Интерес к истории войны всегда был большим, и на тему ее начала написано столько, что невольно встает вопрос: а что можно сказать нового об этом? Между тем остаются еще вопросы, которые по разным причинам не получили четкого объяснения. К примеру, до сих пор идут споры о том, был ли готов Советский Союз к войне или немецкое нападение застало его врасплох.
Казалось бы, вопрос ясен, и еще В.М. Молотов в своем историческом выступлении в полдень 22 июня 1941 года заявил, что нападение было беспримерным вероломством. На этой основе взросло убеждение историков, что нападение, конечно же, было внезапным и даже на некоторое время вызвало определенную растерянность руководства.
Правда, в последние годы о растерянности руководства уже не говорят, а вот тезис о внезапности все еще имеет широкое распространение.
Только согласиться с ним нельзя. Тут дело даже не в том, что СССР готовился к войне, что неизбежность войны витала в воздухе, что поступали сообщения разведки и т.д. Многочисленные факты говорят о том, что начало войны не оказалось совсем уж неожиданным не только для военных в приграничных округах, но даже и для тыловых районов, расположенных вдалеке от границ. Там уже в первые сутки войны развернулась бурная деятельность по мобилизации.
В литературе реакция народа на объявление о начале войны 22 июня 1941 года рисуется совершенно одинаково: молчаливое собрание у репродукторов, потом короткий митинг, после чего народ массово идет осаждать военкоматы, демонстрируя великий патриотический порыв.
Вот и металлург Кузнецкого металлургического завода Александр Яковлевич Чалков вспоминает, как он в воскресный день собирался пойти на рыбалку, но это мирное занятие было прервано сообщением о войне. После прослушивания заявления Молотова произошло следующее: «И первое, что сделали мы, сталевары, это сплошной лавиной двинулись в партком записываться в добровольцы. Сотни моих товарищей уже оформляли документы в военкомате для отправки на фронт. Был среди них и я». Далее Чалков вспоминает, что ему заявление завернули и оставили у мартена, ибо сталь для войны, как известно, исключительно важна.
Но если добавить к этим воспоминаниям несколько важных деталей, то вся картина стихийной мобилизации кузнецких металлургов резко меняется. Во-первых, заявление Молотова передавалось на всю страну без записи, и если в Москве оно звучало в полдень, то в Сталинске (так тогда назывался Новокузнецк) его слушали в 16 часов местного времени. Поскольку на рыбалку обычно ходят с утра, то сообщение о начале войны явно не могло помешать Чалкову порыбачить, а потом послушать выступление Молотова.
Во-вторых, многолюдный стихийный митинг металлургов только с первого взгляда кажется обычным делом. Но на второй взгляд видно, что у него была другая подоплека.
Тогда действовал закон от 26 июня 1940 года о переходе на восьмичасовой рабочий день и семидневную рабочую неделю, который сулил за прогул без уважительной причины 6 месяцев исправительных работ по месту работы с удержанием 25% зарплаты.
Сурово наказывали и за опоздание на работу. КМК как предприятие непрерывного цикла работал круглосуточно. Так что бросить стихийно работу металлурги не могли. К тому же на металлургическом комбинате не бросишь печи и домны без присмотра, что чревато аварией со всеми вытекающими последствиями. Отсюда совершенно очевидно, что митинг металлургов был заранее подготовлен так, чтобы и народ собрался, и за оборудованием оставался минимально необходимый присмотр.
Но если этот митинг и запись в армию организовал партком, то все встает на свои места. Понятно, что это не было импровизацией, а заранее, еще до начала войны, подготовленным действием. Металлургов, которые в тот день не работали в смену, заранее предупредили, чтобы они не разбредались по своим делам и явились на комбинат по первому требованию. Именно поэтому Чалков не пошел на намеченную было рыбалку.
Горком Сталинска и партком КМК могли узнать о начале войны примерно после 10 часов местного времени (в Москве было 6 утра, когда поступили сведения о начале войны; несомненно тут же военное и партийное руководство стало оповещать по телефону местные органы по всей стране). У парторга комбината было время, чтобы собрать рабочих, организовать митинг ко времени выступления Молотова.
Подобных фактов можно найти десятки и сотни. Во Владивостоке, к примеру, выступление Молотова люди слушали в 19 часов по местному времени у репродуктора, повешенного на здании крайкома партии. В это время в кинотеатре «Уссури» шел показ фильма. Сеанс прервали объявлением: «Мужчины! Все на выход. В первую очередь - военные». Уже через пять часов, в полночь по местному времени, начался радиомитинг.
По всей стране началась мощная волна мобилизации. И 22 июня, и в последующие дни многие люди, в первую очередь рабочие крупных предприятий, почему-то массово бросали работу, совершенно не боясь положенного по действующим законам наказания, шли в военкоматы и подавали заявления на фронт. С предприятий уходили сотни и даже тысячи квалифицированных рабочих, хотя законом было строго запрещено самовольно покидать предприятия и учреждения, и невзирая на то, что производство ставилось под угрозу остановки. Такое могло состояться только в том случае, если эта массовая мобилизация была заранее, еще до войны, подготовлена во всех мелочах, и совершалась по указанию парторгов. Если внимательно читать сообщения о массовой подаче заявлений на фронт в первые дни войны, то в них ясно видна твердая, организующая рука партии.
И еще о странном поведении металлургов в первые дни войны. В ночь с 23 на 24 июня 1941 года нарком черной металлургии СССР И.Т. Тевосян позвонил главному инженеру Кузнецкого меткомбината Л.Э. Вайсбергу и предложил срочно организовать производство броневой стали в обычных мартеновских печах, мотивировав это решение тем, что заводы, производившие ее, оказались в зоне боевых действий. Вайсберг пообещал подумать, и к утру позвонил Тевосяну, сказав, что это в принципе возможно. И тут же получил разрешение на переоборудование мартеновских печей.
Этот разговор упоминается в целом ряде книг, но никто из авторов не задал простого вопроса: как такое могло быть? Каким это образом заводы по выпуску качественной стали 23 июня оказались в зоне боевых действий? Бои тогда шли практически вдоль границы, на территории бывшей Польши, где металлургических заводов не было. Скажем, сталинградский завод «Красный Октябрь» - одно из главных предприятий по выпуску качественной стали, находился более чем в 1400 км от линии фронта. До Сталино (Донецка) тоже было неблизко, около 800 км. При темпе наступления 50 км в день немцам потребовалось бы 16 суток, чтобы до него добраться. Ленинград 23 июня тоже еще был далеко от линии фронта. К чему была такая спешка?
Этот примечательный случай приоткрывает завесу молчания о причинах столь скорой и массовой мобилизации в первые же сутки войны. Такое могло произойти только в том случае, если партийное руководство, то есть Политбюро ЦК ВКП(б) и лично Сталин, полагало, что немецкое нападение может привести к очень быстрому поражению.
Этот вывод может многим показаться спорным. Однако, если не включать послезнания и не оценивать начало войны с точки зрения последующих побед (о которых 22 июня 1941 года, конечно, ничего не было известно), то такой расчет вполне себе был обоснованным.
Советское руководство тщательно изучало действия немецкой армии в Польше в 1939 году, в Дании, Норвегии и Франции в 1940 году. Было ясно: немцы в первые же часы войны навалятся всеми силами и будут рваться вперед.
Против немцев не смогла выстоять даже французская армия, считавшаяся до войны сильнейшей в Европе и опиравшаяся на мощную систему долговременной обороны. Красная армия, переживавшая масштабный и болезненный процесс реорганизации, занимавшая очень слабо подготовленный к войне театр военных действий со слабыми путями сообщений, тоже могла не выдержать этого первого, сильного удара. Этот вариант, как видно по действиям в первый день войны, считался наиболее вероятным и, одновременно, наиболее плохим.
Здесь нужно отметить, что весь характер начатой 22 июня мобилизации был таков, как будто Красная армия уже разбита, и немцы походным маршем идут к Москве. При этом ситуация на фронте 22-го и даже 23 июня была еще далеко не ясной даже для Генерального штаба. Со многими армиями не было связи, немцы за 22 июня прорвались на 40-50 км вглубь советской территории только на главных направлениях, а на следующий день планировались ответные контрудары. Исходя из текущей обстановки первого дня войны еще рано было делать такие далеко идущие выводы. Угрожающая обстановка сложилась только через несколько дней, когда стало понятно, что контрудары не удались и немцы наступают. Так что мобилизация, начатая партийными органами 22 июня, совершенно определенно исходила из твердого убеждения, выработанного еще до войны, что если немцы нападут, то неминуемо будет большое отступление.
Но, в отличие от французского правительства, Сталин и его соратники сдаваться не собирались.
Если Красная армия не сможет остановить вражеский натиск, то надо без раскачки, в первые же часы и сутки войны начать всеобщую мобилизацию, чтобы создать новую армию, начать эвакуацию и перевод промышленности на военное производство. В этом духе, видимо, были подготовлены указания всем партийным органам и комитетам на местах, с приказом начать действовать сразу после первого же сообщения о начале войны, не дожидаясь официального объявления мобилизации.
Причем, как можно видеть по многим фактам, добровольческий порыв охватил, главным образом, коммунистов и комсомольцев крупных предприятий. Тут надо отметить, что классовый подход никто тогда не отменял. Рабочие считались самой надежной и стойкой опорой партии, и если Красная армия будет бита, то именно рабочие должны были составить ядро новой вооруженной силы. Рабочие должны вооружиться и остановить натиск врага даже ценой резкого падения производства. Главное, как, видимо, полагали в Политбюро, любой ценой остановить немцев в первые дни и недели войны, а там - как получится. Ради этого готовы были даже призвать под ружье самых квалифицированных рабочих, на взращивание которых ушло много лет и которых заменить будет некем.
Помимо этого, видимо, существовали определенные сомнения в надежности и стойкости Красной армии, по крайней мере, многих ее соединений, созданных по общему призыву, раз в первые дни войны пошли на то, чтобы создавать отдельные соединения и даже армии ополчения, ядро которых составляли как раз рабочие крупных предприятий с мощной партийной прослойкой. В принципе, эти сомнения были небеспочвенны. Частей и соединений со слабой дисциплиной в Красной Армии хватало, и от этого возникали порой серьезные проблемы. Напротив, части и соединения, созданные из рабочих, отличались высокой стойкостью и превосходными боевыми качествами, вроде знаменитой «дивизии черных ножей» - 30-го Уральского добровольческого танкового корпуса, отборного отряда рабочих Урала, сформированного в 1943 году.
Дела иной раз гораздо красноречивей слов. Партийная мобилизация, начатая 22 июня 1941 года в первые же часы войны - это выдающееся организационное достижение. Правда, широко возвестить об этом помешала принятая еще во время войны точка зрения, что враг напал неожиданно и вероломно. Она имела большое политическое значение. Людям надо было разъяснить просто и доходчиво, почему враг оказался сильнее и достиг столь больших успехов. Это сейчас можно написать пухлую монографию, и все разложить по полочкам. В ходе же войны нужны были короткие объяснения, доступные пониманию всякого.
Если бы говорили, что партия организовала мобилизацию, весьма тщательно и всесторонне продуманную, то это вступало бы в противоречие с тезисом о внезапном нападении. Оповестить парткомы, собрать людей, организовать митинги с зажигательными выступлениями и клятвами, создать множество сборных пунктов и даже заготовить бумагу для тысяч заявлений на фронт - все это требовало хотя бы предварительного обсуждения и составления хоть самого минимального плана. А эта волна мобилизации прокатилась по всей стране, до самых до окраин, прокатилась решительно, единообразно и без особых сбоев.
Как ни крути, а это обсуждение с планированием состоялось до начала войны, которой не ждали. Получалась бы несуразица: войны не ждали, а партия уже имела план большой мобилизации. Потому на первый план вышел тезис о патриотическом порыве масс, тогда как партия скромно отошла в тень.
Сегодня, когда страсти несколько улеглись, мы можем воздать должное этому партийному плану. Он, конечно, внес немалый вклад в победу. Немцы и предположить не могли, что мобилизация в СССР закрутится так быстро и так решительно. Как пишет в своих мемуарах начальник экономического управления Верховного командования вермахта генерал-майор Георг Томас, они вполне серьезно планировали, что смогут захватить кавказскую нефть через месяц после начала войны. По крайней мере, это было для них очень желательно. Вот так низко они оценивали боеспособность Красной армии, хотя, надо сказать, имели для этого некоторые основания в виде опыта французской кампании. Весь план войны против СССР строился на том, что вермахт разобьет Красную армию в первые неделю-две войны, а потом пойдет чуть ли не походным порядком, почти не встречая сопротивления. Партийная мобилизация стала для них неприятным сюрпризом, поскольку она превратила блицкриг по французскому образцу в упорную, затяжную и в конечном итоге проигрышную для Германии войну.
http://www.stoletie.ru/versia/stalin_gotovilsa_k_porazheniju_995.htm
.jpg)
