"Неограниченная свобода слова отдельной личности вовсе необязательно полезна для общества в целом. Если мы допустим свободу тех выражений, которые принято считать нецензурными даже в отсутствие всякой официальной цензуры, это оказывается вредно для общества не только потому, что один матерится, а у десятка вокруг уши вянут, но еще и потому, что таким образом общество постепенно утрачивает одно из очень важных возможностей выражения крайних чувств", - рассказал сегодня на пятом Евразийском экономическом форуме молодежи (ЕЭФМ) в Екатеринбурге Анатолий Вассерман. Он утверждает, что цензура не мешает, а способствует сохранению свободы слова. О чем рассказал известный журналист, политический консультант и победитель интеллектуальных игр - в материале Накануне.RU.
Цензура как гарант свободы слова, или почему отдельная личность - не все общество
Заявленная тема моей лекции звучит достаточно странно: "Цензура как инструмент свободы слова". Странно, потому что мы с давних пор привыкли считать, что цензура - это как раз ограничитель свободы слова, и вольная неподцензурная речь считается одним из главных достижений общества. Собственно, "вольная" и "неподцензурная" воспринимаются как синонимы, хотя, скажем, термин "нецензурное выражение" вряд ли можно считать очень уж большим проявлением свободы. Проще говоря, это проявление свободы одной личности в ущерб другим личностям, в частности, тем, на кого эти нецензурные выражения направляются. Здесь есть сразу несколько важных сторон, на которых мне придется остановиться подробнее. Прежде всего, на этой самой свободе личности.
Я долгое время был пламенным поборником либерализма и либертарианства, учений о благотворности неограниченной политической и экономической свободы личности безо всякой оглядки на общество. Более того, известнейшие адепты этих теорий вообще отрицают само понятие "общество". Скажем, Маргарет Тетчер однажды, когда ей указали, что ее деятельность вредна для общества, так и ответила: "Общества нет, есть только мужчины и женщины". И либертарианская, и либеральная теории в принципе исходят из того, что общества нет, есть только отдельные личности и попарные взаимодействия личности. Исходя из такого представления, они дают разнообразные и разнобезобразные рекомендации. В частности, то, что экономический блок российского правительства еще с поздних горбачевских времен руководствуется в общем-то именно либертарианской экономической теорией в разных ее модификациях, позволяет нам непосредственно наблюдать, в какой мере эта теория реально вредит обществу.
Почему так получается? Чтобы это понять, мне понадобилось довольно много времени, хотя с ключевым понятием, позволяющим разобраться в этом, я знаком с совершенно незапамятных времен, кажется, еще со школы. Это понятие "несводимости". Известно, все свойства химических элементов, химических соединений, химических реакций можно рассчитать из уравнений квантовой механики. Более того, для некоторых простейших элементов соединений и реакций такие расчеты проведены, и результаты расчетов совпали с экспериментом. Так, всю химию можно свести к квантовой механике. Но почему эти расчеты можно делать только для простейших случаев? Потому что сами расчеты очень сложны, и для сколько-нибудь серьезных и практических случаев объем нужных расчетов непосилен даже самым мощным современным компьютерам. Поэтому, хотя мы и знаем, что химию можно вывести из квантовой механики, но на практике нам проще изучать химию при помощи самостоятельных экспериментов, и уже на их основе выводить законы химии, не сводя их к законам квантовой механики. Такая несводимость отмечается на каждом уровне сложности структур. Каждый новый уровень порождает собственный набор закономерностей, которые, хотя теоретически и можно свести к предыдущему, но на практике это не получается. Скажем, биохимия не сводится к простейшим химическим законам, биология не сводится к биохимии, психология не сводится к биологии и так далее.
Так вот, закономерности жизни общества также не
сводятся к закономерностям поведения отдельных личностей и к отдельным
взаимодействиям между ними. Сами эти взаимодействия, накладываясь друг
на друга, порождают новый уровень закономерности, не сводимый к
предыдущему. Именно поэтому либеральная политика и либетарианская
экономика регулярно дают рекомендации бесполезные, а то и вредные для
общества. Поэтому то, что мы считаем целесообразным и даже полезным для
отдельной личности, далеко не всегда целесообразно и полезно для
общества.
В частности, неограниченная свобода слова отдельной личности тоже вовсе необязательно полезна для общества в целом. Если мы допустим свободу тех выражений, которые принято считать нецензурными даже в отсутствие всякой официальной цензуры, это оказывается вредно для общества не только потому, что один матерится, а у десятка вокруг уши вянут, но еще и потому, что таким образом общество постепенно утрачивает одно из очень важных возможностей выражения крайних чувств. Грубо говоря, если вы ругаетесь по поводу и без повода, довольно скоро вы сами обнаруживаете, что не в состоянии выразить с надлежащей яркостью свои ощущения в действительно крайних случаях, но и общество в целом постепенно перестает ощущать разницу в уровнях ощущения.
Из этого простейшего примера видно, что цензура на уровне ограничения спектра допустимых выражений оказывается важным инструментом свободы слова, как возможности выразить весь спектр различных уровней эмоционального напряжения.
Цензура защищает граждан от недостоверных сведений и сохраняет доверие к СМИ
Но есть и другой, значительно более важный аспект. Когда отцы-основатели США разрабатывали первую поправку к Конституции, запрещающую вводить законодательные ограничения свободы слова, они обосновали эту поправку вовсе не правом журналистов писать что попало, а правом каждого гражданина на получение всех сведений, необходимых ему для принятия обоснованных решений. То есть свобода слова предназначена для защиты интересов не пишущих, а читающих. Именно поэтому свобода слова вовсе не означает свободу лжи. Если она защищает право человека получать сведения, необходимые для принятия обоснованного решения, то она одновременно защищает и право этого человека не получать сведения, принуждающие его принимать необоснованные решения. Поэтому в тех же США, где до сих пор действует эта поправка, журналист, опубликовавший какие-то недостоверные сведения, может попасть под иск о компенсации ущерба, причиненного этими сведениями. Величина иска может быть такой, что изданию, где он публикуется, будет гораздо дешевле уволить этого человека, чем пытаться каким-то образом защитить его право на свободу собственного слова. С моей точки зрения, это правильно. При всем уважении к журналистам, как к профессии, к которой я и сам принадлежу, я все-таки понимаю, что большую часть общества составляют не-журналисты. А общество должно защищать интересы, прежде всего, большинства граждан.
Понятно, что цензура как сокрытие каких-то важных сведений, вредит интересам большинства, ибо, как сказали те же отцы-основатели, в условиях такой цензуры люди лишаются возможности получить сведения, необходимые для принятия обоснованных решений. Но цензура, понимаемая как защита читателей от ошибочных, а то и недобросовестных, публикаций, несомненно, благотворна для большинства граждан. Более того, такая цензура полезна и для самих журналистов. Потому что, если один человек публикует какую-то явную бредятину, это приводит к тому, что аудитория начинает меньше доверять не только ему, но всем журналистам.
Если какой-то один телеканал специализируется на передачах об НЛО, экстрасенсах и прочих порождениях разума, не затуманенного реальностью, это полбеды, потому что такой канал можно просто не смотреть. Но когда все эти фантазии разбегаются по десятку каналов, это приводит к тому, что и другим передачам на этих каналах начинают доверять меньше. Потому что, если канал сообщает о похищении людей инопланетянами, то где гарантия, что попавшее в выпуск новостей этого канала сообщение о похищении народного губернатора Донецкой области боевиками киевской хунты достоверно, а не списано репортером со внутренней стороны его черепной коробки?
Так что, защита от неточных и недобросовестных публикаций работает в интересах журналистского цеха как единого целого, обеспечивающего большее доверие к его достоверности. Понятно, что полная защита невозможна. Как говорится, даже советская власть была неспособна полностью отучить журналистов врать, но она по крайней мере старалась. В советские времена, если уж что-то публиковалось в газете, особых оснований сомневаться в этой публикации, как правило, не было. Понятно, что были сугубо пропагандистские темы, по которым заранее было ясно, что публикуются не все сведения, а только те, которые соответствовали генеральной линии партии, но и эти сведения были достоверны, но отфильтрованы. Большая часть публикаций была достоверна именно потому, что существовал очень мощный механизм отсечения всех сколько-нибудь сомнительных сведений. Я уже не говорю о том, что в любом издательстве было бюро мощной проверки фактов, так что написать, что высота Эйфелевой башни составляет 533 м, тогда было невозможно. Я уже не помню публикацию, в которой человек перепутал высоту Эйфелевой и Останкинской башни, но была и такая. Казалось бы, такие хрестоматийные данные, а не удосужился человек даже в википедию заглянуть.
Еще раз повторю: при всей естественной нелюбви каждого публично выступающего человека к цензуре, следует признать, что та часть цензуры, которая нацелена на отсечение недостоверных сведений, способствует повышению доверия к публичному слову и, следовательно, способствует свободе такого слова, ибо, пока вам доверяют, вы можете говорить то, что думаете. А если вам перестают доверять, вы начинаете думать только о том, как подстроиться под интересы владельца издания, или под интересы аудитории, то есть думаете уже не о свободе своего слова, а о чьих-то чужих интересах.
