Конечно, Господь мог бы всех нас воскресить, как Лазаря, когда кончается наша жизнь. Но смерть, о которой идет речь, — не только физическая смерть, но смерть духовная, наше пребывание в грехах. Смысл Поста заключается в том, чтобы увидеть, что мы — в таких грехах, которые невозможно исцелить никаким воскрешением к временной жизни, и нам надо пройти через смерть.
Тем не менее, Господь воскрешает четверодневного Лазаря, «общее воскресение прежде Своея страсти уверяя». Чтобы мы видели, что в Его власти и жизнь, и смерть рода человеческого, каждого из нас. Что у Него достаточно любви сокрушить эту смерть, и Он явит еще большую любовь, разрушив ту глубину смерти, которая не преодолевается внешним воскрешением.
Мы слышали сегодня утром в Евангелии за литургией слова о том, что пока есть день, мы должны ходить в свете. «Не двенадцать ли часов во дне?» — вопрошает Господь. Этот день есть срок нашего Поста, срок нашей жизни. И времени достаточно много: сорок дней и вся жизнь. Достаточно много, но не слишком много. Это время — время Поста, которое является образом нашей жизни, и нельзя выкинуть из него ни одного часа.
Милостив Господь, эти «двенадцать часов» нам даны, и раньше срока не могут кончиться. Промыслом Божиим день жизни каждого человека может быть кратким или длинным, но пока не пройдут эти «двенадцать часов», жизнь продолжается. Времени во дне — целых двенадцать часов, однако всего только двенадцать. Невозможно ни сократить, ни продлить этот день, о котором говорит Господь.
Пост завершился, и мы стоим перед смертью. Потому что день не может быть продлен. Все имеет предел, и конец приближается. «Душе моя, восстани, что спиши» — то, что звучало в главных службах Великого поста, теперь звучит как свидетельство наступления этого конца — конца Поста, во образ конца всей нашей жизни. Времени достаточно было в течение Поста для того, чтобы приобрести на него вечность, которая откроется в Страстные дни и в Пасху. Но времени было дано всего столько и не больше, и мы не имели право так бездарно растрачивать его. Церковь предупреждала нас, что «дух праздности», напрасной траты времени, является причиной всех наших поражений.
Но время уже завершилось. Господь говорит, что наступает ночь, когда никто не может делать. Он говорит о смерти и о конце Поста. Он говорит о смерти, которая приходит к человеку, когда уже поздно что-либо делать. И жизнь кончилась, и Пост тоже кончился. Он говорит о том познании нашем, когда мы понимаем, что сами уже ничего не в состоянии изменить.
Наступает ночь мира, когда никто ничего не может делать, только один Христос. Он вступает в Страстные дни, и мы приносим Ему ветви той чистоты, того добра, которые мы могли произрастить за время Поста, отпущенное нам. Наступает время Страстных дней, когда может делать один Господь. От нас зависит одно-единственное — то, как мы прошли этот Пост, как подготовились к сегодняшнему празднику, насколько оказались способными участвовать в наступающих святых и великих днях. Осознаем ли мы свою мертвость до такой степени, что можем, каждый из нас, как в стихирах церковных, принести Ему молитву: «Как Лазаря четверодневного, мертвого грехами воздвигни меня, Господи». Да, в этом, оказывается, заключается все. Такое приношение ждет от нас идущий на вольную страсть нашего ради спасения Господь.
Мы обычно воспринимаем «осанна» как восклицание приветствия. Но первоначально это был вопль о немедленном избавлении и помощи в день бедствий. Угнетенный и униженный народ взывает к своему Спасителю и Царю: «Осанна!», что означает: «Спаси же нас, мы погибаем!» Мы знаем, что есть два проявления подлинной молитвы ко Господу — покаяние и хвала. Этим «осанна» из этого нашего состояния будем взывать к Нему. Чтобы то, что один Господь может совершить в Страстные дни, стало нашим незаслуженным даром, нашею победою над смертью. Не только временным обновлением жизни, а приобщением нетленной Пасхе Христовой.
Протоиерей Александр Шаргунов, настоятель храма Святителя Николая в Пыжах, член Союза писателей России