«Я хочу умереть молодым. Прекратите мою жизнь насильственно, пустите мне кровь, убейте меня, замучайте, изрубите меня на куски! Не может быть Лимонова старого! Сделайте это в ближайшие годы. Лучше в апреле-мае!», — писал Лимонов в «Дневнике неудачника» (1982). Но не станем же мы упрекать его в том, что не умер… Тем более что, не умерев молодым, за лишние годы он создал много интересного..
Destruction & creation
Красочная биография Лимонова известна в подробностях – прежде всего, из его собственных книг. (А что остается неизвестным, так то и неинтересно.) Известны его родители, женщины, друзья, соратники, этапы пути и пр. Известно, как его бросали и предавали. О его юности снят фильм «Русское» (2004) – единственный, кажется, художественный фильм про живущего ныне писателя. А еще есть роман французского писателя Эмманюэля Каррера, который так и называется – «Лимонов» (2011).
Шпана, богема, чужбина, война, тюрьма… «Лимоновской биографии хватило бы и на пять биографий литераторов или политиков – и каждый из них пребывал бы в статусе «живой легенды». Но свою огромную судьбу Лимонов прожил сам, один», — восхищается Захар Прилепин.
Девиз Лимонова с младых ногтей и по сей день: «Destruction is сreation!». Или: «Пусть будет «хаос», и не стоит его бояться» («Русское психо», 2003). Однако он не только разрушал, но и созидал. А может быть, даже больше созидал, чем разрушал. Так что девиз стоит слегка подправить: «Destruction & creation».
То, что Лимонов делал и делает, измеряется в категории эстетического как совершенного в своем роде. И Национал-большевистская партия, его детище, когда-то воспринималась как сугубо эстетический феномен: «Авангардно-хулиганская эстетика Лимонова терпима к сексуальным вариациям, психоделике, любым экстремальным формам проведения досуга. В кителях бундесвера, в тяжелых подкованных башмаках, с Селином, Кастанедой или Эзрой Паундом под мышкой, нацболы шагают по коридорам модных университетов» («Русский телеграф» от 24.12.1998). Правда, всё оказалось гораздо серьёзнее (и, возможно, не так эффектно): нацболов и их вождя били, взрывали, за свои акции они платили (и до сих пор платят) тюремными сроками. Но шрамы на карте Истории они оставили.
Считается, что проза Лимонова – это «грязный реализм», просто реализм, в некоторых случаях – даже социалистический реализм («У нас была Великая Эпоха», 1989). Но на самом деле он мастерски использует стиль, эстетику того или иного изма. Например, тот же соцреализм для Лимонова – кастальский ключ. «… я ищу художественной, эстетической правды, а не правды времени», — говорит он (в интервью Вик. Ерофееву).
Лимонов знает, что программа его жизни (в двух вариантах) нашёптана ему свыше. И с удовлетворением отмечает пророческий мессидж своих текстов. Объясняет: в тексте «Мы – национальный герой», написанном незадолго до эмиграции из СССР в 1974-м, была заложена конфетно-розовая программа его судьбы. В «Дневнике неудачника» (1982) — глубинно-мрачная «программа высокого героизма, рожденного из боли и отчаяния и космической тоски». Согласно этим программам он и жил. И даже осознавая это, не побоялся объявить: «Мне уготована смерть Героя, а не случайной жертвы или обманувшегося любовника…» («Анатомия героя», 1997)
Так или иначе, исполнилось почти всё, что он накамланил. Вот давнее, классическое, можно сказать, стихотворение:
Ах родная родная земля
Я скажу тебе русское — «бля»
До чего в тебе много иных
золотых и нагих
/…/ Отвечает родная земля
— Ты назад забери свое «бля»
Только ты мне и нужен один
Ты специально для этих равнин…
Лимонов забрал назад свое «бля» и вернулся в Россию, веря, что он ей нужен один…
Исполнилось и это: «Поэт Лимонов взял лодку и катается в ней по Сене. Мутная Сена передает Лимонову приветы от всех других поэтов — от загадочного Бодлера от загадочного Лотреамона и других». Приветы от Бодлера, Лотреамона и других замечательных людей поэт Лимонов получил, это точно.
Его стихи не похожи на его прозу – они абсурдистские и натуралистичные, алогичные и жестокие, дурашливые и простодушные. И пробивают, порой очень сильно:
…«Бу-бу-бу-бу-бу-бу!» «Ба-ба-ба-ба-ба-ба!»
— Так поет Наташечка нагая
Выпятила девочка нижнюю губу
Мертвенькими ручками болтая
И ножками тоже помогая…
Поспешает в направленьи Рая
Мокрая Наташечка нагая
Написано в колонии № 13 на смерть Натальи Медведевой 4 февраля 2003 года.
В стихах проговаривается то, что не улавливается его прозой. Так, становится ясным, что он смотрит на себя со стороны, как на другого — прекрасного («И издали собой любуюсь») или неприятного.
С этим взглядом на себя как на другого связана и его писательская отвага. Ведь требуется невероятная отвага, чтобы написать о том, как персонаж с твоим именем занимается оральным сексом с только что встреченным негром «Не испугался, переступил кое в чем через самого себя, сумел, молодец, Эдька!.. Я был счастлив и доволен собой, так же, как и на следующее утро, когда, проснувшись, лежал с улыбкой и думал о том, что, конечно, я единственный русский поэт, умудрившийся поебаться с черным парнем на нью-йоркском пустыре».
На других он смотрит, как на себя. И меряет по себе. Он не любит мирных обывателей, «козье племя», как он когда-то выражался. Ему нравится всё то, что на грани, а ещё лучше – за гранью. Он любит безумцев и сумасшедших. Но при этом ставит не на безумное, а на героическое. Читая его, испытываешь чувство стыда за то, что твоя жизнь – не такая беспокойная и опасная.
Contra et pro
Больше всего о Лимонове можно узнать из его книги портретов «Священные монстры» (2004), он писал ее в следственном изоляторе Лефортово. Книга – о тех, в ком «есть бешенство души, позволившее им дойти до логического конца своих судеб». Правда, не все персонажи автору безусловно нравятся – по некоторым он так и шпарит очередями из шмайсера.
Расправляется с Пушкиным, которого называет «наше ничто» и «поэт для календарей». Потому что с Татьяной у него «никто не спит». А сам Пушкин обладал низкой социальной мобильностью и никуда не ездил (чем невыгодно отличался от Толстого-Американца). «Ибо сверхчеловек обычно начисто порывает со средой, в которой родился, как можно быстрее, и позднее не раз меняет среду и свое окружение», — это, конечно, про себя.
Сочувствует Достоевскому, приговорённому к смертной казни. Но при том отмечает: «Есть в нем дьявольщина, по слухам изнасиловал несовершеннолетнюю сироту». (Не верю!) Считает, что «истеричные, плачущие, кричащие, болтающие без умолку часами, сморкающиеся и богохульствующие – население его книг – достоевские. Особый народ: достоевцы». А вовсе не русские, как думают на Западе. И упрекает Достоевского в том, что, умея найти «высоких и оригинальных типов в толпе и в жизни», «не умел занять этих героев героическим делом».
Восхищается маркизом де Садом, Ницше, Селиным и другими «цветами зла», вряд ли героическими. А также – Константином Леонтьевым, Гумилёвым, Лениным, убившим Гумилёва …
Когда в этом лимоновском списке «священных монстров» доходишь до Гитлера, то невольно ждешь чего-то особенно страшного. Но, нет: здесь лишь сочувствие к юному Гитлеру – бедному, бездомному в чужом городе Вене. Лимонов говорит, что он в Москве и Нью-Йорке испытывал то же самое (опасная параллель!). А также разъясняет: Гитлер, вопреки общепринятому суждению, художником был хорошим. Его акварели – «это нечто среднее между Клодом Лорреном и сюрреалистом итальянцем Де Кирико. Молчаливая вселенная мистически загадочных архитектурных форм. Может быть это, видевшийся Гитлеру в архитектурных формах, Третий Рейх». Главная мысль: «Все поступки Гитлера и вся его политическая жизнь – это поступки и жизнь художника, artist(а)…» Неожиданно, но, возможно, и верно: художник не обязательно гуманист, он может быть исключительной сволочью (вопреки тезе о гении и злодействе).
А в стихах так:
Как я люблю тебя Моцарт-товарищ
Гитлер-товарищ — не переваришь,
Гитлер амиго принцем Тамино
Нежно рисует домы в руино…
Особая любовь Лимонова – Велимир Хлебников, святой и, может быть, единственный гений, чей трехтомник он переписал от руки в годы харьковской юности. Известный эпизод, когда Хлебников бросил больного товарища в степи, спокойно сказав на прощанье: «Степь отпоет», — Лимонов тоже трактует своеобразно: «В этом эпизоде все по-христиански и по-апостольски просто и скупо… И не жестокость увела Хлебникова от Петровского, но апостолическое служение делу его – созидания хлебниковского поэтического мира». Опять же, как в случае с Гитлером, стоило бы, наверное, сказать прямо: художник может оказаться сволочью, которую хочется пристрелить. А не объяснять это христианским и апостольским служением. Но это с точки зрения обычного человека.
А подходить к Лимонову с обычными мерками не стоит. Ведь и сам он – священный монстр.
И вязкий Ленин падает туманом
На ручки всех кают над океаном,
И ржавый Маркс, — заводоуправления
Прогрыз железо: рёбра и крепления,
И чёрный Ницше, из провала — крабом
И толстый Будда, вздутый баобабом,
И острый я — как шип цветов колючий
На Украине призраков летучих,
На Украине снов, где Гоголь с вязами,
Где буки и дубы и рощи базами…
Такие мы. А вы какие?
Мы — неземные. Вы — земные.
В прямой речи он о себе говорит так: «Лимонов — это разумный человек, это человек, как сейчас любят говорить, цивилизованный, это человек современный». И называет свой бунт – организованным.
* * *
Прозой и стихами Лимонова я восхищаюсь. Восхищаюсь и отвагой, с которой он бросался на поле боя – в б. Югославии, Приднестровье, Абхазии… Как-то у нас зашёл разговор о генерале Власове, и Лимонов сказал: «Не люблю предателей». Просто и убедительно. Мне нравится (я завидую!) его умению всё делать хорошо: будь это шитьё брюк иди создание партии. Было такое: он жил в квартире моих знакомых и так эту квартиру отмыл и отчистил, что знакомые решили, будто я наняла отряд профессиональных уборщиков за большие деньги. Бытовой хаос – в отличие от хаоса исторического (бунт, революция, война) – для него непереносим. И это тоже мне нравится. Равно как и неослабевающий энтузиазм, с которым он (уже сколько лет!) швыряет в кого ни попадя свои «лимонки» — не всегда справедливо, но всегда страстно.
Но: не нравится, когда Лимонов называет убийство старухи-процентщицы – «высоким преступлением». Не нравится оправдание Хлебникова, бросившего больного друга в степи. И слоган нацболов «Да, смерть!» мне совсем не нравится.
А «Сталин! Берия! Гулаг!» почему-то смешит. Равно как и постер с Фантомасом, висевший в бункере НБП.
