Тертые его тома; словно опыт, пропущенный через жернова народной скорби, жил и в Распутине, определяя дыхание его книг.
Вместе – словесная мощь, не спешность повествования, крупная и круглая детализация всего окрестного мира: вернее – той его части, что попала в писательский объектив.
Но и – буйство жизни, роскошь её космоса: как делается очерк о сборе ягод, сколько красок, словно сок жизни течёт в читательское сердце.
«Живи и помни» дышит адом: ад, в который жизнь превращает война, не будет избыт даже любовью: Настёна, скрывая мужа, проблема дезертирства остро режет плоть бытия, понимает, что рано, или поздно… всё взорвётся трагедией.
Краски холодны, а хочется… хотя бы тёплых.
Что бы ни совершил человек, ему хочется жить; в Распутине отражается космос Достоевского, сквозь все тёмные лабиринты выводившего к свету: хоть свет этот и может быть не очевиден.
Лесоповал, где работает Настёна; муж, скрывающийся в тайге, в зимовье; всё прояснится – через деталь.
Жизнь… озарённая минутной радостью: муж жив; жизнь, перекусывающая метафизический хребет: Настёна жертвует собой, топиться, чтобы не вывести на след мужа.
Солженицын разрушал, а Распутин созидал Россию!
А ведь победа уже грянула…
Тайга поёт.
Немо звучит всею мощью своей, равнодушной как будто к муравьиной пряже человеческих жизней.
Страшно звучит.
Как Матёра – которой не будет.
Будут распутинские старухи: древние, словно из земли уже составленные, упорные в нежелание умирать, и… царственный листвень осеняет, хозяин острова, нечто из сказа.
Матёру затопят.
Китеж не всплывёт.
Тугое повествование, фразы, налитые неизбывной тоской, фразы-строки, звучащие поэтично; мистика своеобразия распутинской прозы.
«Уроки французского» придётся выучить, или – бессмысленно вторгаться в жизнь.
Жизнь тощая, нищая, картошка да хлеб; жизнь, выплёскивающаяся за край правильной социальности: пацаны играют в неодобрительную игру; учительница, из жалости включившаяся в оную...
Распутин писал жизнью – и своим опытом, и словно генетическим; он писал той мерой правды, которая отменяет праздник: слишком не под него сделана жизнь.
Да, в его прозе мало праздничного, но то, что есть она в литературе – праздник оной.
