«Агнец Божий, вземляй грех мира»

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Почему этот суд, завершившийся осуждением на смерть две тысячи лет назад, по-прежнему стоит в центре жизни человечества? Разве не было за это время бесчисленное множество подобных судов, столь же зрелищных — вплоть до наших дней, — вопиющая несправедливость которых должна бы нас взволновать не менее чем тот суд, происходивший в Иерусалиме во время Пасхи? Тем не менее, вся жестокость лагерей смерти и архипелагов ГУЛАГ не так занимают наше сознание, как казнь этого Невинного, даже несмотря на то, что Бог воскресил Его из мертвых, навсегда утвердив Его победу. Святые отцы размышляют о библейском «козле отпущения», на которого человечество возложило всю свою вину, в то время как Агнец Божий Сам взял ее всю на Себя.

Но почему, говорят неверующие, это предание смерти Христа должно быть решающим событием истории мира и наступлением конца времен? Людям свойственно возлагать свою вину на многих невинных «козлов отпущения» — почему этот единственный Носитель наших грехов может принести существенные перемены для всего мира?

Для верующего ответ прост. Решающее значение имеет не то, что нам дается возможность еще раз освободиться от нашей вины. Понятно, что никто не хочет брать на себя ответственность. Пилат умывает руки и объявляет себя невиновным в крови Праведника Сего. Иудеи прикрываются своим законом, предписывающим им осуждать за хулу на Бога — они руководствуются благочестием и страхом Божиим. Даже Иуда раскаивается в том, что он соделал и возвращает «деньги крови», и поскольку их не принимают, бросает их к ногам первосвященников. Никто не хочет быть ответственным за произошедшее. Но именно этим желанием снять с себя вину все свидетельствуют, что имеют отношение к смерти Праведника.

В конце концов, важно не то, что делают люди. Важно, что находится Тот, Кто хочет взять на Себя их грех. Никто другой не мог бы этого сделать. Именно ради этой способности Сын Божий стал человеком. Ради того, чтобы жить, устремляясь к часу, который ждет Его в конце жизни, к страшному крещению, которым, как Он говорит, Он должен креститься. К часу, когда не только внешне Он будет влеком от суда к суду, когда не только Его тело будет раздираемо бичеванием и пригвождаемо ко Кресту, но когда все происходящее войдет в глубины Его души, Его духа, в самые Его сокровенные отношения с Богом Отцом, и наполнит ужасом богооставленности, как совершенно чужого, смертельно отравленного, лишенного всякого доступа к Источнику жизни. Именно среди этой тьмы, в этой предельной оставленности Богом восклицает Он в Гефсиманском саду: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия». Чаша, смысл которой хорошо понятен в Ветхом Завете — чаша гнева Божия, которую грешники должны испить до края, как это неоднократно было с неверным Иерусалимом или враждебными ему языческими народами. В этом же ужасе духовной тьмы Господь испускает вопль на Кресте, вопрошая, почему Бог оставил Его. Испускающий вопль знает только, что Он оставлен. Но среди этого мрака Он уже не может знать, почему. Он не должен этого знать, ибо одна только мысль, что Он берет на Себя мрак других, была бы облегчением, лучом света. Но и этого не дано Ему сейчас, ибо Он действует в абсолютной реальности того, что на самом деле представляет собой отпавший от Бога мир, чтобы восстановить отношения между Богом и виновным миром. Тот, Кто в небывалой скорби проходит через эту ночь, — абсолютно Невинный, ибо ни в каком другом случае невозможно было бы перенести такие страдания за других. Какой человек — обыкновенный или самый исключительный — мог бы иметь в себе достаточно чистоты, чтобы взять на себя грех мира? Такое мог иметь только один — Тот, Кто превечно лицом к лицу с Богом Отцом, — Сын, Который есть Бог, даже если Он человек. Это неисследимая тайна Пресвятой Троицы, Которая раскрывается в полноте именно на Кресте. Сын Божий, воспринявший грех мира, приносит Себя Богу Отцу, и взаимная любовь Отца и Сына и Святого Духа не подвергается изменениям. Грех уничтожен огнем этой любви, ибо «Бог есть огнь поядающий», говорит Писание, — Он не терпит в Себе ничего нечистого, но попаляет его.

Распятый Христос заступает за нас место нашего удаления от Бога и нашей тьмы. Он страдает несравненно глубже, чем может вынести просто человек, даже осужденный быть удаленным от Бога. Ибо никто не знает Отца, кроме Сына. И только Сын Божий знает, что значит быть лишенным Его, потеряв Его навсегда. Страдания Христа ни в каком смысле не могут быть названы адскими муками, ибо во Христе нет никакой ненависти, но только страдания, более глубокие, чем те, что простой человек мог бы вынести после своей смерти. Точно так же ни в каком смысле мы не можем сказать, что Отец «наказывает» Сына, ибо дело, которое совершается Отцом, Сыном и Святым Духом, есть самая чистая, совершеннейшая любовь. Потому оно может совершиться только в самой подлинной свободе Сыном, также как Отцом и Святым Духом. Любовь Божия имеет такое непостижимое богатство, что может принять этот вид тьмы любовью к нашему темному миру.

А мы — что можем сделать мы? «От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого» — как если бы неодушевленная природа видела, что здесь решается участь всего творения, как если бы она была причастна мраку, охватившему душу Христа. Нам не нужно поступать подобно ей — мы и без этого достаточно темны. В темном мире, окружающем нас, было бы довольно, если бы мы тверже держались нашей веры и свято хранили истину, что именно мраку Голгофы мы обязаны всем этим внутренним светом, всей этой радостью и этой уверенностью, всем этим доверием жизни, которые дает нам Церковь, и никогда не забывали благодарить за это Бога.

В этом даре благодати мы могли бы также смиренно выразить нашу просьбу, чтобы, если позволит Бог, и нам дано было, хотя бы в самой малой степени, участвовать в Крестных Страданиях Христа, в том ужасе и внутренней тьме, которые пережил Господь. Он Сам говорит, что это возможно, когда заповедует нам нести каждый день свой крест. И апостол Павел говорит, что ему должно претерпеть то, что Христос оставил для него и для всех христиан. Когда наша жизнь становится трудной и кажется тупиком, мы должны исполняться доверием Богу, потому что и эта тьма может быть включена в великую тьму Искупления, через которую проступает свет Пасхи. И когда то, что требуется от нас, кажется слишком тяжелым, когда страдания становятся невыносимыми, и путь, данный нам, кажется почти бессмысленным, нам надо увидеть, что через все это мы становимся ближе к Человеку, распятому на месте Лобном, потому что Он пережил то же самое ради нас, предваряя происходящее с нами непостижимым напряжением сил. Мы не можем требовать, чтобы то, что могло показаться нам бессмысленным, немедленно обретало смысл, дающий нашим сердцам покой. Мы можем только хранить молчание, как распятый Господь, ничего не видя перед темной бездной смерти. За пределами этой бездны нас ждет то, что мы не можем видеть сейчас, во что иногда даже не смеем поверить, — иная бездна, бездна света, где все страдания мира поглощены, где открывается новая жизнь от всегда открытого прободенного ребра Божия. Нам только будет позволено вместе с апостолом Фомой вложить нашу руку в эту рану и всем своим существом ощутить, что любовь Божия превосходит всякую человеческую мысль, и молиться вместе с апостолом: «Господь мой и Бог мой!» всегда, ныне и в бесконечные веки. Аминь.

Протоиерей Александр Шаргунов, настоятель храма Святителя Николая в Пыжах, член Союза писателей России