Россию спасёт классическая литература

Кажется, что книги всё меньше нужны человечеству. Они грудами лежат на помойках, в гардеробах библиотек, на асфальте возле букинистических магазинов. Многие выносят книги из дома, чтобы не «дышать пылью» и не портить интерьер. В конце концов, вся необходимая информация есть в Интернете...

А в «Ленэкспо» тем временем открылась книжная ярмарка, и там, как в старые добрые времена, продаются книги. Горы книг: детские, с плохими или очень хорошими картинками, подарочные — напечатанные на станке XIX века или даже переписанные от руки, тактильные, предназначенные для слепых... Здесь можно встретиться с известными писателями, поддержать «Национальную программу поддержки и развития чтения в России» и купить архаичный, трогательный предмет: подставку для книг или закладку. В день открытия книжного салона перед его посетителями выступил председатель Союза писателей России Валерий Николаевич Ганичев. Он собирался говорить о современной многонациональной литературе России. Но так получилось, что в основном говорил о литературе русской.

О Валентине Распутине

«Я не могу не вспомнить очень большую литературную дату — 75 лет со дня рождения живого классика, Валентина Григорьевича Распутина. Когда-то, будучи директором издательства «Молодая гвардия», главным редактором газета «Комсомольская правда», я издавал всё, что было написано Валентином Григорьевичем. И «Деньги для Марии», и «Живи и помни», и «Прощание с Матёрой». Новейшему читателю трудно представить, что выход книги — сначала в журнале, а потом в издательстве — был большим событием в духовной и общественной жизни. Её обсуждали, о ней говорили, спорили, соглашались, не соглашались, — но все признавали, что это явление. Помню, когда вышел роман «Живи и помни», его обозначили как роман о дезертире. Поэтому, может быть, он «прошёл» и на Западе. Но он отнюдь не об этом. Он — о той тяжёлой ноше войны, которую несла русская женщина, о том естественном страхе, который посещал бойца, о неизбежном наказании, которое приходит, когда кто-то изменил своему долгу. Это сложное переплетение судьбы, слов... И в этом произведении, и в других Валентин Григорьевич писал о том, что самое главное — это чтобы не истончилась совесть человека. Это одно их тех качеств, которым, может быть, другие литературы не обладают. Да и мы во многом его потеряли и не находим тот нерв, вокруг которого должно выстраиваться произведение.

«Прощание с Матёрой» - это вообще мировой эпос. Уходит из жизни, вроде бы, деревня, один островок... Матёра — это, кстати говоря, реальная деревня. Со мной спорил, не соглашался один гидростроитель: да ничего особенного, говорил, там не было. Но там было нечто особенное: память, которая тоже ушла под воду. Меня в своё время вызвал секретарь ЦК партии Зимянин — нормальный человек, партизан Великой Отечественной войны, но в те годы курировал идеологические вопросы. Он мне говорит: «Ну что ж вы боретесь против гидроэлектростанций? Против того, чтобы мы получили дополнительную электроэнергию?» «Михаил Васильевич, ну не об этом книга! - отвечаю. - Не об этом!» Мне не удалось, конечно, его убедить. Скажу откровенно, что какой-то абзац мы всё-таки сняли, но уже в следующем издании он был восстановлен. «Прощание с Матёрой» - это великая книга для всей нашей сегодняшней жизни.

А потом - «Пожар», другие произведения. И, наконец - «Дочь Ивана, мать Ивана». Произведение, которое было переведено на китайский, и в Китае было признано лучшей книгой года. Мы с Валентином Григорьевичем в 2005 году были в Китае. Наши китайские друзья пошептали нам на ухо, что у них было распоряжение ЦК партии не издавать чрезмерно американцев. А издавать русскую и советскую литературу, чтобы поддержать некий нравственный тонус. Я не думаю, что «Дочь Ивана, мать Ивана» может поддержать этот тонус. Но эта книга — о тех реальных событиях, которые происходили у нас и которые, по-видимому, наступают в Китае.

Три года назад я получил письмо от Нобелевского комитета. Его ответственный секретарь спросил у меня: «Кого из русских писателей Вы считаете возможным выдвинуть на Нобелевскую премию в будущем?» Вначале я воспринял это иронически: что, Нобелевский комитет будет нами заниматься? Они давно занимаются исключительно своими, необходимыми им, комбинациями. Но мы всё-таки собрали секретариат и решили: конечно, Распутин! Было написано обращение с изложением позиции, художественных достоинств, ценности, нравственного подхода его произведений. И особенно, как нам казалось, Нобелевский комитет мог заинтересоваться тем, что Распутин всю жизнь боролся за Байкал, тайгу, чистую воду, которая становится главнейшим фактором в сегодняшнем мире. Уже не нефть, не какие-то полезные ископаемые — а чистая вода, пресная вода. За неё начнутся в скором времени войны, она будет определять будущее. Как великий прозорливец, Распутин видел это, всегда сражался за Байкал и сражается сейчас. На моём семидесятилетии присутствовал и Валентин Григорьевич, и Чилингаров — наш знаменитый полярник. И Чилингаров мне говорит: «Слушай, а что, если его опустить в батискафе на дно Байкала?» И буквально через семь дней Валентин Григорьевич опустился на дно Байкала. Когда я его об этом расспрашиваю, он всегда как-то таинственно улыбается, и я понимаю, что он сохраняет тайну Байкала.

Мы отправили письмо в Нобелевский комитет и получили ответ: «Благодарим Вас, Ваше предложение очень интересно». Думаю, наше письмо почило в Бозе... Но, безусловно, что это крупнейший писатель нашего времени, нашей страны. Хотя не все его могут оценить, не каждому дано проникнуть в суть его произведений, в нравственные сложности, которые он обозначил, в его предостережения».

Об исторической литературе

«Я не смогу обо всём рассказать, остановлюсь на исторической литературе. Это связано и с направлением моей творческой деятельности — я лет тридцать или даже больше занимался исторической темой. Особенно я люблю XVIII век. Тогда жили удивительные исторические личности — Суворов, Румянцев, Потёмкин и особенно адмирал Ушаков. Постепенно я понял, что это человек великого служения — не только Отечеству, солдатам и морскому флоту, но и высшей нравственной силе. В 1995 году, после конференции, которую мы провели в Саранске, стало ясно, что это человек святой, подвижник.

Я подготовил и передал материалы Святейшему Патриарху. Он прочитал их и сказал: «Валерий Николаевич, очень важно, чтобы наш флот получил такого небесного покровителя. Но ведь это решаем не мы с Вами». В Санаксарском монастыре, где упокоен адмирал Ушаков, был схимонах Иеремия, к нему приходили тысячи людей. И когда я к нему подошёл, отец Иеремия сказал: «Валерий, он будет святым нашей Церкви!» Это меня тоже укрепляло. Конечно, это не моя заслуга, это сверху, на небесах всё решается. А на земле решает церковноначалие. Пять-семь епархий представили доказательства, чудеса, явления — и в 2001 году Ушаков был прославлен: сначала как местночтимый святой, а потом и для общецерковного почитания.

На мой взгляд, историческая литература кроется в тех реальных фактах, событиях, лицах, о которых надо писать. Было в нашей литературе время, когда писатели писали на основе некой фэнтези: я считаю, что события могли так развиваться — вот так пусть всё и будет. Это было довольно распространено в шестидесятые-семидесятые годы. И только где-то в девяностые пришли к тому, что историческая литература должна быть выстроена на основе исторического факта.

На мой взгляд, у нас было три выдающихся исторических писателя советского периода: Владимир Чивилихин с его «Памятью», ваш земляк Валентин Пикуль и Дмитрий Балашов — удивительная фигура, которую мы запихали на задворки литературы. Его цикл «Государи земли Московской» - выдающийся!.. Может быть, лучший роман в исторической литературе — это «Бремя власти». Иван Калита совершает насилие над своей личностью и совестью. Сдаёт какие-то позиции хану Ахмету, целует полу халата — но присоединяет Звенигородское княжество. Склоняется и отдаёт большую дань — но получает Можайское княжество. Он даже предаёт - и понимает, что нет ему прощения. Говорит своему сыну, который осуждает его: «Власть - это бремя, которое должен и может нести не всякий». Это настолько современно для всякой власти!»

Когда Россия будет спасена

«Мы можем облететь нашу страну и в каждой области увидеть свой очаг литературы. В Белгороде — замечательная литература. Это связано с уровнем жизни и культуры в этой области, с духовным подъёмом. Можно сказать очень высокие слова об очаге сибирской литературы — вокруг Омска, Томска, Иркутска. Можно сказать и о Курске... Взглянув на литературную карту, мы понимаем, что жизнь продолжается. Да, в ней есть трагические аспекты. Книгу издать трудно. Книга современного писателя выходит тиражом всего тысячи в полторы. Три тысячи — это уже значительное событие! Литература не имеет коммерческой поддержки — ну и что! Решается ли этим всё? Нет! Помните, Некрасов говорил: «Эх! Эх! придёт ли времечко...

Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого -
Белинского и Гоголя с базара понесёт?»

Мы говорим о классике, о Золотом веке — а тиражи-то в то время тоже были примерно такие! Хорошо, что у нас были выдающиеся издатели. Суворин, который сказал: «Я научу русского человека читать за 15-16 копеек Шекспира и Пушкина». Он издал первое собрание сочинений Пушкина в XIX веке, а до этого Пушкин был малоизвестен. Издатель Сытин придумал «книжку-копейку», издавал массовую книжку или какие-то выдержки, которые прокладывали дорогу к чтению.

Ну а, в конце концов, советский период, тридцатые-сороковые годы? Тяжёлые годы во всех смыслах, драматические! И вдруг в это время руководители стали издавать классиков миллионными тиражами. Я помню, в 1937 году пришёл огромный томище Пушкина! Я был мальчишкой, и в нашем сельском таёжном клубе ставили «Бориса Годунова» - связисты и милиционеры играли так вдохновенно! Пушкин в тридцать седьмом году соединил наше общество. Когда стали миллионными тиражами издавать Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Крылова, Толстого, белый эмигрант Федотов сказал: «Россия спасена!» И вот мы, когда начнём издавать нашу классику миллионными тиражами, будем спасены! Словом, языком, духом, нравственностью».

Записала Ольга Надпорожская