1 августа - день памяти святого преподобного Серафима Саровского, день первого обретения его мощей (1903). В связи с этим мы поговорим о паломничестве в Дивеево.
Нет
ничего удивительного в том, что Дивеево - один из самых востребованных
паломнических маршрутов. Пока стоит этот мир, пока жива Россия - люди
стремятся и будут стремиться к саровскому старцу. Конечно, у каждого из
нас своя причина собраться однажды в путь. И вряд ли можно за другого
человека решать - ехать ему в Дивеево или не ехать, готов он к этой
поездке или нет. Там такие чудеса подчас случаются - с совершенно
неготовыми, казалось бы, людьми... Но, по крайней мере, сам себе человек
может и, на мой взгляд, должен задать вопрос: зачем мне туда?.. Что я
надеюсь получить от этой встречи?
Очень часто ответ бывает чисто практическим: беда, болезнь, надежда на помощь. Сама по себе надежда верная: преподобный после земной кончины своей многим, очень многим помог! Но плохо, если эта причина для поездки - единственная; если человек ни о чем, кроме своей беды как таковой, не задумывается, никакого духовного рассуждения не имеет, измениться не хочет, а на исцеление надеется как на некий магический акт: вот окунусь в источник, пройду по Канавке, приложу землицу к больному месту - и все в порядке окажется.
Когда-то наш ответ на вопрос «Зачем?» может быть... правильным, в принципе, но неопределенным: «Ну как же, к батюшке-то Серафиму... Мы же православные! Надо». Надо, конечно! Но хотя бы какая-то определенность - необходима. Именно она делает наше паломничество по-настоящему плодотворным. Поэтому постараемся обозначить возможные мотивы. Иначе говоря, поможем друг другу задуматься: чего мы там ищем, в этом небольшом селе под Арзамасом? Если встречи с преподобным Серафимом, то в чем эта встреча может для нас заключаться?
* * *
Когда
наступает, наконец, Светлая седмица, когда звонят, не смолкая, колокола
храмов, когда мы не читаем нашего обычного утреннего и вечернего
правила, а читаем Часы Пасхи... Тогда мы спонтанно задаем Отцу Небесному
детский вопрос: «Господи, а можно, чтобы Пасха никогда не кончалась?».
И вспоминаем: ходил по земле человек, в сердце которого она действительно не кончалась никогда. И словно слышим: «Радость моя, Христос воскресе!». И понимаем, что это не эйфория, нет, это плод колоссального духовного труда, подвига, очищения сердца. Как же быть нам, грешным? Нам такого труда не поднять! Но разве Серафимово приветствие не обращено и к нам тоже?
Мы не совершили и не совершим и сотой доли его подвига, но мы можем черпать из родника его пасхальной радости. Мы едем в Дивеево, чтобы поблагодарить святого - не только за то, что он помогает нам в наших скорбях, но и просто за то, что он был, есть и будет для нас всегда. И дай Бог нам там, в Троицком соборе Серафимовского монастыря, у раки с мощами преподобного или в домике блаженной Паши Дивеевской, возле скамейки, обгоревшей от свечки, оброненной отходящим в Вечность старцем, почувствовать в себе эту живую благодарность...
...Которая не снимает, конечно, вопроса, что нам делать с самим собою. Преподобный Серафим помогает определить цель наших усилий. Прежде, чем ехать в Дивеево, не худо прочитать воспоминания Николая Мотовилова о встречах и беседах со старцем-отшельником.
Николай Александрович с детства был весьма благочестив и много общался с церковными людьми, в их числе и с архиереями. И задавал им такой интересный вопрос: что есть цель христианской жизни?
Многим из них вопрос не нравился. Небогоугодное, дескать, это любопытство и высокоумствование. Ты что, не знаешь, что должен делать? Ходи в церковь, молись, соблюдай посты, старайся не грешить, а коли не устоял, кайся... Какая тебе еще цель понадобилась?
Николай Александрович мог ответить евангельскими словами - всё это сохранил я от юности моей (Мк. 10, 20). Но успокоиться не мог. Чувствовал неполноту, неглубокость, более того - ложность таких ответов.
Что же касается нас, мы подчас и вопросом-то таким не задаемся. То есть не стараемся определить для себя цель всего того, что делаем в Церкви. Мы следуем ее вековому духовному опыту и ее Уставу; следуем с доверием, и это, конечно, хорошо; лучше, во всяком случае, чем вообще ничему не следовать. Но если человек не видит цели, значит, у него нет личного волевого устремления к ней и нет единого непрерывного пути: путь рассыпается на отрезки, меж отрезками пустота, провал. Утром причащался, вроде что-то чувствовал, а к вечеру уже и не помнишь ничего. Только что молился и вот уже нервничаешь, злишься...
 |  |
Меж тем старец Серафим, не названный еще тогда преподобным, объяснил Николаю Мотовилову, что цель христианской жизни - в стяжании благодати Святого Духа, и все, что мы делаем - и молитва, и добрые дела - есть к тому средство. И просиял, как солнце, чтобы его собеседник мог воочию увидеть, что она есть, эта благодать...
Я не знаю, есть ли сегодня на земле кто-то, кто мог бы вот так просиять; в ХХ веке такие подвижники были... Но чувство счастья от присутствия благодати, от действия Духа, оно каждому из нас, конечно, доступно и даже знакомо. А чтоб не было оно редким гостем, чтобы весь наш земной путь лежал именно навстречу ему и не был прерывистым - нужно все время помнить о цели и все, что делаешь, делать ради нее.
Но легко ли это - все время помнить, все время держать эту цель перед своими глазами? Это совсем непросто. А пребывание в Дивеево, хотя бы краткое, может очень существенно в этом помочь.
* * *
Преподобный Серафим, как известно, книг не писал. Все его наставления, которые мы можем читать сегодня, записаны другими людьми. Есть более полные, есть краткие, малоформатные дорожные издания... Вот такую маленькую книжку я и советую вам с собою в Дивеево взять. По моему собственному опыту - прочитанные в ней слова там, в дивеевских храмах, оживут непременно.
...Семь
утра, молебен у мощей преподобного. Я встала неудачно - слов акафиста
почти не разбираю, из-за этого нервничаю. А когда нервничаешь - сразу
отзываются все давние, не желающие заживать раны, обиды... И вот, я опять
думаю о том, о чем уже не раз запрещала себе думать; опять мучительно
переживаю пережитое, снова бессильно возмущаюсь и жалею себя... И вдруг
вспоминаю то, что я читала по дороге сюда в поезде - об этом
овладевающем мною сейчас духе: «Когда злой дух печали овладевает
душою, тогда, наполнив ее горестью и неприятностью, не дает ей
совершать молитву с должным усердием, мешает заниматься чтением Писаний с
надлежащим вниманием, лишает ее кротости и благодушия... Душа,
исполненная печали... убегает людей, как бы виновников ее смущения, не
понимая, что причина болезни внутри нее».
А что я еще читала в этой книжке? «Всеми мерами надобно сохранять мир душевный (...) оскорбления от других должно переносить равнодушно и приобучаться к такому расположению, как бы их оскорбления нас не касались. Таковое упражнение может доставить человеческому сердцу тишину и соделать оное обителью Самого Бога».
Как у меня с кротостью и благодушием? Ясно, что плохо. Решусь ли я на «таковое упражнение», готова ли я «всеми мерами сохранять мир душевный»? Нет, не готова. Да полно, хочу ли я той самой тишины в сердце?.. Нет? Да?.. Если нет, то зачем сюда ехала?
Мне кажется, этот дискомфортный вопрос - «Если нет, то зачем я сюда ехал(а)?» - нужно там, в Дивееве, задать себе обязательно, хотя бы один раз. А если нет сил ответить - то пойти на Канавку. Ту самую, которую велел выкопать вокруг обители батюшка Серафим - чтоб не забыли мы с вами тропу, по которой Сама Богородица обходила Свой удел... И пройти по этой дуге раз, пожалуй, шесть-семь. Я не знаю, что со мною там, на этой Канавке, происходило, но что ходить по ней мне было нужно - знаю точно.
* * *
Но
как быстро здесь все-таки пролетает время. Завтра подъем в четыре утра -
поезд из Арзамаса ранним утром, надо еще успеть доехать на такси. Всю
всенощную в Преображенском стоять не буду - до конца шестопсалмия, и
домой, пораньше лечь, чтоб не проспать...
А тут вдруг пожилая монахиня:
- Становись на подсвечник.
Нет, не приказным тоном, не командным. Скорее - тоном, не предполагающим моего возражения. Как дома, в семье: «Почисти картошку». Какие проблемы - само собой разумеется, что картошка сейчас будет почищена.
Постоянно следить за подсвечником, заменяя догорающие свечки новыми, лежащими в очереди, снимая натёки воска,- значит, стоять всю долгую монастырскую службу до конца. Я не послушница, не трудница даже, я никому здесь послушанием не обязана. Но отказать этой монахине я почему-то не могу. И не потому не могу, что добродетель послушания стяжала, нет, конечно. Просто я сразу понимаю: этот подсвечник - настолько же мой, насколько ее. Несмотря на то, что она здесь всю свою жизнь, а я - приехала и уехала.
Снаружи вечереет и холодает. За открытыми боковыми дверями огромного храма ветер треплет мягкие ветви лиственниц. Большинство вверенных мне свечек - красные, потому что Пасха еще не кончилась. Сестринский хор поет «Воскресение Христово видевше», и я подхватываю. В верхнее окно вступает предзакатное солнце, и его лучи сливаются с жарким маревом моих свечек - потоки красного золота... Женщины заботливо усаживают меня на один из расставленных по средней части храма стульев: «Устала ведь, все время на ногах...».
* * *
Сейчас, когда я пишу этот текст, Пасха текущего года давно уже позади. Уже и Троица позади, и Апостолы... Но, мысленно возвращаясь в Дивеево, я возвращаюсь в Пасху нескончаемую, неизменную, в то самое Серафимово «Христос воскресе!», которым он по-прежнему встречает там, под Арзамасом, всех нас, таких разных, готовых и неготовых, сознательных и не очень, однако же - к нему притекающих. Я не могу ответить сколько-нибудь достойно; не могу сейчас войти в нескончаемую Пасху, но Серафимово приветствие я слышу и тихую быструю очередь к его святым мощам забыть уже не могу...
Фото автора
Газета «Православная вера» № 14 (562)
http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/radost-moya-khristos-voskrese
