Как оценивать Октябрьскую революцию?

Существует известная историческая байка о китайском политике Чжоу Эньлай, которого в 70-е годы спросили о его отношении к французской революции. В ответ он якобы заметил, что об этом событии ещё слишком рано судить.

Как говорится - se non è vero, è bеn trovato.

Оказывается, двести лет - ещё недостаточно долгий срок, чтобы уже вынести оценку прошлому. Впрочем, зачем далеко ходить за примером? В российской истории ещё более отдалённая во времени деятельность Петра I до сих пор вызывает разные оценки. Что же говорить об Октябрьской революции, или, если кому угодно, перевороте. Примечательно, кстати, уже это разногласие в отношении названии события столетней давности. Сто лет прошло со дня революции, а после крушения рождённого ею государства и общественного строя и вовсе миновало всего каких-то четверть века. Неудивительно поэтому, что до беспристрастного её обсуждения ещё очень далеко: «События ХХ века для многих людей - всё ещё кровоточащая рана», - справедливо заметил Патриарх. И понятно, что в таких условиях обсуждение советского периода русской истории требует предельной аккуратности, причём как со стороны красных, так и со стороны белых. Однако действительность, как всегда, и тут весьма далека от идеала.

На самом деле практически любое обсуждение Октябрьской революции, связанных с нею и последующих за ней событий несёт на себе, именно потому что речь в сущности идёт о недавнем прошлом, отпечаток политики. Одним до сих пор дороги провозглашаемые революцией идеалы, и ради них они готовы закрыть глаза на преступления, которые сопутствовали претворению этих идеалов в жизнь. Другие, наоборот, видят только эти преступления и за ними отказываются видеть в советской эпохе что-либо положительное; если же и признают в ней положительные явления, то не признают их за явления именно советские. Иные в своём маниакальном антисоветизме готовы всё что им не нравится в современной российской действительности тоже обзывать «советским» (точнее, здесь идёт в ход мерзковато звучащее «совок»). Порою тут доходят до вещей совсем уже анекдотичных, когда, например, советским («совковым») называют открытый в этом году московский парк Зарядье.

Иной раз какие-нибудь публикации о революции наводят на мысль, что автор не столько разобраться в прошлом хочет, сколько задним счётом переиграть и выиграть гражданскую войну. А другой, наоборот, хотел бы ещё раз, хотя бы в словесной баталии, добить врага. И таким образом продолжается гражданская война, если, слава Богу, не в жизни, то, по крайней мере, в русских умах, что впрочем, конечно, не намного лучше. Но беспристрастная оценка итогов революции может явиться только как плод соборного труда умов, и красных и белых. Как писал Г.Шиманов: «Подсчитать, что было больше в советской жизни, минусов или плюсов, было бы очень важно, но беда в том, что сделать это легко только на первый взгляд. Не понимающие важности религиозной веры и национального самосознания народа будут смотреть сквозь пальцына уничтожение большевиками религиозного и национального его сознания. И точно так же будут оценивать плюсы и минусы советской истории, но только с прямо противоположных позиций, сознающие важность для общества его религиозно-национальных основ, но не понимающие важности правильного общественного строя для сохранения тех же основ».

Мне бы здесь хотелось со своей стороны только вкратце отметить, в самых общих чертах, некоторые обстоятельства, которые, кажется, нередко ускальзают от внимания критиков революции. Конечно, это ни в коем случае не попытка оправдать действительные преступления большевизма, и даже сама мысль о таком намерении представляется слишком нелепой, чтобы ещё опровергать её. Но поскольку в православной среде преобладает всё же отрицательное отношение к революции и советскому периоду (что, учитывая гонения на Церковь, конечно, не удивительно), то мне кажется оправданным сейчас сосредоточиться на замечаниях по поводу именно такого взгляда.

Нынешние противники революции нередко склонны более чем радужно оценивать социально-экономическое положение России перед революцией и перспективы её дальнейшего развития, не случись этой революции, что заставляет вспомнить известный бенкендорфовский афоризм о прошлом, настоящем и будущем России. «Россия всю Европу кормила!» - снова и снова напоминают нам. Предположим. Но ведь современники в своё время вовсе не столь однозначно положительно оценивали этот факт. И вообще от внимания этих современников -  причём как левых, так и правых! - не ускользали слабые и даже тёмные стороны тогдашней российской жизни, напомнить о которых сейчас нередко означает выслушать упрёк в повторении азов советской пропаганды. «Если бы не революция то Россия стала бы ведущей державой Европы!». Ведь без революции не было бы нацизма, как реакции на большевизм - ещё, кстати, пример, как всё плохое упорно увязывают с советским. А без нацизма не было бы войны. А без войны в России был бы такой же уровень жизни, как и в западных странах («у них пособия выше, чем у нас зарплаты!»), которые при том достигли этого уровня без тех огромных жертв, которые потребовались Советскому Союзу.

Задумываться над тем, «что было бы, если...», занятие конечно увлекательное, но скорее как игра ума. Нередко вопрос этот оказывается отправной точкой для фантазий на исторические темы, где действительность перекраивается в соответствии с представлениями такого мечтателя о том, какой она, эта действительность, должна быть. Это относится и к России, которую мы потеряли из-за Октябрьской революции. Для того чтобы создать образ такой России, она мысленно переносится в некий идеальный, лабораторный мир, за пределами которого можно оставить те неудобные факты, которые этот образ могут испортить.

Если мы хотим себе представить, какими могли быть Россия и мир без Октябрьской революции, то мы не можем забывать об одном обстоятельство, которое существовало и существует в этом мире независимо от революции, именно о западной русофобии. Конечно, можно, например, быстрое примирение Запада с поверженной Германией после 1945 года приписать наличию «советской угрозы», как это собственно на Западе и делают. Но ведь «советской угрозой» не объяснить же объединение Европы против России на берлинском конгрессе в 1878 году или накануне Крымской войны. Но если Европа всегда была такой единой, когда она видела возможное усиление России, то разве она стала бы равнодушно наблюдать, как Россия, избежавшая революции, занимает первое место среди её держав? А нацизм, как известно, - это реакция не только на большевизм, но и на весь немецкий кризис 1918-1923 годов, на национальное унижение этой страны после проигранной войны. «Россия, которую мы потеряли» могла или не могла стать ведущей европейской державой? Я не говорю со всей определённостью, что это никак не могло случиться, а только, что это очень могло бы и не случиться. Ведь и в мире, где не случилось Октябрьской революции, у Запада, с одной стороны, очевидные причины противостоять России, а с другой стороны, под рукой всё равно может оказаться сила, которую можно повернуть против России. И между прочим, отсутствие несуществовавшего ещё на тот момент нацизма вовсе не стало помехой для геноцида галицийских русинов.

Определённым же лукавством отдаёт отсылка к западному опыту (куда же в России без оглядки на Запад, даже среди русских патриотов!) по созданию социального государства без революций и связанных с ними жертв. Ведь западное социальное законодательство и построение после войны «государств всеобщего благоденствия» как раз являются ответом именно на Октябрьскую революцию и на возникновение мировой системы социализма. При этом самые вопиющие, неприглядные примеры капиталистической эксплуатации, о которых говорят и художественная и научная литература 19 века, просто убираются подальше с глаз долой в страны Третьего мира, где никаким благоденствием, а тем более баснословно высокими пособиями и не пахнет. Примечательно ещё и то, что общество благоденствия с его развёрнутой системой социальной поддержки своё наибольшее развитие получает в маленьких странах Бенилюкса и Скандинавии, а также в ФРГ, которая служила витриной западного мира по отношению к странам социалистического лагеря. И ещё следует учесть, что эти страны всё послевоенное время находятся под защитой американского «ядерного зонтика», что позволяет им меньше тратить на военные расходы.

Впрочем, достаточно о материальном. Обратимся к фактам духовного характера.

Как ни странно, даже православные авторы, рассуждающие о том, каким могло быть будущее России без революции, нередко склонны уделять больше внимания материальным фактам, вроде возможного её экономического развития, а также развития политического в сторону, предположительно, конституционной монархии или даже демократической республики. Принято считать, что в итоге этого развития Россия стала бы «нормальной европейской страной». Но что такое «нормальная европейская страна» со стороны внутренней её жизни? Как это понимать? Развитие Европы в этом отношении в течении 20 века проходит под знаком её постепенной, но неуклонной дехристианизации. Да, она избежала тех гонений на Церковь и той вообще попытки вытравить веру из души народа, которая выпала на долю России. Да, история Европы с этой стороны несравненно более мирная, никто пытается силою лишить её народы их веры; и тем не менее они, чем дальше, тем больше её лишаются. Точнее будет сказать так: если русский народ пытались заставить отказаться от веры, то европейские народы отказываются от неё добровольно. Церковные здания в Европе пустуют; чем дальше, тем чаще их сносят или переделывают под иные нужды, и оказывается, что для этого вовсе не требуется советской власти. А представители западного христианства только вздыхают и утешают себя тем, что, как выразился один голландский священник-протестант, «мы все дети одного отца Авраама».

«Мы все» - это христиане и мусульмане, потому что на смену христианской Европе так же постепенно, но неуклонно, идёт Европа мусульманская. Впрочем, Европа ли это ещё? Во всяком случае у Старого Света, похоже, уже нет душевных сил, нет воли сопротивляться происходящему: его душу разъедают мультикультурализм и политкорректность. Внешние проявления этих недугов уже буквально у нас на глазах принимают совсем уже гротескные формы. Вот, например, правительство Великобритании обращается в ООН с предложением отказаться впредь от использования в его документах словосочетания «беременная женщина» и заменить его на «беременные люди». Потому что, оказывается, беременными теперь бывают не только женщины...

И это - Европа? Это - «нормальные европейские страны», это и есть то светлое будущее, о котором мы должны сожалеть, что оно обошло Россию стороной? Правда, православные антисоветчики (NB слово «антисоветчики» я здесь употреблю, как сугубо «техническое», без оценочной нагрузки) признают, что современная Европа - уже цивилизация послехристианская; и, называя Россию европейской страной, они предлагают ориентироваться на классические европейские ценности 19 века. Не будем сейчас вдаваться в оценку этих ценностей. Но можем ли мы с полной уверенностью утверждать, что «Россия, которую мы потеряли» смогла бы в 20 веке избежать увлечения теми «ценностями», которые сейчас царят в Европе? К сожалению, это не так очевидно. Серебряный век русской культуры, безусловно, дал очень много самого значительного в художественном отношении. Но вместе с тем, для него характерны и весьма нездоровые в духовном отношении настроения и явления. Нельзя признать здоровым и положение Церкви перед революцией, как в смысле её внешнего устройства, так и, ещё в бóльшей степени, в смысле её внутреннего состояния. А впрочем, можно и не гадать: мы стали современниками попытки «вернуть Россию в цивилизованный мир», т.е. сделать из неё «нормальную европейскую страну», и нельзя сказать, что это попытка однозначно положительно сказывается на нравственном состоянии народа. Многие священнослужители находят теперь, что как раз в советское атеистическое время его нравственный уровень был выше. Говорит об этом и Патриарх: советское общество сумело сохранить христианские корни и избежало тех губительных процессов, которые происходят на Западе.

Я не настаиваю ни на том, что России без революции всё равно не суждено было стать великой европейской державой; ни на том, что без революции она никак не избежала бы общеевропейского разложения. Однако, если рассуждать о возможном будущем безреволюционной России, то и совсем оставить без внимания такую возможность тоже нельзя. Между тем, читая иных православных вроде бы авторов, поражаюсь их сугубо материальному подходу, когда они расписывают состояние России перед революцией (о чём говорилось выше) и не задаются, кажется, вопросом: почему же тогда Господь всё же попустил случиться революции? Тем более, что авторы этого направления склоны считать революцию и советский период только безусловным злом, и на этом считают вопрос его православной оценки закрытым. Но зачем Господь попустил такое зло? Но если честно взвесить все обстоятельства, связанные и с революцией, и с состоянием России и мира, то неизбежно возникает вопрос: а что если именно с православной точки зрения революция не только зло, но и содержит в себе объективно добро? Согласен, что такой вопрос может звучать кощунственно, если вспомнить все жертвы и страдания, которые принесла России революция. И тем не менее его нужно поставить. Но вопрос этот крайне сложный и требует отдельного и обстоятельного разговора. Сейчас я не буду разбирать его, а только укажу на мнение известного зарубежного церковного деятеля архимандрита Константина (Зайцева). Он был ярым, убеждённым и последовательным антисоветчиком, до которого большинству антисоветчиков нашего времени очень и очень далеко. Но именно о. Константин, размышляя о революции, высказывает такую мысль: «Татарское иго ограничило Россию от соблазнов латинства, а потом и западного Возрождения. Не ограничило ли несравненно худшее советское иго Россию от соблазнов несравненно худших?».

Но даже если всё-таки признать, что советская власть смогла хотя бы на время оградить Россию от происходящих на Западе, прежде всего духовных, процессов, то очевидно, что это заслуга, так сказать, бессознательная, поскольку советская власть такой задачи перед собой в принципе не ставила. А следовательно, эта заслуга не может служить ей оправданием. Но можно ли говорить о заслугах советской власти вообще, и можно ли искать оправдывающие её существование действия, учитывая ту страшную цену, которую заплатила за её существование Россия? Но если мы действительно хотим рассмотреть советский период со всех сторон, то очевидно, что ответ будет утвердительным. Ведь и правление Петра I дорого обошлось России: и население её сократилось, и нанесённый её культуре урон не поддаётся подсчёту. Но тем не менее, хотя, как говорилось в самом начале, споры вокруг его оценки не затихают до сих пор, «заслуги Петра» не являются заранее уже необсуждаемым вопросом. Поставим же этот вопрос и в отношении советской власти.

При этом, мы сразу оставляем, как говорится, за кадром такие, казалось бы, очевидные её достижения как индустриализация, или атомные и космические программы, или даже Победу в Великой Отечественной войне. С антисоветской точки зрения, мы здесь ведь имеем дело не с собственными заслугами именно советской власти, а с решением общегосударственных задач которая взяла бы на себя любая власть, независимо от её идеологической окраски. Предположим, это действительно так, и, может быть, царская Россия без революции всё равно бы вывела человека в космос и построила бы БАМ; но ведь в реальной, а не желаемой действительности решила эти задачи всё-таки именно советская власть. Но не будем придираться к таким мелочам и посмотрим, нельзя ли найти заслуги советской власти в тех её действиях, которые вытекают из её сущности. Иными словами, речь идёт о таких действиях, которые могла осуществить только советская власть. Конечно, и здесь по каждому пункту потребовалось бы отдельное и подробное обсуждение; я же ограничусь некоторыми общими замечаниями. Итак, если говорить о собственных заслугах советской власти, то таковых мне видятся три: идеократия, социализм и культурная революция.

Идеократия. История Советского Союза показывает важность и силу государственной идеологии. Собственно, уже приход большевиков к власти во многом обусловлен наличием у них идеологии и соответственно отсутствием таковой - до революции у власти, у лоялистских сил и даже у Церкви, а после революции - у Белого движения. Никто из них не смог предложить стране своё убедительное видение её будущего, свой, как нынче говорится, проект. Да, лозунги большевиков на поверку во многом оказались обманом, а их идеология в основе своей - антихристианская и антирусская; но своего значения в качестве движущей силы государства она от этого не теряет. Кто-то написал что Победой мы обязаны не уничтоженному в сталинских застенках Рокоссовскому. Это, с какой ни посмотреть стороны, односторонний взгляд. Не только большинство маршалов Победы не прошло через сталинские застенки; но, помимо маршалов, Победой мы обязаны Зое Косьмодемьянской и Александру Матросову, и молодогвардейцам - иными словами, той советской молодёжи, которая опять-таки не прошла через сталинские застенки, но прошла через советскую школу и комсомол. Именно советская идеология воспитала эту молодёжь в любви к Родине. Правда, есть, кажется и сейчас у России, точнее у «Единой России», молодогвардейцы; но почему-то нет уверенности что они способны на такую же самоотверженность...

Социализм. Конечно, одно упоминание этого слова на РНЛ уже непростительный faux pas, если судить по той болезненной реакции, которое оно вызывает у некоторых её постоянных авторов и читателей; но из песни ведь слов не выкинешь. Если до революции экономические и другие писатели доказывали на все лады принципиальную невозможность построения социализма, то история Советского Союза показывает их неправоту. Речь здесь идёт о социализме как экономическом строе, а не как о лежащей в основе этого строя идеологии, которая может быть какой угодно. О советской идеологии мы только что говорили, и как раз её антихристианский и антирусский характер является одной из главных причин краха социалистической экономики. Тем не менее советский опыт, при всех его издержках и оговорках, доказывает и саму возможность существования социалистической экономики, и то, что, даже опираясь на атеистическую идеологию, он способен вдохновить людей на трудовой подвиг ради идеи, а не денег. Списывать все успехи социализма на «рабский труд заключённых Гулага», это антиисторическое передёргивание.

Культурная революция. Речь здесь не о ликвидации безграмотности. Сейчас уже стало общим местом напоминать о том, что царское правительство готовилось ликвидировать безграмотность к 1920 (или 1922, или 1924) году, и потому одна эта мера сама по себе не может быть поставлена в заслугу советской власти. Однако понятие культурная революция подразумевает нечто гораздо большее. Именно при советской власти культурное наследие становится достоянием народа. И здесь, безусловно, можно сделать целый ряд оговорок: так, например, значительные части дореволюционной и особенно зарубежной литературы остаются за бортом корабля советской современности. Но тем не менее тиражи, скажем, того же Достоевского, писателя с точки зрения советской идеологии не бесспорного, в советское время гораздо выше, чем при его жизни. Советская власть, как никакая другая, вкладывает огромные средства в культуру, в её, так сказать, инфраструктуру: музей, библиотеки, кружки и т.д. В старой России были Третьяковы, Морозовы и другие меценаты, и никто не может отрицать их значительного вклада в развитие культуры России, их воистину подвижнической работы на этой ниве; но только при советской власти поддержка культуры становится системной, а не зависящей от доброй воли отдельной личности.

Повторю ещё раз: да, за все эти достижения Россия заплатила может быть даже слишком высокую цену, как в материальном, так и в духовном плане, и нет сомнений, что было бы лучше, если бы Россия смогла избежать революции. Но этого не случилось, и никуда от этого не деться. Мы не можем теперь просто закрыть глаза, мысленно перенестись в Россию, которую мы якобы потеряли, и наслаждаться той идиллией, которая там обязательно должна была царить. Поскольку мы имеем факт совершившейся революции, то мы должны внимательно изучить его со всех сторон, а не только рассматривать его со своей колокольни, будь то красной или белой. К сожалению, сегодня, в столетие Октябрьской революции, русское общество всё ещё не может, или не хочет, отказаться от этой односторонности. Впрочем, верно и то, что кто-то старательно этому мешает, снова и снова сталкивая красных и белых в разных шумных скандалах (метро «Войковская» или фильм «Матильда»). А те, увы, только рады сталкиваться. Хотелось бы всё-таки верить, что нам не придётся дожидаться двухсотлетия революции, чтобы наконец договориться до более или менее объективной её оценки. Прав был Г. Шиманов, когда он писал: «Окончательная оценка советского периода в русской истории трудна. И не просто трудна, а трудна бесконечно. Она может быть дана только Богом». Но означает ли это, что русские люди должны совсем оставить эту оценку Богу, а сами и далее предаваться грызне на радость их противникам? Или стоит хотя бы попытаться приблизиться к справедливой оценке революции?

Александр Яковлевич Коппенол, публицист, Голландия