Возможно, вы уже забыли (или вовсе не заметили) недавний скандал, устроенный военным корреспондентом одной газеты по поводу бесчеловечного с ним обращения.
Бесчеловечно с ним “обoрoтилась” некая военная структура, целью которой является тренировка военкоров для их максимальной адаптации в реальных экстремальных условиях. То есть там, где вас запросто могут не только пристрелить сразу и навсегда, но и покалечить серьёзно и надолго. Как в психологическом, так и в физическом смысле.
Корреспонденту не понравилось, как грубо ему натягивали на голову дурно пахнущий тряпичный мешок, как цинично заставляли ползти в грязи и рвоте, как не в шутку пинали ногами куда попало, сдабривая подобные упражнения всякого рода устными оскорблениями. Корреспондент вышел из этой весьма специфичной тренировки травматизированным душевно и физически, подал жалобу на хамское поведение инструкторов и предоставил доказательства недомоганий в виде фотографий своего разбитого лица.
Если вы хоть бегло ознакомились с поднятым этой историей скандалом и его обоюдосторонними аргументами, вы наверняка заметили, что среди не разделивших негодование пострадавшего, не понимающих, из-за чего сыр-бор, и потому недоумевающих коллег было удивительно много военкоров-женщин.
Сразу несколько военных репортёров, профессиональных журналисток, когда-то прошедших аналогичные тренинги, выступили в защиту жёсткости тренировочной системы и выразили удивление жалобой коллеги. На самом деле, в сегодняшних условиях вряд ли требуется объяснять необходимость каждого из описанных “упражнений” для выработки адекватной реакции попавшего в беду на поле брани.
В наше зарвавшееся время, кроме традиционных неприятностей этой весьма специфичной профессии с её пробежками под открытым огнём, “проползками” в грязи, крови и экскрементах, современным военкорам приходится осваивать и сравнительно новую профессиональную составляющую. А именно: пресса в зоне военных конфликтов сегодня особо лакомый кусок. Как мишень для показательного отстрела или как товар для возможных торгов. В обоих случаях любому профессионалу следует вооружиться достаточно обширной и глубокой информацией по поводу целого спектра возможностей. Среди которых пробежки под шальными пулями и ползания в пыли и рвоте — далеко не самые трагичные.
Ещё одна значимая деталь: если вы даже бегло просмотрите обзор последних событий, просто крутанув глобус, вы легко сообразите, что каждый журналист сегодня запросто может переквалифицироваться из диванного управдома в военкора, буквально в любой момент. Воленс, так сказать, ноленс.
Потому что “зона военных конфликтов” охватывает всё более значительные территории. Крутаните глобус и убедитесь.
Что любопытно отметить: в дискуссиях по поводу обиженного корреспондента преобладали два основных безапелляционных мнения:
1. пожаловавшийся военкор — вовсе не мужик, а баба
2. а бабам вовсе не место в этой чисто мужской профессии
Здесь, конечно, можно сделать простенькую сверку и ткнуться носом в безоговорочную констатацию: профессию с самого начала успешно освоили оба пола, в одинаковых пропорциях.
Самым первым военным конфликтом, зафиксированным военными корреспондентами, была Крымская война. А самым первым военным корреспондентом считается репортёр газеты “The Times” Вильям Ховард Рассел (William Howard Russel).
Оперативность тогдашних информационных сводок явно уступала беспрепятственно циркулировавшим слухам, никакой цензуре не подвластным. Если бы соцсети существовали во время осады Севастополя, боевой дух войск несомненно иначе повлиял бы на общий исход военных действий. Только вообразите, какой чудный холивар с изумительными фотожабами вызвал бы, например, такой скромный по нынешним меркам инцидент: франко-британским войскам, замерзающим на морозе в минус 30°, была по ошибке доставлена целая партия шерстяного нижнего белья размером “для детей младше 10 лет”…
Клэр Холлингворт и Тим Пейдж во Вьетнаме, 1968 год | Francois Sully
А вот о начале Второй мировой войны миру первой поведала женщина — британская журналистка Клэр Холлингворт (Clare Hollingworth), оповестившая свою газету и всю планету о движении немецких войск на польской границе.
Что касается военных фотокорреспондентов, то и здесь, если разобраться, получится поровну. Вспомните только самых известных, ещё со времён гражданской войны в Испании — Роберт Капа (Robert Capa) и его боевая подруга Герда Таро (Gerda Taro), первая женщина-военный фотокорреспондент, погибшая на этой войне. Талант Таро незаслуженно забыли, а многие из сделанных ей фотошедевров долгое время приписывали её ставшему мировой знаменитостью возлюбленному.
И далее, если внимательно просматривать соответствующую статистику задолго до эпохи развитого и воинствующего феминизма, легко убедиться, что со времён появления профессии военкоров, до времён её тотального расцвета, военкоры обоих полов идут плечо к плечу, в абсолютно одинаковых условиях, с практически одинаковыми достижениями.
Собственно, времена, когда женщина-военкор воспринималась примерно так же, как женщина в космосе, канули в Лету ещё в ту же Испанскую войну, когда несравненная Марта Геллхорн затмила Хемингуэя не только талантом, но и полной безбашенностью. Достаточно вспомнить, как в начале своей карьеры, без малейшего опыта и необходимых знаний, она преспокойно уезжала на самые жаркие фронты без какой бы то ни было аккредитации, самолично объявив себя военным корреспондентом, а потом её репортажи буквально взрывали не только почтенную диванную публику, но и конкурентов. Из всех боевых передряг она выбиралась живой и на свою последнюю войну, в уже очень зрелом возрасте, тоже уехала без аккредитации…
Слева: фото Роберта Капы авторства Герды Таро | Справа: Герда Таро и Роберт Капа
Великим везением была одарена и другая легендарная женщина — итальянская журналистка Ориана Фаллачи, в 14 лет принимавшая участие в Сопротивлении, а немногим позже уже прославившаяся уникальными репортажами. Раненая в Мексике, но вернувшаяся целой и невредимой из Вьетнама. Взявшая самые оригинальные интервью у самых неоднозначных мировых лидеров — Дэн Сяопина, Арафата, Каддафи, аятоллы Хомейни, Генри Киссинджера, Вилли Брандта, Ариэля Шарона, Леха Валенсы.
Но далеко не всем везло так же неукротимо, как Геллхорн и Фаллачи.
Во Вьетнаме погибла одна из самых знаменитых военных фоторепортёров, Дикки Шапель (Disckey Chapelle), получившая в своё время наказ редактора “The New York Times”: “Be sure you’re the first woman somewhere” (“Старайся повсюду быть первой женщиной, оказавшейся на месте”).
Мари Колвин, другая журналистка, никогда не расстававшаяся с литературным “завещанием” Марты Геллхорн “Лицо войны” и не пропускавшая ни одного военного конфликта последних лет на Ближнем Востоке, погибла в Сирии, где оказалась единственным вещающим корреспондентом при бомбардировке города Хомс в 2012 году.
По данным нью-йоркского Комитета по защите журналистов (Committee to Protect Journalism), за последние годы более половины погибших журналистов в мире полегли на Ближнем Востоке, и с 2009 года из 606 погибших военных репортёров — 43 женщины.
Есть мнение, что массивный “заплыв” женщин в профессию военных репортёров начался в годы гражданской войны в Ливане (1975–1990), когда буквально процветали массовые похищения военных репортёров-мужчин. Ни одной женщины-корреспондента не числилось среди похищенных, возможно, потому, что “слабый пол” тогда ещё плохо ассоциировался с серьёзной опасностью. В результате уже в 1985 году единственными постоянными западными корреспондентами в Бейруте были женщины. Тогда ещё их не трогали…
Считается, что ситуация кардинально изменилась во время войны в бывшей Югославии, где прессу начали массивно отстреливать уже без различия полов.
Ко времени вторжения в Ливию в 2011 году сознательный отстрел медиа-братии был в некотором роде негласно “узаконен” на практике: журналисты официально стали мишенями, и редакции предупреждали своих военкоров не соваться в горячие точки в бронежилетах с “чёрной меткой” — пресса.
Сегодня уже никому не надо объяснять, какие конкретные риски, кроме шастания под шальными пулями, представляет из себя профессия военкора.
Точкой отсчёта самой страшной военной хроники убийств представителей прессы можно считать “показательную” казнь в Пакистане американского журналиста Даниэля Перла, похищенного исламистами и обезглавленного перед камерой в 2002 году.
Все последующие похищения и экзекуции, снятые на камеру, с тех пор уже смешались в сознании когда-то потрясённой публики в один большой сгусток ужаса от потерявших счёт и более не различимых преступлений. Сегодня журналистов похищают, возвращают или убивают, можно сказать, уже пачками. Как бы кощунственно это ни звучало.
Одна интересная деталь: учитывая легко доступную и достаточно качественную технику, часто заменяющую профессиональную подготовку фотографов и операторов, профессия военкора в настоящий момент получила неожиданное “пополнение”. В самопровозглашённые военкоры ринулась целая армия фрилансеров, стрингеров и других любителей приключений, желающих оказаться в нужном месте в нужный час и сорвать доселе невиданную сенсацию.
Эти военкоры-любители, сами того не зная, следуют примеру Марты Геллхорн и едут в горячие точки без аккредитации, по личному почину, на свой страх и риск, а также на собственные шиши, в надежде заполучить сногсшибательный материал, премию Пулитцера и соответствующие гонорары.
И часто оказываются в тех самых невыносимых условиях, к коим приучали недавно обиженного грубым тренингом российского военкора. А на выходе — ещё и со смехотворными гонорарами за кровью и потом добытый материал. Одна французская военная корреспондентка, на собственные средства мотавшаяся по Ближнему Востоку несколько месяцев, с колоссальными рисками, сумела продать свой тяжко выстраданный репортаж известному журналу за сумму, не покрывшую ей даже дорожные расходы…
Другой военкор, с которым мне недавно довелось пообщаться, поделился горькой истиной: после трагедии в парижском концертном зале “Батаклан”, где ровно четыре года назад, 13 ноября 2015, во время исламистского теракта погиб 131 человек, было ранено 413, а в последующие годы сразу несколько чудом спасшихся свидетелей покончили с собой, не выдержав полученных психологических травм — мы вступили в новую эру военной журналистики.
“Батаклан”, считает этот военкор, оказался знаковым событием: c успешным развитием и практически беспрепятственным продвижением терроризма война сегодня распространяется по принципу пандемии, более не соблюдая реальных границ, и каждый из нас, независимо от пола или профподготовки, может оказаться “внезапным военкором”, экипированным хотя бы мобильником, в любом месте, в любой момент. И в этом случае каждый из нас просто обязан донести с места события всю возможную информацию. Иными словами, выходя из дому, не забывайте фототехнику, вооружайтесь сноровкой и — будьте готовы ко всему.
А потому, считает этот военкор, хорошая закалка в виде вышеупомянутого сурового тренинга не помешает сегодня никому, а уж профессионалам, что называется — сам Бог велел.
Я задала этому много повидавшему человеку кавеpзный вопрос: зачем вообще нужны военкоры, если и ежу понятно, что освещение любого конфликта всё равно останется предвзятым, и у каждой из сторон будет своя правда, сколько умелых и наичестнейших туда ни посылай. По любую сторону “горе-раздела” обязательно найдётся плачущая женщина, которая расскажет на камеру историю своей разбомбленной судьбы — против истории точно такой же разбомбленной судьбы за линией фронта.
Единственный результат подобного репортажа — скупая констатация известного факта “на войне, как на войне”. Ничего более конкретного в ходе конфликта эта информация не изменит, даже если включит сирены всего мирового сообщества.
И вот что мне ответили: пока очередная война в центре внимания, и интерес к её инфосводкам собирает рейтинги, все более-менее значимые новости оттуда будут регулярно транслировать и подавать в изысканной сервировке. Каждая из сторон, соответственно, под своим соусом.
Когда от сильно затянувшейся войны зрители начинают уставать, сводки редеют и отводятся на задний план, время эфира сокращается, а тема потихоньку редуцируется до полного испарения. На передовицы пускаются другие более важные сюжеты. И это при том, что накал страстей в самом конфликте может ничуть не утихать. Главным критерием такой “ретирады” всё равно останется пресыщение зрителя: этот конфликт теряет рейтинги, дайте другой.
Так в своё время было с Афганистаном, где ещё долгое время оставалось прозябать множество регулярных корреспондентов, которых допускали к эфиру только в случае абсолютной беспроигрышной сенсации. Так было с кровавыми беспорядками в Алжире в 90-х, когда после многих недель ужасающих анонсов о резне десятков жителей даже на эти новости выработался иммунитет: анонсы стали суше и убористее, а потом и вовсе прекратились, хотя сама резня продолжалась чуть не ежедневно. Просто с определённого момента её стали рассматривать как событие местного значения, своего рода полицейскую хронику, не представляющую интереса для мирового сообщества.
Застрявшие на местах военкоры постепенно остывали, возвращались домой и слонялись по редакциям в ожидании новой бойни, способной разогреть читателя и вздыбить рейтинги до небес.
Так было с Югославией. Так стало с Донбассом. Так сейчас происходит с Сирией.
По мнению моего знакомого военкора, профессия обрастает фрилансерством, не всегда толковым и часто опасным, но романтично привлекательным для неокрепших умов. А уж при наличии сегодняшнего уровня фототехники военкором может действительно оказаться кто угодно, в любой момент. Если “повезёт”. Или не очень. Пол — “муж/жен” окончательно и бесповоротно значения более не имеет. А вот спецподготовка, наоборот, весьма желательна, такая, как описана выше. Потому что другие пошли времена и другие войны, не признающие никаких конвенций.
Так что, сказал знакомый военкор, закаляйся и нишкни. Надели на голову мешок — ползи и радуйся, что не порешили сразу, а дали помучиться. Облили нечистотами — ликуй, здоровее будешь! Обозвали устно и добавили прикладом по рёбрам — расслабься. В реале будет хуже. Значительно хуже. Причём, повсюду. Это вам не срочные курсы спецподготовки : “при бомбёжке — широко открывайте рот”.
Я, честно говоря, нисколько не сомневаюсь, что всё так и есть на самом деле. И с военкором я согласна. Но как-то уж очень хотелось закончить эту оду в несколько более возвышенных тонах. Поэтому, пересмотрев и переслушав асов этой кошмарной профессии, я всё-таки нашла самое главное заключение. Нашла, конечно, у военкоров-женщин и на время прочтения ощутила себя слегка феминисткой… Но главное, как мне кажется — умри, военкор, а лучше не скажешь.
Марта Геллхорн, в одном из последних телеинтервью:
“Я думаю, мир так ужасен, как это только возможно себе представить, и таким он был, и таким он будет всегда. И есть некоторое количество людей, которые пытаются помешать ему стать невыносимо ужасным. Некоторое количество людей, которые всегда будут из кожи вон лезть, чтобы рассказать это другим и помешать миру стать невыносимо хуже того, что есть…”
И Ориана Фаллачи, сказавшая как-то начинающей коллеге: “Perché il giornalismo non ho studiato, l’ho fatto” (“Потому что я не изучала журналистику. Я её делала…”)
Всем бывшим, идущим и грядущим военкорам посвящается.
Елена Кондратьева-Сальгеро
