В гости к Матронушке
Говорят, что человек здесь жил задолго до нашей эры. Но для нас, современных жителей так называемой Большой земли, Западная Сибирь ассоциируется, прежде всего, с нефтью. В середине 60-х тут было найдено чёрное золото, и с тех пор нефтяные вышки навсегда изменили её облик.
Мы выехали из города Урая, одной из столиц Лукойловского края, и направились в посёлок Чантырья. В трёх километрах от него находится Шаим - родина первой сибирской нефти, прославившей это маленькое мансийское поселение. Рассказывают, что специалисты оценили её тогда как самую качественную в мире. Но не из-за нефти мы отправились в путь. Нас позвала матушка Матрона.
Мы - это жители Урая: Антонина Захарова, её муж Василий и я - журналист с Большой земли, приехавшая в Урай по своим делам. Зашла в местный храм и в лавке совершенно нечаянно услышала разговор двух женщин о том, что один из урайских священников, отец Димитрий, второго мая будет служить престольную службу в храме Матроны Московской в посёлке Чантырья. Подумать только, а ведь лет тридцать назад даже о существовании веры здесь мало кто думал. Мне очень захотелось отметить день памяти одной из самых любимых моих святых в её храме. Съездила. Очень понравилось, и вот теперь с Василием и Антониной еду туда на субботник.
Из города ведёт ровная асфальтовая дорога. Выстроившиеся по обочинам плакаты хвастливо рассказывают об основных вехах освоения Югории - от цифр со многими нолями добытых нефтетонн некоторые плакаты, кажется, так и раздуваются от гордости. Но, проехав несколько километров по современной автостраде, мы сворачиваем на грунтовку, в народе прозванной «зубодробилкой»: гравий на ней с 70-х годов прошлого столетия - решили тогда здесь проложить асфальтовую дорогу и уже начали отсыпать, но почему-то передумали...
Всё познаётся в сравнении: после зубодробилки мы поплыли по настоящим песчаным барханам. Машину заносило то влево, то вправо - неслучайно у обочин встречались траурные знаки в память о чей-то гибели. Чуть разгонишься - окажешься в болоте или налетишь на ствол могучей сосны. С почтением засмотрелась я на одну такую, кроной, кажется, подпирающую небо. А растёт она из такого же, как на дороге, песка, не покрытого даже тонким слоем земли. Чем питаются эти великаны?
- Лишайником, - объясняет Антонина. - Ягель, что покрывает здешнюю почву, и дезинфицирует её, и питает, отмирая. Он же кормил и оленей - когда-то здесь были большие стада. И коз, и коров. Недаром в войну здешние колхозы отправляли на фронт и масло, и сыр, и мясо.
Не могла не спросить и о песке. Он здесь удивительный - мелкий, чистый и практически белый, точно на побережье тёплого океана.
- Практически угадала, - улыбаются попутчики. - Много миллионов лет назад здесь был океан. Покопайся в нашем песке - и обязательно найдёшь ракушку доисторического моллюска. Так что мы едем по древнему океанскому дну.
«Будет жить»
Антонина родом из этих мест. Сюда, в мансийские леса, спасаясь от советской власти, бежал её дед с семьёй. Теперь прутик бузины, посаженный дедом, вырос в огромный куст. Прежнего дома уже нет, вместо него построили другой - маленький, аккуратный, под четырёхскатной крышей, с резными наличниками на окнах. Антонина не торопится заходить внутрь, сначала долго стоит у забора, вспоминает...
Её дед и бабушка - Ананий и Мария - были тружениками, непьющими и скромными, готовыми прийти помочь любому, поэтому в посёлке их любили. А вот над их детьми издевались в школе, потому что они были из верующей семьи. На пионерских собраниях требовали отречься от Бога, снять нательные крестики. На «почётном месте» в каждом выпуске стенгазеты была карикатура на семью Захаровых, как они молятся, расшибая лбы. Но Захаровы продолжали стоять на своём, вставали и ложились с молитвою, на всякое дело просили благословения у Бога. Бережно хранили иконы, привезённые из родного села Шестаково Тобольской губернии. И Бог хранил верную Ему семью.
«Не жилец», - сказала бабка-повитуха, поглядев на только что родившуюся внучку Анания Антонину.
- Мама рассказывала, что меня до 17 раз в сутки били припадки - никто не верил, что выживу, - говорит она, что-то смахивая с ресниц. - Однажды мама понесла меня в соседний посёлок к бабушке-знахарке. «Несу тебя на руках, - говорила, - а сама всю дорогу реву и Бога прошу: вылечи её или прибери к Себе - чтоб ни ей, ни нам не мучиться». А знахарка взяла меня в баню, парила и всё молитвы читала. Там я и заснула. Старушка меня, спящую, так маме и передала: «Если не меньше трёх часов проспит, будет жить. Проснётся раньше - нет». Я проспала семь часов...
Видимо, у Бога были на девочку планы. Но прошло много лет, прежде чем Антонина начала это понимать.
- К вере я пришла после смерти мамы - Екатерины Ананьевны, - признаётся Антонина, когда мы сворачиваем с центральной улицы туда, где из-за верхушек берёз виднеется маковка церквушки. - С потерей мамы я словно жить перестала, всё тосковала по ней. И семью, и работу забросила, к тому же начались серьёзные проблемы со здоровьем... Силы ко мне вернулись в Екатеринбурге, после первой исповеди. Тогда-то и познакомилась и с мати Матроной, которая помогла мне вернуться к жизни.
Взгляд на северо-восток
...Их встреча состоялась в 2011 году, 11 марта в 11 часов утра.
- Это был канун Радоницы, - вспоминает Антонина. - Я была в Екатеринбурге по делам и зашла в епархию, чтоб заказать панихиду по маме. А в епархиальном дворе стояла передвижная лавка со съестным - знаете, такой вагончик на колёсиках. Подошла перекусить, взяла с витрины два последних пирожка с картошкой. Стою у столика, ем, чаем запиваю. И вижу боковым зрением: возле меня встала старушка, вся в тёмном. Мне вдруг очень захотелось повернуться к ней лицом и пригласить на мамины поминки. Но когда голову повернула, глаза без моей воли обратились кверху, а руки сами собою на груди крестом сложились: на небе между севером и востоком я увидела женскую фигуру. Вы не представляете, какой она была красоты! Смотрю, а в голове мысль так и стучит: если Бог так украшает лики святых, насколько же он Сам должен быть красив! Потом опускаю глаза - бабушка, одетая в чёрную шаль, смотрит на меня своими голубыми глазками и улыбается такой кроткой, доброй улыбкой. Осторожно так меня обошла и тихо прочь направилась. А у меня в голове сам собой голос зазвучал: «Смотри, это сама мати Матрона, запомни её!» Вот так она утвердила меня в вере и помогла сделать выбор.
Тогда же она почувствовала желание не просто воцерковиться, а построить храм в родном посёлке. Но как оставить налаженное дело? Она занималась продажей декоративных и садовых культур. Оставить бизнес не на кого - дети уехали. Решила попросить совета у батюшки. Отец Роман, ныне покойный, ответил: «Я тебя благословляю и думаю, что будет так, как Господь сподобит».
А после в библиотеке ей попалась книга о жизни и чудесах московской блаженной. Прочитала её моя героиня, и слёзы из глаз потекли, да так и проплакала целых два дня. И словно заново родилась - появились силы, вкус к жизни и понимание, в честь кого будет строить храм.
...У маленького храма, покрашенного в яркий голубой цвет, уже собрался народ. Антонина сходу, как заправский бригадир, приступила к раздаче нарядов на работу: «Андрей настраивает насос, Лида моет полы в церкви, остальные обустраивают цветники». Мне досталось собрать прошлогоднюю берёзовую листву у Поклонного креста.
Молитва у креста
Большой кованый крест, заказанный Антониной на свои семейные сбережения, стал её первой жертвой для храма во имя блаженной Матроны Московской.
- У одной местной женщины, Людмилы Шутановой, трагически погиб сын, - рассказывает Антонина, перекапывая клумбу около креста. - И она собрала вокруг себя ещё несколько верующих женщин, стали молиться. Когда я приехала, чтобы создать общину, открылись: «Мы так тебя ждали!» Оказывается, они молились, чтобы Господь послал им человека, который взялся бы построить церковь. Вот так Господь ведёт нас к спасению через скорби.
Службы сначала совершались у Поклонного креста. Сюда чантырьянцы стали приходить со своими печалями и радостями, а знойным сухим летом 2010 года здесь просили спасения от огня. Вокруг посёлка бушевал тогда лесной пожар. Пламя вплотную подошло к домам со всех четырёх сторон. Пожарные всё не ехали - в тот год лес горел в округе повсюду, и людей тушить его не хватало. Тогда несколько женщин пришли ко кресту и стали читать акафист иконе «Неопалимая Купина». Ещё звучали последние слова молитвы, а ветер уже принёс свежесть... Закончили, осмотрелись. Густые чёрные столбы дыма, закрывавшие небо, стали редеть, а вскоре и вовсе исчезли... Пожарные, зашедшие в храм поставить свечи, рассказывали: «Ехали к вашему посёлку и видели своими глазами, что лес возле него горит, и не в одном месте. Готовились в прямом смысле к жаркой работе до глубокой ночи, но... что-то вдруг засвистело, загудело, и дымная завеса одновременно с четырёх сторон ушла в землю. Так вышло, что мы даже рук не запачкали...»
- Много чудес мати Матрона нам являла, - говорит Антонина, прикрепляя на Поклонный крест образок Спасителя.
Живёт в Чантырье парень-инвалид. Страдал с детства многими недугами: к 27 годам и глаза почти не видели, и почки отказали. Перед Рождеством его родители пригласили священника пособоровать больного. А через два месяца он сам пришёл в церковь и рассказал: «После соборования просыпаюсь ночью от острой боли в области почек. В комнате темно, только луч от фонаря через окно в комнату падает, и в этом луче на табуретке возле моей постели сидит матушка Матрона. Смотрит на меня ласково и больное место моё ладошкой гладит. Так хорошо стало, что я глаза закрыл, а когда открыл - её уже не было».
А летом парень, который ещё полгода назад готовился к смерти, уже катался по посёлку на мотоцикле.
Введение во храмовую жизнь
Светловолосая девочка осторожно ступает по песчаной дорожке. Она ещё очень маленькая, видно, совсем недавно научилась ходить. Опустилась на землю с маминых рук - молодой красивой женщины, беременной вторым ребёнком, - и, сделав несколько шагов, поворачивает к дверям храма, вытянув ручки - совсем как на иконе «Введение во храм Пресвятой Богородицы». Там встречает её бабушка. Девочка так, с вытянутыми ручками, и поднимается по ступенькам. Вслед за дитём вхожу в церковь и я.
Небольшое помещение служит одновременно и прихожей, и гардеробом, и библиотекой, и местом, где заказываются требы. Служба ещё не началась, поэтому можно присесть на лавку у стены и отдохнуть среди курток и плащей прихожан...
* * *
Галину Васильевну Малову - одну из старейшин чантырьской общины - я прошу встать у книжной полки, чтоб сфотографировать на фоне книг, потому что они - её душа...
Невысокого роста, на голове шёлковый голубой платочек, из-под которого выглядывают светлые волосы, умные серые глаза, тепло глядящие на мир из-за очков, ласковый голос. Она словно добрая фея из детской сказки. Живёт, не замечая грубости нашего времени, погружённая в мир книг. Дома у неё ими уставлены стены и в гостиной, и на кухне, и в спальне, и даже в сенях... В советские годы она выписывала уйму периодики. Много лет читает и газету «Вера».
* * *
В приходе много парней и мужчин. Оттого очень торжественными получаются крестные ходы, где хоругви несут, как и положено, представители сильного пола. Андрей Татаринов прислуживает в храме пономарём. Его здесь зовут Андрюшей - за безотказный характер. Мне всё никак не удавалось его разговорить - куда проще ему было дров наколоть. Но ещё он выделяется какой-то редкой пунктуальностью и аккуратностью - чертами, кажется, не совсем русскими. Да и внешне он не похож на коренного сибиряка...
- Мать моя католичка, из сосланных саратовских немцев, - говорит Андрей.
Его мама - немка Эмма Генриховна Фишер - родилась в Ханты-Мансийске, куда выслали её родителей. В Шаиме она оказалась после окончания бухгалтерских курсов. Здесь она встретила вятского парня - тоже из сосланных.
Выросшая в католической семье, где свято сохранялись предания предков, Эмма Генриховна воспитывала сына в своей вере, так что он с раннего детства знал основные молитвы Господу, Деве Марии, святым, привык, что мать благословляла его именем Бога.
- Вера-то во мне всегда была, - признаётся Андрей, - но где-то далеко, а здесь, - он кивает на иконостас, - всё вдруг обрело реальные черты. У нас, то есть и католиков, и православных, вера одна, христианская. И молитвы одни. Но я понял, что православие сильнее, потому что в нём всё строже и торжественнее. Чего только стоит провести всю службу на ногах, в отличие от службы в костёле, где прихожане сидят...
Он говорит негромко, взвешивая каждое слово. Ответственность за свои слова, видно, для него привычна.
Прихожане неспешно расхаживают от иконы к иконе, пишут записочки, обмениваются друг с другом приветствиями. В какой-то момент становятся радостнее и сосредоточеннее. Из города приехал отец Димитрий. Начинается служба.
Деревенский День Победы
В годы Великой Отечественной из каждого чантырьского дома ушли на фронт воины. Почти никто не вернулся. Об этом свидетельствует гранитная стена с высеченными на ней фамилиями. Утром 9 мая 2015 года сюда пришли все жители посёлка, чтобы почтить память павших в страшной войне. У многих в руках портреты их родных, близких - солдат, офицеров, тружеников тыла, не доживших до наших дней.
«Христос воскресе из мертвых...» - плывёт по округе вместе с дымом кадила.
После речи главы администрации и проповеди отца Димитрия Жданова - выступление самодеятельных артистов и чествование ветеранов. Ветераны - это в основном бабушки, пальто которых украшены орденами и медалями. Они сидят рядком на лавочке, многих привезли из города на родину их дети и внуки. Рядом стоят ученики младших классов, держат в руках разноцветные надувные шары, цветы, портреты прадедов. Они ещё мало что понимают, но генетическая память российского человека навсегда впитала в себя ужас войны и благодарность за избавление от неё. Тараща глазёнки, детки стоят присмирённые. Красный воздушный шарик вырывается из рук одной девочки и летит вверх мимо опушённых первой листвой веток берёз в голубое небо.
Проигрыватель то и дело глохнет на самом ответственном месте, самодеятельная певица не дотягивает высокие ноты, но все огрехи искупает та искренность, которую можно найти только в деревнях.
Классный музей
На праздновании Дня Победы обращаю внимание на мужчину, который, выступив с поздравительной речью, сообщил, что найдены новые сведения о том, как воевали и где захоронены его земляки.
- Николай Иванович Ермаков - школьный учитель географии и краевед, - представила мне его Галина Васильевна Малова.
Познакомились, после чего Николай Иванович пригласил нас к себе в музей.
За невысокими домами совершенно неожиданно обнаружилось громадное для одноэтажного посёлка кирпичное здание новой чантырьской школы. Войдя в неё, мы с Галиной Васильевной оказались в настоящих джунглях - такое впечатление производят комнатные растения, аллеями выстроившиеся во всех коридорах, фойе, на лестничных площадках. Конечно, в городе образовательные учреждения тоже принято украшать растениями в горшках, но вот чтобы так много и таких огромных - под потолок, с сочными листьями и диковинными цветами - я увидела впервые.
- Это заслуга директора, - шепнула Галина Васильевна, - Татьяна Сергеевна Собровина сама любит цветы и всех учителей этим заразила. И у учеников тоже, и у их родителей появилась такая традиция: куда бы из посёлка ни поехали - стараются привезти из поездки для школы новое растение.
Мы поднимались на второй этаж в школьный музей, а я готовила в уме речь о том, какое это нужное дело - историческое воспитание подрастающего поколения, не сомневаясь, что, открыв дверь с надписью: «Музей», увижу за стёклами витрин несколько экспонатов, принесённых из дома школьниками, а на стенах - фотографии выпускников. Но дверь отворилась, и все заготовленные слова перепутались: в помещении разместились целые коллекции полезных ископаемых, предметов охоты, мебели, утвари... Все экспонаты, как оказалось, привезены из экспедиций, в которые Николай Иванович отправляется каждое лето со старшеклассниками на байдарках или катамаранах. Представлены практически все эпохи, от неолита до времени развитого социализма. Вот кусок шлака из древней домны, выброшенный плавильщиком железа ещё до нашей эры, а вот настенные часы, сработанные мастером на дому, - в эпоху тотального советского дефицита чему только не научишься... И ведь тикают, не отстают до сих пор!
- Достоинство сельского музея ещё в чём? - с удовольствием замечает его хозяин в ответ на мой восторг. - Здесь, в отличие от академического, всё можно не только потрогать руками, но и примерить. Вчера, например, у меня была экскурсия школьников из Урая, так они здесь все фуражки флотские перемеряли и ружьями пощёлкали - уехали довольные...
Николай Иванович ставит бутылку кваса на старинный стол, явно ручной работы, рядом с большим самоваром, украшенным кирзовым сапогом и ткаными салфетками. Высыпал конфеты в «кузнецовскую» сахарницу с отбитым краем, махнул рукой: мол, прошу садиться.
Со знанием дела он объясняет происхождение, например, названия Шаим:
- Оно встречается ещё в записках Семёна Ремизова, датированных 1699 годом: «Сказание о земле Шаимской». Со времени начала освоения Сибири русскими через Шаим проходил почтово-торговый тракт. По нему везли рыбу с Приобья на санях в Горнорудный Урал. И возчики рыбы в огромных тулупах останавливались в Шаиме на постоялом дворе попить чайку. Лингвисты-угроведы утверждают, что «чай» на мансийском языке, в котором отсутствуют шипящие звуки, звучал как «сай-им». Но я стал перерывать словари и обнаружил: «саим», в русском произношении «шаим», значит «остров с хорошим сосновым лесом». А ведь у манси было принято давать названия по характеристикам с точным описанием свойства или внешности объекта. Например, река Тулья - река с чистой водой.
Николай Иванович, кажется, помнит и все истории обретения экспонатов, так что готов рассказывать о них часами:
- Помню, идём по деревенской улице. На лавочке у дома сидят две бабули, такие же старые, как их деревня, спрашивают, куда мы путь держим. «Да вот, - отвечаем, - чего-нибудь для музея школьного ищем. У вас нет ли?» - «Э, да сколько вас таких в последнее время шастает, всё забрали!» Но всё же одна другой говорит: «Агафья, помнишь, в прошлом годе тебе погреб копали и какой-то чайник выкопали? Отдай им». А та отвечает: «Так он весь чёрный был, выбросила, наверное...» Ну, мы пошли на берег речки - там у нас привал был разбит. Вечером разводим костёр, слышим, кричат бабули: «Эй, искатели, подь сюда!» Мы не пошли - побежали! Вот он, - и Николай Иванович достаёт из резного буфета почерневший от времени рукомойник с тремя ушками. - Ему ж не менее двухсот лет! Вот за эти уши его какой-нибудь рыбак или охотник подвешивал цепью к потолку и, наклоняя, умывался.
Худощавый, с седыми волосами и такими же седыми, но браво, по-казачьи закрученными вверх усами и совсем мальчишечьими глазами, которые загораются при об одном лишь упоминании о старине. Таким мне запомнился Николай Иванович.
Нефтяная вышка на родовой земле
В начале XVIII века Российская империя стремительно осваивала Сибирские земли. Миссия просвещения здешних язычников была поручена митрополиту Филофею (Лещинскому). Он и его последователи развили здесь миссионерскую деятельность, обращая хантов и манси.
Среди их потомков известнее других Анфиса Даниловна Ванькина. Ведь она - родная дочь того самого Данилы-охотника, на родовой земле которого было найдено первое в Западной Сибири месторождение нефти. Зимой Анфиса Даниловна живёт у одного из своих сыновей в Урае, а на лето её привозят сюда, в Чантырью, где живёт другой её сын - Сергей. Нынешний сезон она открыла 9 мая - так же, как и других ветеранов, её чествовали у памятника в сквере. После праздника пригласила меня к себе.
Большие деревянные ворота растворились, и мы въехали в просторную усадьбу, с одноэтажным, но довольно большим домом. В сибирских деревнях, я заметила, даже сегодня благополучные крестьяне не строят двухэтажных домов - зачем расти ввысь, если вокруг много свободной земли? Дом Сергея находится в самом конце посёлка, у кромки тайги. Запах пекущихся пирогов встречает нас ещё на крыльце дома. Так и есть: весь кухонный стол уставлен дымящимися шаньгами, расстегаями.
Анфиса Даниловна Ванькина много раз рассказывала журналистам историю открытия нефти на её родовой земле. Вспоминает о двух геологах - молодых, весёлых и интеллигентных супругах, которые удивлялись особой чистоте, порядку, царящим в лесу Данилы, - ни веточки, ни поломанного сучка, только избушка да сарайчик стоят на лесной окраине, словно ворота в храм. Но так у манси было заведено издревле: лес был домом, поэтому содержали его в полном порядке, земля - матерью всех людей, а радужные пятна, выступающие в болотных лужицах, - не чем иным, как жиром земли.
Анфиса Даниловна устраивается в кресле и привычно начинает рассказ:
- Родилась, росла и начала учиться я в Супре... Ой, - вдруг спохватывается телезвезда, - как я выгляжу? Может, другой платок надеть?
И начинает из принесённой снохой стопки разноцветных платков выхватывать и показывать мне то жёлтый, то зелёный. А платки-то совсем как удмуртские, предпочтение ярким, насыщенным цветам, замечаю я.
Бог-то живой...
Наконец, платок выбран - ярко-розовый, с вишнёвыми розами. Моя героиня, бросив взгляд в отображение объектива, продолжает:
- На чём я остановилась?
Подсказываю:
- Так вы родились в Супре. Как она выглядела? Как жили манси раньше?
- Вокруг домов берёзы росли, - отвечает моя собеседница, - у дороги при входе в посёлок - две лиственницы. Одна для детей: на ней зыбки висели, и каждая женщина, которая родит, клала туда деньги и новый платок, чтобы дух лиственницы охранял по жизни её ребёнка. Другая лиственница заверована была для охотников. Человек, отправляясь на охоту, обязательно в лодочки, сделанные из берёзовой коры, клал деньги и новый платок, просил, чтобы лиственница дала хорошую добычу.
Традицию пожертвований манси перенесли и на строительство православных храмов. Во времена гонений на веру очевидцы рассказывали, что при разрушении старинных мансийских церквей во всех пазах между брёвнами обнаруживались монетки и украшения. Видимо, их жертвовали Богу, Пресвятой Богородице, Николе. Образ Николая Чудотворца в российском народе часто связан с водой - может, поэтому и у манси, живущих в окружении болот, озёр, многочисленных ручьёв и речушек, он был особо почитаемым святым. Недаром, надо полагать, и шаимская церковь именовалась Николо-Рождественской. На каждый большой праздник сюда стекались манси на своих лодках. Приезжала в родную церковь и Анфиса вместе со всей роднёй, с тех пор как её здесь крестили в три года. Сначала плыли по Супре, потом по Мулымье, потом - по Конде, заезжали в озеро Шаимское и уж по нему доезжали до Шаима. На весь путь уходило четыре дня!
Прихожане продолжали приходить к своему храму и после того, как новая власть его разорила и переделала в клуб. Ставили в очаге культуры свечи, клали жертвенный хлеб, воду. А после приходили на пепелище. По неизвестной причине здание поруганного храма вскоре после осквернения сгорело дотла.
- Я саму церковь не помню, а вот библиотеку хорошо помню, - говорит бабушка Анфиса, - её постоянно красили, чтоб замазать иконы Богородицы, Христа, Николая Чудотворца, а они на следующий день появлялись, как будто только что написанные. Бог-то живой!
- А как же, - недоумеваю, - укладывалась в вас вера в единого Бога Отца Вседержителя и в духа леса?
- Да нормально, - она пожимает плечами. - У нас в деревне был шаман Андрей Фёдорович Кандычев. Никогда грязным из дома не выходил. Сходит в баню, вымоется, только тогда выйдет на улицу, поднимет руки к солнцу и молится долго-долго, никого не замечает, как будто в другой мир ушёл. Мы, ребятишки, облепим его со всех сторон, бегаем вокруг, дёргаем за полы рубахи - всё отвлечь хотим, а он с места не сойдёт, всё с солнцем говорит: «Лютей, лютей...» Более 100 лет прожил.
Шаман, впрочем, веровал в Христа так же искренне, как и другие манси. В его доме тоже было множество икон. Он же предупредил земляков о том, что будут ходить по домам злые люди с оружием и уничтожать красные углы. Тогда все жители собрали свои иконы, завернули в новые платки и уложили в большие сундуки.
- Несколько сундуков было. Их доверили моему отцу, потому что все его уважали, а он их тайно захоронил, потому что был уверен: придёт время, когда вера вернётся к людям.
Вера Данилы-охотника не пошатнулась, напротив, окрепла в богоборческие годы. Ещё бы, ведь наказание за святотатство происходило постоянно: все участники разрушения храмов очень скоро уходили из жизни: кого придавливало бревном в лесу, кто тонул.
- И сегодня, - качает головой Анфиса Даниловна, - люди ещё не поняли это. Вот я предупреждала тех, кто на церковном месте дом построил. Я им говорила - нельзя здесь жить. Надо было хоть маленькую церквушку, пусть только для одного Шаима, да поставить на этом месте, а не дом. А они не послушались: дом хороший выстроили, да только жизни в нём нет: вся семья сильно болеет. Жалко мне их... И верованные деревья трогать нельзя. Вот Анкина Марфа Петровна как-то поехала с дочерью на лодочке. Проплывали мимо верованной лиственницы. Дочь Нина говорит: «Давай её свалим?» Мать отвечает: «Нельзя!» А Нина: «Ну и чё будет?» А стало то, что уже у берега лодка их перевернулась, и хоть Нина умела плавать, а утонула, а Марфа - мать её - спаслась, хоть плавать не умела... Со мною случай был в детстве: с подружкой шли по лесу, и вдруг навстречу нам медведь. Идёт прямо на нас, рычит. Татьяна заревела, а я стала молиться, и мишка вдруг остановился, а потом и вовсе в кусты от нас ушёл...
И медведя завалит, и шубу сошьёт
Уклад мансийской семьи веками шёл согласно заведённому однажды порядку. Осенью мужчина уходил на охоту в лес и жил там до Нового года. Приходил домой на несколько дней и снова уходил до марта. Жена всё это время рыбачила. Такой была семья и у моей героини. Дед Левонтий Тимофеевич таким был, и отец Данила Левонтьевич.
- Дед здо-о-ровым был, - раскидывает руками в стороны бабушка Анфиса, показывая мощь предка, - всю зиму в проруби купался. А отец удачлив был на охоте, много соболей приносил, лис, выдр. Ой, больно красивы были соболя, да и из выдры роскошный воротник получался.
Всю добычу бережно складывали, а потом везли в Гаринский район для продажи, вернее, обмена на сахар, соль, крупы, муку, промышленные товары, бисер. Бисер очень ценился. Им искусно расшивались наряды мансийских красавиц - не только монисто, головные уборы, но и шубы, сапоги, повязки на лоб и запястье рук. Однажды маленькой Анфисе здорово попало от матери за то, что она, забравшись в бабушкин сундук, вытащила оттуда старинный наряд и распустила весь бисер на бусы.
Богаты были в ту пору шаимские леса и воды рыбой, зверьём. Но...
- За шкуру соболя давали муки горстей... сколько?.. - Анфиса Даниловна призадумалась, махнула рукой. - Ой, да, можно сказать, манси всё задаром отдавали. Обманывали наших бессовестно, потому что манси сами ничего не выращивали. Это уж потом стали овёс сеять, а потом рожь, пшеницу. Из овощей почему-то сначала только морковь да лук сажали, а картошку совсем недавно стали растить.
Торговля с Большой землёй прекратилась полностью с наступлением войны.
- Всех мужчин взяли на фронт, охотиться стало некому, - поясняет моя собеседница. - После Победы охота не возобновилась. Вернулся только один Мосунов. Один из всех деревень... Сейчас посчитаю, - и бабушка сгибает пальцы: - Картопья, Холодный, Супра, Полпалло, Улымья, Мулымья, Мортымья... А до войны в них человек 300 мужчин было.
И осталась мансийская женщина - такая маленькая, хрупкая - одна среди огромной тайги...
- А, ничего, жили, - рассмеялась бабушка в ответ на моё сочувствие нелёгкой доле её соплеменниц. - Наши женщины ведь с детства в тайге жить приучены были. Вот прабабушку хорошо помню, Дарью Тимофеевну. Рыбачкой была и ягод много брала - больше ста лет прожила. А тётка моя - Мария Ивановна - всю жизнь охотилась. Медведей убивала, хотя ростом не выше меня была, метра полтора. До войны её даже депутатом района выбирали. Охотилась, пока перед смертью не ослепла, - а умерла она, когда ей было без двух месяцев 100 лет.
Наши старики ещё мудрыми были, даже многое в будущем предвидели. Помню такую старинную песню: «Ама кахтен, пока яхта...». «Мой живот разрежьте, достаньте моего ребёнка и дайте мне» - это манси предвидели, что будут такие операции делать женщинам, которые разродиться не могут. А вот ещё про Сырковое озеро расскажу. Там одна только рыба сырок водилась. И такое оно большое, что вода вдали с небом сливалась...
На сырковом озере поминали Ленина...
Песенное творчество у манси не только часть эпоса, - не имея письменности, они таким образом «записывали» информацию для потомков. Кое-что из «записей» дошло и до бабушки Анфисы.
- Ну, вот когда Ленин умер, - говорит она, - манси жили на Сырковом озере. Услыхали бабёнки-манси, что Ленин умер, и тут же запели частушку: «На Сырковом озере закололи мерина. Три недели кишки ели, поминали Ленина».
Не любили, выходит, манси Ильича: с его именем были связаны антирелигиозная война, наборы в Красную Армию и расстрелы.
С Большой земли пришли солдаты и хотели забрать молодых на войну. Но манси воевать ни с кем не хотели, поэтому массово попрятались в своих охотничьих избушках - попробуй найди среди тайги и болот. Так что никакого набора из местных не получилось, и, озлобившись, представители новой власти провели карательно-назидательную операцию среди местного населения: выводили из домов младших братьев, сыновей несостоявшихся рекрутов, пытали их, заставляя выдать своих родных, и, не добившись ответа, расстреливали.
- Возле Мулымьи, видели, есть вроде как холмы? - спросила рассказчица. - Они образовались с тех пор, как сбросили расстрелянных грудой и засыпали землёй...
А вот о смерти Сталина манси ничего не сочинили.
- Ревели все, - вспомнила Анфиса Даниловна день, когда весть о смерти Сталина дошла до их селения. - Кто-то первым заревел, за ним другие. А мы, дети, смотрим: взрослые ревут - и тоже давай реветь. А чего ревём, не знаем.
- Так, значит, жалко манси было Сталина? - удивляюсь я. - Чем он был лучше основателя советского государства?
- Жалко, - кивает головой бабушка. - Ленин всё разрушил, а Сталин, говорят, в войне победил и колхозы поднял. Моему отцу, как хорошему работнику, даже ружьё от колхоза подарили.
Матронушка управит
Возвращаясь мимо чантырьской церкви, я перекрестилась и задержала взгляд на куполе - вспомнился рассказ местных прихожан о том дне, когда его подняли наверх. Небо тогда было тёмным и сыпало на собравшихся колким снегом. Но как только освятили купол, тучи разошлись и солнечные лучи заиграли всеми цветами радуги - разве возможно это зимой! Солнышко то отдалялось, то приближалось, словно качаясь на небесных качелях. «Такого чуда, - говорили тогда восьмидесятилетние старушки, - сколько живём, не видели». Недаром все, кто стал его свидетелем, даже те, кто просто проходил мимо, утвердились в вере и пришли потом в храм.
За пределами Чантырьи дорога с готовностью приняла меня в свои цепкие объятия, повозила в песке, потом встряхнула на камнях и ухабах... Почему-то вдруг возникло такое чувство, что я вернусь сюда.
* * *
Дорогие братья и сёстры! В общину св. Матроны Московской был передан старинный образ Божьей Матери из неизвестного храма Курганской области. Образ от складня выполнен в металле. Община желает вернуть благотворный образ в родные стены.
Тем, кто может оказать посильную помощь в строительстве нового здания церкви во имя св. Матроны Московской в посёлке Чантырья и хосписа при ней, вот адрес: 628285, Ханты-Мансийский АО, с. Чантырья, ул. Советская, 41. Тел.: 89196854077, 89088960893.
