«Господи, прости грехи всего народа!»

В дни Поста мы как будто устраняемся от мира, от суеты его, но то, что происходит в мире, продолжает болеть. И мы сознаем, что наш плач звучит часто среди равнодушия и беспечности, и смеха этого мира — смеха, который бывает страшен там, где самодовольство и бесстыдство. На самом деле не очень-то весело в этом мире и немного причин для веселья. Разве напрасно Господь говорит: «Смех ваш да обратится в плач»? Действительно, мир плачет, больше плачет уже, чем смеется. И снова скажем: увы, невольник — не богомольник, точно так же, как и невольный пост, который держит сейчас Россия, — не пост.

 

Разве мало было скорбей у нашего народа, чтобы опомниться? Разве мало крови пролилось, чтобы заплакать? Там, где нет покаяния слез, там дается покаяние кровью. Не чужой кровью, когда ее льют, как воду, чтобы утолить свое властолюбие и сребролюбие. Эта невинная кровь вопиет, и эта молитва присутствует среди нашей земли и среди нашего сегодняшнего покаяния. И эта кровь — как огонь, из которого может разгореться пламя. Среди распада и растления, среди ужаса, который охватил нашу землю, среди безнадежия, которое охватывает порой даже нас, мы говорим, что единственная надежда — на чудо. И что же это такое — чудо Божие? Может ли оно совершиться? И может ли исполниться пророчество наших русских святых о возрождении России, о расцвете нашей Церкви, о возвращении всех к Богу?

 

Мы приносим покаяние, чтобы узнать, что Бог — милостив. И вся наша жизнь, и весь пост, все эти молитвы существуют только для того, чтобы узнать, как милостив Господь. Я ничего не знаю, кроме того, что Бог — милостив, и это есть тайна Господа, и потому мы говорим: «Господи, помилуй!» И это милосердие, вид Его пресветлый, и имя Его Божественное, которое можно слушать без конца, без конца говоря «помилуй», — не умирает. И сейчас, когда мы совершаем это стояние перед тайной Ветхого и Нового Заветов, мы слышим, как молится пророк Моисей — тот, который говорит о главном в Ветхом Завете, — как он восходит на гору Синайскую и молится перед Господом. И Господь отвечает ему: «Что ты вопиешь Мне об этом народе? Разве ты не видишь, что это за народ, и что с ним делается?» Но Господь дает ему и утешение — открывает ему, что Он милостив. «Господи, если раб Твой обрел благоволение пред очами Твоими, если дано мне узнать милосердие, — молится он ко Господу, возвращая Ему этот дар, уже как бы свидетельствуя самим делом, что он действительно принял его, — то умилосердись над этим народом, излей Свою милость над всеми братьями моими!» Тогда Господь открывает ему, что милосердие связано с правдой — это высшая правда — и оно всегда связано с грехами, как будто оно одновременно потому и существует, что существуют грехи. И Моисей молится Господу: «Господи милостивый! Прости все грехи народа! Ты Сам сказал, что Ты Бог милосердия!» Он обращается к Богу, как бы ловя Его на слове, — может быть, не надо было этого говорить, но теперь уже поздно, уже нельзя отменить, уже нельзя этого не сказать: «Господи милосердный, любовию Твоею безмерною, как океан, прости грехи народа». И Господь, как бы уступая этой молитве, говорит: «За то, что ты уподобился Мне в милосердии, Я исполню твое моление».

 

Мы молимся сейчас, зная, что сила Божия, как и милосердие Божие, — безмерна. И что сила Божия и милосердие Божие преодолевают и человеческое неверие, и самую страшную жестокость человеческого сердца. Невозможное человекам возможно Богу. Эти дни поста и молитвы Сам Бог послал, чтобы нам было дано это знание милосердия, как Моисею, который еще до пришествия Христова узнал о главной тайне жизни. Ему открылось, что Господь — милосердие, что очи Господни и Его слух исполнены скорбями и воздыханиями о «своих», — не пропустим это слово в Евангелии от Иоанна на Пасху, — так исполнены, как если бы Он не видел и не слышал ничего, кроме этого. И вся слава и великолепие Его как будто исчезают. И вот перед ним — Христос, воплотившийся Бог, не имеющий «ни вида, ни доброты». Перед этим Богоявлением он взывал ко Господу: «Прости им грехи!», а теперь говорит: «Прости наши грехи!» И мы молимся теперь, наученные Самим Господом: «Остави нам долги наша!»

 

Отделившись от всех людей, Моисей взошел на Синайскую гору, и был далеко от всего народа — так и мы на время поста выключаем все суетные, даже как будто чисто информационные программы, от всего как будто удаляемся. Но находясь в одиночестве на горе, Моисей был вместе с народом, потому что он был вместе с Богом, Который не мог ему позволить любовью Своею остаться одному, отделиться от всех других людей. В свете святости Божией он видит грехи своего народа, как собственные грехи, — он ими пронзен, и на его бедствия он смотрит глазами милосердия, глазами Божиими — теперь это его народ, потому что Такой Бог стал его Богом. Если раньше он говорил: «Разве я, Господи, создал этот народ и воспитал его?» — то теперь он говорит как будто то же самое, но совсем другое, умоляя о милосердии: «Ты, Господи создал этот народ и воспитал его, не отступая от него, несмотря на все его заблуждения». И Господь отвечает: «Как мать утешает свое дитя, так Я приму всех на колени Мои и дам всем утешение». Вот почему Моисей сходит с горы Синайской, из этого поста, с лицом, сияющим высшей славой — славой сострадания.

 

Если раньше Моисей, чтобы отомстить за поругание правды, убил брата своего, то теперь он хочет сам быть убитым, при одном условии — чтобы было даровано прощение его брату. Это есть путь святых, путь Церкви. И это есть молитва, которой молился апостол Павел о своем народе, это — молитва, которой молился священномученик Владимир, когда его расстреливали, преподобномученица великая княгиня Елисавета, когда ее заживо бросили в Алапаевскую шахту. Преподобный Серафим Саровский молился этой молитвой, и с лицом, сияющим, как у Моисея — вернее сказать, как у Христа на горе Преображения, — говорит нам эти слова, которые мы от частой повторяемости их уже не воспринимаем, и которые на самом деле непостижимы, как тайна милосердия Божия: «Спасись сам, и тысячи вокруг тебя спасутся». Все заключается в том, чтобы через покаяние узнать нам, что милостив Бог. Преподобный Силуан Афонский говорит: «Я по себе сужу и знаю, что я хуже всех и заслуживаю самого горшего, но Господь помиловал меня и открыл мне, какой Он милосердный». И потому он с плачем и криком молится о спасении всего народа. Если бы жизнь наша была согласна с Божиим милосердием, то исполнилось бы обещание, которое Господь еще в Ветхом Завете давал другу Своему, Аврааму, праотцу веры, что если найдется в этом народе хотя бы десять праведников, то Он помилует весь народ.