«Как вы к этому относитесь?» — «Да никак»

«Что мне делать, чтобы иметь жизнь вечную?» — спросил Господа законник. — «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всею мыслию твоею, всею крепостию твоею, и ближнего твоего, как самого себя».

Да, еще в Ветхом Завете знали, что без любви к Богу не может быть любви к человеку и что без поста и молитвы невозможно приблизиться к Богу. Но только Христос показал, как мы встречаемся с ближним своим.

На одного человека, шедшего из Иерусалима в Иерихон, напали разбойники. Они сняли с него одежду, избили до полусмерти и оставили умирать на дороге. Проходили той дорогой три человека, один за другим. Двое из них были служители Церкви, а третий — неверующий, или, скажем так, не знающий истинной веры. Одним словом, как презрительно говорили о таких иудеи — самарянин.

Как же случилось, что те, которые как будто ближе были к Богу, прошли мимо умирающего человека и не помогли ему? Может быть, это было так. Священник мимо прошел; путь его, возможно, был встречный, в Иерусалим, и он торопился в храм на службу. Наверное, он хорошо помнил о ветхозаветном правиле в книге Чисел: тот, кто прикоснулся к мертвому человеку, в течение семи дней считается нечистым. Конечно, он мог ошибиться, но было все-таки опасение: а вдруг этот человек мертв. Прикоснуться к нему значило лишиться чреды служения в храме, и он решил не рисковать. Для него требования веры оказались выше требований любви. Но разве вера и любовь могут противоречить друг другу, разве не верою питается любовь? Да, говорит Господь, путь людей идет от веры и через веру. Но для того и даются нам испытания, чтобы мы могли убедиться, не сбились ли мы с пути. И если непонятным образом храм и молитва заслоняют от нас боль человеческую, значит мы идем не туда, не в небесный Иерусалим. Христианство без Христа — не более чем христианская идеология, а всякая идеология страшна тем, что идея для нее — все, а человек — ничто.

Следом за священником через какое-то время появился левит. Такое впечатление от евангельского рассказа, что он подошел ближе к раненому человеку. Но, видимо, он отличался крайней осмотрительностью и осторожностью. Сколько раз он, наверняка, слышал эти истории, как один из разбойников притворяется полумертвым, и когда сострадательный путник наклоняется над ним, другие разбойники бросаются из-за засады и поражают его. А вдруг здесь та же ловушка, зачем рисковать? Но вера вся — только риск. Вся — как шествие апостола Петра по воде: каждый шаг таит гибельную бездну. От нас зависит только идти, но не утонуть и достигнуть спасительного вечного берега — это только путь веры, это только Господь.

И нам здесь почти воочию показано, каким путем восходит к познанию истинной веры этот полуязычник самарянин. Среди страшного бесчеловечия и немилосердия всех он один исполнен жалости к незнакомому человеку. В этой жалости чудо, в ней не слабость, а сила Божия. И очевидно, что по мере того, как он заботится об этом человеке, открывается ему самая главная тайна веры, которая будет открыта всем на Страшном Суде, Сам Бог открывается ему. Его можно сравнить, наверное, разве только с самарянкой, которая в беседе со Христом, начав с правдивого признания своих грехов, постигает все большую и большую глубину правды — и вот уже нет дна, и одно милосердие, и перед нею Спаситель мира Христос.

Вот, видим мы, самарянин останавливается возле незнакомца, он перевязывает его раны, возливая на них масло и вино; вот, посадив на своего ослика, привозит в гостиницу. Кажется, он уже исполнил свой долг — но нет, он идет дальше в своем сострадании и дает хозяину гостиницы деньги, прося позаботиться о больном. Ну теперь-то он сделал все, что мог. Однако самарянин говорит: «Если истратишь что больше, я, когда вернусь, заплачу тебе». Но ведь это — самое главное, что есть в христианстве, это же Сам Христос!

Страшно бесчеловечие и равнодушие, которое мы наблюдаем в мире. Богатые и сытые, равнодушно взирающие на голодных и нищих и не помогающие им равны убийцам — говорит святой Иоанн Златоуст. И есть испытание более страшное, чем нищета. Что им растление миллионов, что смерть — они равнодушны, и это потому, что относятся к человеку, как к бездуховному существу. Спрашивают в телеинтервью у прохожего:

— Там стреляют, убивают; как вы к этому относитесь?

— Да никак.

— Что, вам абсолютно все равно?

— Абсолютно.

И видно, что правда — все равно. Кто-нибудь, может быть, даже из людей церковных, скажет: «Неужели вы опять об этих событиях? Уже столько времени прошло, и нет никаких сил об этом больше слышать». (Речь идет о расстреле Российского Парламента в октябре 1993 года — двадцать лет исполнилось только что с этого определившего, как октябрьский переворот 1917 года, судьбу России события). Но вот, среди общего глумления и равнодушия раздается во вполне языческой газете живой человеческий голос: «Прошло столько времени, а мы до сих пор не знаем точное число убитых. Мы можем продолжать каким-то образом жить, но чувствовать себя людьми мы не можем».

А вот восклицает другой, тоже, может быть, неверующий журналист: «Весь наш народ — жертва. До тех пор, пока со словом “смерть” мы будем употреблять слово “около”, наш народ будет жертвой. То есть, каждый человек — говорит этот журналист-самарянин — каждый человек один-единственный и дороже всех, и дороже меня и моей жизни». Но разве не в этом, скажем снова, вся суть христианства? Разве не для того пришел Христос, чтобы каждого другого человека мы восприняли как самого ближнего своего, возлюбив его, как самого себя?

Когда слушаешь эти и другие слова далеких от Церкви людей, продиктованные их личной честностью, их личным мужеством, невольно думаешь о том, что, когда придет антихрист, многие не верующие во Христа, видя зло, происходящее в мире, исполнятся такого ужаса и сострадания, что ни за что уже не смогут молчать и окажутся впереди тех, кто как будто всю жизнь был со Христом. Как же некоторые говорят: «Что бы ни происходило в мире, наше дело — только пост и молитва»? Нет — отвечает преподобный Серафим Саровский — молитва и пост, какими бы они ни были важными, сами по себе цены не имеют. Вся цель и смысл христианской жизни — стяжание истинной любви.

Между прочим, на ум приходит и другое. Мы не можем с уверенностью утверждать, что служители Церкви, о которых рассказывается в Евангелии, были совсем равнодушны к чужому горю. Может быть, их сердце тоже сжималось от жалости. Но на деле это ничего не меняло.

Те, которые говорят, что главное — сохранить пост и молитву любой ценой, забывают видно, что цена молитвы, как и поста — вся тайна воплощения Божия, вся жизнь и смерть Христова. И путь, который эти люди предлагают, по слову священномученика Вениамина, митрополита Петроградского — погибель для Церкви. По определению святителя Феофана Затворника — внешняя видимость, в которой совершается «тайна беззакония» внутри Церкви. Единственная причина, по которой миллионы крещеных отреклись от своего крещения в годы гонений, а второе крещение Руси оказалось как будто бессильным переломить духовную ситуацию в обществе.

Да, есть опасность идти из Иерусалима в Иерихон с глазами, поднятыми к небу, и не видеть ничего и никого. Есть опасность плакать от жалости к раненому человеку и не возливать на его истекающее кровью тело масло и вино обыкновенной человеческой справедливости. Но Господь скажет на Страшном и Последнем суде, как и сейчас говорит: то, что вы сделали другому человеку, то сделали Мне.

Протоиерей Александр Шаргунов, настоятель храма свт. Николая в Пыжах, член Союза писателей России