«Уже не один год стоит вопрос о возврате святынь, отторгнутых от верующих после 1917. Но мы свидетели беспрепятственного нашествия на Русь "масскультуры". Реклама, пресса, масс-медиа прививают духовный и телесный разврат, презрение к воинский чести, отвержение милосердия, почитания старших, любви к Отечеству, исконных святынь. Мы свидетели сатанинства в отношении к святыне. Ее умышленно оскверняли, превращали в экспонат, в памятник, - теперь превращают в товар валютной купли-продажи, в предмет "разборок", или идеологических спекуляций продажной арт-критики, подвергают прямым издевательствам», - пишет в статье «Церковь. Святыня. Музей», опубликованной в блоге «Музей имени Андрея Рублева и его обитатели» профессор Санкт-Петербургской Академии художеств, заслуженный художник России Александр Крылов.
«Издавна богоборческое западное "просвещение" стремилось разрушить духовную твердыню России, - пишет А.Крылов. - Нелишне вспомнить об уничтожении и осквернении в прошлом наших святынь немецкими, датскими, литовскими, польскими, шведскими, французскими интервентами. Что и говорить о "просветительской" эпидемии русоненавистнического богоборческого большевизма, искоренившего народное просвещение настолько, что вежливость принимается как чудо. Неудивительно, что воспитанное безбожной школой музейное начальство, как и постсоветское государство в целом, оказалось нравственно не готовым к возврату Русской Православной Церкви святынь, священных предметов церковного обихода, отнятых после 1917 года и хранящихся в государственных собраниях».
«Крайним проявлением такой незрелости», деятель искусств считает выступления начальствующих искусствоведов, упрекавших Церковь в неспособности сохранять памятники культуры.
«Давно утвердилась, особенно в гуманитарно-музейной среде, такая точка зрения на любой предмет церковного обихода, когда в оценке его антикварность, раритетность и эстетические признаки имеют определяющее значение. И что характерно, понятие "СВЯТЫНЯ" не подразумевается вовсе, оговариваясь историческими анекдотами, философствующими теориями или сводится к высокомерной иронии "посвященных". Глупо доискиваться здесь понятий Фаворского Света, любви к Отечеству. Предлагают приобщаться к "культуре" и получать "эстетическое наслаждение". Мы, как встарь, ленивы и нелюбопытны. Не задаемся вопросом: что такое эстетическая ценность, как внятно, без заумной казуистики, объясняется ее смысл, какова ценность этой ценности, в чем разница между наслаждением и "эстетическим наслаждением"? Смысл понятия "СВЯТЫНЯ" ясен всем, но смысл эстетических понятий относителен, как и столетия назад», - справедливо замечает заслуженный художник России.
«Эпоха Просвещения гордилась низвержением святынь, их антикваризацией, с присвоением каждому раритету денежного эквивалента. То был символ времени, соблазнявшего чернь и дельцов образовательными задачами. А решались они в соответствии с просветительскими идеями низвержения Христианства и христианских монархий. Установленная просветителями точка зрения на раритет - экспонат устраняла религиозную глубину и мистический смысл святыни. Духовное подменялось эстетическим и рациональным, омертвлялись таинства, гаснул небесный свет. Это перешло в современный музей, где зритель обычно получает, за купленный входной билет, по поверхностно заданной экскурсионной теме, "эстетическое" наслаждение, забавляется разглядыванием, соблазняется мудрованием, любуется прелестью чувственной, переходящей в эротику красоты», - убежден А.Крылов.
Что же касается музейной практики предреволюционной России, то, замечает профессор Крылов, государственный и епархиальные музеи, ставшие появляться в России с середины XIX в., ставили своей целью защиту и реставрацию святынь с целью сохранения их в лоне Православной Церкви для новых поколений. «Главной чертой этих музеев в Петербурге, Новгороде, Ростове и других городах являлось то, что помимо собирательной, охранительной и образовательной задач, они играли роль центров Православного просвещения, Православной науки, Православного воспитания. Знакомство посетителей музеев с вновь открытыми, возрожденными памятниками церковной культуры способствовало более глубокому почитанию святынь. То было лучшее время музеев России. Попечительство Государя, просвещенное меценатство, православная ориентация закладывали духовно-нравственную и одновременно научную базу музейной работы, способствовали правильному сбережению, надежной защите народных святынь», - отмечает он.
По оценке маститого художника, «молодая русская наука была благоговейной, в отличие от своей старшей западной сестры». «Открыв допетровскую икону, мозаики и фрески, они (русские ученые - РНЛ) прославили Святую Русь. Поблекла Европа перед солнечными ликами русских икон».
Но большевистский режим уничтожил зарождавшуюся традицию христианских музеев, разграбил храмы, оклеветал православную культуру и осквернил святыни. «"Массам" навязывали новые эстетические ценности, одновременно велось хищение ценностей старых, перепродажа, устройство банковских счетов за рубежом», - пишет искусствовед. «Тогда смертоносный удар комиссаров был направлен, в первую очередь, против святынь. Бесчисленные "культурные ценности" направлялись в так называемый музейный фонд, ведавший распределением экспроприированного антиквариата по музеям. Понятно, что не все сокровища попадали в музеи...» - замечает он.
Тогда, по его словам, специалисты-древнерусники, движимые ответственностью за судьбу народных святынь, многое защитили и сберегли. «Рискуя свободой и жизнью, в нищете эти русские люди щепетильно сохраняли, изучали сокровища Отечества, передавали знания преемникам. (…) След того музейного подвижничества заметен в том, что русские рассматривают музейные экспонаты иначе, нежели иностранцы. В нас еще жива неосознанная потребность поклонения святыне. Именно ее мы интуитивно ищем. Иностранцы восхищаются уникальностью, древностью, национальной экзотикой, денежной стоимостью», - замечает он.
При этом, убежден А.Крылов, «проявления самоотверженности, высочайшей нравственности музейщиков свершались в совдепе не благодаря "просветительской" деятельности комиссаров и министров, но вопреки, по зову сердца, трепета перед святыней, по долгу перед Родиной». Но «начальствующие искусствоведы воспевали "лениниану"; гибнущие церковные древности их не интересовали, впрочем, как и сейчас», - добавляет заслуженный художник России.
«Попавшие в советский музей святыни делались "экспонатами", всем им был прилеплен ярлык "культурных ценностей" конкретного денежного эквивалента (на случай продажи за границу). Они лишались круга верующих почитателей, превращались в памятники материальной культуры, приравненные к другим в эстетической, исторической, денежной ценности. В музеях святыни подвергались "научному анализу". Нематериальное, т.е. духовное, как "ненаучное" отрезалось от материального, научного. Их часто некорректно реставрировали и всегда ограбляли. С прославленных чудотворениями икон сдирались драгоценные ризы, выковыривались камни. Сами иконы во множестве отправлялись заграницу... Натиску "мечтателей" противостояла самоотверженность рядовых реставраторов - иконописцев, искусствоведов, хранителей. Многие погибли в лагерях. (…) Православные спасали святыни как детей, не думая о себе. Нам известен не один случай, когда музейные работники категорически отказывались выдавать ценности даже по требованиям высших партийных инстанций, прятали их, рискуя собственной свободой. Благодаря им и мастерам - патриотам, научившимся обходить чекистское начальство, немало подлинных древних икон и других ценностей осталось в России», - замечает эксперт.
Сегодня же, убежден Александр Крылов, «неясность целей, отсутствие внятной культурной политики, просвещенного меценатства, прямое воздействие криминала - весь этот постсоветский беспредел бросает сегодняшние государственные музеи и их собрания на произвол судьбы». «Современные музейные работники в подавляющем большинстве разительно не похожи на своих предшественников. Иные из них с решимостью, достойной лучшего применения, отчаянно борются против возвращения святынь в лоно Церкви. "Экспонаты" нужны: ныне музеи занялись прибыльным выставочным бизнесом, вывозом "напоказ" коллекций отечественного искусства», - пишет он.
При этом, оказывается, что «уникальные памятники страдают при транспортировке»: «Есть случаи порчи, известные узкому музейному кругу, и сведения эти не афишируются", - пишет Крылов. Но, добавляет он, «безответственный выставочно-вывозной бизнес выгоден номенклатуре и музейной верхушке: большие гонорары, длительные оплачиваемые командировки за рубеж» В результате, «валютная выгода музея ставится выше бесценности культурных сокровищ и святынь народа».
«Такова, на наш взгляд, нравственная ошибка в музейной деятельности, пусть и как бы оправдываемая материальной нуждой. Ничто не оправдает утрату или порчу святыни!» - резюмирует Александр Крылов.
Но кроме непонимания, иногда враждебного отношения к Церкви, в наших музеях заметны иные негативные тенденции: «Еще недавно, с привычным равнением на обком, музейная номенклатура прославляла "творцов ленинианы", настойчиво протягивая в светлое будущее кочегарно-бульдозерных художников, эпигонов евро-американской масскультуры. А нынче реанимирует жалкого изонаркомпросовского урода с тремя головами: богоборчеством, русофобией, "новаторством", формируя псевдокультуру, предназначенную готовить "массы" в духе глобалистских проектов "светлого будущего". Учитывая это, легко понять, почему музейные коллекции современной живописи, как и в обкомовские времена, пополняются по "специальным" спискам.
«Не случайно авангард оказался удобнейшей формой для кощунственного, сатанинского издевательства над христианскими святынями, - считает художник. - Такие "выставки" в недавнее время были организованы в Москве в Манеже, в Музее имени Андрея Сахарова на Земляном валу, в галерее Марата Гельмана на Малой Полянке. Они вызвали возмущение общественности и осуждение со стороны Московской Патриархии… Но нашлись и критики, которые не постеснялись публично оправдывать в угодливой прессе эти демонические выходки как, якобы, свободное искусство».
«Изложенное не покажется мрачным, когда знаешь, что действительность страшнее. Но всему бывает конец...», - заключает Александр Крылов.
«Издавна богоборческое западное "просвещение" стремилось разрушить духовную твердыню России, - пишет А.Крылов. - Нелишне вспомнить об уничтожении и осквернении в прошлом наших святынь немецкими, датскими, литовскими, польскими, шведскими, французскими интервентами. Что и говорить о "просветительской" эпидемии русоненавистнического богоборческого большевизма, искоренившего народное просвещение настолько, что вежливость принимается как чудо. Неудивительно, что воспитанное безбожной школой музейное начальство, как и постсоветское государство в целом, оказалось нравственно не готовым к возврату Русской Православной Церкви святынь, священных предметов церковного обихода, отнятых после 1917 года и хранящихся в государственных собраниях».
«Крайним проявлением такой незрелости», деятель искусств считает выступления начальствующих искусствоведов, упрекавших Церковь в неспособности сохранять памятники культуры.
«Давно утвердилась, особенно в гуманитарно-музейной среде, такая точка зрения на любой предмет церковного обихода, когда в оценке его антикварность, раритетность и эстетические признаки имеют определяющее значение. И что характерно, понятие "СВЯТЫНЯ" не подразумевается вовсе, оговариваясь историческими анекдотами, философствующими теориями или сводится к высокомерной иронии "посвященных". Глупо доискиваться здесь понятий Фаворского Света, любви к Отечеству. Предлагают приобщаться к "культуре" и получать "эстетическое наслаждение". Мы, как встарь, ленивы и нелюбопытны. Не задаемся вопросом: что такое эстетическая ценность, как внятно, без заумной казуистики, объясняется ее смысл, какова ценность этой ценности, в чем разница между наслаждением и "эстетическим наслаждением"? Смысл понятия "СВЯТЫНЯ" ясен всем, но смысл эстетических понятий относителен, как и столетия назад», - справедливо замечает заслуженный художник России.
«Эпоха Просвещения гордилась низвержением святынь, их антикваризацией, с присвоением каждому раритету денежного эквивалента. То был символ времени, соблазнявшего чернь и дельцов образовательными задачами. А решались они в соответствии с просветительскими идеями низвержения Христианства и христианских монархий. Установленная просветителями точка зрения на раритет - экспонат устраняла религиозную глубину и мистический смысл святыни. Духовное подменялось эстетическим и рациональным, омертвлялись таинства, гаснул небесный свет. Это перешло в современный музей, где зритель обычно получает, за купленный входной билет, по поверхностно заданной экскурсионной теме, "эстетическое" наслаждение, забавляется разглядыванием, соблазняется мудрованием, любуется прелестью чувственной, переходящей в эротику красоты», - убежден А.Крылов.
Что же касается музейной практики предреволюционной России, то, замечает профессор Крылов, государственный и епархиальные музеи, ставшие появляться в России с середины XIX в., ставили своей целью защиту и реставрацию святынь с целью сохранения их в лоне Православной Церкви для новых поколений. «Главной чертой этих музеев в Петербурге, Новгороде, Ростове и других городах являлось то, что помимо собирательной, охранительной и образовательной задач, они играли роль центров Православного просвещения, Православной науки, Православного воспитания. Знакомство посетителей музеев с вновь открытыми, возрожденными памятниками церковной культуры способствовало более глубокому почитанию святынь. То было лучшее время музеев России. Попечительство Государя, просвещенное меценатство, православная ориентация закладывали духовно-нравственную и одновременно научную базу музейной работы, способствовали правильному сбережению, надежной защите народных святынь», - отмечает он.
По оценке маститого художника, «молодая русская наука была благоговейной, в отличие от своей старшей западной сестры». «Открыв допетровскую икону, мозаики и фрески, они (русские ученые - РНЛ) прославили Святую Русь. Поблекла Европа перед солнечными ликами русских икон».Но большевистский режим уничтожил зарождавшуюся традицию христианских музеев, разграбил храмы, оклеветал православную культуру и осквернил святыни. «"Массам" навязывали новые эстетические ценности, одновременно велось хищение ценностей старых, перепродажа, устройство банковских счетов за рубежом», - пишет искусствовед. «Тогда смертоносный удар комиссаров был направлен, в первую очередь, против святынь. Бесчисленные "культурные ценности" направлялись в так называемый музейный фонд, ведавший распределением экспроприированного антиквариата по музеям. Понятно, что не все сокровища попадали в музеи...» - замечает он.
Тогда, по его словам, специалисты-древнерусники, движимые ответственностью за судьбу народных святынь, многое защитили и сберегли. «Рискуя свободой и жизнью, в нищете эти русские люди щепетильно сохраняли, изучали сокровища Отечества, передавали знания преемникам. (…) След того музейного подвижничества заметен в том, что русские рассматривают музейные экспонаты иначе, нежели иностранцы. В нас еще жива неосознанная потребность поклонения святыне. Именно ее мы интуитивно ищем. Иностранцы восхищаются уникальностью, древностью, национальной экзотикой, денежной стоимостью», - замечает он.
При этом, убежден А.Крылов, «проявления самоотверженности, высочайшей нравственности музейщиков свершались в совдепе не благодаря "просветительской" деятельности комиссаров и министров, но вопреки, по зову сердца, трепета перед святыней, по долгу перед Родиной». Но «начальствующие искусствоведы воспевали "лениниану"; гибнущие церковные древности их не интересовали, впрочем, как и сейчас», - добавляет заслуженный художник России.
«Попавшие в советский музей святыни делались "экспонатами", всем им был прилеплен ярлык "культурных ценностей" конкретного денежного эквивалента (на случай продажи за границу). Они лишались круга верующих почитателей, превращались в памятники материальной культуры, приравненные к другим в эстетической, исторической, денежной ценности. В музеях святыни подвергались "научному анализу". Нематериальное, т.е. духовное, как "ненаучное" отрезалось от материального, научного. Их часто некорректно реставрировали и всегда ограбляли. С прославленных чудотворениями икон сдирались драгоценные ризы, выковыривались камни. Сами иконы во множестве отправлялись заграницу... Натиску "мечтателей" противостояла самоотверженность рядовых реставраторов - иконописцев, искусствоведов, хранителей. Многие погибли в лагерях. (…) Православные спасали святыни как детей, не думая о себе. Нам известен не один случай, когда музейные работники категорически отказывались выдавать ценности даже по требованиям высших партийных инстанций, прятали их, рискуя собственной свободой. Благодаря им и мастерам - патриотам, научившимся обходить чекистское начальство, немало подлинных древних икон и других ценностей осталось в России», - замечает эксперт.
Сегодня же, убежден Александр Крылов, «неясность целей, отсутствие внятной культурной политики, просвещенного меценатства, прямое воздействие криминала - весь этот постсоветский беспредел бросает сегодняшние государственные музеи и их собрания на произвол судьбы». «Современные музейные работники в подавляющем большинстве разительно не похожи на своих предшественников. Иные из них с решимостью, достойной лучшего применения, отчаянно борются против возвращения святынь в лоно Церкви. "Экспонаты" нужны: ныне музеи занялись прибыльным выставочным бизнесом, вывозом "напоказ" коллекций отечественного искусства», - пишет он.
При этом, оказывается, что «уникальные памятники страдают при транспортировке»: «Есть случаи порчи, известные узкому музейному кругу, и сведения эти не афишируются", - пишет Крылов. Но, добавляет он, «безответственный выставочно-вывозной бизнес выгоден номенклатуре и музейной верхушке: большие гонорары, длительные оплачиваемые командировки за рубеж» В результате, «валютная выгода музея ставится выше бесценности культурных сокровищ и святынь народа».
«Такова, на наш взгляд, нравственная ошибка в музейной деятельности, пусть и как бы оправдываемая материальной нуждой. Ничто не оправдает утрату или порчу святыни!» - резюмирует Александр Крылов.
Но кроме непонимания, иногда враждебного отношения к Церкви, в наших музеях заметны иные негативные тенденции: «Еще недавно, с привычным равнением на обком, музейная номенклатура прославляла "творцов ленинианы", настойчиво протягивая в светлое будущее кочегарно-бульдозерных художников, эпигонов евро-американской масскультуры. А нынче реанимирует жалкого изонаркомпросовского урода с тремя головами: богоборчеством, русофобией, "новаторством", формируя псевдокультуру, предназначенную готовить "массы" в духе глобалистских проектов "светлого будущего". Учитывая это, легко понять, почему музейные коллекции современной живописи, как и в обкомовские времена, пополняются по "специальным" спискам.
«Не случайно авангард оказался удобнейшей формой для кощунственного, сатанинского издевательства над христианскими святынями, - считает художник. - Такие "выставки" в недавнее время были организованы в Москве в Манеже, в Музее имени Андрея Сахарова на Земляном валу, в галерее Марата Гельмана на Малой Полянке. Они вызвали возмущение общественности и осуждение со стороны Московской Патриархии… Но нашлись и критики, которые не постеснялись публично оправдывать в угодливой прессе эти демонические выходки как, якобы, свободное искусство».
«Изложенное не покажется мрачным, когда знаешь, что действительность страшнее. Но всему бывает конец...», - заключает Александр Крылов.
.jpg)
