Господи, как же краток наш жизненный путь! Неизмеримо краток. Заботы печали, абсолютно ненужная суета сокращает и без того такую скоротечную жизнь, жизнь в миру.
Мы Москвичи да питерцы жители мегаполисов, часто называем себя патриотами и кричим на каждом углу: «Россияне», «Слава России». А какое отношение мы имеем к этой славе, добытой нашими предками кровью, потом и молитвой? Да и я ловлю себя на мысли, что во главу этого трёхсловия надо обязательно ставить молитву. О ратных подвигах да трудовых победах много сказано с гордостью да излишним пафосом, а вот молитва тиха и скромна, но без нее ничего не происходит. А общая молитва она и слышнее и проникновеннее, и ко Господу ближе. В нее, в общую молитву, каждый вкладывает капельку своей души, и собираются эти капельки в ручейки да реки, и несут эти реки воды наших молитв в моря и океаны омывающие Священный Афон, Святую Землю, - ко Господу. И возвращаются в Русь Святую, омываемую семью морями да океанами. Вот что такое Русский дух, океаном молитв наполненный, потому и непоколебимый да крепкий. Поэтому и текут по России - уделу Царицы Небесной, Пресвятой Богородицы, ручейки да реки крестных ходов с правдою, любовью и молитвами.
Да жизненный путь краток, в отличие от божественного чуда доступного всем нам, и так часто отодвигаемого в глубину души таким простым по звучанию, но тяжелым и крепким, редко возвращаемым словом «потом». Но «потом» - не сейчас. Это как гвоздь, вбитый в плоть дерева, с годами ржавеет и все сложнее и сложнее выдернуть его, даже мощными клещами. Оно обрастает ржавчиной жизни, и все труднее и труднее вернуться к той минуте, когда ты произнес медленно убивающее слово «потом».
Разбить, сломать, выкорчевать это «потом», и рвануться к постоянно растущему, возвышающему, отрывающему от пут и оков Господнему чуду, которое всем нам так доступно, и это чудо - Крестный ход.
Для памяти народной о богатырях слова молитвенного, да что бы обитаемые города и веси, и вся страна наша, сделались причастными Божественной благодати, трудами не Святых, но очень светлых людей, Игумена Борисо-Глебской обители Иеромонаха Иоанна да раба Божьего Владимира Сергеевича Мартышина со сподвижниками, по благословению Архиепископа Ярославского и Ростовского в 1998 году была возобновлена традиция совершать пешие крестные ходы из Борисо-Глебской обители к колодчику преподобного Иринарха у села Кондаково. Именно в Борисо-Глебской обители в 1612 году Преподобный Иринарх благословил православное русское воинство народных героев - вождей и спасителей Отечества Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского.
Отталкивая липкое, назойливое, разрушительное «потом», вырвав себя и любимого человека из трясины бытия, мы бросились туда, где люди реально чувствуют рай на земле, где есть общение, понимание и любовь. И мы хотим, просто рвемся стать капельками той живой воды, которую всенеприменно очищает Крестный ход. Пусть, пусть не с начала, пусть с больной ногой, пусть даже не очистится, а хоть прикоснуться и загореться маленьким лучиком во Славу Божию, во Славу России. Но - быть!
Все! Только сейчас! Никаких «потом»! Все... в отрыв! Отрыв от сильнейшего притяжения мегаполиса, где носимся по кругу, по орбитам дорог Бульварного, Садового, Третьего кольца, и наконец, преодолев границу МКАД, уходим, уносимся ввысь. Вот она необъятная Русь.
И какая же обуза спадает, когда мчишься на машине по городам и селам, насквозь пропитанными историей - подвигами предков. Вот за спиной уже Сергиев-Посад с жемчужиной православия Лаврой. Вот с замиранием сердца проносимся по Переславлю-Залесскому - родине Александра Невского, с лазурным Плещеевым озером. Проплывает перед широко распахнутыми глазами Русь-матушка.
В перелесках, холмах да взгорках, аккурат между древнейшими городами Ростов-Великий и Углич уже почти семь веков стоит непокоренный не временем ни ворогом столп православия - Борисо-Глебский монастырь. Эта мощь, твердь и красота обезоруживает, отнимает дар речи. И даже не речи, нет - пустословия. Щебетунья Аленушка замолкает, и только с ее слегка потрескавшихся губ слетает: «..Боже милостивый буди мне грешному...». Долго можно находиться в этом оцепенении от величия православия, к которому сподобил Господь прикоснуться. И тут же ожидает всех путников второе потрясение - если встретить игумена монастыря Иеромонаха Иоана. Под черным монашеским одеянием худое, стройное, натруженное тело, перепоясанное монашеским поясом, от чего кажущееся еще стройнее. Но улыбка, да именно улыбка на этом одухотворенном лице, светится из-под черной с проседью бороды. И умные пытливые глаза. Но улыбка, она настолько искренняя и радушная, что с первых минут общения попадаешь под ее обаяние.
Но нет, не встретил нас сегодня Отче Иоанн. Он с более радивыми да чистыми прихожанами уже третий день в Крестном ходу. А встретил нас городок Борисоглебск своими вековыми ямами да ухабами, которые наверное только по привычке называют дорогами. И ощутили мы гостеприимность местных дорог сразу же, как свернули с федеральной трассы. Хвалёный немецкий автопром пошкрябал, постучал, побрякал своими внутренностями по колдобинам и отказался от дальнейшего освоения российских просторов при наличии трех пассажиров. Слава Богу, остановились мы у красивого, с резными ставнями домика, что в принципе и было целью нашей первой остановки. А цель до банальности проста - зайдя в избу, мы без сожаления расстались с новомодными «долчами да габанами» и с помощью хлопотушки-хозяюшки, занимающейся реконструкцией русской одежды, преобразились. Да еще как преобразились! - из комнаты лебедушкой выплыла моя Аленушка. Красивый расписной сарафан не оттягивал на себя внимание, а подчеркивал грациозность и женственность, красоту и достоинство этой необыкновенной женщины. Под стать ей светловолосая подруга, звезда всех телеэкранов страны, Елена Козенкова в русских одеждах демонстрируя исключительность своего обаяния, в очередной раз доказала, что русские женщины красивее и милее на всем белом свете.
Но правда жизни диктует свои жестокие законы описанные неизвестным русским мыслителем: «бабы с воза...., мерседесу надо выбираться на трассу». И все для того, что бы все-таки добраться до стоянки машин, откуда на более приспособленной технике догнать и наконец-то слиться с этой шагающей по земле Господней дружиной.
Со стоянки автомобилей нас уносило чудо техники, собранное российским умельцем из японского кузова, советских агрегатов с использованием открученных запчастей от летающей тарелки, швейной машинки «Зингер» и холодильника «ЗИЛ». Без малейших признаков недовольства дорогой, состоящей из колдобин отличающихся друг от друга лишь величиной кочки да глубиной ухаба, на которые водитель наверное специально наскакивал, чтобы продемонстрировать неубиваемость своего творения, а главное - что бы девушки меньше задавали вопросов, прикусывая язык при каждом ударе головой о потолок автомобиля. Преодолев участок, где даже в жаркий летний день каждая яма заполнена водой и жижей, обогнув покосившуюся табличку-указатель «Зубарево», перегородившую въезд в село как шлагбаум, мы выехали на плато с потрясающим видом на раскинувшийся лагерь из разноцветных, разномастных палаток сгрудившихся у подножья холма, на котором величественно возвышается храм. Храм, соединяющий свой купол с куполом безоблачного неба, храм не тронутый не временем, ни отсутствием ухода в богоборческие времена, но тем и краше, как голова старика, венчаемая шапкой выбеленных годами и мудростью седых волос. Храм Николая Чудотворца.
***
Под поднимающимся ласковым солнцем палаточный лагерь стал таять быстро и необратимо, как родившаяся холодной ночью хрупкая сосулька, под воздействием долгожданного весеннего тепла. И потянулся людской поток в горку, и уже выстроились очереди исповедников к стенам храма. Одна очередь, вторая..., пятая, восьмая примыкают к стенам храма, как корни к дереву, не разбегаются, а именно притекают. И каждый этот корешок венчает священник, касаясь плечом веками намоленных стен, положив крест и Святое Евангелие на как будто специально выщербленную ветрами и годами нишу. Стоят священники, склонившись над согнутыми грехами паломниками, исповедующими свои грехи. Льются искренние слезы раскаяния. Вот шаг за шагом, сжимая в руке милые пальчики любимой жены сжатые в кулачок, мы приближаемся к тому мигу, когда надо произнести честно, не подбирая оправдывающих слов и выражений то, что лежит камнем малодушия и грызет из нутрии. И вот он миг, когда обличающие себя слова произносишь сначала робко, потом все честнее и жестче, и исповедуешься не священнику, а самому Господу, священник при этом только свидетель, помощник, проводник этого таинства. Слова кончились также неожиданно, как и начались, но не опустошение вошло в сердце, а благость. Неожиданно для себя, я, как русский офицер, припал на одно колено перед лежащими Святым Евангелие и крестом. На голову легла пропахшая ладаном и мужским потом епитрахиль, огораживая от земных забот и страхов. Сразу же навалились чувства такие чистые и безмятежные, как в раннем детстве, когда приютишься подмышкой у отца, а он чуть грубовато, не рассчитав силушки, прижимает детское тельце. Тебе немного больно, а от того еще уютнее и защищеннее. Это чувство всплывает из детства и обволакивает такой щемящей душу нежностью и возвышает чистоту исповеди.
Народу все больше и больше. Не тысячи, а десятки тысяч паломников, которых не только сельский храм, - не каждый собор вместить сможет. Но храм Господний под сводами купола, разукрашенного белыми пушистыми облаками, принимает всех верующих, где каждому Господь указывает свое место. Мы встали в тени храма, недалеко от алтарной части. Ход Божественной Литургии, усиленный мощными репродукторами, ощущался по-особенному. Перед глазами не было привычно расположенных икон, к которым мы привыкли в зависимости от настроения обращать свои мольбы, поэтому в ходе этой литургии мы обращали взор сразу на небеса, а рядом были лики не святых, но очень светлых людей. Вот уже пропели символ веры и Отче наш, что при таком скоплении народа не нарушило общего пения, не переросло в отстающие и убегающие голоса. И чудо - выносят чаши к причастию. Не толкаясь, и не напирая на впереди стоящих, сложив на груди руки крестом, люди приближались к Самому Честному Телу и Самой Пречистой крови, что бы стать причастником Святых Христовых Таинств.
Литургия закончилась, но только самые нетерпеливые направились в сторону полевой кухни. Люди еще наслаждались торжеством увиденного и ощущением участия необычного Божественного действа.
Вдруг рядом с нами появился вездесущий, все контролирующий Владимир Мартышин. И непререкаемым тоном скомандовал - «на обед», хотя мы сильно и не возражали. Проводив нас к месту расположения своей уже полуразобраной палатки, которую ловко демонтировало его семейство руками неугомонных детишек. Настоящая русская семья - жена умница-красавица, сын, две дочери, зятья со снохой да ватага из десяти внуков, но судя по внешнему виду дочери Машеньки скоро-скоро праздновать пополнение Мартышинской семьи одиннадцатым внуком. Кажущееся наличие у меня жизненного опыта было развеяно Владимиром Сергеевичем простым обезоруживающим вопросом: «А где ваши котелки и ложки? Куда накладывать еду, и чем есть будите?». А ведь мы знали: чтобы не отвлекать паломников бытовыми вопросами, организаторы Крестного хода договорились в ближайшей воинской части о приготовлении полноценной еды в армейских полевых кухнях. Только ложка и чашка у паломника своя, как в принципе и зубная паста со щеткой. Оконфузившись, мы всем видом изобразили скорбь и печаль на своем лице, больше вызывающее смех а не жалость у Мартышинского семейства, которые нам предоставили свою посуду и почивали нас как самых дорогих гостей. Вновь появившийся, периодически исчезающий Владимир Сергеевич скомандовал: «Через полчаса у храма, будешь нести лик Богородицы, а Аленушке особенное место». Сказав это, он так же неожиданно исчез, как и появился.
Не дожидаясь назначенного времени, я направился к храму. Медленно продвигаясь вверх по косогору среди паломников, я увидел, нет, сначала почувствовал, а затем повернулся в сторону, куда указывало сердце. Красиво наклонив голову, чтобы легкий ветерок ласкал выбившуюся из под косынки прядь волос, стояла моя Аленушка, разговаривая с Марийкой - регентшей хора. Аленушка вся светилась. Неземной свет исходил от нее, яркий нимб сиял у нее над головой. Я осознавал, что смотрю снизу вверх и что восходящее солнце у нее за спиной создает эту красоту, но сердце видит иначе - это Ангельский свет русской женщины, и ни кто меня в этом не переубедит. Из оцепенения меня вывел Владимир Сергеевич, который ненавязчиво руководил процессом, сам оставаясь незаметным, хотя находился сразу и везде. Схватив за руку, он подвел меня к Игумену Иоанну, хотя его обступало не менее сотни душ паломников.
Отец Иоанн, благославив меня на шествие в Крестном ходу с иконой, вручил мне полутораметровое древко, вершину которого венчала икона Царицы Небесной Пресвятой Богородицы, хитро взглянул на меня и наградил своей неземной улыбкой. Взяв в руки древко иконы, я слился с ней в одно целое. Торжественность момента захлестнула все чувства, распрямилась спина, руки налились неимоверной силой. И как на параде с чувством достоинства, подчеркивая неизмеримую ценность доверенной святыни, сжал левой рукой основание древка, поднял локоть правой руки до уровня груди, как это делают знаменосцы в самые торжественные минуты, вдохнув полную грудь воздуха, сделал первый шаг. Была бы брусчатка, так на многие версты прозвучал бы чеканящий шаг, несмотря на мою сломанную, не до конца зажившую ногу. Это и гордость, и огромное доверие шествовать рядом с крестом, идти во главе Крестного хода, да еще и возвышая лик Богородицы.
Дорога между селами Зубарево и Давыдово не асфальт и не вымощенный московской плиткой тротуар, поэтому пеший путь по ней куда приятнее. Земля пружинит, не бьёт по пяткам и стопам, а нежно ласкает дорожной пылью, которая по Божьему промыслу не поднимается клубами, забивая нос и глаза следом идущим крестоходцам, а так же мягко, брызнув фонтанчиком из под твоей ноги, ласково опускается на полустоптанную босоножку идущего рядом паломника. Дорога, сельская дорога, ни одного даже небольшого прямого участочка, и поэтому нет другого слова более точно характеризующего ее, как вьется. Повороты за перелесками, подъемы и спуски на пригорках, и даже в чистом поле извивается по одной ей, да Господу известной причине, внося в пейзаж красоту первозданности. Изгибаясь по прихоти дороги, идет и Крестный ход с молитвами да песнопениями, впечатляя размерами собранной под крестом рати народной. А Господь наполняет Крестный ход благодатью своею - в чистом поле дохнуло, обволокло многовкусием трав и цветов, не идущим ни в какое сравнение с запахом перемолотой в кашу травы из газонокосилки, которую горожане с восторгом называют скошенной травой и начинают шмыгать носом, наиграно изображая знатока природы. Здесь не перемолотая, здесь аромат полевых цветов, живой травы, растущей и благоухающей запахом жизни. Здесь не надо принюхиваться, здесь надо вдыхать и наслаждаться Божьим даром, которым щедро делится Русь православная, отдавая все без остатка своим детям сподобившимся пойти Крестным ходом.
Перебрасываясь короткими фразами с окружающими, что бы не засорять разговоры пустыми словами, идут паломники молясь, либо в полголоса пытаясь подпевать хору, объединяющему голоса в единую песнь Крестного хода. И среди такого многоголосия вдруг неуловимо различаю, выделяю голос, нет, не голос, а тот самый родной, самый желанный тембр звучания любимой жены. Его ни с чем нельзя спутать, это музыка, которая с первой встречи проникла глубоко-глубоко в душу и легла на струны любви, растекаясь и заполняя своим звучанием еще не запачканные и не очерствевшие уголки сердца. Хор во Славу Господа - это воссоединение ангельских голосов. Иринарховский Крестный ход поднял Аленушку на хоры - в ангельский чин, и несет ее белыми, белыми крылами. И летит она и поет рядом с регентшей Марийкой, которая, собрав воедино эти ангельские голоса, щедро выбрасывает в русские поля, в небеса, где задевают они за облака и разливаются дождем Божественной благодати на крестоходцев.
Дорога совершив еще несколько изгибов, круто пошла вверх и резко поменяла свой облик, расширилась за счет предусмотрительно выкошенной по краям травы. «Давыдово», - тихо прокомментировал сзади чей-то с хрипотцой голос. На встречу начали выходить жители села, которые по каким-то очень серьезным причинам не смогли приять участие в крестном ходу, зато встречали они нас настолько искренне, настолько радушно, насколько позволяет открытая чистая русская душа.
Вся рать Крестного хода, пребывая и пребывая числом, в конце концов заполонила всю площадь перед сельским храмом иконы Владимирской Божьей Матери. И вдруг громогласно, голосом, не принадлежащим никому из окружающих, прозвучала четкая, по-армейски сухая, но никак не подходящая к умиротворенному расположению духа, команда: «Тридцать минут - оправиться и привести себя в порядок». Человек, всю жизнь связанный с военной дисциплиной и последовательностью отдачи и получения приказов, я напрягся, и мысленно уже знал следующую команду: «Построение на молебен в пятнадцать ноль-ноль». Но слава богу она так и осталась в моем воспаленном мозгу.
Молебен проходил в храме, поэтому мы с Аленушкой даже не делали попыток проникнуть внутрь, так как при подходе, на десятки метров от входа стояла масса желающих. Используя время, я прилёг на траву, подняв больную ногу, давая ей отдых перед дальнейшим движением. А заботливая Аленушка, все подкладывала и подкладывала под ногу неизвестно откуда добываемые скатки, коврики, и рюкзаки, а верхом мастерства ее волшебства, было то, что она принесла неведомо откуда взявшееся в этих местах мороженое в вафельном стаканчике. Наслаждение полнотой заботы за венчанным мужем прервала Марийка, крепко взяв Аленушку за руку, убежала, унося с собой моего ангела во плоти. Поднявшись, я раздал позаимствованные для моей ноги вещи и потихоньку стал пробираться в том направлении, куда упорхнули красавицы. На пороге храма я столкнулся с Дмитрием Слюсаревым, с которым только вчера познакомила нас Елена Козенкова, а сегодня мы уже как близкие друзья, духовно объединенные Крестным ходом. Дмитрий вручил мне необычайной красоты икону Божьей Матери «Умиление». И все по Божьему промыслу - не раньше и не позже. С молитвами и хоровым пением из храма вышли священнослужители и с возгласом «Господу помолимся рцем вси» окропили Святой водой стену храма и подставляемые под разлетающиеся капли, счастливые лица прихожан. «Рцем вси» у каждой из четырех стен. Но только в селе Давыдово, и только на Иринарховском крестном ходу по сложившейся традиции не читался Евангелие у алтарной стены, а происходило это действо внутри храма. С первых крестных ходов, только в селе Давыдово, при любой погоде, даже при отсутствии на небе малейшего облачка, Господь кратковременным сильнейшим ливнем приглашает читать Святое Евангелие именно внутри храма. Вот и сложилась традиция Иринарховского крестного хода - не гневить небеса.
Как бы прощаясь до следующего года, покачиваются высоко поднятые хоругви, скрываясь за последними домами гостеприимного села. Дорога от Давыдово до Кондаково теперь уже широкая, ровная, но идти по ней сложнее. То ли подступающая цивилизация в виде бездушного асфальта, при каждом шаге жестко бьёт по ногам, напоминая о неизбежно приближающемся возвращении в мир асфальта, бетона и смога. То ли зной, исходящий от раскаленного дорожного полотна, сбивает дыхание и обжигает лицо. Но Крестный ход богат чудесами, маленькими, земными от того и ложащимися четкими штрихами в память и на черты постоянно формирующегося характера. Чудная девочка в ярко пестром сарафанчике, как бабочка порхнув крыльями, мило хихикнув, брызнула в лицо из обыкновенной бутылочки с распылителем. И это маленькое облачко освежило утренней прохладой тело, душу, мысли, напитало силой и духом. Прояснившийся взор вновь стал скользить по красивым лицам, по людям в русских рубахах, да расписных сарафанах, насыщаясь красотой. Неожиданно взгляд наткнулся на мелькающую светлую голову Козенковой, появляющуюся то там, то здесь, бесперебойно щелкающую, ставшим частью ее лица фотоаппаратом, как ребенок получивший разрешение строгих родителей поиграться с любимой игрушкой. И мне стало жалко, что она, высочайшего класса журналист, стоит перед дилеммой: или хороший репортаж, или с головой в молитву вместе с этой Христовой ратью, которая Крестным ходом уже приближается к перекрестку дорог, повороту на Кондаково.
***
Наряд милиции давно перекрыл дорогу на этом перекрестке, что бы пеший крестный ход, не нарушил своего величия ни каким автомобилем в своих рядах. Стоит милиционер уставший, но счастливый, что именно ему выпало счастье обеспечивать безопасность людей, несущих с именем Иринарха молитвы ко Господу о России, о людях, живущих в ней, а значит и о нем. И не стесняясь, осенил он себя крестом, и вспыхнули глаза, ведь рядом, совсем рядом проходит Чудо Господнее, Слава Российская - Иринарховский Крестный ход. Душа его рвется быть в этой многотысячной дружине, но служба, что бы ни один волосок не упал ни с седой, ни с русой, ни светлой, ни как смоль черной, головы. Да сколько их там этих голов, просто не счесть, а он в ответе за каждую. Стоит милиционер переминается с ноги на ногу, рвется всем телом броситься в манящую пучину крестного хода, и только неведомая сила чувства долга, ответственности за каждого из нас, удерживает его на месте.
И все-таки он шел Крестным ходом! Поравнявшись с ним, я увидел в глазах такую решительность, перед которой пасует не только нарушитель, целая банда уголовников замирает как вкопанная. Он распрямил спину, одернул китель и в унисон поступи крестоносца, сделал два шага. Да какие!!! Шаги в крестном ходу. Просиял лик милиционера, они действительно милиционеры, рожденные от словосочетания - милые лица. Не знаю, с чьего злого умысла переименовали нас в полицию, оскорбляя память ветеранов Великой Отечественной войны, с лихвой натерпевшихся горя от полицаев, предавших свое Отечество. Мне, ветерану правоохранительной системы, отдавшему более тридцати лет борьбе с уголовниками и организованными бандформированиями, сильно повезло - Присягу закону и правопорядку я давал в милиции. И как бы сейчас меня не называли, я с гордостью отвечаю: «Присягу дают один раз, и я - милиционер». Полковник милиции, которому доверена честь идти во главе Иринарховского крестного хода.
Вышагивая рядом с крестом, возвышающимся в крепких руках могучего генерала Макарова, я почувствовал с каждым шагом нарастающую боль в ноге. Незажившие последствия перелома предательски стали сказываться на скорости моего движения. Я осознавал, что отстав от Макарова, я уже не смогу догнать голову колонны, так как это был максимум, на что я был способен, волоча за собой ногу со сверлящим зубной болью суставом. Увидев мое перекошенное болью лицо и зная о моем недуге, Игумен Иоанн, одарив меня своей обворожительной улыбкой, тихо и немногословно произнес: «А ты пой». И больше не обращая на меня никакого внимания, продолжил окроплять проходящих мимо него крестоходцев.
Используя неполученное в детстве музыкальное образование и полное отсутствие каких либо вокальных данных, но вспоминая десантный походный ритм пения, больше похожий на темп марша, я завопил на одном дыхании, подбирая шаг: «Господи, Иисусе Христе сыне Божий, Богородицею помилуй нас». В паузе переводя дух, я услышал сзади такой же надрывный немузыкальный голос подхвативший и темп и слова. Дождавшись последней фразы «...помилуй нас», я снова заголосил, теперь давая передышку моему незнакомому, но очень близкому товарищу. Мой порыв подхватило еще несколько мужских голосов, но и сзади объединились в молитвенном порыве. Так мы и шли, громогласно воспевая молитву, давая друг другу насладится вдыхаемым воздухом, после каждый раз непрофессионально, но искренне исполненной молитвы. Слава Богу, что Ангельский хор находился на достаточном расстоянии от нашего песнопения, и мне не придется оправдываться перед Марийкой и Аленушкой за наше совсем немузыкальное творчество. Спустя какое-то время я поймал себя на мысли, что я шагаю, шагаю в такт нашей молитве, не волоку ногу, не хромаю, а иду. И это еще одно чудо, которое Господь щедро открывает в Крестном ходу.
***
Крестный ход остановился на краю села Кондаково. Вдалеке, в полутора километрах уже виднелся храм Рождества Христова, но произошла какая-то заминка. И тут же появился вездесущий Владимир Сергеевич, который является скрепой, соединительным звеном между Отцом Иоанном и всеми - каждым из десяти тысяч паломников. Подошел к Макарову и перебросился с ним парой фраз. Генерал с высоты своего могучего роста медленно обвел взглядом рядом стоящих паломников и встретившись со мной взглядами слегка кивнул головой, приглашая подойти и обсудить, наверное, что то очень важное, о чем он только что узнал от Мартышина. Без лишних слов он стал разжимать свои сильные руки, и до меня дошло осознание происходящего. Грудь наполнилась воздухом и замерла. А дальше как в кино при замедленной съемке, что бы до конца ощутить, запомнить, впечатать в память каждый миг происходящего, не пропустить ни мгновения, как главная святыня Крестного хода переходит в мои руки. И только сердце, компенсируя нереально растянувшийся ход времени, колотится, стучит как пулемет. Не обуял и даже не напомнил о себе грех гордыни, а возникло ощущение безмерного счастья за доверие нести не только свой крест, а жизненный крест каждого православного, его горести и печали, мольбы ко Господу, а главное ожидающие его впереди радости. И этот крест я поднял и понес в распахнувший двери давно зовущий нас дом Господа, храм Рождества Христова. Переступив порог храма, я водрузил свою бесценную ношу на приготовленное место у алтаря. Иконостас, изготовленный из обыкновенных листов фанеры, не имел даже намека на изразцы, иногда даже пестрящие безвкусицей, подчеркивающей отсутствие чувства меры некоторых настоятелей новодельных московских, питерских, да еще Бог знает каких, избалованных шальными деньгами, храмов. Он был строг своей простотой - бумажными иконами, закрепленными на ровных, покрашенных синей краской листах фанеры, не утяжеленные вычепурными окладами, в которых иногда и лик кажется лишним, не вписывающимся в эту какафонию нагромождения золота, камней и всевозможных драгоценностей. Простота и строгость, бедность и величие в этих стенах, а главное, присутствие духа Божьего, который как ни старались, не смогли уничтожить богоборцы, сжигая веками намоленные иконы, замазывая штукатуркой исторические росписи, и иными извращенными способами оскверняя Святыню России - храм в селе, где родился Преподобный Иринарх затворник. Жив дух Божий, и стучит он пульсом в висках, когда сам игумен Иоанн крестообразно накладывает елей на чело паломника.
После вечерней службы народ потянулся за село в поле, где как грибы после дождя, стал расти городок из настолько хаотично расставленных палаток, что назвать это городком с отсутствием подобия каких либо улочек или хотя бы проходами между наспех возведенными без всякого феншуя, палатками, шалашами да вигвамиами, не поворачивается язык. Поле, Русское поле, необъятное насколько хватает взгляда, накрылось разноцветным одеялом из шелка и брезента палаток, раскинутого для ночлега натруженной рати Крестного хода.
Как в армии по команде «Отбой» выключилось дневное освещение и накрыло лагерь вечерним сумраком, быстро переходящим в ночную мглу. И только небольшие группы людей продолжают бродить в ночи между селом и палаточным городком, никак не желающие расстаться даже до утра, в душевных беседах находя искреннее понимание, готовые сами к сочувствию и оказанию безоглядной помощи человеку, которого впервые увидел, но сроднился с ним Крестным ходом. Меня настигли три милые девчушки, старшей из которых было лет двенадцать. Городская натура мгновенно ударила набатом, как так!?! вечером, в темноте, без родителей. Но ни страха, ни какой-то озабоченности не было у наперебой тараторивших детишек, гуляющих под самым бдительным оком, под защитой Господа. Они так громко делились впечатлениями о Крестном ходе, о своих детских радостях, что я невольно услышал несколько фраз:
- «...у нас в Кузьминках резиденция деда Мороза...»
- «Так это он от нас из Устюга сначала к вам, а уж потом в Кремль едет...»
Услышанное меня сначала улыбнуло, но потом дошло до меня глубиной своего смысла. Приехавшие с родителями незнакомые, но полюбившие друг друга дети с вдохновением рассказывают о своей малой Родине, и расширяют границы своих познаний о величии необъятной России, о ее великолепных городах и людях, не из сухих учебников географии, а из уст такого же ребенка разговаривающего с ним на понятном ему языке.
Девчушки упорхнули, повинуясь детскому инстинкту, притягивающему детеныша к молоку только родной матери, и разбрелись по своим палаткам. А мне стоило большого труда, только прибегнув к средствам мобильной связи, найти Аленушку, облюбовавшую одну из Мартышинских палаток.
Ночь в русском поле, где до ближайшего фонаря верст десять с гаком, имеет свое завораживающее дыхание. Опустившаяся мгла сначала обволокла, и не чувствуя препятствий, проникла всюду и сделала всё окружающее частью себя. И только небо, безоблачное черное небо, зажглось множеством созвездий. Проплывающий по небу серп луны извлек из глубины памяти волшебную палочку, мысленно прикладывая которую к изгибу луны получил букву «Р», значит - луна растущая, если бы, все равно осталась буква «С» луна была бы убывающая, стареющая. Гордый от своих знаний, полученных от отца в пяти, а может шестилетнем возрасте, я стоял, всматриваясь в это невидимое в городских условиях небо. И лишь ночная прохлада оторвала от мечтательно взгляда на далекие звезды и загнала в очень ограниченное пространство палатки. Правда, в палатке было не теплее чем на улице, но надетая вся имеющаяся в наличии сухая одежда согрела, а мирное дыхание Аленушки добавили умиротворения и уюта, что стало прекрасным завершением полного впечатлений дня.
***
Начавшееся восходом солнца утро удивило большим количеством уже бодрствующих людей. В руках у многих были маленькие походные молитвословы, и они, отрешившись от всего земного, кто тихо про себя, кто в полголоса, читали последование ко святому причащению. Любители же поспать, явно не считающие себя «жаворонками», к коим относимся и мы с Аленушкой, потягиваясь, выползали из норок своих уютных палаток. И скоро загудел муравейник снующих паломников, постепенно стягивающихся к цистерне с питьевой водой, около которой они умываются и приводят себя в порядок, что бы чистым не только душой, но и телом идти на утреннюю Божественную литургию.
Храмы строят на возвышениях, а «...купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал...» - так точно выразился Владимир Высоцкий. Только купола да храмы, главное, должны замечать люди, замечать и видеть, видеть и приходить. Придти и предстать пред Господом в храме Божьем, а Господь заметит, обязательно заметит, и воздаст по делам нашим, и все же простит и помилует яко Благ и Человеколюбец. Главное, с верою приходить. А храм во время литургии, как лифт, поднимет верующего в Царствие Божие, где ощутит он состояние блаженства и радости от близости Господа, от осознания мелочности земных проблем, которыми мы с головой загружаем себя, не замечая главного, и даже эти заботы остаются на земле, оторванные лифтом вознесения Божественной литургии и причастия. Прикасаясь благодарственным поцелуем причастника основания чаши «потира», замираешь в молчаливом благолепии. И только лифт медленно, медленно возвращает, чтобы не поранить раскрывшуюся хрупким цветком, очистившуюся причастием душу. А следом, как напутствие перед тернистой дорогой, выходящему из дома путнику, звучат слова проповеди. Голос отца Иоанна, делая большие, даже очень большие паузы между словами, чтобы наверняка каждая произнесенная фраза была понята и принята сердцем. Проповедь, которая звучит в такой тишине, что даже птицы прекратили свой гомон, вслушиваясь в слова исходящие от Господа и озвученные размеренным голосом отца Иоанна.
Не давая развеяться впечатлениям от прошедших Божественной Литургии и проповеди, Крестный ход награждает нас еще одним чудом - прикосновением к великой святыне подвига Иринарха-затворника. Под палящим солнцем, по обе стороны от самодельных носилок с ростовой иконой Преподобного Иринарха, стоят два дюжих молодца, отличающихся от массы паломников могучим телосложением и отсутствием расписных в русском стиле косовороток. Богатыри были одеты в камуфлированную спецодежду с до боли родной надписью на спине «СОБР». Благородство воина, благородно во всем. Эти ребята сильными руками помогали подходящим паломникам прикоснуться к великой Святыне, надеть на себя железные вериги и своим телом прочувствовать силу духовного подвига великого Русского Святого. Железные вериги, это пудовый крест и железные цепи, в которые Иринарх добровольно заковал себя, доставляя тяжесть, боль и терзания телу, и тем возвышая дух. Дух самопожертвования во Славу Господа. Сгибаясь под тяжестью обретенного железа, я сделал несколько шагов, опустился на колени перед иконой, и с замиранием сердца приложился к образу. Снимая вериги, я всем телом, сдавленными плечами и сжатой грудью, душой и разумом проникся осознанием величины подвига, невероятной силы духа Преподобного Иринарха в отречении от собственного естества в молитве за страну, за каждого человека в ней.
Усиливающееся песнопение возвращает с высоты чувств, овладевших от соприкосновения с реальными святынями, в людской водоворот возобновляющего свое движение Крестного хода. Безоблачное небо рассекают черно-белые всполохи молнией проносящихся ласточек. Они вылетают из глазниц не застекленных проемов окон под куполом храма, как бы указывая путь Крестному ходу, который после звучного чтения Святого Евангелие у алтарной стены, предвкушая радость встречи, выдвинулся к колодчику Преподобного Иринарха. Этот самый короткий и самый впечатляющий участок Крестного хода ни кого не оставляет равнодушным от творения Господнего, и присутствующей Божьей благодати. Быстро меняющийся перед глазами пейзаж сконцентрировал абсолютно всё, всю красоту русской природы на маленьком, отдельно взятом кусочке нашей необъятной страны. Открытое чистое поле быстро сменилось густым перелеском, который тут же перешел в крутой спуск, упирающийся в узкую прозрачную речушку, берега которой окаймлены небольшим безобидным болотцем, через которые с любовью уложены, вписывающиеся в пейзаж неровные бревенчатые мостки, без которых красота картины этого мироздания была бы неполной. Пройдя по мосткам, неуклюже задевая на каждом шагу за неровные выступы бревенчатой мостовой, я пришел к пониманию Божественной возможности невозможного, при всем обилии уже увиденных красот, перед нами встала красивейшая, относительно крутая горка. Резкий подъем в гору стал серьёзным испытанием для больной ноги, и окончательно убедил в мысли Божественного всемогущества.
Каждый шаг подъема отдавался стуком сердца, каждое движение вперед перехватывало дыхание, взгляд уже не бегал по сторонам, а был прикован к приближающемуся плато, на краю которого стоял огромный поклонный крест. А в центре источник, с любовью и благоговением обложенный природным камнем, который дороже всех драгоценных камней на свете, потому что обрамляет жемчужину православия - колодчик преподобного Иринарха-затворника. Колодчик, вырытый руками самого Ириарха для ныне живущих людей, и в назидание потомкам о неиссякаемости жизни с именем Господа. Источник счастья и радости всем прикоснувшимся, а тем более пришедшим сюда Крестным ходом.
Крест и иконы, внесенные на плато и вставшие с обеих сторон от поклонного креста, украшенные слева и справа хоругвиями и знамёнами, слились в единый иконостас для проведения завершающей службы Крестного хода, водосвятного молебна. Хор расположился на выступе как на специально приготовленной сцене и завораживал своим пением, то громогласно возносил молитву ко Господу, то очень тихо подхватывал и создавал молитвенный фон служащему священнику. Все священнослужители, каждый в своей, присущей только ему манере, совершал чин малого освящения воды, с особым благоговением проводил погружение креста в воды колодчика, после чего подняв крест, замирал, давая драгоценным каплям стекая с креста искрясь и переливаясь на солнце, возвращаться в чашу источника. И какие же чувства возникли у крестоходцев, когда игумен Иоанн, опустив кропило в наполненную из колодчика кандию, взмахом руки послал потоки освященной воды навстречу сияющим лицам паломников. Это был потрясающий венец Крестного хода. У меня защемило сердце от двойственности ощущений, неописуемого счастья, что этим взмахом отец Иоанн, окропляя нас, подчеркивал и благодарил за то, что все это время мы были едины душой и телом, а главное, едины молитвой ко Господу. И тут же на этот небосвод дурманящего душу счастья наплывают горькие тучки приближающегося расставания. Вспомнились чувства, как при чтении книги архимандрита Тихона Шевкунова «Несвятые святые» при приближении к последним страницам начинаешь читать медленнее, вчитываясь в каждое слово, благодаришь каждую запятую, оттягивающую момент, когда придется расстаться с полюбившимися всем сердцем героями. Прощальный взмах руки Отца Иоанна, застывший вверху, и никак нежелающий опускаться, прощальный взлет кропило с жемчужными струями разлетающейся воды замирают в воздухе, давая насладиться последними мгновениями Крестного хода. Вековые деревья, охраняющие покой этого Святого места, грустно опустили свои зеленые ветви, печально обнимая паломников, прощаясь до следующего юбилейного двадцатого Иринарховского крестного хода. Люди, не скрывая слез, прощаются друг с другом, с колодчиком, с отцом Иоаном, с этими разукрашенными всеми красками Божественными местами. Ходящие на загорелых скулах желваки и плотно сжатые губы выдают на лицах мужчин, прошедших огонь и воду, стремление скрыть щемящее чувство, от которого много прекрасных женских глаз наполнены слезами, чувство, которое возникает при прощании с очень близкими людьми...
Прощаться - это наполненное духом покаяния и благодарности слово. Прощаться - это просить прощение за себя, за обиды, нанесенные вольно или невольно, за расставание, за недосказанность, за недоделанные добрые дела.
Прощаясь с Иринарховским крестным ходом, хочется добавить не менее ёмкое слово, вселяющее веру в светлое будущее - ДОСВИДАНИЯ!
Говоря теплые слова и обнимая друг друга, мы попрощались с Мартышыным и его многочисленной семьей, могучим генералом Макаровым, хрупкой Марийкой и многими-многими паломниками. Низко поклонившись отцу Иоанну и всем священнослужителям, оставив Аленушку на лавочке под тенистым деревом, я пошел к колодчику набрать намоленной Крестным ходом, освященной воды из живительного источника, которую обязательно надо доставить как благодатный дар в окармляющий нас в Москве храм Ильи Пророка на Обыденке. Возвращаясь с бесценной ношей, я еще издалека увидел рядом с Аленушкой огромный рюкзак, снизу которого, явно несоответствующие размерам поклажи, торчали тоненькие ножки, с трудом достающие до земли. Аленушка в свойственной ей манере начала выстраивать логику своего рассказа со времен Рождества Христова, но заканчила свое повествование тем, что это - Мария, которая сейчас живет в Зачатьевском монастыре, куда ей нужно вернуться до его закрытия. Рюкзак медленно повернулся, и из перепоясанного ремнями да лямками худого тельца, вырвалось стеснительно-извиняющееся: «Здрасьте». Я с чувством благодарности Аленушке за возможность продлить духовную ниточку Иринарховского Крестного хода до Зачатьевского монастыря, схватился за рюкзак, пытаясь извлечь из под него хрупкое девичье тело. Нежно отодвинув мою больную ногу вместе со мной, появившийся по Божьему промыслу Слюсарев Дима, ловко вытряхнул из рюкзака девушку, водрузил его на свои плечи, и молча двинулся, увлекая нас за собой, к стоянке автомашин.
И вот оно, то, что рождено в Крестном ходу, любовь и взаимовыручка, желание незадумываясь придти на помощь совершенно незнакомому, но такому же, как и ты, православному человеку. Услышав какую-то часть нашего разговора, стоящая уже около машины Козенкова, не раздумывая ни секунды сказала, что уступает свое место в машине Марии, а сама как-нибудь доберется. Схватив из багажника, куда я пытался впихнуть необъятных размеров рюкзак, свою сумку, мокнув всех в щечку и не забыв сделать при этом несколько, наверное, удачных, фотокадров, слилась с никак не желающей расставаться Иринарховской ратью.
И снова навалилась грусть расставания. Щемящее чувство погружало внутрь себя. Не хотелось не только разговаривать, а даже перебрасываться редкими фразами. Аленушка молча смотрела в окно отрешенным взглядом. Дорога несла по деревням и селам вперед, но сердце оставалось там, в Кондаково, Давыдово, да Зубарево, сжимаемое тоской о чем-то навеки оставленном в этих местах дорогом и зовущем обязательно вернуться. Сердце отстукивало в памяти каждый шаг пройденный в Крестном ходу.
И только единственный кто был рад возвращению, это был побитый на местных дорогах «Мерседес», уносящий нас в царство асфальта, суеты и бетонных коробок. Но даже и он то ли в унисон нашим желаниям, то ли просто в ритм дорожным бетонным плитам, отстукивал: «Вернемся, вернемся, вернемся...»
Алексей Новгородов
