Мы усвоили себе привычку думать о России как о православной цивилизации. Мы – не Запад. Мы – альтернатива. У нас сохраняются истинные христианские ценности, духовный взгляд на вещи.
Эта точка зрения имеет серьёзную историко-литературную базу. Как цивилизация с соответствующими признаками Россия описана у Данилевского (Н.Я. Данилевский. Россия и Европа, 1869). Православие является ключевой характеристикой русской цивилизации у Тойнби (Арнольд Тойнби. Постижение истории, 1934-1961). Более того, именно в России находили потенциал для будущего духовного обновления. Шпенглер в современном ему большевизме вдруг увидел создание новой разновидности христианства (Освальд Шпенглер. Закат Европы, 1918. В одном из примечаний во втором томе Шпенглер пишет: «Глубинной Русью создается сегодня пока еще не имеющая духовенства, построенная на Евангелии Иоанна третья разновидность христианства, которая бесконечно ближе к магической, чем фаустовская, и потому основывается на новой символике крещения…» (третья – после Византии и западного католичества; и это про большевиков…)). А Шубарт, очарованный русской душой, утверждал, что будущее принадлежит России (Вальтер Шубарт. Европа и душа Востока, 1938. «Русский человек творит свою историю религиозным ожиданием, сверхчеловеческою способностью страдать и терпеть. Поэтому русская культура есть метафизическая культура, а западная – техническая культура; и будущее принадлежит России»).
Наконец, внушительным аргументом в пользу православности нашей цивилизации является сонм российских святых. Правда, две трети из них – это новомученики, пострадавшие за Христа и веру как бы уже внутри этой особой цивилизационной общности.
Человеческая культура имеет двухъярусное строение. Верхний ярус – это уровень самопрезентации общества. Он задаётся смыслами, которые приняты в официальном дискурсе. О них говорят, на них ссылаются, по ним пишутся статьи и защищаются диссертации. Параллельно существуют и другие смыслы, в соответствии с которыми протекает повседневная жизнь. Зазор между этими двумя ярусами есть всегда, и он даже необходим, поскольку к верхнему ярусу принадлежат идеалы и цели, задающие обществу планку, к которой надо тянуться. Когда в качестве нормы утверждается то, что отсутствует в реальной жизни, это стимулирует, мобилизует, заставляет работать над собой и развивает.
Но развитие происходит лишь в том случае, когда существуют механизмы, с помощью которых «высокие» смыслы усваиваются обществом на бытовом уровне, входят в повседневную жизнь, складываясь в регулярные практики. Если такого не случается, разрыв между уровнями увеличивается, что может привести к переменам уже на верхнем ярусе. Общество вдруг осознаёт, что идеалы и принципы лишь декларируются, что это – только слова и ничего, кроме слов. Смыслы, заключённые в этих словах, объявляются пустыми, устаревшими или ложными. И в качестве официальных смыслов утверждаются другие, заимствованные «снизу», уже находящиеся в каждодневном употреблении. Подобная семантическая революция, как правило, становится очередной ступенькой на пути духовной деградации.
И мы сегодня находимся в преддверии очередной семантической катастрофы, в которой рискуем потерять свою «православность». Конечно, само Православие не исчезнет, и Церковь Христова устоит до кончины мира, однако мы как никогда близки к тому, чтобы утратить имя православной страны. При этом каких-либо внешних потрясений может и не быть, именование отпадёт от России, как отходит от стены и осыпается старая штукатурка. Просто однажды кто-то скажет, что Россия некогда была православной, и это не вызовет больших возражений.
У нас уже и сегодня не слишком много оснований считать, что мы составляем православное общество. Наша повседневная жизнь регулируется многими правилами, но сколько из них хоть как-то соотносится с Православием? Экономика и политика строятся на принципах целесообразности и семантически с Православием не сообщаются. Бытовое поведение большинства граждан страны также не отягчено соблюдением православной традиции. Разве на Масленицу все охотно едят блины, поскольку это позволяет разнообразить стол. В то же время пост никак не сказывается на ассортименте магазинов и кафе. Снижения продаж мясной и молочной продукции не наблюдается. Аналогично и развлекательные заведения не жалуются на снижение кассы. Вечером в субботу и утром в воскресенье люди не стягиваются к храмам. Матерщина легко срывается с губ, люди уже не ругаются, а разговаривают матом, не спотыкаясь ни языком, ни слухом о матерные слова. Женщины, даже только отстоявших службу, выходя за порог храма снимают платочки и достают помаду, чтобы подкрасить губы.
На бытовом уровне мы все, за очень малым исключением, – светские люди. Причину этого можно определить, конечно, как духовное невежество, но не следует путать невежество с незнанием. Со знанием сегодня проблем нет. В интернете несложно найти всё, что необходимо знать православному человеку. Все владеют грамотой, а интернет практически повсеместен. Тот, кто не любит или не имеет времени читать, может слушать – в сеть выложено множество проповедей разных священников, чуть ли ни на все возможные темы.
Другое дело, что параллельно с тем, что правильно и истинно, интернет полнится и другой, самой различной информацией – от откровенно неправославной и даже антиправославной до всяческих мнений и домыслов, имеющих вполне православный вид, но восходящих лишь к личным представлениям их авторов. Всё это информационное изобилие позволяет любому человеку выбирать по своему вкусу. При желании каждый может подобрать подходящие кирпичики, чтобы сложить собственную версию православия, которая будет соотноситься с истинным Православием постольку-поскольку. Если ты не хочешь принуждать себя к духовному труду, легко найдёшь вариант, при котором заданные тобой условия православности будут соблюдены, но это не будет тебе мешать жить по тем же житейским правилам, что усвоило себе современное человечество.
Совершенно чуждое православному духу бытовое поведение вроде бы православных людей – не только их личная проблема, это серьёзнейшая угроза для нашей культуры. Само наше русское православие объязычивается, у нас идут те же процессы паганизации, что переформатировали западную цивилизацию из христианской (пусть и католической) в то, что мы видим на Западе сегодня.
Чем стало, например, Рождество для современного европейца? Поводом украсить свой быт, вкусно поесть и подарить друг другу подарки. Но сначала эти подарки нужно купить. Праздник, предполагающий подарки, прекрасно стимулирует продажи. Глупо этим не воспользоваться, расширив ассортимент и подтолкнув покупателей с помощью скидок к ещё большим покупкам. В результате Рождество утонуло в магазинном ажиотаже. Но даже когда вспоминают, что праздник – это нечто большее, чем еда и новые вещи, и пытаются вернуть ощущение чуда, это чудо связывают скорее со сказкой, с Сантой, а не с библейской историей и именем Христа.
Но у них имя Христа хотя бы зашито в само название праздника (Christmas), у нас же нет и этого. Двигаясь вслед за Европой, мы способны на куда большее беспамятство, утратив ответ, чьё же Рождество мы празднуем. Семантическая ампутация позволит целиком и полностью сосредоточиться на житейской стороне праздника, как в нашей истории уже произошло с воскресеньем, превратившемся в простой выходной и уже не напоминающем людям о смерти и воскресении Бога. Даже православные ходят в храм по воскресеньям потому, что такова церковная практика, а не потому, что воскресенье.
А сегодня мы наблюдаем объязычивание Рождества.
Московские власти придумали концепцию «Путешествия в Рождество». Наверное, они считают это удачной находкой. Современный официальный календарь таков, что Рождество заканчивает довольно продолжительные новогодние каникулы. Поэтому его легко назначить конечной точкой, целью путешествия. Но что в данной концепции составляет движение к цели, из чего состоит путь? Из череды чисто развлекательных мероприятий, в которых в подавляющем большинстве так или иначе обыгрывается зима, новолетие и смена времён года, что вызывает естественные отсылки к народному календарю и будит сюжеты языческого прошлого. Ничего от духа христианства в этом «Путешествии» нет. Оно побуждает к легкомыслию и веселью в самый разгар поста, когда христианину надлежит заниматься совсем другим – уборкой в своей душе, предуготовляя её к встрече со Спасителем, грядущим в наш грешный мир. Фактически Москва в полную силу, с оттяжкой, не считаясь с постом, празднует несвоевременный Новый год, но благопристойно прикрывает это действие именем Рождества.
Новый год, приходящийся на пост, безусловно, является культурным вызовом и духовным испытанием для русского Православия. Не каждый может устоять перед искушением отпраздновать новолетие по международному светскому канону. Однако, если назвать всё своими именами, человек будет знать, что он вступает в конфликт с православной традицией. Маскировка именем Рождества сглаживает остроту конфликта, делает его незаметным. Принимая эту игру, соглашаясь с допустимостью подобной манипуляции, мы теряем пост – один из краеугольных камней нашей веры.
И то, что «Путешествие в Рождество» прижилось и стало регулярной культурной практикой, показывает, насколько истончились духовные основы того мира, который мы пока по-прежнему называем православной цивилизацией.
Андрей Владимирович Карпов, главный редактор сайта «Культуролог»
Верхнее фото: Фотография с фестиваля Путешествие в Рождество 2018-2019. С сайта компании ландшафтного дизайна «ЛИ-ЭР» Ильи Васецкого
С официального сайта мэра Москвы. Из фотогалереи на странице Фестиваля «Путешествие в Рождество» 2020.
