В связи с активным обсуждением православной и патриотической общественностью страны проекта федерального закона «Об образовании в Российской Федерации» и последовавшего на него квалифицированного отклика докторов юридических наук Игоря Понкина и Михаила Кузнецова, направленного Президенту РФ, мы попросили высказать свое мнение по проблеме доктора философских наук, профессора Олега Владимировича Долженко.
Покойник должен красиво выглядеть в гробу - именно так можно выразиться, говоря про новый законопроект об образовании. Можно поправлять формулировки, можно что-то уточнять, но я в принципе не понимаю, почему именно сейчас возникла необходимость в этом законе. Неужели в старом законе набралось так много поправок, что он утратил свою целостность? Наверное, так оно и есть. Но для того, чтобы приступать к новому закону об образовании мы должны в полной мере отдавать себе отчет в характерных особенностях того времени, в котором нам выпало жить.
Сейчас в образовании происходит революция. В таком состоянии как сейчас, оно не было ни разу за всю свою историю. Это принципиально новая ситуация для образования, которая нуждается в осмыслении. Не случайно во всем мире принятию таких решений предшествует глубокая проработка смысловых сторон закона. Потому что закон может выступить барьером на пути образования, и предложенный нам вариант законопроекта отражает уровень образованности его авторов. Но он может и открыть возможности для дальнейшего развития. В существующей форме этот закон чисто бюрократический, он, по сути, замораживает ту ситуацию, которая сложилась сегодня в обществе и закрывает пути в будущее. Будущее же имеет несколько характерных особенностей. Первое - это глобальные проблемы современности. Это вызовы, с которыми человечество ещё не сталкивалось. Мы оказались в ситуации, когда обесценилась роль традиционного знания в том виде, как оно формировалось под влиянием идей просвещения. Если вы идете по улице - это одна улица, когда бежите - это другая улица, а если летите на самолете, то этой улицы «совсем нет», и вы ориентируетесь совершенно на другие вещи, и эти другие вещи говорятся контекстом. Вот анализ контекста и есть самая важная составляющая часть, когда мы приступаем к вопросу о том, каким должно быть образование.
Я сам работал в Министерстве высшего образования, принимал участие как исполнитель в реформе 60-х годов, но тогда там работали профессионалы. Сегодня я не вижу профессионалов в образовании в России. У нас есть какие-то дилетанты, которые вякают непонятно что и непонятно по какому поводу. Ну, посмотрите хотя бы на такой этимологический хаос: «сформировать творчески развитую личность»! Я не знаю, кто видел личность. Как сказал один психолог, он прочитал 25 определений личности и понял, что сам он не личность. А тут не больше не меньше как творчески развитая личность. Это всё равно как делать пассы над столом ожидая, когда дух вынырнет. Или вот возьмем «инновационное образование». Это отнюдь не образование, связанное с использованием достижений, инновационных технологий. Я в 1982 году первый раз использовал это слово, когда переводил иностранный текст и понял, что инновации - это не нововведения, это что-то совершенно другое. Стал разбираться и выяснил, что это чисто рыночная экономика, связанная с введением социально-значимых функций даже во всем известных вещах, например, в холодильнике. Вот, например, была крупнейшая инновация, когда их стали продавать в зонах сверхнизких температур, т.е. на Севере, как средство предупреждения вымораживания продуктов. По сути, это рыночная категория, ориентированная на выявление потребностей самих людей. Это отнюдь не нано- и не биотехнологии…
Кроме того, мы так и не задались вопросом, а с каким человеком мы сегодня имеем дело? Это очень важно, потому что это человек, переживший антропологическую катастрофу. Причем, это человек, не только переживший годы советской власти, но и до этого у него были очень непростые судьбы. Но самое страшное то, что это человек аграрной культуры, которого сорвали с земли и поселили в бараке под названием «многоквартирные дома», которые представляют собой совокупность изб поставленных друг на друга. И его социальность очень низка. Социальность - это способность человека к понимаю происходящего.
Мы так и не задались вопросом, носителем какой теологической основы является этот человек. Европейский университет вырос на базе католической культуры и на базе теологического знания. Мы живем в мире православной культуры. Отличие первого от второго состоит в том, что там работает рациональное начало (рацио), сформированное в рамках городской культуры, допустим, итальянских городов в средние века, а у нас в Православии - образ (арацио). Сегодня мы не видим этого колоссального потенциала, связанного с использованием апофатического (греч. apophaticos отрицающий) наполнения Православия. Но мы этот опыт не используем.
Мы сейчас все время восхищаемся Китаем, но дело в том, что если у вас аграрная культура, а людей сорвали с земли, где они чувствовали себя на своем месте, то дальше вы имеете дело уже не с обществом, а с народонаселением, и вы вынуждены работать чисто авторитарными методами. Самоорганизация в таких структурах очень слабо развита, достаточно посмотреть хотя бы как мы взаимодействуем в рамках подъезда, в рамках холла, как мы следим за этим. Это совершенно другое взаимодействие друг с другом, чем, например, в Швейцарии.
Таким образом, приступая к созданию этого закона, нужно было выявить особенности, которые выявляют динамику перемен. Например, эпоха антропоцена означает, что университеты заняли совершенно другую позицию, их место займет социо-технический университет, который будет проектировать жизнь в этом «космическом корабле». Инженерная деятельность и средства создания каких-то продуктов, способных удовлетворить наши потребности, превращаются в залог сохранения жизни вообще на Земле. Много можно что сказать на этот счет, но без этого контекста и понимания, что сегодня происходит радикальное преобразование в самом понимании образования и смысла образования, никаких законов написать нельзя, кроме одного: «Не пущать!», что в общем-то и есть. Например, там есть такой тип заведений, как академия. Но ведь академия - это исторически сформировавшееся образование с экспериментированием и изучением последствий того, что происходит в случае взаимодействия каких-то частей. Я, например, не могу представить себе университет бронетанковых войск, а вот академию могу. Эта игра словами затуманивает смысл.
Кроме того, в законе абсолютно не представлены вопросы финансирования и автономии. Учебные глобальные вопросы решаются не на уровне глобального образования, а как раз на локальном уровне. Каждый университет, каждая региональная система должны сами решать это с учетом тех условий, в которых они находятся: климатических, социальных, бытовых, стратегических целевых собственных установок. Тут речь идет о переходе к системе образования регионального типа, ориентированного на развитие человека, его способности к пониманию. На Западе кое-что в этом направлении делают, но на сегодня нигде в мире нет системы соответствующей нашему времени.
Очень важная сторона - это детское образование. Дело в том, что ребенок входит в культуру с первого года своей жизни, как только он начинает говорить и работать словами и т.д. тут есть своя логика культуры в отличие от логики социального знания. Это очень важно, потому что именно то, каким ребенок в возрасте до 4-5 лет сформируется, таким он и будет. Всё дальнейшее - музеи, книжки и прочее ничему не помогает. Личность формируется как результат переживания. То, что человек пережил, то и откладывается в его сущностных характеристиках личности, как некоего образования, ориентированного на идеал. Дистанция между человеком и идеалом дает духовность. Нужно разбираться со всеми этими вещами. И разбираться не по-дилетантски «я начальник, ты дурак», а профессионально. Нужно знать, что делают другие люди, например, в Австралии, Финляндии и Канаде, где есть очень интересные решения. Они тоже бьются, но у них нет такой нормированной казарменной зоны, которая создается с помощью нового закона об образовании.
Закон же нас опять помещает в эту зону. Я вырос в зоне, я знаю, что это такое. Это как проклятье, которое висит над нами несколько сот лет. В итоге мы не имеем человека адекватного своему времени. Мы имеем человека XVII века, который чуть-чуть присматривается и пытается войти в сказку о чудесном настоящем, из которого выйдет чудо. А на самом деле всё зависит от человека, от степени и способности его самоопределения, от свободы, которой он располагает. Но свобода ведь не абсолютна, она задана определенными характеристиками культуры и социального пространства.
Сегодняшняя модель закона совсем не говорит о роли футурологии, которая, если мы ориентируемся в будущее, очень велика. К 2020 году Фурсенко может и умрет, а те, кто сегодня учится, будут жить дальше. Это значит, что мы должны сохранить нравственное основание, которое в значительной степени является конфессиональным. Любая конфессия - это прежде всего нравственное учение. Мы должны развивать футурологию, т.е. прогнозировать будущее и смотреть на прошлое, потому что прошлое, традиции - это то, от чего нужно отталкиваться. Его нельзя осуждать, оно было таким, каким было. А вот почему оно было именно таким, это надо понять. Можно сколько угодно жаловаться и говорить о том, что из-за Сталина мы все теперь такие несчастные, но это все глупости, мы сами себя такими суждениями загоняем.
В общем, чтобы сегодня писать закон об образовании надо понимать тот мир, образ которого должен у человека формироваться. Не надо считать людей глупей себя. Каждый университет в состоянии сам решить, кого ему нужно учить и как учить. А оценивать надо по результатам, что с его выпускниками стало. Мы сегодня говорим о разных техногенных катастрофах, а ведь всё очень просто, после 1990 года к управлению в стране пришли внешние люди, которые хотели ИМЕТЬ, а те, которые хотели БЫТЬ, деформировались, ведь они даже толком и работать сегодня не могут, потому что идеал ИМЕТЬ вступает в противоречие с теми идеалами, которые стоят перед человеком, связанным с вертикалью.
Покойник должен красиво выглядеть в гробу - именно так можно выразиться, говоря про новый законопроект об образовании. Можно поправлять формулировки, можно что-то уточнять, но я в принципе не понимаю, почему именно сейчас возникла необходимость в этом законе. Неужели в старом законе набралось так много поправок, что он утратил свою целостность? Наверное, так оно и есть. Но для того, чтобы приступать к новому закону об образовании мы должны в полной мере отдавать себе отчет в характерных особенностях того времени, в котором нам выпало жить.
Сейчас в образовании происходит революция. В таком состоянии как сейчас, оно не было ни разу за всю свою историю. Это принципиально новая ситуация для образования, которая нуждается в осмыслении. Не случайно во всем мире принятию таких решений предшествует глубокая проработка смысловых сторон закона. Потому что закон может выступить барьером на пути образования, и предложенный нам вариант законопроекта отражает уровень образованности его авторов. Но он может и открыть возможности для дальнейшего развития. В существующей форме этот закон чисто бюрократический, он, по сути, замораживает ту ситуацию, которая сложилась сегодня в обществе и закрывает пути в будущее. Будущее же имеет несколько характерных особенностей. Первое - это глобальные проблемы современности. Это вызовы, с которыми человечество ещё не сталкивалось. Мы оказались в ситуации, когда обесценилась роль традиционного знания в том виде, как оно формировалось под влиянием идей просвещения. Если вы идете по улице - это одна улица, когда бежите - это другая улица, а если летите на самолете, то этой улицы «совсем нет», и вы ориентируетесь совершенно на другие вещи, и эти другие вещи говорятся контекстом. Вот анализ контекста и есть самая важная составляющая часть, когда мы приступаем к вопросу о том, каким должно быть образование.
Я сам работал в Министерстве высшего образования, принимал участие как исполнитель в реформе 60-х годов, но тогда там работали профессионалы. Сегодня я не вижу профессионалов в образовании в России. У нас есть какие-то дилетанты, которые вякают непонятно что и непонятно по какому поводу. Ну, посмотрите хотя бы на такой этимологический хаос: «сформировать творчески развитую личность»! Я не знаю, кто видел личность. Как сказал один психолог, он прочитал 25 определений личности и понял, что сам он не личность. А тут не больше не меньше как творчески развитая личность. Это всё равно как делать пассы над столом ожидая, когда дух вынырнет. Или вот возьмем «инновационное образование». Это отнюдь не образование, связанное с использованием достижений, инновационных технологий. Я в 1982 году первый раз использовал это слово, когда переводил иностранный текст и понял, что инновации - это не нововведения, это что-то совершенно другое. Стал разбираться и выяснил, что это чисто рыночная экономика, связанная с введением социально-значимых функций даже во всем известных вещах, например, в холодильнике. Вот, например, была крупнейшая инновация, когда их стали продавать в зонах сверхнизких температур, т.е. на Севере, как средство предупреждения вымораживания продуктов. По сути, это рыночная категория, ориентированная на выявление потребностей самих людей. Это отнюдь не нано- и не биотехнологии…
Кроме того, мы так и не задались вопросом, а с каким человеком мы сегодня имеем дело? Это очень важно, потому что это человек, переживший антропологическую катастрофу. Причем, это человек, не только переживший годы советской власти, но и до этого у него были очень непростые судьбы. Но самое страшное то, что это человек аграрной культуры, которого сорвали с земли и поселили в бараке под названием «многоквартирные дома», которые представляют собой совокупность изб поставленных друг на друга. И его социальность очень низка. Социальность - это способность человека к понимаю происходящего.
Мы так и не задались вопросом, носителем какой теологической основы является этот человек. Европейский университет вырос на базе католической культуры и на базе теологического знания. Мы живем в мире православной культуры. Отличие первого от второго состоит в том, что там работает рациональное начало (рацио), сформированное в рамках городской культуры, допустим, итальянских городов в средние века, а у нас в Православии - образ (арацио). Сегодня мы не видим этого колоссального потенциала, связанного с использованием апофатического (греч. apophaticos отрицающий) наполнения Православия. Но мы этот опыт не используем.
Мы сейчас все время восхищаемся Китаем, но дело в том, что если у вас аграрная культура, а людей сорвали с земли, где они чувствовали себя на своем месте, то дальше вы имеете дело уже не с обществом, а с народонаселением, и вы вынуждены работать чисто авторитарными методами. Самоорганизация в таких структурах очень слабо развита, достаточно посмотреть хотя бы как мы взаимодействуем в рамках подъезда, в рамках холла, как мы следим за этим. Это совершенно другое взаимодействие друг с другом, чем, например, в Швейцарии.
Таким образом, приступая к созданию этого закона, нужно было выявить особенности, которые выявляют динамику перемен. Например, эпоха антропоцена означает, что университеты заняли совершенно другую позицию, их место займет социо-технический университет, который будет проектировать жизнь в этом «космическом корабле». Инженерная деятельность и средства создания каких-то продуктов, способных удовлетворить наши потребности, превращаются в залог сохранения жизни вообще на Земле. Много можно что сказать на этот счет, но без этого контекста и понимания, что сегодня происходит радикальное преобразование в самом понимании образования и смысла образования, никаких законов написать нельзя, кроме одного: «Не пущать!», что в общем-то и есть. Например, там есть такой тип заведений, как академия. Но ведь академия - это исторически сформировавшееся образование с экспериментированием и изучением последствий того, что происходит в случае взаимодействия каких-то частей. Я, например, не могу представить себе университет бронетанковых войск, а вот академию могу. Эта игра словами затуманивает смысл.
Кроме того, в законе абсолютно не представлены вопросы финансирования и автономии. Учебные глобальные вопросы решаются не на уровне глобального образования, а как раз на локальном уровне. Каждый университет, каждая региональная система должны сами решать это с учетом тех условий, в которых они находятся: климатических, социальных, бытовых, стратегических целевых собственных установок. Тут речь идет о переходе к системе образования регионального типа, ориентированного на развитие человека, его способности к пониманию. На Западе кое-что в этом направлении делают, но на сегодня нигде в мире нет системы соответствующей нашему времени.
Очень важная сторона - это детское образование. Дело в том, что ребенок входит в культуру с первого года своей жизни, как только он начинает говорить и работать словами и т.д. тут есть своя логика культуры в отличие от логики социального знания. Это очень важно, потому что именно то, каким ребенок в возрасте до 4-5 лет сформируется, таким он и будет. Всё дальнейшее - музеи, книжки и прочее ничему не помогает. Личность формируется как результат переживания. То, что человек пережил, то и откладывается в его сущностных характеристиках личности, как некоего образования, ориентированного на идеал. Дистанция между человеком и идеалом дает духовность. Нужно разбираться со всеми этими вещами. И разбираться не по-дилетантски «я начальник, ты дурак», а профессионально. Нужно знать, что делают другие люди, например, в Австралии, Финляндии и Канаде, где есть очень интересные решения. Они тоже бьются, но у них нет такой нормированной казарменной зоны, которая создается с помощью нового закона об образовании.
Закон же нас опять помещает в эту зону. Я вырос в зоне, я знаю, что это такое. Это как проклятье, которое висит над нами несколько сот лет. В итоге мы не имеем человека адекватного своему времени. Мы имеем человека XVII века, который чуть-чуть присматривается и пытается войти в сказку о чудесном настоящем, из которого выйдет чудо. А на самом деле всё зависит от человека, от степени и способности его самоопределения, от свободы, которой он располагает. Но свобода ведь не абсолютна, она задана определенными характеристиками культуры и социального пространства.
Сегодняшняя модель закона совсем не говорит о роли футурологии, которая, если мы ориентируемся в будущее, очень велика. К 2020 году Фурсенко может и умрет, а те, кто сегодня учится, будут жить дальше. Это значит, что мы должны сохранить нравственное основание, которое в значительной степени является конфессиональным. Любая конфессия - это прежде всего нравственное учение. Мы должны развивать футурологию, т.е. прогнозировать будущее и смотреть на прошлое, потому что прошлое, традиции - это то, от чего нужно отталкиваться. Его нельзя осуждать, оно было таким, каким было. А вот почему оно было именно таким, это надо понять. Можно сколько угодно жаловаться и говорить о том, что из-за Сталина мы все теперь такие несчастные, но это все глупости, мы сами себя такими суждениями загоняем.
В общем, чтобы сегодня писать закон об образовании надо понимать тот мир, образ которого должен у человека формироваться. Не надо считать людей глупей себя. Каждый университет в состоянии сам решить, кого ему нужно учить и как учить. А оценивать надо по результатам, что с его выпускниками стало. Мы сегодня говорим о разных техногенных катастрофах, а ведь всё очень просто, после 1990 года к управлению в стране пришли внешние люди, которые хотели ИМЕТЬ, а те, которые хотели БЫТЬ, деформировались, ведь они даже толком и работать сегодня не могут, потому что идеал ИМЕТЬ вступает в противоречие с теми идеалами, которые стоят перед человеком, связанным с вертикалью.
2. Re: «Покойник должен красиво выглядеть в гробу»
1. Re: Покойник должен выглядеть красиво...