Во второй половине XIX века в России получило известность стихотворение некоего Н. Павлова:
В увеселениях безвредных
Спектаклей, балов, лотерей
Весь год я тешил в пользу бедных
Себя, жену и дочерей.
Для братий сирых и убогих
Я вовсе выбился из сил:
Я хлопотал для хромоногих,
Я для голодных ел и пил;
Рядился я для обнаженных,
Для нищих сделался купцом,
Для погорелых, разоренных
Отделал заново свой дом.
Моих малюток милых кучу
Я человечеству обрек:
Плясала Машенька качучу[1],
Дивила полькою Сашок;
К несчастным детям без приюта
Питая жалость с ранних лет,
Занемогла моя Анюта
С базарных фруктов и конфет.
Я для слепых пошел в картины[2]
И отличился как актер.
Я для глухих пел каватины[3],
Я для калек катался с гор.
Ведь мы не варвары, не турки.
Кто слезы отереть не рад?
Ну как не проплясать мазурки,
Когда страдает младший брат?
Во всем прогресс по воле неба,
Закон развития во всем;
Людей без крова и без хлеба
Всё больше будет с каждым днем,
И с большей жаждой дел прекрасных
Пойду, храня священный жар,
Опять на всё я за несчастных:
На бал, на раут, на базар!
Как видно, в, казалось бы, полностью утратившем национальное сознание обществе Стив Облонских, графинь Нордстон, Бетси Тверских, Алексеев Вронских и других персонажей бессмертного романа Л.Н. Толстого всё-таки не полностью исчезли способность к критичной самооценке и понятие о правильном и ложном.
Русские люди всегда чурались гламурной показушной благотворительности. Возможной она стала лишь тогда, когда высшая знать окончательно запуталась в западных нововеяниях. Состояние тогдашнего общественного мнения страны исчерпывающе показано в «Анне Карениной».
Но разве плохо подавать руку помощи нуждающимся? Не плохо. Это по-христиански, это в духе цивилизованной Европы, наконец. Как могут, так и помогают - зачем придираться?
А была ли в России альтернатива великосветской благотворительности?
Да, была.
В
середине XIX века в знаменитом «Русском архиве»,
издаваемом знаменитейшим же архивариусом всех времен и народов
П.И. Бартеневым[4], печатались статьи провинциальной помещицы, которая подписывалась очень милым псевдонимом: Старушка из степи. «Есть женщины в русских селеньях!» - восхищенно восклицал классик. Согласимся: и есть, и были. И не только среди простолюдинок.
России известны имена Ульяны Устиновны Осорьиной, рачительным хозяйствованием выводившей окрестные волости в зажиточные и спасавшей от голода целые деревни; Натальи Сергеевны Балк, уехавшей из Москвы в Иркутск и там безмездно лечившей местных жителей; Софьи Владимировны Паниной, основательницы Банка взаимопомощи, и многих-многих других.
Но вернемся к безымянной пожилой Степной помещице. Как и ее старшая подруга поэтесса Евдокия Петровна Ростопчина, женщина резала в печати правду-матку, невзирая на лица и звания и вынуждая сильных мира сего публично оправдываться.
Одно из воспоминаний Старушки с острым пером относится к призрению[5] малоимущих. Писательница защищает своих современников от обвинений в том, что забота о слабых членах общества во время ее молодости была якобы «не развита». Автор относит «благотворительность» к светским развлечениям, подобным ассамблеям или балам, где дама, надевшая одно платье два раза кряду, подвергала себя опасности услышать от какого-нибудь остряка: «Ваше платье уже не свежо». Обращая внимание читателей на то, что при распространенности «благотворительных» мероприятий число разорений, ночных побегов от долгов и самоубийств не сокращалось, степная писательница противопоставляет этому заимствованному из-за границы светскому развлечению местные российские милость и хлебосольство.
Павел I говорил: «У меня столько полицмейстеров, сколько у меня помещиков». Монарх мог бы заменить слово «полицмейстер» на «филантроп» и не погрешил бы против истины.
«Почти все окрестные помещики, подвергаясь сами лишениям, считали своим долгом прокормить крестьян» в голод 1839-1841 годов
Писательница вспоминает голод 1839-1841 годов, когда ни один крестьянин соседней с ними деревни, относящейся к владениям другого помещика, не голодал. «Почти все окрестные помещики, подвергаясь сами лишениям, считали своим долгом прокормить крестьян своих. А эти крестьяне... уделяли из дарового хлеба тем нищим из соседних деревень, чьи помещики не считали нужным заботиться о прокормлении своих рабов», - рассказывает женщина.
Далее она сообщает еще более из ряда вон выходящие по нынешним временам факты. В ее семье жили двое приживальщиков, но все, включая дворню и детей, обращались к ним только как к дорогим гостям, не выясняя, сколько времени эти люди уже пользуются хозяйским гостеприимством.
Одного из «гостей» степная помещица называет идиотом (в смысле мыслительных способностей, разумеется). «Рот раскрывал он только для поглощения пищи... Чай пил, обедал и ужинал он за общим столом... Весной он проводил всё время на Каменном мосту Москвы-реки и, стоя у перил, смотрел, как вода под мостом течет...» Отец рассказчицы привел с места своей службы подчиненного, отставленного за полной непригодностью. И всё время проживания в семье бывший чиновник не испытывал никаких притеснений со стороны кого бы то ни было.
Старый воин проживал на правах гостя в поместье отца писательницы вплоть до своей кончины
Другой человек, пользовавшийся гостеприимством степной помещичьей семьи, был престарелый полковник, некогда служивший в охране Павла I. Старик до конца жизни сокрушался о том, что согласился на замену караула в роковую ночь торжества цареубийц. Зная преданность гвардейца императору, начальство внезапно отправило его из караула отдыхать, а он, не смея перечить высшим чинам, повиновался. С той поры и служба, и сама жизнь его пошла наперекосяк. Вместе с камердинером Африканом и кучером Зимой старый воин проживал на правах гостя в поместье отца писательницы несколько лет вплоть до своей кончины.
К. Е. Маковский. Портрет графа Сергея Георгиевича Строганова
Походя обмолвившись, что помимо двух долгосрочных «гостей» семья часто принимала к себе еще и сирот-бесприданниц на время, пока не подыщется приличная партия, автор особо оговаривает то, что все эти акты считались окружающими не более чем обычным хлебосольством и были распространенным явлением среди помещиков и средней руки, и более богатых. Так, к одному из знакомых ее отца приехал как-то гость вместе с людьми и лошадьми - и оставался 40 лет, до своей кончины. Или еще пример: граф С.Г. Строганов тщательно скрывал от публики, что ежегодно тратит более 200 тысяч рублей на стипендии и прочие периодические воспомоществования.
Добавить к словам доброй степной Старушки нечего. Однако - к месту ли, не особо ли - вспомнился вдруг рассказ Н.С. Лескова «Военное красноречие». В повествовании инспектор-генерал на повышенных тонах распекает полковника за неналаженную службу:
«- Вздор говорить изволите!.. Что это еще за манера друг на друга ссылаться-я-я!.. Полковой командир должен быть за всё в ответе-е-е! Вы развраты этакие затеваете-е-е-е! По-о-лковой командир на эскадронных!.. А эскадронные станут на взводных. А... взво-о-одные на вахмистров, а вахмистры на солдат... А солдат-ты на Господа Бога! А Господь Бог скажет: "Врете вы, мерзавцы, Я вам не конюх, чтоб ваших лошадей выезжать! Сами выезжайте!..»
Граф С.Г. Строганов ежегодно тратил более 200 тысяч рублей на стипендии и прочие воспомоществования
Среди слышавших инспекторский разнос нашелся ябедник, усмотревший в ссылке на Творца крамолу. С таким обвинением он бросился к архиерею, но владыка повел себя неожиданно: взволновался, схватил доносчика за руку и произнес:
«- Прекрасно, прекрасно! Я очень сожалею, что духовное ораторство у нас не так свободно, как военное. Почему мы не можем на текст "Просящему дай" так же кратко сказать своим слушателям: "Не говори, алчная душа, что Бог подаст - Бог не твой ключник, - а сам подавай!.. Поверьте, это многим было бы более понятно, чем риторическое пустословие».
[1] Андалузский танец с кастаньетами, танцуемый взрослыми женщинами, часто с фривольными телодвижениями.
[2] Живые картины, род любительских театральных сценок.
[3] Выходная ария в опере.
[4] Сложно определить, какое из дел П.И. Бартенева является наивысшей его заслугой перед Россией: издание «Русского архива» или исторические консультации Л.Н. Толстому при написании «Войны и мира».
[5] То есть опеке, воспомоществованию. Не путать с презрением.
