Мне знакомо не понаслышке славная когорта русских людей, подобных В.И.Белову. Таким был, например, мой отец: тружеником, правдолюбом, ершистым и в то же время трогательно стеснительным. В 70-е годы я, учась в светском вузе, «перелопатил» немало книг и журналов. Конечно, много было «шлака», но встречались и подлинные жемчужины. К ним, несомненно, относился «Лад» Белова. Когда я читал это произведение, перед моим взором открывалась прекрасная картина жизни крестьянина на севере Русской Земли. Было такое впечатление, что я услышал прекрасную симфонию, гармонию звуков. Какой же она была удивительной крестьянская Русь, которую мы потеряли! Вспоминаю свою поездку в Вологду в 80-е годы. Ее подготовка и содержание проходили «под знаком Белова». Идя по улицам, стоя на остановках, посещая кладбища и храмы, я надеялся увидеть знаменитого русского писателя. Какой он, Василий Белов? Напористый государственник в Верховном Совете и нежный отец, простой, доступный и таинственный, сокровенный. Писатель Крупин рассказывал, как однажды он с Беловым ехал в аэропорт. При подъезде к нему дочь писателя расплакалась: туфельку от куклы забыла дома. К изумлению других участников поездки писатель настоял на возвращении домой за туфелькой - тогда едва успели на самолет. Другой случай. Наш выдающийся скульптор В.М.Клыков присматривается к неказистой шапке Крупина, снимает ее с его головы и выбрасывает в окно, говоря: «русский писатель не должен носить такую шапку» - и дал свою, более добротную. Крупин в ответ на это: «русский писатель не одевает чужих шапок» - и тоже выбрасывает шапку в окно. Белов ругает их за такие поступки и вскоре обоим присылает по шапке.
Значимость для меня какой-либо книги определялась, прежде всего, тем, сколько выписок из нее было сделано. Читая «Лад», выписки делать было невозможно - в записную книжку просилось все. Приведу лишь некоторые из своих выписок.
«Не приютить странника или нищего, не накормить проезжего издревле считалось грехом. Даже самые скупые хозяева под давлением общественной морали были вынуждены соблюдать обычай гостеприимства».
«Деревни, где не пускали ночевать, пользовались дурной славой, что нередко влияло на женитьбу или замужество».
«Калеки и убогие особенно почитались в народе. Слепых без поводырей переводили от деревни к деревне, устраивали на ночлег к собственным знакомым или родственникам. Ночевать было положено одну ночь. Если нищий ночевал вторую ночь, то он уже искал себе посильное дело (хотя бы и сказки рассказывать или петь былины). Не подвезти на попутных хромого, безногого, горбатенького или слепого могли самые жестокосердечные безбожники, не боящиеся греха и бравирующие такой «смелостью»».
«Жизнь волости не терпела неясных слов, безымянных людей, тайных дел и запертых ворот в светлое время суток».
«Миряне строились вплотную, движимые чувством сближения, стремлением быть заодно со всеми. В случае пожара, на огонь бросались всем миром, подати платили всем миром, ходоков и солдат тоже собирали сообща».
«Любое горе и любая радость в деревне были на виду. Мир знал все обо всем, как ни старались щепетильные люди не выносить сор из избы».
«Бобыль, бродяга, шатун, вообще человек без семьи считался обиженным судьбой и Богом. Иметь семью, детей было так же необходимо, так же естественно, как необходимо, естественно было трудиться».
«Прямолинейное и волевое насаждение хороших привычек вызывало в детском сердце горечь, отпор и сопротивление. Если мальчишку за руку волокут в поле, он подчинится. Но что толку от такого подчинения? В хорошей семье ничего не заставляют делать, ребенку самому хочется делать. Взрослые лишь мудро оберегают его от непосильного. Обычная детская жажда подражания действует в воспитании трудовых навыков неизмеримо благотворнее, чем принуждение. Личный пример жизненного поведения взрослого (деда, отца, брата) неотступно стоял перед детским внутренним оком, не потому ли в хороших семьях редко, чрезвычайно редко вырастают дурные люди? Семья еще в детстве прививала невосприимчивость ко всякого рода нравственным вывертам».
«У северного русского крестьянина смерть не вызывала ни ужаса, ни отчаяния, тайна ее была равносильна тайне рождения. Смерть, поскольку ты уже родился, была так же необходима, как и жизнь. Естественная закономерная последовательность в смене возрастных особенностей приводила к философско-религиозному и душевному равновесию, к спокойному восприятию конца собственного пути... Именно последовательность, постепенность. Старики нешумно и с некоторой торжественностью, еще будучи в здравом уме и силе, готовили себя к смерти. Но встретить ее спокойно мог только тот, кто достойно жил, стремился не делать зла, и кто не был одиноким, имел родных. По народному пониманию, чем больше грехов, тем труднее умирать».
В заключение хотел сказать следующее. Когда прошло какое-либо бедствие, мы стараемся анализировать: почему оно произошло, кто виноват и т.д. Это, на мой взгляд, особенно актуально, когда мы говорим о проблемах деревни. Здесь масштаб произошедшей катастрофы особенно бросается в глаза - достаточно проехаться по деревням какой-либо области, примыкающей к Московской. Надо остановиться, подвести черту и задуматься: а как жить дальше? Мне кажется, что необходим некий впечатляющий символический акт. В моем воображении рисуется такая картина. Прощеное воскресенье, у храма в Тимонихе - родной деревне Василия Ивановича - собрались немногие местные жители, представители от крестьянства из других регионов, писатели - «деревенщики». Неподалеку от собравшихся приземляется вертолет Президента (или, допустим, премьера). И вот картина: в центре ожидающих восседает седовласый старец. К нему подходит Президент - некоторое время они разговаривают. «Патриарх крестьянства» влагает в уши первого лица некие пророческие слова, некое назидание и вразумление, потрясающие до глубины души. Из уст первого лица государства звучат покаянные слова за ужасы коллективизации, за безобразия «реформ», ликвидацию «неперспективных деревень», погром последних 20-ти лет. Маститый писатель вдохновляет Президента на возрождение, Богу содействующу, нашей деревни, нашего крестьянства. Многая лета рабу Божию Василию!
Игумен Кирилл (Сахаров), настоятель храма свт. Николы на Берсеневке
Значимость для меня какой-либо книги определялась, прежде всего, тем, сколько выписок из нее было сделано. Читая «Лад», выписки делать было невозможно - в записную книжку просилось все. Приведу лишь некоторые из своих выписок.
«Не приютить странника или нищего, не накормить проезжего издревле считалось грехом. Даже самые скупые хозяева под давлением общественной морали были вынуждены соблюдать обычай гостеприимства».
«Деревни, где не пускали ночевать, пользовались дурной славой, что нередко влияло на женитьбу или замужество».
«Калеки и убогие особенно почитались в народе. Слепых без поводырей переводили от деревни к деревне, устраивали на ночлег к собственным знакомым или родственникам. Ночевать было положено одну ночь. Если нищий ночевал вторую ночь, то он уже искал себе посильное дело (хотя бы и сказки рассказывать или петь былины). Не подвезти на попутных хромого, безногого, горбатенького или слепого могли самые жестокосердечные безбожники, не боящиеся греха и бравирующие такой «смелостью»».
«Жизнь волости не терпела неясных слов, безымянных людей, тайных дел и запертых ворот в светлое время суток».
«Миряне строились вплотную, движимые чувством сближения, стремлением быть заодно со всеми. В случае пожара, на огонь бросались всем миром, подати платили всем миром, ходоков и солдат тоже собирали сообща».
«Любое горе и любая радость в деревне были на виду. Мир знал все обо всем, как ни старались щепетильные люди не выносить сор из избы».
«Бобыль, бродяга, шатун, вообще человек без семьи считался обиженным судьбой и Богом. Иметь семью, детей было так же необходимо, так же естественно, как необходимо, естественно было трудиться».
«Прямолинейное и волевое насаждение хороших привычек вызывало в детском сердце горечь, отпор и сопротивление. Если мальчишку за руку волокут в поле, он подчинится. Но что толку от такого подчинения? В хорошей семье ничего не заставляют делать, ребенку самому хочется делать. Взрослые лишь мудро оберегают его от непосильного. Обычная детская жажда подражания действует в воспитании трудовых навыков неизмеримо благотворнее, чем принуждение. Личный пример жизненного поведения взрослого (деда, отца, брата) неотступно стоял перед детским внутренним оком, не потому ли в хороших семьях редко, чрезвычайно редко вырастают дурные люди? Семья еще в детстве прививала невосприимчивость ко всякого рода нравственным вывертам».
«У северного русского крестьянина смерть не вызывала ни ужаса, ни отчаяния, тайна ее была равносильна тайне рождения. Смерть, поскольку ты уже родился, была так же необходима, как и жизнь. Естественная закономерная последовательность в смене возрастных особенностей приводила к философско-религиозному и душевному равновесию, к спокойному восприятию конца собственного пути... Именно последовательность, постепенность. Старики нешумно и с некоторой торжественностью, еще будучи в здравом уме и силе, готовили себя к смерти. Но встретить ее спокойно мог только тот, кто достойно жил, стремился не делать зла, и кто не был одиноким, имел родных. По народному пониманию, чем больше грехов, тем труднее умирать».
В заключение хотел сказать следующее. Когда прошло какое-либо бедствие, мы стараемся анализировать: почему оно произошло, кто виноват и т.д. Это, на мой взгляд, особенно актуально, когда мы говорим о проблемах деревни. Здесь масштаб произошедшей катастрофы особенно бросается в глаза - достаточно проехаться по деревням какой-либо области, примыкающей к Московской. Надо остановиться, подвести черту и задуматься: а как жить дальше? Мне кажется, что необходим некий впечатляющий символический акт. В моем воображении рисуется такая картина. Прощеное воскресенье, у храма в Тимонихе - родной деревне Василия Ивановича - собрались немногие местные жители, представители от крестьянства из других регионов, писатели - «деревенщики». Неподалеку от собравшихся приземляется вертолет Президента (или, допустим, премьера). И вот картина: в центре ожидающих восседает седовласый старец. К нему подходит Президент - некоторое время они разговаривают. «Патриарх крестьянства» влагает в уши первого лица некие пророческие слова, некое назидание и вразумление, потрясающие до глубины души. Из уст первого лица государства звучат покаянные слова за ужасы коллективизации, за безобразия «реформ», ликвидацию «неперспективных деревень», погром последних 20-ти лет. Маститый писатель вдохновляет Президента на возрождение, Богу содействующу, нашей деревни, нашего крестьянства. Многая лета рабу Божию Василию!
Игумен Кирилл (Сахаров), настоятель храма свт. Николы на Берсеневке
.jpg)
