Мы
часто повторяем хорошие слова: «Русская земля», «родная земля», - и совершенно
забываем при этом, что «земля» - это не только территория, не только
пространство от одной государственной границы до другой. Ведь мы живём на земле,
питаемся от земли, ложимся в землю... Из великих, краеугольных понятий, забытых в
наше время, «земля» - наверное, самое забытое; вся нынешняя история скачет
как-то, не касаясь ногами земли, болтаясь в воздухе. А ведь долго так не
удержаться: есть и земное притяжение...
Вслед за землёй забыт современным обществом и вековечный служитель земли - крестьянин. Русский крестьянин, который и кормил Россию, и защищал её (90% всех наших воинов во все века составляли сельские жители), и духовным её стержнем был, - недаром же он именовался не по роду деятельности, а по вере своей: крестьянином, то есть христианином.
Сегодня у нас в редакции гость - русский писатель Александр Георгиевич Скоков, руководитель секции прозы СПб отделения Союза писателей России. Он говорит с нами о русском крестьянстве.
- Если вы учились в советской школе, вы, наверное, помните такую иллюстрацию из учебника истории: карикатурист XIX века изобразил мужика, стоящего на одной ноге и с тоской озирающегося вокруг, - вторую-то ногу ему поставить некуда. Почему? Земли нет! Земли мало! Надел слишком невелик!
Как же так? Россия испокон века была мужицкой страной, где хлеб и земля считались главными ценностями, главным достоянием державы, а мужику земли не хватает?
Я давно хотел заняться исследованием крестьянского вопроса в России. Было время, когда я писал о Севере, который знаю не понаслышке; было время, когда главной моей темой стала минувшая война, Ленинградская блокада, - но теперь, видно, пришло время отдать долг русскому землепашцу.
Так вот, задумавшись над страницей школьного учебника истории, я стал изучать сельское хозяйство прошлых веков и вот что с удивлением выяснил: оказывается, в царской России три четверти пахотной земли лежало в запустении! То есть буквально: в стране имелось 400 млн десятин, но из них в обороте находилось только 100 млн! Сначала мне показалось, что ничего страшного тут нет: что ж, земля не распахивается, зато она отдыхает, набирается сил... Но потом наши специалисты - бывший председатель одного крупного советского колхоза и его агроном - объяснили мне: брошенная земля не отдыхает, а дичает, зарастает дёрном и кустарником, к использованию она уже почти непригодна. Деревянная соха, которой наш мужик по большей части пахал землю вплоть до 1917 года, такую почву поднять не сможет! В прежней России было такое занятие для крестьян, оно называлось «драть облог» - труд хорошо оплачиваемый, но и невероятно тяжёлый: это когда человек вручную, одной лопатой резал дёрн и переворачивал нарезанные пласты дерниной вниз - подготавливал будущее поле для посева. Сколько он мог сделать за один день? Ничтожно мало.
По-настоящему поднять эту целину стало возможно только тогда, когда на поля пришёл трактор, - то есть при советской власти.
Характерно,
что сейчас, когда советская власть ушла в прошлое, поля в России вновь
зарастают, и сегодня у нас соотношение обрабатываемой и заброшенной, дичающей
земли может стать таким, как в прежние века.
А ведь история России всегда определялась тем, каковы в стране виды на урожай. Вы знаете, что одно из самых сильных потрясений народной жизни - Смутное время - началось именно с неурожая, с невиданного голода: два лета шли безпрерывные дожди, рано наступали холода, и поля не родили ничего. Помещики были вынуждены распускать своих крестьян - пусть идут, куда Бог пошлёт, лишь бы сумели прокормиться. А где им кормиться? Они искали пищи в городах, и царь Борис пытался облегчить их страдания, но разве всех накормишь, если целая Россия голодает? Крестьяне, не находя другого способа для выживания, начали сбиваться в разбойничьи шайки... Дороги сделались непроезжими из-за постоянных грабежей... Ситуация, как говорится, резко дестабилизировалась, и этим воспользовался внешний враг. Вот причины той, давней Смуты.
Конечно, тогда, в 1601-1603 гг. был особый, невиданный неурожай. Но следует сказать, что вообще-то голод для русской деревни был явлением не просто нередким, а скорее даже типичным. Есть такая дореволюционная статистика: из пяти лет в России два года - урожайные, один - средний и два - голодные. Да, конечно, во многом тому виной наша природа, но к природным трудностям добавлялись и иные. К началу XIX века всем в России стало ясно, что крепостное право тормозит развитие экономики страны, - я уже не говорю о том, насколько крепостничество было несообразно с христианской нравственностью, с заповедями Божьими.
Здесь в качестве иллюстрации к словам Александра Георгиевича можно привести отрывок из воспоминаний митр. Вениамина (Федченкова). Он пишет, как в юности ему пришлось служить панихиду на маленьком старинном сельском кладбище.
«...И вот, когда мы отпели панихиду, Павел Андреевич (дьячок деревенской церкви) сказал мне тихо, смотря в землю:
- Я думаю: сколько, чай, здесь лежит святых?
- Каких святых? - с удивлением спросил я его. А кладбище стояло уже другое столетие...
- Да как же? Как терпели-то! Крепостное право легко ли было переносить? А несли без ропота до смерти...
И он замолчал задумчиво, словно вспоминая картины тяжёлого прошлого и ещё так недавнего. Молчал и я».
Вот как понимал это народ: муки крепостных приравнивались к мучениям за Христа... Это следует помнить, когда мы говорим о прежней, царской России.
Предлагалось множество проектов отмены крепостного права. Дело решалось долгие годы, в строгом секрете... Наконец выбрали вариант с постепенным выкупом земель. Все земли вновь перемежевали и поделили с таким расчётом: одна десятина на одного работника, т.е. на мужчину, - женщины в счёт не шли, хотя бы их в семье было большинство. Помните некрасовское: «Семья-то большая, да два человека всего мужиков-то...»? Вот и вынужден был шестилетний Мужичок-с-Ноготок трудиться наравне с отцом, - и всё равно земли было так мало, что ногу вторую некуда поставить. С десятины прокормиться нельзя, её так и называли - «нищенской десятиной». Причём учтите, что при межевании помещик старался, чтобы лучшие земли достались ему. Нередко выходило так, что после межевания мужик получал меньше земли, чем он имел, когда был крепостным. И за эти жалкие клочки ему нужно было долгие годы выплачивать государству проценты. Предполагалось, что крестьяне окончательно выкупят всё за 49 лет, к 1911 году. Но на деле уже к 1904 году мужики так измучились, платя непомерную дань, что тут и там начали вспыхивать стихийные деревенские бунты. Крестьяне, озлобясь до предела, жгли помещичьи усадьбы; вы только вдумайтесь: не грабили, не разрушали, а жгли дотла - все границы терпения были превзойдены. Пришлось правительству уже в 1906 году отменить платежи, не дожидаясь установленного срока. Однако подсчитано, что за всё время от межевания до 1906 года крестьяне выплатили сумму, втрое превышающую стоимость их земель. Втрое! Так обернулись им назначенные шесть процентов годовых. А куда они ушли, эти проценты? Перечитайте «Вишнёвый сад» Чехова: там помещики бездарно проживают деньги за границей и возвращаются домой, чтобы ещё что-нибудь наскрести...
Давайте внимательно перечтём Бунина и Чехова. Вот, например, есть у Антона Павловича небольшая повесть «Мужики». Один из её героев, лакей Николай Чикильдеев, заболел чахоткой, и его погнали прочь из гостиницы. Вот, между прочим, черта времени, говорящая о том, какими правами пользовался тогда человек: заболел - ступай, куда знаешь, ты нам не нужен больше. Он пошёл к своему брату, крестьянину. Чехов описывает первый совместный ужин братьев: крестьянин с семьёй возвращаются с поля, садятся за стол и начинают жадно есть хлеб, макая его в воду. Потом по случаю приезда брата купили селёдку. Старуха-мать из селёдочной головы (одной-единственной!) сварила похлёбку, а оставшуюся рыбу припрятала. В семье крестьянина есть одна драгоценность - самовар, но и этот самовар власти отнимают у него за недоимки. И так далее... Вот как наш классик, который видел тогдашнюю жизнь собственными глазами, описывает положение типичной крестьянской семьи.
Читаем других классиков. Вот Горький с его босяками... Кто такие эти босяки? Вчерашние крестьяне, разорённые до предела и вынужденные искать заработков по всей Руси. Кто такие подёнщики? Мы сейчас забыли это слово - а вы представьте себе: человек вынужден наниматься на работу на день, всего на день, а потом вновь искать, где можно прокормиться. Сколько получали подёнщики, трудившиеся буквально от зари до зари у нас, под Петербургом, на Муринских огородах? 20-30 копеек в день. Что можно было купить за эти деньги, которые, кстати, были обычной платой - рубли получал квалифицированный рабочий, умеющий читать чертежи, управляться со сложными станками... Сколько было таких по Руси с её 80% неграмотных? В 90-е годы нам много говорили о том, сколько можно было купить на рубль в старой России, но ничего не говорили о том, кто этот рубль имел. Нет, 20-30 копеек в день - это была обычная цена рабочей силы. А килограмм хлеба стоил 12 копеек, фунт масла - 50 копеек или выше того, фунт мяса - 24-25 копеек. А надо было ещё где-то жить и платить за жильё, надо было хоть худо, да одеваться...
То и дело одну губернию за другой поражал голод. Мы уже говорили: два года из пяти были голодными. Почему же мужики не делали запасов в урожайные годы? Всё очень просто: получив большой урожай, мужик тут же продавал его перекупщику, который немилосердно сбивал цену, чтобы потом за границей продать этот хлеб втридорога. Но даже те копейки, что крестьянину удавалось выручить за большой урожай, немедленно уходили в уплату податей, процентов и т.д. Система выколачивания денег была поставлена образцово. И мужик платил, и в итоге своего хлеба ему хватало лишь до февраля, а потом он шёл занимать хлеб у того же кулака. Получалось так: урожайный год - плохо, а неурожайный - это уже настоящий голод. Голодающим помогало земство, но какие средства оно имело?.. Собирались совестливые люди, устраивали в складчину столовые для голодающих... Чехов помогал, Толстой помогал... Лев Николаевич даже писал: «Господа, не стыдитесь подавать копейку, - эта копейка продлит голодному жизнь на один день». Между тем голоду всегда сопутствовала холера - начинались эпидемии...
Впрочем, те из крестьян, кто был половчей, порасчётливей, понахрапистей, тот мог зашибить деньгу и со временем даже превратиться в кулака. О кулаках мы в 90-е годы тоже слышали очень много - но не всё. Фактически настоящего, серьёзного научного исследования о кулаке не существует. Да, действительно, кулак не сидел сложа руки, а работал так, что за лето на нём несколько рубах истлевало от пота, - но при этом он был жесток, безжалостен, не спускал ни копейки ближнему, и выражение «мироед» появилось не на пустом месте: богател в деревне не столько тот, кто много работал, сколько тот, кто не стеснялся «есть» ближнего своего. От работы русский мужик никогда не отлынивал, но как быть, если у тебя в семье несколько дочерей и только один сын? На кого нарежут лишнюю десятину? Кто станет помощником в работе?
Мы привыкли бездумно повторять слова: «В прежние времена Россия кормила хлебом всю Европу». Когда я начал исследовать этот вопрос, то с удивлением выяснил, что такие слова ничего общего с действительностью не имеют. В объёме хлеба, потребляемого Европой, русский хлеб составлял всего лишь 6% - ни больше ни меньше. Продавали крестьянский хлеб в Европе с большой прибылью, но мужики этой прибыли не видели в глаза, а перекупщики невероятно наживались на хлебной торговле. Известно, что по требованию сибирских хлебных торговцев таможня, проверяющая составы с хлебом, была перенесена с границ России в Сибирь! Состав проходил таможенный досмотр где-нибудь в Томске, Новониколаевске (Новосибирске)...
...Когда сейчас вы слышите о том, что революцию в Россию прислали немцы в пломбированном вагоне, хорошо бы вспомнить всё, что здесь было сказано. Великие перевороты, потрясающие весь строй государства, не совершаются в одночасье группкой диверсантов. Наша революция была подготовлена даже не годами, а веками полуголодного крестьянского прозябания. В стране, которая вся держалась на мужике, на его труде, на его поте и крови, сам мужик был задавлен нуждой, безземельем, а в засушливые годы - голодом. Так не могло продолжаться вечно. Мы плохо знаем свою историю.
Я надеюсь, что в следующий раз в другой нашей беседе мы продолжим разговор о русском крестьянстве, но не будем вспоминать дела вековой давности, а поговорим о сегодняшнем дне - о том, существует ли крестьянство сегодня и сможет ли оно возродиться завтра.
