В ожидании демографического чуда...

Падение рождаемости, как проблема, имеет неоднозначное, но признаваемое большинством населения и экспертов решение: увеличение выплат на детей.

Конечно, не всё так просто. Для того чтобы дети рождались, люди должны этого хотеть. Выделение бюджетных денег, формируемых в стране преимущественно русским, как самым многочисленным этносом, на существующие и возможные в будущем прямые и косвенные детские выплаты, расходится преимущественно на детей, растущих не в русских семьях, так как наиболее охотно заводят и приумножают детей в семьях неславянских.

Если увеличивать в размерах и перечне детские выплаты, то это приведет к всплеску роста нерусского, неславянского населения. Последствия уменьшения доли русских крайне неблагоприятны для перспектив существования государства. Так как возросшее численностью и ставшее, если не преобладающей, то равной коренной национальности неславянское население, не будет хребтом и мозгом империи, которой как исторически, так и фактически является Россия, сформированная и существующая на базе государствообразующего русского этноса.

Правительство, эксперты, надо полагать, напрягаются, чтобы понять, как мотивировать русских к росту рождаемости, так как очевидно, что одни материальные стимулы в виде детских пособий, даже в случае их существенной прибавки, таким стимулом являются далеко не в ведущей степени.

Русские, живущие по преимуществу в крупных городах, давно утратили, присущий общинной крестьянской культуре, социально-экономический стандарт многодетности. Как ввиду отсутствия необходимости в разнообразном домашнем труде, к которому на селе активно привлекаются дети, так и ввиду отсутствия необходимой для стандартов городской жизни жилой площади. Многодетности мешает необходимость поддержания более высокого уровня доходов для жизни в городе, присущие развитой городской культуре Европы ценности гедонизма, карьеризма, феминизма для женщин, безответственности мужчин и общей распущенности в отношениях полов.

Социальная трансформация периода пролетарской, а впоследствии бюрократической диктатуры 1917-1991 гг. с точки зрения мирового мейнстрима культурных стереотипов была тотальной и ускоренной трансформацией патриархально-общинного русского этноса под европейские поведенческие и социальные стандарты. В сущности, революция и все её последствия были насильственной европодобной культурной трансформацией широких народных масс под уже два века окультуренный по европейски типаж аристократии, впоследствии растворенной в значительном слое русской интеллигенции. Они на Европу молились и, соответственно, всё исконное, евронепохожее, русское глубоко презирали. Смена характера народного бытия, необходимо сопровождающая глобальные социально-экономические процессы, происходившие в благих целях преодоления технологического и технического отставания России, протекала с той или иной степенью драматизма, который в России 20-го века зашкаливал. В том числе и в основном в результате жесткого сопротивления культурного и социально-экономического традиционализма.

Говоря проще, нижние слои общества, которые были предметом перековки быта и сознания, сами энергию этого болезненного процесса и создавали и его против себя самих и осуществляли. Возбужденные рядом общественных нестроений на фоне внешних потрясений, с необходимо мотивированными целями, с фокусирующей энергию ненавистью, в данном случае к тем, кто богаче.

Основным объектом трансформации было именно русское крестьянство.

Сегодня и у крестьян, которые давно перестали быть представителями социального традиционализма, стандарты частоты деторождения не намного отличаются от взглядов на численность детей в семьях городских жителей.

Таким образом, современные семьи русского этноса пожинают плоды культурно-психологических изменений, социально-экономическая сущность которых состоит в смене более простого и дешевого, материально более состоятельного сельского быта на более затратное, менее обеспеченное собственностью, основанное преимущественно на продаже наёмного труда, быта городских жителей.

Смена стандартов быта, материальной обеспеченности, занятости в домашнем хозяйстве привели к возобладанию в общественном сознании естественно заимствованного у Запада, в течение двух столетий менее драматично прошедшего эти трансформации, приоритета малодетности.

Но помимо ментальной составляющей такого приоритета есть и практическая, то есть методы, которыми малодетность формируется. Кстати, сейчас показатель, формулируемый в демографии, как суммарный коэффициент рождаемости составляет для России 1.7, в то время как норма простого воспроизводства населения 2.3 ребенка (практически 3), на одну женщину репродуктивного возраста.

Ведущим методом, в этом смысле, безусловно, являются аборты, ставшие культурным признаком современного человека, так как аборты касаются и мужчины и женщины. Редко какая женщина делает аборт против воли мужчины.

Сложно отменить эту, можно сказать, традицию путем смены ценностей населения. Так как в данном случае речь идёт не об избавлении от вредной привычки, например, курения, которая своим отсутствием не только не обременяет человека, но наоборот, облегчает его существование. Речь идёт об обременении существования потенциальных матерей и отцов, ращением, уходом, содержанием детей, обеспечением растущей семьи жилой площадью, спектром потенциальных затрат. Всё это требует соответствующего роста доходов родителей, не всегда для них возможного или желательного, как связанного с необходимым увеличением трудовых усилий или, наоборот, невозможностью реализации трудовых возможностей ввиду отсутствия спроса на рынке труда.

В этой формуле экономической мотивации нет ничего нового. Но помимо такой мотивации всегда было нечто более сильное, что, несмотря на текущие и ожидаемые трудности, всё равно мотивировало людей к деторождению. Это отнюдь не экономическая категория. Это любовь!

Наукообразная попытка формализовать эту силу, эту неисчерпаемую, движущую людьми, без преувеличения сказать, Божественную энергию, приводит к грубым и аляповатым формулировкам по типу – потребность в воспроизводстве населения, в продолжении рода, продолжении себя самого и своих предков, и чему-то в этом роде.

Возгреть в людях любовь не так-то просто. Тут любые экономические меры, которые, конечно, дадут эффект, но временный, в принципе, ничего не изменят.

Источник любви не в экономике, какое бы значение она ни имела в практическом бытии. Источник любви не в инстинкте продолжения рода как таковом, который, в зависимости от культурно-психологического контекста, может быть как мотиватором деторождения, так и его тормозом. Источник любви в Боге, как бы это ни раздражало всевозможных атеистов, которые повестку социально-культурных ценностей общества на сегодня преимущественно и формируют.

Простой пример. В царствование Александра III было построено более пяти тысяч храмов. В следующем за ним царствовании Николая II рост населения Российской империи составил более пятидесяти миллионов.

На начало 1941 года в стране оставалось действующими 350-400 храмов. Послабление антирелигиозной политики началось с 1943 года восстановлением Патриархии, религиозных учебных заведений, открытием храмов. К 1958 году число храмов достигло 13.414.

В свете этого, рассматривая демографический подъем в СССР с начала пятидесятых, можно усмотреть ту же закономерность.

Во-первых, в основе то же храмостроительство (открытие закрытых храмов). Во-вторых, та же обязательная для проявления благодати некая отсрочка во времени. В-третьих, отклик народа, во время СССР в своей массе вышедшего из недавней глубоко религиозной национальной культуры, то есть народа способного эту благодать, эту добрую по отношению к нему высшую волю чувствовать. И, в-четвёртых, отсутствие абортов.

В царский период, в принципе, не существовало абортов. В СССР аборты были запрещены с 1936 по 1955 гг. (Постановление ЦИК и СНК СССР от 27.06.36 №65//1134 «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах…»).

Именно на эти периоды храмостроительства и восстановления, а также законодательного запрета абортов приходятся самые значительные в двадцатом веке всплески деторождений.

С конца 50-х в стране начались очередные, так называемые «хрущевские» гонения на Церковь. Соответственно росло число абортов. Пик абортов - 7 миллионов (в 1965 г.), и закономерный длящийся спад рождаемости.

К моменту удаления Хрущева из политики в стране число храмов уменьшилось вдвое.

При этом аборты делались, как на конвейере, по 4-6 миллионов в год. По данным, используемым в антиабортной пропаганде, за период с 1955 г. по настоящее время в стране было сделано около 250 миллионов абортов…

«И по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь» (Мф. 24: 12).

Сейчас число храмов растёт, но остаются аборты. Люди уже не могут остановиться в этом кровопролитии. Люди в своей массе не ощущают себя живущими для продолжения жизни. Преобладает чувство: здесь и сейчас! И это же чувство преобладает во власти.

Которая, при заблуждении народа, была бы в силах что-то изменить. Но некому…

Собственно, на повестке дня - выживание этноса. Главный вопрос: способен ли в своей массе глубоко изменённый русский этнос к принятию Благодати? «Сын Человеческий, придя, найдёт ли веру на земле?» (Лк. 18: 8).

Павел Иванович Дмитриев, правовед, публицист, Санкт-Петербург