Христос воскресе!
«Блаженны не видевшие и уверовавшие», — говорит Христос. Но разве не Он говорил: «Если не увидите, не уверуете»? Не легче ли уверовать, увидев собственными глазами воскресшего Христа, прикоснувшись к Его ранам на руках и вложив руку в прободенное ребро? Почему апостолам дано было видеть Христа, а нам не дано? Почему мы лишены возможности быть свидетелями Его присутствия и Его видимой победы? Почему мы должны ждать до последнего часа, пока не уверимся ощутимо в Его торжестве над смертью? Почему надо ждать до конца, чтобы увидеть, что это не конец? Господи, если бы мне дано было увидеть Тебя и прикоснуться хотя бы немного, совсем немного к Твоим ранам! И сколь многие почти с угрозой говорят: «Если я не увижу Его, не прикоснусь к Нему — не поверю».
Наверное, большинство в Церкви, как это было среди апостолов, знают бесконечную радость верить в воскресшего Христа, не видя Его. Но есть среди нас всегда и такие, о ком в народе говорят «Фома неверующий». Господь знает, что такие вопросы будут возникать до скончания мира. И Своим уверением Фомы Он как бы предупреждает все наши вопросы и дает на них единственный ответ.
Церковь говорит нам сегодня, что на самом деле апостол Фома — покровитель истинно верующих христиан. «Христос посреди нас», — приветствуют священники друг друга от имени всех молящихся за Божественной литургией. Но здесь Его присутствие иное. Он больше присутствует среди тех, кто причастен всем дарам Пятидесятницы, чем тогда. И обетование, которое Он дает нам — больше.
Но только вера может узнать Христа. Наши глаза не могут Его увидеть, наши руки не могут Его коснуться. После сорока дней Пасхи Христос не покажет себя более глазам тех, кто соберется, чтобы праздновать Его победу над смертью и быть причастниками Его Воскресения. Или, если выразиться точнее, Он явит Себя снова, но это будет под видом этого Хлеба ломимого и этой Крови, изливаемой во оставление грехов, которые говорят так же ясно, как раны на Его руках или прободенное Его ребро. Мы знаем, что Он пришел к нам для того, чтобы отдать Себя нам, умереть за нас. Когда священник во время Евхаристического канона благословляет крестным знамением Чашу с вином и Агнец на дискосе, когда во время причащения он держит в своей ладони Небесный Хлеб, он может так же, как Фома в тот час явления Христа воскресшего, узнать истинного Бога своего. Он, подобно Фоме, касается своей рукой распятого Господа, принявшего смерть за всех живущих на земле. И это происходит со всеми, кто молится за литургией и причащается святых Христовых Таин. Ибо Христос, отдающий Себя нам, являясь во всем Своем смирении, облечен Божественной славой в Духе Святом. И теперь Он обращается только к нашей вере, чтобы мы узнали Его и приняли Его.
В течение всего богослужения, когда совершается таинство Тела и Крови Христовых, Он говорит с нами. Вся Божественная литургия — это вхождение воскресшего Христа дверями затворенными в глубины нашей сокровенной жизни, которые так часто бывают закрытыми («Двери, двери, премудростию вонмем», — восклицает от нашего имени священнослужитель). Господь говорит слово, которое не прейдет никогда. «Небо и земля прейдут, слова же Его не прейдут». Слово, которое делает нас вовеки живыми. Слово истины, в котором заключена жизнь вечная и которое поэтому более реально, более подлинно, чем все внешние видения и чудеса. И Он дает нам понять, почему, не видя Его, мы блаженны, веруя в Него.
Принесем похвалу нашему близнецу по неверию — Фоме. Как откровенно, как ясно, как прямо он говорит: «Я не верю, и я не поверю, пока не коснусь Его». Прежде чем придти к вере, надо вывести на свет Божий все наше неверие. Прежде чем предстать перед пасхальным светом, надо выйти из мрака всех наших сомнений и отречений от Него нашими грехами. Прежде чем однажды произнести, воспеть со всей Церковью за литургией «Верую», надо придти на исповедь и перед Крестом и Евангелием покаяться в своем неверии. Надо умертвить все наши колебания, всякую неопределенность в нашей вере. То что, может быть, более всего мешает многим из нас придти к подлинной, глубокой вере — это нераскаянность в нашем неверии. Это пребывание в приблизительности, в теплохладности, в том, что преподобный Серафим Саровский называет отсутствием решимости. И в отсутствии смелости признаться в этом себе и покаяться перед Богом. Ибо вера подлинная, великая — та, что движет горами и может отвалить камень от двери гроба, — это такая вера, которая прежде чем радостно воскреснуть из гроба, сознает смиренно, что она в нем заключена.
Если по дару Христа Духом Святым, за сердце сокрушенное и смиренное, за неложное наше покаяние мы обретем внезапно веру, это не будет плохо усвоенной верой других. Это будет наша вера. Может быть, крошечная, как горчичное зерно, но это будет наша вера. И только такая вера может воскликнуть со страхом и трепетом, и радостью: «Господь мой и Бог мой!»
Вера — это не то, что мы получили однажды в Церкви как богатое наследство, чтобы устроиться раз и навсегда в вечной жизни. Нет, за нее нужно бороться, она — сражение, и она не может быть подлинной, если перестает быть сражением. Вера — путь, которому нет конца, и мы должны идти, преодолевая усталость и все преграды. Каждый день с самого утра, побеждая все сомнения, всякое неверие. Потому что всякий грех есть неверие, и все, что не по вере, есть грех. Чтобы верностью Христу и нам быть свидетелями пасхального света в Апостольской Церкви: «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни», — говорит каждому верующему в Воскресение Христово Господь.
Протоиерей Александр Шаргунов, настоятель храма свт. Николая в Пыжах, член Союза писателей России
