Леонтьев оставил службу и провёл около года в русском Пантелеимоновом монастыре на Афоне, намереваясь принять постриг, но не получил благословения от старцев. В это время он написал работу «Византизм и славянство», в которой выступил с критикой славянофильства и панславизма, который считал политически ошибочным и даже вредным с точки зрения судеб России. Он противопоставлял идее славянского единства идею национальной самобытности русского этноса. В январе-апреле 1880 г. Леонтьев стал заместителем главного редактора газеты «Варшавский дневник», где смог проповедовать свои уже выкристаллизовавшиеся взгляды. В декабре он вернулся в Москву, где получил место члена Московского цензурного комитета. Леонтьев в это время активно печатался в изданиях консервативного и славянофильского направления, опубликовал сборник статей «Восток, Россия и славянство» (т. 1-2, 1885-86). Своего рода политическим завещанием стали поздние работы «Национальная политика как орудие всемирной революции» (1889) и «Славянофильство теории и славянофильство жизни» (1891). В 1887 г. Леонтьев вышел в отставку и поселился в Оптиной пустыни. 18 августа 1891 г. он принял тайный монашеский постриг. Вскоре, заболев пневмонией, переехал в Троице-Сергиеву Лавру, где и отошел ко Господу.
В юбилей самобытного русского мыслителя мы попросили известного петербургского ученого, знатока византизма, кандидата филологических наук диакона Владимира Василика сказать несколько слов об актуальности творчества Константина Николаевича Леонтьева в наши дни.
«Наследие Константина Николаевича Леонтьева сегодня более чем актуально и, в то же время, в значительной степени не востребовано. Эта невостребованность наследия Леонтьева связана с тем, что он труден для понимания, в него надо вчитываться, в него надо вдумываться. Временами он бывает достаточно резок, но за этой резкостью очень часто скрывается трепетность и благочестие. Многие вещи, которые Леонтьев говорил, для окружавшей его публики были весьма "невкусными", но на проверку они оказывались прозорливыми и подлинными.
В частности, он и Федор Михайлович Достоевский очень точно предсказали судьбы молодых славянских государств, которые образовались на развалинах Османской империи. К.Леонтьев точно предсказал, что рулить в них начнут либералы и масоны-русофобы, которые сделают максимум возможного для отторжения православных славянских народов от Церкви и России. В этом смысле заслуживает уважения его твердая, принципиальная каноническая позиция в болгарском вопросе и в вопросе верности и отстаивания единства Константинопольского Патриархата. Его монархизм подлинен и нелицемерен, он представляет собой византинизм в лучшем смысле этого слова, свободный от всякого этнизма и филетизма. Если, скажем, для Ф.И.Тютчева русский Царь – это прежде всеславянский Царь: («И своды древние Софии, / В возобновленной Византии, / Вновь осенят Христов алтарь. / Пади пред ним, о Царь России, - / И встань как всеславянский Царь!»), то для Леонтьева русский Царь есть, прежде всего, Царь всея России, и, соответственно, всех ее подданных, а не только славян, а, во-вторых, это, прежде всего, Царь православный и Царь для православных.
И Православие, по мысли Леонтьева, несомненно, доминирует над народностью. Характерно такое резкое высказывание: "Русское царство, населенное православными немцами, православными поляками, православными татарами и даже отчасти православными евреями, при численном преобладании православных русских, и русское царство, состоящее сверх коренных русских, из множества обруселых протестантов, обруселых католиков, обруселых татар и евреев. Первое созидание, второе – разрушение". И в этом Леонтьев глубоко прав.
Привлекает в Леонтьеве и отстаивание им русского благочестия с особым акцентом на страхе Божьем как на начале премудрости. К сожалению, многие наши современники, помня о любви Божией, часто забывают о Божьем правосудии и о воспитательном значении страха Божьего. Характерна для Константина Леонтьева любовь к монашеству и, прежде всего, к восточному монашеству афонскому. Александр Блок как-то назвал Владимира Соловьева "рыцарем-монахом", но думаю, что это определение гораздо больше подошло бы к Константину Леонтьеву. Он действительно был сторонником монашеских идеалов, в чем-то его видение государства совпадает с видением святителя Иоанна Златоуста, который рассматривал идеальное государство как благоустроенный монастырь и говорил, что если бы в обществе все было хорошо, то тогда и монастыри бы не понадобились. Лично я считаю, что К.Н.Леонтьева надо читать и перечитывать, не смущаться его эпатажем, не удивляться его резкими высказываниями, а стараться воспринимать главное – тот "дух суровый византийства", который очевидным образом присутствовал в его творчестве».