Источник: ВРНС
Святейший Патриарх Кирилл, выступая на XXIII Всемирном русском народном соборе в октябре 2019 года, сказал, что «культура формирует модели социального поведения». С этой точки зрения нам совсем не безразлично, какая культура нас окружает, и какие социальные модели поведения формируются у нас, у наших детей. Театр – это часть культуры. Он выполняет важную социальную функцию, потому что традиционный русский театр – это место обработки литературного материала и его трансляция зрителю. Настоящий театр всегда литературо-центричен, я бы даже сказал, тексто-центричен. Но с середины XX века эта тексто-центричность театра начала разрушаться.Ролан Барт в 1967 году пишет знаменитое эссе «Смерть автора». Это выражение становится главным постмодернистским лозунгом, который прочно прижился на почве русского театра.
Автор «умирает» – и складывается совершенно иная, неестественная ситуация. Автор отныне не властвует над умом и чувствами читателя, зрителя. Мы – молчаливые свидетели власти постановщика над автором, власти галериста над художником, власти продюсера над композитором. И, таким образом, постепенно наступает век интерпретации – тот век, в котором контекст важнее текста.
Да, это – главный лозунг постмодернизма: контекст важнее самого текста, а точнее самого смысла, который заложен в тексте. Связи между предметами важнее, чем сами предметы, важнее их ценностного смысла. Это главная тема структурализма середины XX века. Для структурализма главными стали не ценности и смыслы, а связи между ними. Описывая и изучая связи, структуралисты вытесняли ценности.
Постструктурализм шагнул ещё дальше, отвергая не только ценности, не только связи, но саму память о ценностях. И наступило время потери идентичности. Это время, в котором мы с вами сейчас находимся: время потери идентичности человека, общества, народа. Бодрийяр, Фуко, тот же Барт… модные в России философы — мы повторяем идеи, мы зависим от их взгляда на мир вообще и на мир искусства в частности.
Мы с женой пересекаем Фонтанку, заходим в ложу Большого драматического театра. Дают «Трех сестёр». Сколько раз мы перечитывали и пересматривали, переживая сквозную чеховскую тему сиротства и поиска «рая» — в Москву, в Москву… Человек слаб, грешен, и Чехов подталкивает его к поиску гармонии.
И что же мы видим, слышим? Шесть женщин, одновременно изображающие трех сестер находятся в состоянии истерики. Ничего кроме истерики. Истерика как имитация смысла, как имитация глубины чувств и ума. Имитация искренности. Имитации ценностей. Известны философские работы пятидесятилетней давности, посвященные «новой искренности». В России — пышным цветом сегодня. Интеллектуальный секонд хэнд…
Речь не только о театре. Нас захлестнула имитация социальной справедливости. Одна очень известная российская галерея очень-очень активно пропагандирует инклюзию. Инвалиды приглашаются в качестве экскурсоводов – это меняет лицо галереи. Много презентаций и разговоров об инклюзии.
Представители галереи заявили, что в год их посещает 800 тысяч человек. И тут же проговариваются: за четыре года галерею посетили 3500 инвалидов, то есть 875 человек в год. Это около 0,1% от общего числа посетителей. Напомню, что в России среди всех жителей — 7.6% инвалидов. Вот это и есть яркий пример «новой искренности», то есть имитации искренности и имитации социальной справедливости на площадке художественной галереи.
Главная цель нынешнего театра – это не зритель, не ценности, а пропускная способность. Художественные выставки спланированы точно также, как помещение магазина ИКЕА. Зайдите на выставку Поленова в Новую Третьяковку, и вы в этом убедитесь сами. Не хватает только указательных стрелок на полу. Царит атмосфера спешки – посетитель должен быстро получить «услугу» и освободить место для следующего «билета». «Пропускная способность театра» — звучит пугающе.
А что это за столь часто повторяемое понятие — «пространство»? Никогда не задумывались? Это очень важное понятие в постмодернисткой идеологии. Музейно-выставочное пространство. Театральное пространство. «Пространство» – это барьер между автором и зрителем. Это инструмент отрыва произведения от его автора. Это инструмент отрыва автора от читателя, зрителя. Тот кто владеет «пространством», тот диктует свои условия всей русской культуре. Властелин «пространства» — хозяин искусства. Диктатор. Захватчик.
По сути, «пространство» - это пустота. Но обратите внимание, как часто они употребляют это магическое слово, не имеющее ценностного наполнения. От «пространства» зависит судьба автора, судьба произведения, восприятие зрителя. «Пространство» главенствует в постструктуралистском мире мутной воды. «Пространство» нарушает передачу опыта. Опыта, передаваемого автором читателю и зрителю.
Нарушение передачи опыта приводит к нарушению передачи традиции. Потому что традиция – это не стиль, не эпоха. Традиция – это метод передачи культурного, социального, духовного, религиозного опыта народа. И театр, о котором мы сегодня говорим, тоже один из инструментов передачи нашей с вами традиции, нашей идентичности.
Почти всё, что сегодня мы видим на сценах наших театров, создается в методологии постструктурализма и постмодернизма. А не в методологии традиции. Остатки русского реалистического репертуарного театра из последних сил хватаются за соломинку традиции. Постструктуралисты их давят. Именно в этом и кроется главный конфликт сегодняшнего театра. Театр перестал передавать традицию.
Для русского народа главное — сохранение собственной идентичности. Театр – одна из возможных форм передачи и сохранения традиции от одного поколения к другому. И с этой точки зрения нам совсем не безразлично, какой театр есть у нас сегодня и какой будет завтра. Театр должен быть полезен своему народу.
Источник: ВРНС
1. "Забронзовел" человек, что ли?