Человек чести

Сегодня память святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского и Коломенского. Почти полвека управлял святитель Филарет Московской епархией, и это время, по мнению многих церковных историков, «было самым блестящим периодом в ней, и вообще в истории русской Церкви».

Каждый грамотный человек припоминает стихотворение Пушкина: «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?» Но далеко не каждому, наверное, был известен ответ современника поэта, митрополита Московского: «Не напрасно, не случайно…». Многие литературоведы утверждают, что пылающие устремлённостью к Богу стихи Пушкина «и внемлет арфе серафима в священном ужасе поэт» — его покаянный ответ на послание митрополита. Трудным был путь нашего Александра Сергеевича и всех, для кого дороже всего на свете истина, к свету Христову в тот «жестокий», по мнению Пушкина, век (что сказал бы он о веке нынешнем?). 

Потому что самый больной век не тот, который страдает от заблуждений, но тот, который пренебрегает истиной, презирая ее. Индифферентность, приходящая вслед за атеизмом (последняя из ересей), — это систематическое невежество, вольный сон души, противящейся собственным здравым мыслям, всеобщее притупление нравственных способностей, абсолютная утрата идей, которые человеку жизненно необходимо знать. Религиозная индифферентность общества не есть уже просто взаимное дурное влияние, как это было в начале XIX века, но индивидуализм и плюрализм, насаждаемые либеральной культурой, а также наукой, агрессивно претендующей на всезнание. Наше время отмечено не только отсутствием интереса к религиозным вопросам. Эта страшная система так называемой толерантности, которая полагает, что можно обрести вечное спасение, исповедуя какую угодно веру, составляет сегодня символ веры слишком многих. И утверждает в заблуждении тех причисляющих себя к православным, которые говорят, что если бы они родились в другом месте, они были бы сегодня буддистами или мусульманами. Индифферентность — это такая своеобразная приватизация вопросов религии, где каждый выбирает для себя «истины», которые кажутся ему подходящими — вне зависимости от какого-либо контроля общественного сознания или какой-либо принадлежности к Церкви. 

Мы говорим, что святитель Филарет — человек Церкви. Таким титулом сегодня слишком легко награждаются иные церковные деятели, но когда мы говорим о святителе Филарете, сами собой напрашиваются именно эти слова.

Вся жизнь святителя исполнена глубокой любви к Церкви, к православию, потому что он любит человека и знает, что без Церкви, без Христа, как напишет потом Достоевский, русский человек — дрянь. Церковь больше человека. Она больше неба и земли, ибо человек никогда не наполнял Церковь и не наполнит её никогда. Единственный, Кто может наполнить её, — Христос. Ибо Он Сам — «полнота Наполняющего все во всем» (Еф. 2, 23) — человека, пространство и время. Весь мир, небо и земля не могут вместить Церковь, а Церковь вмещает всю землю и всё небо человека. Она — новое творение, новое небо и новая земля. Церковь больше, чем мир, со всеми его достижениями, чем земля, со всей её энтропией, чем все события истории, от первого до последнего. Однако для святителя Филарета это ни в коем случае не может означать какое-либо пренебрежение к земному. Выдающийся богослов, он был и «мужем государственным». За помощью и советом к нему обращались императоры Николай I и Александр II. Им составлен был манифест об освобождении крестьян в 1861 году. Все помнят его столь актуальные сегодня слова: «Люби врагов твоих, поражай врагов отечества, гнушайся врагов Божиих». Или «кто не любит отечества земного, не может любить отечество небесное». Такова Церковь, во всём подобная Христу. Подобно тому, как Христос един в Своей личности, подобно тому, как Он Своей природой обнимает одновременно всё — и временное, и вечное, то, что происходит на всяком месте, и то, что переходит границы пространства, — точно такой же должна быть и Церковь. Не напрасно она именуется единой и соборной. Слово «соборная», кафолическая, от греческого «каф» — согласно, и «олос» — всё. Буквально это означает «полнота». Речь идёт о высшей полноте, превосходящей всякое конечное существование. Эта полнота — неизменная, бесконечная, неограниченная. Эта полнота непоколебимо единая, как соединение божественной и человеческой природы Самого Христа, без разделения, без смешения, без изменения. Потому земное не должно быть упразднено, но преображено. И любовь к Отечеству истинна, когда она во Христе. В каждом человеке и в каждом народе подлинно только то, что принадлежит Христу. 

И вот что необходимо нам сегодня подчеркнуть. Церковь, как и её Господь, имеет «образ раба» (Фил. 2, 7). Она не только мудрость мира — в самом великом смысле, которого ему недостаёт. Церковь — мудрость Духа Святого. Святитель Филарет — великий иерарх, изящный богослов, человек высокой духовности, но Церковь — не академия учёных богословов и не горница утончённой духовности, не собрание сверхчеловеков. Совсем напротив. Хромые, убогие, несчастные всякого рода спешат к ней, и множество самых средних, ничем не примечательных людей чувствуют себя в ней, как дома, и даже нередко задают тон. Это даёт повод обвинить Церковь в посредственности её членов, в той обыкновенности, которая является её каждодневной жизнью. При желании легко можно найти множество примеров. Но было бы затруднительно и даже невозможно для не знающего благодати человека увидеть в этом завершение спасительного уничижения Христова и драгоценные следы Его смирения. Вспоминается рассказ о том, как святителю Филарету являлись души умерших без покаяния людей, умоляя вернуть им их заступника. Речь шла о запрещённом за пьянство священнике. Он был вызван митрополитом, и на вопрос, как он молится об усопших, признался, что имеет огромную жалость ко всем погибающим и, хотя грешен сам, со слезами молится о их прощении. Ещё раз взяв со священника обещание не пить, святитель восстановил его в служении, и тот действительно избавился от своего недуга.

С древних времён в христианских храмах горят светильники в знак присутствия Божия среди верующего народа. Окружённый невежеством и яростью язычников, он нуждается в просвещении этим светом. Никакая тьма — какой бы ни была тирания над личностью человека, над народом, над государством — не может противостоять этому свету, если только Церковь сама не отвернется от него, чтобы укрыться в безопасной тени. Ныне духовная война достигает предельного напряжения. Сумерки мешаются со светом. Пламя свечи, которую держит в руке проповедник слова Христова, порой колеблется и, кажется, может погаснуть. Горе нам, если светильники наши не наполнены елеем из хранилища благочестия и благодати, изливающейся в сердце того, кто проповедует слово. А у святителя Филарета оно исходит как бы из уст Божиих — «как от Бога, пред Богом, во Христе» (2 Кор. 2, 17). Речь, наверное, не идет о том, чтобы все мы достигли высоты и святости великих угодников Божиих. Но слово, отягчённое избыточным интеллектуализмом, особенно там, где утрачена простота жизни во Христе, не может быть созидательным. Одного изученного слова недостаточно, чтобы тронуть человеческие сердца. Ныне Церковь больше всего нуждается «в явлении Духа и силы» (1 Кор. 2, 4), в проповеди Христа Живого — Христа распятого и воскресшего. Только такое слово способно заполнить пустоту мысли и сердца современного человека, ищущего и не находящего избавления от отчаяния.

Еще раз повторим, что Церковь должна осознать себя рабом по отношению к народу. Не слугой даже, а рабом. Ибо у слуги есть какие-то права, а у раба нет никаких прав. Он служит верно, не ожидая никаких наград за своё служение и за свою верность. Довольно для него быть счастливым в доме своего Господина и быть всегда готовым отдать свою жизнь за Него и за Его чад. Так Церковь живет в готовности к мученичеству. Так святители Филарет Московский, Игнатий (Брянчанинов) и Феофан Затворник своим благодатным словом уготовляют её к этому подвигу в ХХ веке и в последующих испытаниях.

В Апокалипсисе Церковь — источник воды живой, благодаря Духу Святому, присутствующему в ней. «И Дух и Невеста говорят: прииди! И слышавший да скажет: приди! Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром» (Апок. 22, 17). Если в Церкви иссякнет источник Духа, любви, благочестия и истины, о чём будет возвещать она? И если всё-таки она будет возвещать о Христе, кто услышит? Кто придёт? Кто будет пить? И куда пойдут жаждущие правды? Если они отвернутся от Церкви и будут искать утешения у чуждых источников, кто сможет обвинить их? Кого надо будет обвинять, если не нас? Мир переполнен знаниями, науками и идеологиями, им же несть числа, но есть только один источник, доверенный Богом Церкви, текущий в жизнь вечную. Если мысль Церкви уклонится от простоты во Христе, подобно тому как Ева была соблазнена хитростью змия, если Церковь склонит своё сердце к славе мира сего, если она будет опираться на богатство, на силу и на множество дел века сего, будет ли её слово той драгоценной жемчужиной, найдя которую человек всё продает, чтобы обрести её?