Теперь мы не только в европейской политике, но и в Православии одиноки, так как ситуация с автокефалией УПЦ предполагает исход из существующего молитвенного общения со многими Православными Церквями. Как-то сложно предполагать молитвенное общение с Поместными Православными Церквями, поддерживающими отношения с Фанаром, как и им поддерживать отношения с нами без риска обрушения вроде бы необходимой всем взаимозависимости с центром в бывшем Константинополе.
Не берусь делать ничего, кроме предположений, но есть почва и для выводов, которые, собственно, межцерковной жизни напрямую не касаются.
Русская цивилизация в силу тех или иных причин всегда находилась в некоей изоляции. И преодоление изоляции всегда было первостепенной задачей правительства. Собственно, история страны включает в себя множество заимствований тех или иных цивилизационных особенностей государственной, экономической и культурной жизни, которые в целях контризоляционизма и осуществлялись.
То есть движение от изоляции в той или иной сфере к цивилизационному и соответствующему культурно-экономическому обмену есть некая в разные времена воспроизводимая, неоспоримая парадигма нашей жизни.
В чем причина такого явления?
Изоляционизм проявлял себя именно в отношениях с христианским Западом.
Что же в нас так не нравилось? Причин всегда было несколько. Но среди ведущих - непонимание источника русской силы и непонимание наших целей.
Откуда вдруг всякий раз брались у русских силы для решения тяжелейших исторических задач, притом что в уровне потребления мы, как правило, существенно отставали от Запада? Но именно уровень потребления является целью и мерилом развития людей. И Западу непонятно, как потребляющие столь скудно и не разнообразно, практически всегда вне потребительского мейстрима, мы оказывались сильнее и мощнее в сфере государственного и военного строительства, побеждая врагов и контролируя все больше территории и ресурсов.
Эта имперская реальность является причиной непонимания целей такого исторического сверхусилия. Так как, с точки зрения прагматичных западных народов, созидать и поддерживать империю, имея в результате все то же заимствование уровня потребления мелких европейских соседей, которым империи не создать никогда, такие не прибыльные сверхусилия воспринимаются как непонятные, как не влекущие практической пользы.
Говоря о России, невольно начинаешь размышлять о проблеме мира, который, являясь по сути цивилизационной матрицы прозападным, зачастую не может понять мотивацию русских. По факту присутствует разный набор мотивационных смыслов, которыми привыкли пользоваться люди разных цивилизаций. И преодолеть эти различия весьма сложно. Хотя собственно эти различия не являются коренной и единственной причиной взаимного недоверия и вытекающих из него следствий.
В основе международных действий любого суверена, как и народа, который суверена в том или ином виде уполномочил представлять его интересы, лежит борьба за ресурсы.
Но мотивация деятельности русских, непонятная Западу, как не ведущая к высокому потреблению, даже можно сказать - отсутствие выраженной заинтересованности в высоком потреблении при наличии ресурсов, была и будет камнем преткновения в наборе смыслов, которые Запад формулирует для себя, описывая цели и намерения русских в отношении как международных, так и национальных интересов.
В числе возможных объяснений такого непонимания напрашивается то, что мы ментально не заряжены на высокий уровень потребления. Высокое потребление - это, прежде всего, большой, как правило, каменный дом, который в условиях наших холодов всегда проблемно отапливать. Из этого же ряда объяснение низкой эффективности основного вида экономической деятельности, а именно сельского хозяйства докапиталистического периода, когда в высокоширотном климате зерновые в России воспроизводились один к трем, в то время как на Западе один к десяти.
Но это объяснения из разряда оправданий: как причина нашей непохожести на европейцев, тем более что они не содержат сути проблемы.
У нас много говорится о триединстве славянских народов, в то время как с точки зрения национальной не очень понятно, чем единство с
украинцами или белорусами отличается от единства с поляками или болгарами. У болгар и язык-то более понятен для нас, чем украинский.
В основу декларируемого единства кладется историческая судьба, национальная и культурная схожесть, религиозная идентичность, пребывание в кругу одних исторических задач, совместные усилия по их решению и... соответственно, близкий уровень потребления.
И здесь неясно, имеют ли преимущество общие национальные корни или важнее совместная историческая судьба? Так с татарами у нас, по крайней мере, формально, нет общих национальных корней, но есть общая пятисот или восьмисотлетняя историческая жизнь. При том, что до 1917 года сорок процентов татар были кряшенами. Я уже не говорю об одном уровне потребления.
Западные славянские народы, являясь исторически долго сателлитами Польши, так или иначе были приближены к европейскому уровню потребления; и если в силу тех или иных исторических причин прибились к русскому государству, то разницу в уровнях потребления не видеть не могли и память о западных потребительских ценностях не теряли.
С утратой государственного единства все соответствующие политические и идеологические скрепы прекратили воздействие на умы братьев-славян, а вот аргументы преимущества европейского потребления приобрели большую силу.
Поэтому естественным выглядит дрейф славянских (украинского и белорусского) народов к Западу, где сытнее. Но чтобы легитимизировать колоссальные территориальные и экономические вложения, которые русские легкомысленно сделали в братьев-славян, у братьев возникла идея русского насилия, угнетения и пр., хорошо разработанная именно на Украине. У белорусов эта концепция менее развита в силу тех причин, что русские в Белоруссию сделали вложений существенно меньше, чем в Украину.
В свое время раскормив Украину территориями, руководство
СССР стояло перед необходимостью создания противовеса, которым могла быть только Белоруссия. Двукратная попытка приведения к властным рычагам первых секретарей ЦК компартии Белоруссии, сначала Пономаренко, а потом Машерова, потерпела неудачу, в немалой степени потому, что руководство СССР после смерти Сталина практически было перехвачено украинцами.
С одной стороны, в результате «братской политики» мы получили обожравшуюся русскими землями Украину, а с другой стороны, благодаря украинцам, сохранили территории, которые должны были, по логике, отойти к братской Белоруссии, приди к власти в СССР белорусские лидеры.
Понятно, что все проекты, как украинский, так и несостоявшийся в полной мере белорусский, не могли быть плодом государственных усилий этих народов, которые сами по себе не способны к эффективной государственности и ничем в истории эту способность к государственному строительству не подтвердившие.
Но постановка их в один ряд с русскими, во-первых, стирала грань между государствообразующим народом и народами-сателлитами, а во-вторых, давала энергию процессам будущего отторжения территорий этих республик, перспективно весьма возможно в пользу Польши, так как сами по себе эти братские славянские народы исторически ничего не значат.
Но и для поляков такой план слишком сильная стратегия. За польской конфедераткой торчат уши англосаксов, традиционно Польшу опекавших как плацдарм своих антирусских действий.
Так что, весьма вероятно, можно рассматривать Украину и Белоруссию в качестве территорий, рано или поздно нацеленных примкнуть к Польше в целях создания славянского гособразования, способного к реальному военному противостоянию с Россией. Поскольку давно понятно, что украинцы не настолько круты, чтобы входить в военное противостояние с русскими, но этого не скажешь о поляках, соответствующей энергетикой явно обладающих и способных направить своих бывших и, как следует полагать, будущих сателлитов в качестве острия антирусского тарана.
Феномен русской имперскости наиболее явно выразился в советский период, когда Россия, с фактического одобрения всего русского населения, так как протестов против развития национальных окраин не припомнить, осуществляла колоссальные вложения русского интеллекта, труда, ресурсов в национальные республики, что привело к более высокому уровню потребления в национальных советских республиках в сравнении с Россией.
Совершенно очевидное причинение ущерба своим национальным интересам, очевидное несоответствие уровня потребления прилагаемым усилиям, очевидный дисбаланс потребления в ущерб самим себе - этого не могут понять не только западные «партнеры», но и бывшие братья по СССР.
Парадоксально, но советский период в этом контексте, несмотря на ущерб, нанесенный религиозному образу жизни, может быть более христианский для русских, чем существенная часть их остальной истории. Выплеск религиозного мученичества и жертвенная, по сути, глубоко христианская политика по отношению ко всему ареалу и всем народам русского мира, даже на фоне непримиримых политических противоречий с частью населения, не принимавшего имущественного равенства, на фоне атеистических гонений и, по сути, непрерывно протекавшей гражданской войны, тем не менее настолько колоссальны, что останутся в сознании человечества некими непонятыми и поражающими деяниями, подобными египетским пирамидам.
Одиночество неразумных русских предопределено национальным характером, избычествующим силой, стремлением защитить всех слабых. Это стремление гармонизировать мир за счет самих себя, практически принося себя в жертву чужим интересам, как нельзя в точку совпадает с практической плоскостью концепта христианства, возникшего во времена, когда русского народа еще не существовало...
Создается впечатление, что русские для христианства и возникли и выразили его, насколько можно, полно в истории материального мира, временами даже ценой отказа от религиозности как образа жизни, как бы перенаправив энергетику, поглощаемую духовностью на сугубо материальные цели, материально, насколько это возможно, выражавшие суть христианства, через внешнюю уравнительность и из глубин народной души исходившую жертвенность.
Именно поэтому, по причине неприемлемости жертвы, приносимой в ущерб себе, эсхатологически предопределено, что христианство должно сжиматься, подавляться миром, а его носители оставаться в одиночестве...
Именно поэтому русские обречены быть в одиночестве, и все героические усилия правительства по ослаблению изоляционизма есть только способ оттянуть неизбежность или надежда на победу, которая по всем раскладам человеческой природы в принципе не может быть окончательной.
Борьба против изоляционизма, столь традиционная для русских правительств, по сути есть оборотная сторона политики изоляции, отторжения христианства миром, все менее способным к его принятию...
Павел Иванович Дмитриев, юрист, публицист
126. Ответ на 121., М.Яблоков:
125. Re: Русское одиночество
124. Ответ на 112., Василий В.В.:
123. Ответ на 120., Lucia:
122. Ответ на 119., Александр Васькин, русский священник, офицер Советской Армии:
121. Ответ на 119., Александр Васькин, русский священник, офицер Советской Армии:
120. Ответ на 118., Lucia:
119. Ответ на 110., Александр Васькин, русский священник, офицер Советской Армии:
118. Ответ на 116., Андрей Карпов:
117. Ответ на 114., М.Яблоков: