Отклик на статью «Церковная реформа XVII века: эволюция взглядов, причины их происхождения и распространения».
При очевидных достоинствах работы Алексея Владимировича Виноградова в плане академической полноты охвата темы не стоит спешить соглашаться с ее основным посылом. Структура статьи - противопоставление «упрощенно-традиционного» взгляда (как идеологически обусловленного) на церковную реформу XVII века и на раскол и взгляда «научного» (как ни от ничего не зависимого, кроме документальных фактов). На наш взгляд, такое противопоставление является произвольным, а принципиальная граница проходит совсем по другой оси.
Если даже негуманитарная наука, по последним данным, «человекоцентрична» (Ср.: «Начиная с середины прошлого века исследователи науки предлагают много вариантов понимания субъекта научной деятельности в его соотнесенности с научным знанием, и это свидетельствует о признании "законности " этой проблемы. В эпоху классической науки такой проблемы не возникало. <...> Все, связанное с культурой, историей, социумом, отделялось четкой границей от науки как от совокупности логически упорядоченных, систематизированных знаний. В середине прошлого века в социологии науки представители школы Р.Мертона перенесли эту границу внутрь науки <...> наука понимается как социальный институт, встроенный в общество <...> В книге Т.Куна "Структура научных революций " (1962г.) закладываются основания принципиальной новой социологии науки <...> на передний план выдвигается понятие научного сообщества. <...> смены парадигм в ходе научной революции. Чтобы развитие науки пошло по новому пути, необходимо, чтобы большинство членов научного сообщества приняло новую парадигму, выдвинутую в ходе последней научной революции. <...> При разрешении революционного кризиса речь идет о выборе "между альтернативными способами научного исследования, причем в таких обстоятельствах. Когда решение должно опираться больше на перспективы в будущем, чем на прошлые достижения. <...> Принятие решения такого типа может быть основано только на вере "» (Маркова А.А. Философия из хаоса. М., «Канон», 2004. С.230-233), то тем более не бывает идеологически не мотивированной исторической науки и истории Церкви - особенно. Разумеется, по-своему детерминированы извне и «научно-исторические исследования» Н.Ф.Каптерева, С.А.Зеньковского и др., а именно, они обусловлены либеральной мыслью того революционного времени и потому инстинктивно симпатизирующей «смелому протесту» раскольников против «бесчеловечности самодержавия» и нестроений официальной Церкви. Это накладывает оттенок соответствующей идеологии («нарытого компромата») на подачу обнаруженных этими исследователями в архивах ранее неизвестных исторических подробностей реформы и раскола.
Иначе говоря, вопрос не в том, зависеть богослову или историографу от идеологии или нет, но лишь в том, от какой именно идеологии зависеть: от ортодоксальной (от догматов и канонов Церкви, что для автора часть «упрощенно-традиционного» подхода) или от вольнодумно-прогрессивной (как подхода «научного», который интеллектуально «осложнен» высокой софистикой, либеральным релятивизмом). На наш взгляд (опирающийся на ортодоксальный), последнее не более чем сублимированный нигилизм, тот же «исторический материализм» («передовой подход»), только одетый «овчиной», перенесенный в церковно-историческую науку. Поэтому для нас, разумеется, прав свт. Филарет (недостаточно «научный» у автора и менее «выдающийся деятель», чем прогрессивная профессура), который «применение научно-критических методов в богословии считал опасным признаком неверия» (не потому, что одно обязательно предполагает другое, но потому что для его времени это правило практически не имело исключений). И побежденному (и даже посрамленному), по общему теперь мнению, Каптеревым проф. Н.И.Субботину, отстаивавшему традиционную антираскольническую позицию, поначалу не хватило аргументов только потому, что нужно было не голословно (тем более - основываясь на непроверенных данных) обвинять хорошо подкованного фактами оппонента, но идти в те же архивы, куда ходил Каптерев, и благополучно находить там нужные документы, подтверждающие прежнюю точку зрения на вопрос. Что впоследствии и сделал Субботин, издав девять томов «Материалов по истории раскола за первое время его существования» (1874-1894 гг.), на которые непринято ссылаться по уже сложившемуся предубеждению, что Каптерев - это Моцарт, а Субботин - Сальери (хотя мне лично, к слову сказать, еще в молодости гораздо больше нравилась традиционная барочная полифония второго, чем революционная гомофонная трескотня «венских классиков», эти бесконечные повторения на все лады куцей и легкомысленной музыкальной фразы).
Вот это, например, чтó у автора? Разве не тенденциозная интерпретация фактов, некритически воспринятая от «научных» историков Церкви, которые сами были лишь вольными или невольными выразителями умонастроений «передовой общественности»: «Но в Православной Церкви всегда существовало конкретное различие между ересью, расколом и самочинным сборищем, а явление, именуемое расколом старообрядчества, до сих пор не подходит ни под одно из определений Кормчей». В Церкви существуют различные чины приема из этих отпавших от нее сообществ как различных степеней одно и того же (отпадения от Церкви), о чем, на самом деле, и гласит всем известное правило свт. Василия (которое, опять же, толкуют кому как вздумается): «Еретиками называли они совершенно отторгшихся, и в самой вере отчуждившихся; раскольниками - разделившихся в мнениях о некоторых предметах церковных, и о вопросах, допускающих уврачевание». Это значит, что между ересью и расколом разнится не только вероучительная (и потому могущая быть прослеженной сравнительно-богословским анализом), но еще и хронологическая (длительное упорство даже в незначительном заблуждении способно сделать раскольника «равночестным» еретику по отчуждению от Церкви). Следовательно, старообрядческий раскол, которому уже 350 лет и он до сих пор не уврачеван (кроме Единоверия, и то искреннего в нем участия), уже давным-давно, по сути, является ересью, а не расколом. Тем более все умершие в расколе (любом и по любому поводу) - не раскольники, но еретики (как «совершенно отторгшиеся»). «Кафары суть из числа раскольников. Однако угодно было древним, как то Киприану и нашему Фирмилиану, единому определению подчинити всех сих: кафаров, енкратитов, идропарастатов, и апотактитов. Ибо, хотя начало отступления произошло чрез раскол, но отступившие от Церкви уже не имели на себе благодати Святаго Духа».
Поэтому даже не подпадая буквально «ни под одно из определений Кормчей» (что, опять же, не более чем «корпоративно желаемое», выдаваемое за «научно достоверное»), раскол старообрядчества является тем же самым, чем и любой другой, а именно, типичным расколом, который, будучи своевременно не уврачеванным покаянием в нем как в расколе, необходимым образом переходит в безысходные еретические секты (толки). То, что смысл второго канонического правила свт. Василия Великого именно таков, подтверждается не только теми «древними» Отцами, на которых он ссылается, но и шестым правилом II-ого Вселенского Собора («Еретиками же именуем как тех, которые издавна чуждыми Церкви объявлены, так и тех, которые после того нами анафеме преданы; кроме же сего и тех, которые хотя притворяются, будто веру нашу исповедуют здраво, но которые отделились, и собирают собрания против наших правильно поставленных епископов»), что не оставляет места для дальнейших «исследований» и «изысканий» в этом вопросе. Руководствуясь этой церковной нормой, Московский собор 1666-1667 гг. и осудил расколоучителей старообрядчества именно как еретиков. То есть здесь дело вовсе не в несторианстве, которое, разумеется, не содержится в двуперстии самом по себе. Само научение расколу и упорство в расколе (вражда против Церкви) - это экклезиологическая ересь, что даже хуже, чем христологическая. Попытка же старообрядческой и сочувствующей ей демократичной научной полемики свести все дело к древности обряда или правильности перевода - это софистическая подмена понятий, уводящая проблему с главного на второстепенное.
Другой пример идеологической аберрации под видом научно-исторической достоверности. В статье проводится такой силлогизм: не патриарх Никон, на самом деле, начал реформы (как неопровержимо доказали лучшие научные умы), но царь Алексей. Поэтому и цель реформ - более политическая, чем церковная. Царь невежда в богословии (подросток на тот момент), потому и реформы получились соответствующие. Что на это можно возразить? - Институт Единоверия то же, по сути, Екатерина II инициировала со своими политическими намерениями. Однако Святая Церковь, «всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи», сумела придать этому проекту собственное, подлинно христианское содержание (а именно, содержание икономии, пастырского снисхождения, домостроения спасения погибших). То же самое с реформою Петра I: каким бы очевидным ущербом это не было для нормальной жизни церковного организма, Церковь и в умалении синодального управления и подчинения государству сумела сохранить свое содержание неповрежденным, наполнила навязанную ей форму своим Духом. То же - и с реформами Алексея Михайловича, ставшими делом патриарха Никона, результаты которого (каких бы «второсортных» греков тогда ни навезли в Россию для справы) освящены каноническим Собором.
Если предметом научного церковно-исторического исследования является установление истины, а Истина есть Христос и Дух Истины, то благодатный духовный опыт преподобного или святителя - это несравненно более надежный гарант достоверности, чем количество перелопаченных в архиве летописей и первоисточников. Подтверждением чему является приводимая автором цитата из С.А.Зеньковского: «Раскол не был отколом от церкви значительной части ее духовенства и мирян, а подлинным внутренним разрывом в самой церкви...» В Церкви, которая есть Тело Христово, не бывает «внутренних разрывов» (это-то уже точно нет и никогда не было ни в одной Кормчей). Только последней степенью идеологической зависимости и можно объяснить такие дефиниции, пытающиеся поколебать незыблемые истины Церкви.
Но вот что отрадно. Несмотря на непрекращающийся натиск «передовой научной методологии» (с ее не-, а по сути, анти-церковной идеологией) на массовое церковное сознание, Церковь, тем не менее, на уровне соборного и синодального уровня решений по этому вопросу до сих его, в целом, его успешно сдерживает (как и во всех предыдущих навязанных ей извне светских проектах). И если кто внимательно прочитает Деяние собора 1971 г. «Об отмене клятв» и последний Проект документа «О дальнейших мер по уврачеванию», то в них доминирующей остается «устаревший», как на нас пытаются убедить, подход синодального периода и свт. Филарета, в частности, на которого приводятся прямые ссылки (а вовсе не на проф. Каптерева и других «отцов-патриархов» прогрессивной науки). Иными словами, какое бы «многотомье» научных трудов ни издавалось (за счет старообрядцев - в том числе, известных «благотворителей науки и культуры», потому что, как все фарисеи, «миллионщиков»), как медицинский факт транслирующую в мозг православного одну и ту же идею, что раскол 17в. - это не обычный раскол, но уникальное «внутреннее разделение», что у раскольников «были все основания» (а у Московского Собора, соответственно, «не было никакого права») и т.д. и т.п., «упрощенно-традиционный» подход, как ни в чем не было, остается господствующим в Церкви, потому что в христианстве вообще все просто: одни на право, другие налево.
