За словом «изменение» может стоять и развитие, и деградация. Именно поэтому «изменение» - слишком общий термин для обозначения исторических процессов, связанных с церковнославянским языком. О более точной терминологии рассказал Сергей Анатольевич Наумов, канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка Северо-Западного государственного медицинского университета им. И. И. Мечникова, координатор Церковнославянского семинара (Санкт-Петербург).
XX век - время бурного развития лингвистической методологии, последовательного дополнения сравнительно-исторического метода методами структурным, функциональным и когнитивным [8, 8-11]. Благодаря использованию машинных и математических способов обработки языкового материала и научно-организационной работе (появление академических институтов - русского языка, славяноведения, языкознания, лингвистических исследований и др.; систематические полевые исследования диалектологов и фольклористов) произошло резкое расширение круга фактов языка в его синхронии и диахронии, охватываемых исследованием.
Вместе с тем церковнославянский язык (за исключением начального периода его истории - старославянского/древнецерковнославянского языка) на протяжении большей части XX века был блокирован как объект научного изучения. О причинах, особенностях и отчасти результатах этой «недоизученности» см. [13]. Синхрония современного церковнославянского языка почти вовсе не описывалась, в отношении диахронии ситуация была несколько лучше: анализировался старославянский язык (с периодическими трениями с Главлитом по поводу «идеологически небезупречного» состава примеров в учебниках и исследованиях - дескать, почему все они «из религиозной литературы») и более поздние эпохи истории церковнославянского языка там, где они пересекались с историей литературного языка, т.е. в основном до XVIII века, причем чем более поздней была эпоха, тем нежелательнее было употреблять термин «церковнославянский», который лучше было заменить на «книжно-славянский», а еще лучше - на «книжно-письменный» (см., например, основательную монографию В. К. Журавлева [4]).
На рубеже XXI века в ситуации с изучением церковнославянского языка наметилась некоторая положительная динамика. Так, например, в Институте русского языка им. В. В. Виноградова РАН организован Научный центр по изучению церковнославянского языка, им создан церковнославянский корпус в рамках Национального корпуса русского языка [15], а также ведется подготовка большого словаря церковнославянского языка (первый том вышел в 2016 г. [3]). Появляются исследования по новейшей истории церковнославянского языка [10] и после большого перерыва (труд Н. С. Трубецкого [19] вышел в Париже в 1927 г.) - работы по систематизации истории церковнославянского языка в целом [2; 5; 16].
При систематизации истории церковнославянского языка выделяют те или иные его периоды, эпохи - обычно вслед за историей русского (литературного) языка, что отчасти оправдано как историческим и функциональным взаимодействием этих двух языковых стихий, так и «традицией» не рассматривать церковнославянский язык в качестве самостоятельного объекта анализа, о чем уже было сказано выше. Думается, однако, что церковнославянский язык заслуживает научно отрефлексированного описания полной своей истории - не собранного по эпизодам, вскользь упомянутым в работах, посвященных другим объектам, но такого, в котором он был бы в роли главного объекта, определяющего логику построения исследовательского процесса.
При такой постановке проблемы возникает вопрос о «собственно церковнославянских» критериях выделения эпох в истории церковнославянского языка. Так, Н. И. Толстой предлагал выделять периоды «централизации» и «децентрализации» [18, 53-54]. В то же время очевидно, что (как и в истории, пожалуй, любого языка) эпохи бывают двух типов: условно говоря, «ускоренные» и «замедленные».
На одномерной оси времени как первые, так и вторые - это периоды, но стоит преобразовать процесс развития церковнославянского языка из линейной структуры в иерархическую, как станет очевидно, что какие-то периоды - это узлы, вершины графа, а какие-то - это его ребра, связи, переходы от вершины к вершине. Одни формируют «скелет», другие облекают его «плотью». Одни суть периоды «языкового строительства», другие - периоды «стихийного развития языка». Одни - «вдохи», другие - «выдохи».
В отношении стихийного развития языка удобным представляется термин «дрейф», описанный Э. Сепиром: «Дрейф языка осуществляется через не контролируемый говорящими отбор тех индивидуальных отклонений, которые соответствуют какому-то предопределенному направлению. Направление это может быть в общих чертах выведено из прошлой истории языка» [17, 144].
В противоположность дрейфу «скачок» - это контролируемый отбор «отклонений». Если дрейф - это следование в определенном направлении, то скачок - это определение, задание этого направления.
Слово «скачок» указывает на относительную историческую скорость изменений, на то, что эпоха осознается как «веха». То же явление можно было бы назвать и иначе: «толчок» - по задающему вектору для последующего дрейфа, «волна» - по вписанности в процесс исторического развития, т.к. каждый дрейф - это не только усвоение результатов предыдущего скачка/толчка/волны, но и накопление и подготовка условий и предпосылок для следующего периода ускорения. Можно было бы назвать скачки локомотивами истории церковнославянского языка (а дрейфы, соответственно, вагонами). Это было бы допустимо с точки зрения транспозиции метода из области политэкономической в лингвистическую и продуктивно в смысле методологического обобщения [1, 46], однако представляется не весьма удачным в силу идеологической окрашенности этого образного выражения, происходящего из марксистского дискурса.
Учитывая, что любой из предложенных терминов избирательно обозначает лишь ту или иную сторону сложного явления, остановимся на рабочем конвенциональном термине «скачок», для углубления же в сущность стоящих за терминами вещей перечислим основные отличия скачка и дрейфа, а затем применим полученный инструментарий к периодам истории церковнославянского языка. Разумеется, строгость выделяемых признаков относительна, речь идет скорее о выраженных тенденциях.
Скачок |
Дрейф |
1. Наличие духовной подоплеки, опора на духовный подъем, активное религиозное делание, открытие нового источника православного опыта.
|
1. Усвоение результатов скачка, либо накопление опыта для последующего скачка, либо следование в сформированном религиозном фарватере, либо понижение «градуса накала» духовной жизни, либо отсутствие церковной новизны (в строго каноническом, а не еретическом смысле), либо религиозное охлаждение - здесь и далее в любых комбинациях. |
2. Работают организованные школы, течения, коллективы канонически безупречных профессионалов (впоследствии как правило канонизируемых), создающие эталонные тексты.
|
2. Работают отдельные профессионалы, либо количество их исчезающе мало, либо они не организованы в коллективы, либо их тексты не воспринимаются как эталонные, либо профессионалы канонически небезупречны. |
3. Восстанавливаются связи церковнославянских текстов с греческим языком, возникают новые переводы, актуализируются лингвистические заимствования из греческого языка, калькирование, лексические, семантические, грамматические, жанровые грецизмы. |
3. Ослабление связей церковнославянского языка с греческим, вытеснение «грецизмов» «русизмами» (у иных славян - своими местными вариантами), стихийная дивергенция параллельных славянских и греческих текстов. |
4. Языковые и ментальные процессы выравнивания охватывают несколько славянских территорий (о параллелизме языка и ментальности с иллюстрациями основных скачков см. [9]). |
4. Развитие языка происходит замкнуто, у каждого народа по-своему. |
5. Усложнение церковнославянского языка, обособление его от местной разговорной речи, появление эталонно высоких текстов и общее обновление кирилло-мефодиевских констант. |
5. Упрощение церковнославянского языка, проникновение в него разговорных элементов, появление упрощенных и контаминированных со средним стилем текстов, динамика кирилло-мефодиевских констант от слабо положительной до отрицательной. |
Кирилло-мефодиевские константы - признаки церковнославянского языка, заложенные в кирилло-мефодиевскую эпоху (отсюда первая часть названия) и остающиеся неизменными на протяжении всей его истории (поэтому - константы), как то:
А) Церковнославянский язык - не разговорный.
Б) Церковнославянский язык - богослужебный.
В) Церковнославянский язык - язык книжный, письменный.
Г) Церковнославянский язык - первый учебный предмет славян.
Д) Церковнославянский язык - общий и родной для всех славян.
Е) Церковнославянский язык - камень преткновения еретиков.
Первые три периода истории церковнославянского языка, объединяемые в «эпоху старославянского языка» (IX-XI вв.), можно охарактеризовать как последовательные три скачка: деятельность Кирилла и Мефодия; деятельность первого и второго поколения их учеников в Болгарии; Крещение Руси. По всем пяти признакам перед нами скачок.
Далее будем рассматривать историю церковнославянского языка с «восточнославянской колокольни».
За собственно Крещением Руси следуют два века активной рецепции, усвоения образно-символической и собственно лингвистической системы церковнославянского языка, переходящие в дрейф (по всем пяти признакам) в эпоху раздробленности и татаро-монгольского ига.
Следующая эпоха - второе южнославянское влияние (конец XIV - XV вв.). Безусловный скачок, начиная (1) с традиции исихазма, давшей духовный импульс всему процессу [7], (2) с работы школ (например, Тырновской, затем Ресавской) и впоследствии канонизированных книжников (например, митрополит Киприан). Восстановление церковнославянско-греческих связей (3) есть: как в виде переводов новых текстов, так и в виде исправления и сверки существующих. Охват нескольких территорий (4) есть: в процессе участвуют южные и восточные славяне. Наконец, по пятому критерию есть и усложнение («в результате реформы увеличилась дистанция между литературно-книжным и живым разговорным языком» [7]), и освежение констант, кроме, разве что, последней, ибо не удалось найти свидетельств о том, что «жидовствующие» (самые яркие представители ереси в то время) что-то имели против церковнославянского языка как такового.
За эпохой второго южнославянского влияния следует дрейф, но не такой мрачный, как дрейф XIII-XIV вв. В это время происходит усвоение результатов скачка, начинается эпоха великих синтезов, больших текстов, систематизирующих целые отрасли или сферы человеческой жизни, деятельности и мысли: Лицевой летописный свод Ивана Грозного, Великие Четьи Минеи митрополита Макария, Стоглав, Домострой, Требник митрополита Петра Могилы, Соборник Нила Сорского, первая полная славянская Библия архиепископа новгородского Геннадия (1499), труды Ивана Федорова и первых грамматистов и лексикографов (Памвы Берынды, Лаврентия Зизания, Мелетия Смотрицкого). Почему эта эпоха не скачок? Потому что с предыдущим периодом ей удалось отчасти сравняться только по второму и, возможно, по пятому пунктам.
Труды первопечатника и грамматистов - это уже переход к новому скачку - к реформам патриарха Никона. По всем пунктам, кроме первого - скачок. Но вот для духовной подоплеки полуполитическая идея «Москва - Третий Рим» оказалась недостаточной. Часть верующих упрекнула Никона в «латинстве» и сформировалась в субэтнос старообрядцев.
Последовавшие затем петровские реформы, обособившие «светский» язык от церковного (и никак, к слову сказать, не покусившиеся ни на одну из кирилло-мефодиевских констант) и Синодальный период - это дрейф. Правда, в отличие от дрейфа, наследовавшего результаты второго южнославянского влияния, дрейф Синодального периода не слишком богат на плоды. Таковыми можно назвать издание Елизаветинской Библии (1751 г.), перевод преп. Паисием Величковским «Добротолюбия» (1793 г.), составление свт. Димитрием Ростовским «Житий святых» (1689-1705 гг.), а вот появление Синодального текста Священного Писания (на русском литературном языке) - это уже ярко выраженный дрейф (5).
В начале XX века (1907-1917 гг.) в истории церковнославянского языка был период, который можно охарактеризовать как «квазискачок». Речь идет о деятельности Синодальной комиссии по исправлению богослужебных книг [2; 10]. Комиссия объединила ученейших мужей своего времени, и это признак скачка (2). Однако невозможно указать на что-либо как на духовную подоплеку деятельности комиссии (1). Потенциально такие возможности были (например, труды Паисия Величковского, Игнатия Брянчанинова), но в деятельности комиссии они никак не реализованы. Мы не можем указать конкретного подвижника, или обитель, или традицию духовного делания как предтечу деятельности комиссии. Более того, комиссия начала свою деятельность во время духовного спада, на который указывали многие. Так, богослов Игнатий Брянчанинов в 1863 г. писал: «Дух времени таков, что скорее должно ожидать окончательных ударов, а не восстановления.» [6, 452], а философ К. П. Леонтьев в 1891 г. предостерегал, что «через какие-нибудь полвека, не более, он (русский народ. - С. Н.) из народа "богоносца" станет мало-помалу, и сам того не замечая, "народом-богоборцем", и даже скорее всякого другого народа, быть может.» [11, 684].
По пунктам (3-5) скачка не прослеживается, ибо установка комиссии была на то, чтобы сделать славянский текст «понятнее» (т.е. приблизить к нормам русского литературного языка - без оглядки на греческий, без какой-либо корреляции с параллельными процессами у других славян). Тексты изданных комиссией Триодей впоследствии не переиздавались, т.е. de facto эталонными признаны не были. Для скачка одного второго критерия недостаточно. Если посадить в вагон несколько высококлассных машинистов, он от этого локомотивом не станет.
Советская эпоха в истории церковнославянского языка - это дрейф, если не сказать антискачок. По влиянию на церковнославянский язык эту эпоху не с чем сопоставить из русской истории: даже татары не занимались гонениями на язык. Пожалуй, можно сравнить с османским игом у южных славян. Подробнее о церковнославянском языке в советское время см. [2; 10; 13].
Текущий момент в истории церковнославянского языка начинается с 1000-летия Крещения Руси. При желании можно отыскать в нем приметы скачка. Так, духовной подоплекой (1) может явиться возрождение церковной жизни, прославление новомучеников и исповедников и освещение их духовного опыта (выход первого издания «Зеленых Миней» [12]), не останется в стороне и русская религиозная философия - например, И. А. Ильин, А. Ф. Лосев (в монашестве - Андроник). В церковь начали приходить специалисты с высшим филологическим образованием и курсом старославянского языка за плечами, и это тоже, казалось бы, примета скачка (2), однако школ профессионалов нет, за исключением отдельных очень малочисленных коллективов наподобие Научного центра по изучению церковнославянского языка в Москве или Церковнославянского семинара в Санкт-Петербурге. По третьему пункту можно отметить разнонаправленные тенденции. В отношении церковно-богослужебного языка Поместные Церкви славян (4) находятся в состоянии «каждый сам за себя», а в деле упрощения церковнославянского языка и «перевода» богослужения на национальные литературные языки (5) братья-славяне уже даже перестали на нас оглядываться. Словом, сложно вынести окончательное суждение о процессе, который еще не завершен, поэтому итоговая оценка его в качестве скачка или дрейфа - дело будущего. Впрочем, приложение усилий к сотворению эпохи как эпохи скачка или дрейфа - дело настоящего.
Литература
1. Богданов А. А. Тектология. Всеобщая организационная наука. Кн. 1. М., 1989. 304 с.
2. Богослужебный язык Русской Церкви: История. Попытки реформации. [М.], 1999. 412 с.
3. Большой словарь церковнославянского языка Нового времени. Том I. А-Б / Под ред. А. Г. Кравецкого, А. А. Плетневой. М., 2016. 448 с.
4. Журавлев В. К. Внешние и внутренние факторы языковой эволюции. М., 2004. 336 с.
5. Журавлев В. К. Русский язык и русский характер. М., 2002. 255 с.
6. Игнатий Брянчанинов, свт. Полное собрание писем: В 3 т. Т. 1. М., 2011. 544 с.
7. Кириллин В. М. Славянское православное возрождение // Слово: Православный образовательный портал. URL: http://www.portal-slovo.ru/philology/37336.php
8. Колесов В. В. История русского языка. СПб.; М., 2005. 672 с.
9. Колесов В. В. Философия русского слова. СПб., 2002. 444 с.
10. Кравецкий А. Г., Плетнева А. А. История церковнославянского языка в России (конец XIX-XX в.). М., 2001. 398 с.
11. Леонтьев К. Н. Восток, Россия и Славянство. М., 1996. 798 с.
12. Минеи служебные: В 24 т. М., 2014. 13394 с.
13. Наумов С. А. Церковнославянский язык в языковой и языковедческой динамике XX века // Материалы Международной научной междисциплинарной конференции «Русский язык в современной культуре в контексте Slavia Orthodoxa и Slavia Latina». М., 2016. С. 12-33.
14. Научный центр по изучению церковнославянского языка. URL: http://www.ruslang.ru/?id=centre_church-slav
15. Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]. М., [2003-]. URL: http://ruscorpora.ru.
16. Панин Л. Г. История церковнославянского языка и лингвистическая текстология. Новосибирск, 1995. 217 с.
17. Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи. В кн.: Э. Сепир. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993. С. 26-203.
18. Толстой Н. И. История и структура славянских литературных языков. М., 1988. 239 с.
19. Трубецкой Н. С. Общеславянский элемент в русской культуре. В кн.: Н. С. Трубецкой. История. Культура. Язык. М., [1995]. С. 162-210.
20. Церковнославянский семинар. URL: http://paerok.ru.
Впервые опубликовано: Наумов С.А. Скачок и дрейф в истории церковнославянского языка // Academic science - problems and achievements XI: Proceedings of the Conference. North Charleston, 6-7.02.2017, Vol. 2. (Академическая наука: Проблемы и достижения. Материалы XI международной научно-практической конференции 6-7 февраля 2017 г. Том 2). - North Charleston, SC, USA: CreateSpace, 2017, p. 157-163.