшее село Молвитино (ныне Сусанино). Вот тут вспомнишь и Глинку, и Шишкина... А мне об этой глубинной России живее всех напоминает Василий Калинников.
II
Василий Сергеевич Калинников родился в селе Воин Мценского уезда Орловской губернии, вблизи тургеневского Спасского-Лутовинова (будучи отроком, композитор бывал здесь с отцом и видел Тургенева неоднократно). Отец его, Сергей Федорович, происходил из духовного звания, был становым приставом. Впоследствии выслужил чин надворного советника и получил дворянство. Мать Ольга Ивановна была дочерью священника из села Подкоморье Мценского уезда. Будущий композитор очень любил места своего детства и в конце жизни мечтал навсегда поселиться в Мценске.
В детстве учил Василия играть на скрипке врач А. Евланов, живший летом в селе Воин. Отец же учил своего сына играть на гитаре. Вольная жизнь среди русской природы давала отроку много самых хороших впечатлений. Вот в те времена и возник в душе композитора прекрасный и любимый образ Родины.
Калинников учился в Орловской духовной семинарии; был регентом церковного хора. Уже там он начал заниматься композиторской деятельностью, сочиняя церковные песнопения. В 1884 году после 4-го класса он оставил семинарию, переехал в Москву и поступил в Консерваторию, но из-за невозможности уплатить двести рублей за учение через полгода покинул ее и перешел в Музыкально-драматическое училище Московского филармонического общества, покровительницей которого была Великая Княгиня Елисавета Феодоровна (будущая святая мученица). В 1888 году Василий Сергеевич женился на Софии Николаевне Ливановой, дочери священника города Дмитровска Орловской губернии, - это была верная, самоотверженная помощница в нелегкой его жизни. По окончании училища Василий Сергеевич служил преподавателем музыки в частных школах Москвы, был недолго вторым дирижером в Итальянской опере, играл в оркестре Большого театра на литаврах и фаготе. Отдыхать, даже летом, было некогда, так как средств на жизнь всегда не хватало, а заработки были весьма небольшие.
В училище он написал несколько музыкальных произведений, среди них - кантату «Иоанн Дамаскин» (на слова А.К.Толстого), хор «Горные вершины» (на слова Лермонтова), «Грусть» (пьеса для фортепьяно в две руки), «На старом кургане» (романс на стихи И.С.Никитина), «Нимфы» (симфоническая картина по стихотворению в прозе И.С.Тургенева), «Скерцо» (пьеса для фортепьяно в две руки), четырехголосное песнопение a capella «Господи, Господи наш...», две «Херувимских» для церковного хора. В училище он приобрел несколько близких ему по духу друзей, с которыми имел потом постоянную переписку. Один из его учителей - Семен Николаевич Кругликов (1851-1910) стал ближайшим его другом и помощником и основным адресатом его писем. Кругликов был авторитетным теоретиком-музыковедом и критиком. Живя в общем совсем небогато, имея жену и детей, он много сил прилагал к тому, чтобы доставать для больного Калинникова денег, - только благодаря ему тот мог жить в Крыму, лечиться и иметь необходимые условия. Кругликову он посвятил свое первое крупное произведение - Первую симфонию, написанную в 1894-1895 годах в Ялте.
Осенью 1893 года сильно проявился зревший в организме Калинникова туберкулез легких. Врачи предписали ему перемену климата, и он с женой уехал в Ялту. Оттуда он писал Кругликову: «Здоровье мое понемногу восстанавливается. Надеюсь совсем вылечиться. Климат здесь прекрасный, и живется мне пока недурно. Работаю пока мало - болезнь мешает, но собираюсь писать много: музыкальных планов и мыслей имею массу» (14.I.1894). Вскоре началась работа над Первой симфонией. «Теперь я всецело поглощен своей симфонией. Ежедневно пишу пять-шесть стр. партитуры» (23.II.1894). В апреле: «Окончательно отделал первую часть своей симфонии. Начал писать andante».
В январе 1895 года пишется финал симфонии. «Не шутя, добрый мой Семен Николаевич, - сообщает композитор Кругликову, - тяжело мне приходится с финалом... Порой я и всю свою симфонию бракую: и мысли-то у меня скверные, и техники-то мало, и вдохновения ни на грош нет, и т.д. и т.д. Так тошно бывает, что, кажется, бросил бы всё... А потом смотришь - опять потянуло к нотной бумаге, да так, что не оторвешься, и кажется тебе, что ты создаешь что-то новое, хорошее, незаурядное и что растут у тебя крылья». И далее: «Удивительная вещь - это искусство! Если разобрать, то занимающемуся искусством оно приносит гораздо больше страданий, нежели наслаждений, и путь художника очень тернист, начиная с трудного и скучного приобретения техники и кончая муками творчества (о сопряженных с занятием искусством жизненных неудачах и неудобствах я уж умалчиваю - не в них дело). Но что же к нему так тянет и что это за страшная сила, которая ради нескольких мгновений неземного, правда, наслаждения, заставляет переносить столько терзаний и мук?!».
Весной 1895 года (Первая симфония уже окончена) Калинников чувствовал себя плохо. «Я все более и более начинаю приходить к сознанию, - пишет он Кругликову, - что песенка моя, кажется, спета... А впрочем, будем бороться до конца, тем более, что в моей душе нет страха перед смертью».
Калинников, как я уже упомянул, не имеет своих средств и живет в Ялте на то, что нерегулярно присылают друзья. «Не величайшее ли счастье иметь таких друзей, - пишет он, - и раз они налицо, можно ли унывать, имея даже самую злейшую чахотку? Мне никто не верит, что у меня такие друзья».
III
Первая симфония Калинникова была впервые исполнена в Киеве 8 февраля 1897 года в Четвертом симфоническом собрании Русского музыкального общества под управлением Александра Николаевича Виноградского (1856-1915), который впоследствии пропагандировал творчество Калинникова и в России, и за рубежом. «Из русских композиторов, - писал Виноградский, - я исполнял впервые в Киеве симфонию Калинникова. Его не хотели знать ни в Петербурге, ни в Москве. Он не мог добиться там, чтобы его хоть выслушали. Здесь это было легко. Его слушали со вниманием, сразу оценили и смело поставили свой приговор. После Киева симфония исполнялась во всей России и во всех больших центрах Европы, и всегда с успехом. Вспоминаю при этом трогательный эпизод. Когда замолкли последние звуки мощной симфонии, на вызовы публики вышел автор - тщедушный чахоточный юноша. Публика была поражена контрастом этой внутренней необыкновенной силы в слабом больном теле. И что же, через несколько дней Калинникову, без моего ведома, собрано было около двух тысяч рублей, чтобы дать ему возможность поехать на юг и работать дальше».
В прессе появились отзывы на этот киевский концерт. Кругликов писал в «Новостях дня»: «Овации и вызовы автора начались уже после скерцо, которое было повторено как и andante. По окончании симфонии бурные овации возобновились. При туше оркестра автору поднесли венок от Музыкального общества». М.В.Москалев в «Киевском слове» писал: «Главная заслуга г. Калинникова как русского симфониста заключается не в том, что он пользовался эолийским или дорийским ладом, а в том, что он развил в себе истинное чутье и явное понимание внутреннего склада русской народности. Задавшись целью написать произведение в народном стиле, автор понял, что ему нужна не столько форма, сколько сама идея, индивидуальность духа и внутренний склад и характер русской народной жизни. Ему как родному сыну своего Отечества и талантливому композитору, удалось найти то, что он искал: симфония его вылилась как бы из недр народного самобытного искусства, изобилуя картинами и образами чисто русского характера. Величавый русский эпос с его мощной богатырской силой, молодецкая удаль, заунывные песни Поволжья, широкое раздолье степей, безграничные радость и веселье - слышатся в этих чудных, характерных мелодиях автора. «Здесь русский дух... здесь Русью пахнет!» - скажет всякий наш соотечественник, прослушав симфонию г. Калинникова».
6 декабря того же 1897 года Первая симфония была исполнена в Москве (Калинников был в это время в австрийском курортном городке Меран). В отзыве на это исполнение Кругликов писал в «Новостях дня»: «Что мне дорого в его музыке, - ее бодрость, здоровье, действующие прямо подкупающим образом и тем более ценные, что их как-то странно подмечать в творчестве человека, давно и серьезно хворающего, знающего хорошо, что значат материальные невзгоды жизни. Первую симфонию, а затем и Вторую, писал он в Крыму, куда, как теперь за границу, был отправлен врачами лечиться. И подумать только, что если бы не приличная сумма, собранная среди киевской публики в пользу даровитого больного, он не был бы теперь среди нужных для его болезни условий!».
По поводу того же московского исполнения Первой симфонии Калинникова пишет Иван Васильевич Липаев, старый приятель композитора, тромбонист оркестра Большого театра: «О, сколько бодрых чувств вселила мне в душу g-moll΄ная Первая симфония Вас. С. Калинникова, сыгранная в Третьем симфоническом собрании того же Общества! Среди туманных, мистически настроенных, запутанных по звуковой технике произведений последнего времени, симфония г. Калинникова - луч солнца!».
В следующие годы Первая симфония Калинникова с огромным успехом исполнялась в Петербурге, Павловске, Харькове, Нижнем, Одессе, Берлине, Лейпциге, Вене, Париже, Монте-Карло, - всё это еще при жизни Калинникова.
Летом 1897 года Калинников какое-то время жил в родном орловском селе Воин, вместе с женой, матерью и братьями. «Я ведь здесь родился и прожил почти до пятнадцати лет, - писал он Кругликову. - Каждый кустик, каждая дорожка в парке или тропинка в лесу будят массу воспоминаний и навевают какое-то мирное настроение. Немножко грустно всегда становится от воспоминаний, но все же очень приятно, и я рад». 19 июля он сообщает Кругликову: «Только вчера совершенно закончил партитуру Второй симфонии. Работал очень усердно, по нескольку часов в день, что при теперешних жарах и при моем слабосилии и худосочии - подвиг немалый».
28 февраля 1898 года в Киеве под управлением Виноградского была исполнена Вторая симфония Калинникова. Сам Калинников был в это время в Ментоне. Там получил телеграмму из Киева: «Симфония имела огромный успех. Andante повторено. После финала большие овации. Шесть вызовов. Поздравляю от всего сердца. Виноградский». Эта симфония также начала триумфальное свое шествие по городам России и Европы. Рецензент «Нового времени» писал 1 февраля 1899 года: «Симфония носит великорусский отпечаток, хотя автор не пользуется русскими песнями. Это большая его заслуга... Быть народным без заимствований, черпать народность из себя можно только будучи сильным по духу и не оторванным от почвы. Таков был Глинка». Ю. Д. Энгель в «Курьере» писал о Второй симфонии: «Что особенно привлекательно в этой симфонии, как, впрочем, и в Первой, - так эта жизнерадостная свежесть настроения, насквозь проникающая ее и особенно драгоценная в наше время - время нервности и издерганного пессимизма». Н. Д. Кашкин в «Московских ведомостях» отметил, что «темы симфонии, почти все близко родственные между собою, носят ясный отпечаток русского характера. В них даже намечается особенность, свойственная народным песням, мелодический склад которых не подчиняется рамкам гармонически определенной тоники мажора или минора, они гораздо естественнее и свободнее понимаются в пределах старинных догармонических ладов, которые западные теоретики назвали церковными, хотя они были одинаково свойственны как церковной, так и светской музыке».
Калинников всеми признан как весьма крупный талантливый симфонист. Симфонии его изданы знаменитой фирмой Юргенсона. Но он живет почти в нищете. Тысячных сборов - после Киева - больше не было. По сто-двести рублей присылали изредка друзья, отрывая их от своих скудных средств. Гонорары также ограничивались сторублевками, в том числе и за роскошно изданные симфонии у Юргенсона. Всегда было неизвестно - чем существовать завтра. Здоровье стремительно ухудшалось, но Калинников урывал часы для работы. Савва Мамонтов написал либретто оперы «В 1812 году» (для своего частного оперного театра). Калинников взялся сочинять музыку за помесячную плату по 150 рублей. С трудом создал он «Пролог» и первый акт, - это была замечательная музыка. Но работа прервалась, так как Мамонтов был разорен и даже попал под арест за растрату каких-то денег (чего, кажется, не было...).
Последний год жизни в Ялте навещали Калинникова Гречанинов, Рахманинов, Чехов, артисты Московского художественного театра. Калинников, как ни трудно ему было писать, вел очень большую переписку с друзьями и родными (чаще всего диктовал письма жене), и в этом было для него много утешения.
IV
«Эх, только бы здоровье! - пишет Калинников из Ялты 1 августа 1899 года. - Такая меня злость берет на свою болезнь и такая зависть на работу, что моим близким приходится сильно меня осаживать в этом смысле, чтобы я не зарвался и не натворил с собою беды». Ему приходится целыми днями лежать, его сжигает постоянно повышенная температура, - почти всегда к вечеру 39˚ и под сорок. И все же урывками дело идет, - он работает над оперой. «У меня теперь, например, - пишет он Мамонтову в октябре 1899 года, - стоном стоит в голове 2-й акт (сцена народного подъема духа в усадьбе). Так вот и сел бы за нотную бумагу и писал бы, писал свои нотные каракули, но... Это теперь положительно невозможно. Приходится налагать на себя узду, и вот я ложусь в постель и думаю, думаю без конца... Ах, если бы Вы знали, как я боюсь, что не успею до конца жизни кончить всю оперу! Здоровье настолько плохо, что работать как следует нельзя, а кто знает, сколько я еще проскриплю».
«Болит у меня всё и скверно болит, - жалуется Калинников Кругликову. - По ночам кашляю, как кот от табаку. И главное ни на минуту нет отдыха. Температура все время жарит выше 38˚. О какой-либо работе нечего и думать. Начал было второй акт и дело успешно пошло, написал всё вступление и начало хора, но теперь абсолютно не могу. Чтение газет и то меня утомляет и производит повышение температуры. Скверно, батюшка, совсем скверно, и, вероятно, близок мой конец». Нужда приводит его в отчаяние. 31 декабря 1899 года он пишет Кругликову: «С начала ноября и по сию минуту я ниоткуда больше не получал ни копейки, что ставит меня в материальном отношении в крайне тяжелое положение... Часто хочется умереть, чтобы развязать всем руки. А то Соню я совсем измучил. Вам тоже не даю покоя. И вообще становлюсь дорогим мне людям в тягость. Это тяжело».
В апреле 1900 года появилась у Калинникова мысль поселиться на лето в Мценске или где-нибудь возле него. Это родные края, по которым он тосковал, вынужденно живя на юге, у моря. «Что касается здоровья, - пишет он Кругликову, - то я уверен, что в Мценске мне будет нисколько не хуже, нежели где бы то ни было. Климат тамошний мне родной, место высокое, сухое, городок маленький и воздух чистый... Умереть же в Мценске мне, пожалуй, будет приятнее, нежели где-нибудь на курорте».
Все это время во многих городах исполняются его симфонии, - всюду большой успех. Калинникову шлют вырезки из газет с рецензиями, по большей части восторженными. Он получил известность как замечательный композитор. Иногда - очень редко - за исполнение симфонии присылают гонорар, - он всегда составляет 1 0 0 рублей, ни больше ни меньше. В этом отношении общество - культурное русское общество, - как всегда безжалостно к гениям своего народа. Калинников и его жена не могут обновить своего гардероба, - одежды их сильно обветшали. И, наконец, он просит Кругликова: «Похлопочите, дорогой мой друг! Кликните клич, и авось найдутся добрые души и не оставят больного мусикийца, как не оставляли его до сих пор... Но, Боже мой, как тяжело об этом говорить и просить».
Летом 1900 года Калинников имел большое утешение слушать мастерскую игру Сергея Васильевича Рахманинова, который часто его навещал. Он знакомил его с новыми сочинениями композиторов России и Европы. Здоровье Калинникова все хуже, но он мечтает о Третьей симфонии, надеется, что будет возможность сесть за фортепьяно и за нотную бумагу.
29 декабря 1900 года - по старому стилю - Калинников умер и был похоронен в Ялте. Ему шел 35-й год.
Жизнь его продолжается в музыке, на которой лежит несомненный отблеск Божией благодати. Пока существует русский народ, будут жить чудесные симфонии богатыря духа, хотя и больного, мало пожившего композитора. Откуда же, как не от Бога, были у него такие глубокие чувства, такая радость, такая жизненная сила? «Там русский дух... там Русью пахнет!», - скажем мы об этой музыке словами Пушкина, которому Калинников сродни по разнообразию и глубине чувств, которые со временем не утрачивают своей свежести и не стареют.
Не удержусь, закончу статью своим стихотворением, написанным в 2004-м году.
Хоть долги были времена разлуки
С родным раздольем русским, но опять
Симфонии Калинникова звуки
Листвой и небом начали звучать.
Они плывут, как облака над бором,
Шумят осокой тихого пруда,
И в старый дом за жердяным забором,
Как ветер, залетают без труда.
Я потрясен их красотой и грустью,
Легко дышу тем, что ушло навек,
Что мы Святой когда-то звали Русью,
Где был хозяин - русский человек.
Монах Лазарь (Афанасьев), Сергиев Посад
март 2010 г.
