Февраль породил Октябрь

В ночь с 24 на 25 октября (6-7 ноября по новому стилю) в Петрограде произошло вооруженное восстание, организованное Петроградским военно-революционным комитетом. В результате восстания было арестовано Временное правительство, а власть в стране формально была передана в руки «Советов» - представительных органов, находящихся под контролем большевистской партии. Последующий за этими событиями II Съезд Советов рабочих и солдатских депутатов (25-27 октября) в одностороннем порядке объявил о провозглашении в России Советской Республики. Эти события послужили началом становления коммунистического режима, существовавшего на территории России в течение 74 лет.

О событиях тех дней написано очень много. В советской историографии тема Великой Октябрьской Социалистической революции, как ее тогда называли, всегда занимала ключевое место. Именно тогда сложилось представление об октябрьском восстании как о явлении особого порядка. «Первая социалистическая», «первая советская», «великая революция» — так и только так тогда было принято описывать события тех нескольких дней в октябре. Но действительно ли Октябрьская революция была так уникальна, как это изображалось в советских учебниках? Да и были ли эти события революцией? Попробуем разобраться.

Для начала определимся, что же такое революция? Революция — это коренное, качественное изменение общественного порядка, сопряженное с открытым разрывом с предыдущим состоянием. Революцией в прямом смысле этого слова можно считать события февраля, приведшие к крушению российской монархии. Окончательно кардинальное изменение формы правления было закреплено 1 сентября, когда Директория провозгласила Россию республикой.

Ничего подобного в событиях октября мы не видим (если, конечно, вслед за советскими историками не считать «Советскую республику» какой-то особой формой правления). Страна осталась на республиканских рельсах, власть сконцентрировалась в руках уже существовавшего представительного органа — съезда Советов. Даже риторику большевики поначалу сохраняли старую. Так, вслед за Временным правительством, сами большевики называли созданный ими Совет Народных Комиссаров «временным рабочим и крестьянским правительством» (Декрет II Всероссийского съезда Советов об образовании Рабочего и Крестьянского правительства). Большевики официально не отказывались от Созыва Учредительного собрания, и во многих вопросах весьма радикально продолжали политику предыдущих, по большей части социалистических правительств. Да-да, даже поворот к социализму не был достижением большевиков. Так, левый поворот наблюдался еще во втором коалиционном правительстве, где больше половины министров (9 из 15) представляли весь спектр социалистических партий того времени (от эсеров до трудовиков).

Отсюда законно вытекает вопрос, была ли Октябрьская революция чем-то радикально новым по отношению к революции февральской? Или же она была плавным продолжением событий, тянувшихся с черного февраля? В советской литературе был выработан тезис о «двух революциях». Появившись как пропагандистское клише, он быстро стал неотъемлемой частью отечественной исторической науки, и даже сегодня глубоко сидит в нашем сознании. Разделить историю 17-го года на две революции, противопоставив «плохую» буржуазную «хорошей» социалистической, было безусловно важно для советской марксистско-ленинской мысли. Но и теперь этот миф, только в новой обертке, можно услышать, когда говорят, что февральская революция несла людям свободу и равенство, а подлые большевики, воспользовавшись неразберихой, совершили свою, «плохую» революцию и на корню обрубили зарождающуюся российскую демократию.

Уже в 1930 году Лев Троцкий в своей работе «История русской революции» рассматривал октябрьский переворот как планомерное завершение «буржуазно-демократической» революции февраля, находя в них явления единой природы. История не знает сослагательного наклонения, и потому мы не можем говорить, что если бы не большевики, «хорошая» февральская революция привела бы Россию к процветанию. Напротив, мы видим, что в тех сложных политико-исторических условиях отречение Николая II могло привести только к победе большевиков или аналогичных им движений. Лидер кадетов П.Н.Милюков позже в своих работах соглашался с мыслью, что победить в той ситуации могло только то правительство, в котором «у министров будет столько же решимости и воли к действию, сколько её у товарища Троцкого» (П.Н. Милюков. История второй русской революции. М., 2001 С. 536). Но Л.Д.Троцкий был только один, и со своим мировоззрением он мог быть только у большевиков (показательно, что в рядах меньшевиков, к которым поначалу примкнул Троцкий, он не задержался).

Вглядываясь в историю столетней давности, мы можем совершенно оправдано говорить об условной «долгой революции»: начавшейся с отречения Николая II, а закончившейся разгоном Учредительного собрания. В этой цепочке фактов провозглашение республики или Октябрьское восстание оказываются хотя и выделяющимися, но абсолютно закономерными событиями. Так повернулась революция в России, а значит, только так она и могла повернуться.