В Санкт-Петербурге с большой помпой готовятся отметить 140-летие со дня образования Государственной художественно-промышленной академии имени А.Л. Штиглица. Кем же этот выходец из Германии, на чьи деньги построено знаменитое училище, был для России на самом деле? «Героем благотворительности» или безжалостным капиталистическим хищником?
Барон Штиглиц сегодня у нас очень популярен. В 2005 году, к 145-летию Государственного банка России, первым управляющим которого был Штиглиц, изготовили памятную медаль с его портретом и надписью «Подвиг просвещенной благотворительности». Его же портрет был отчеканен на монете номиналом в 25 рублей, выпущенной Банком России в 2007 году. В 2009 году его бюст установили на привокзальной площади станции Новый Петергоф - как строителя Петергофской железной дороги. Была выпущена посвященная ему почтовая марка, а Российская академия естественных наук совместно с немцами учредила за его вклад в развитие экономики и науку почетную медаль с портретом Штиглица. На одном из центральных телеканалов был создан и показан документальный фильм «Завещание барона Штиглица», расхваливающий деятельность барона. Выпущено несколько книг, авторы которых описывают жизнь этого «благородного магната».
В царские времена тоже были люди, взахлеб его хвалившие. Когда он умер, барон Модест Корф сделал запись в своем дневнике:
«Смерть его, которая отзовется во всем коммерческом мире, есть вместе и потеря государственная для России. Сперанский, Пушкин, Штиглиц - каждый в своей сфере - родятся и достигают своего назначения лишь веками, а мы все их растеряли в какие-нибудь шесть лет». Вот так, и не меньше.
Однако барон Штиглиц, «банкир императора» и богатейший человек России, стал таковым вовсе не пустом месте. От своего отца, Людвига Штиглица, он получил громадное наследство и имя в деловых кругах. Но как удалось добиться такого положения его отцу и его братьям, выходцам из захолустного германского княжества Вальдек, прибывшим в Россию в поисках богатства и чинов?
Исследовать исторические корни династии Штиглицев удалось израильскому скульптору, графику и прозаику Мириам Гамбурд, которая много времени провела в архивах. По ее словам, взлет династии начался с приобретения земель в Запорожской Сечи и соляных копей в Тавриде. Она писала: «Сечь, переименованная селом Покровским, подарена бывшему тогда генерал-прокурору князю Александру Алексеевичу Вяземскому при 200.000 десятин земли. Впоследствии времени сии 200.000 десятин заселены 3.000 душами и наследниками князя Вяземского проданы Штиглицу, сделавшемуся коллежским асессором, нажившим необъятную сумму денег от содержания им на откупу соляных озер в Тавриде».
На соли создавался фундамент славного училища, отмечает Гамбурд. В 1799 году Николаус Штиглиц вместе с компаньоном, херсонским купцом Абрамом Перетцем получили на откуп добычу соли в Тавриде, и в 1801 году Павел I утвердил их монопольное право снабжать крымской солью юго-западные губернии.
Когда в 1803 году министр юстиции Гавриил Державин и генерал-прокурор Александр Беклешов добились признания Сенатом частной монополии на соль «промыслом вредным для державы» и прииски были отчуждены в пользу государства, оба компаньона были уже баснословно богаты. Так богаты, что Николаус вскоре ссудил и перевел за границу на личные нужды взошедшего на престол Александра I тринадцать миллионов рублей и, согласно пожеланию царя, в 1809 году тайно финансировал партизанскую войну против Наполеона в Испании и Италии.
Историк Павел Лизунов пишет, что во время Отечественной войны 1812 года Перетц и Штиглиц получили огромный провиантский подряд для армии, о котором граф Федор Растопчин отзывался очень неодобрительно. В частности, он указывал, что подрядчики вдвое завысили цену на поставляемое вино. Тем не менее, после окончания Отечественной войны Александр I пожаловал Николауса Штиглица «за большие заслуги» дворянским званием, а его брата Людвига «за пожертвования во время войны» - бронзовой медалью на Аннинской ленте для ношения в петлице.
Когда младший брат Николауса Людвиг, приписанный к гамбургскому купечеству, открыл свое дело и прогорел, Николаус пригласил его в Санкт-Петербург. Старший брат и дядя ссудили ему сумму, необходимую для основания фирмы - и снова неудача. Только с третьей попытки дело заладилось. В Одессе у него тоже появилась своя контора, оборот внешней торговли которой в 1838 году составил 55 миллионов рублей.
Другое его предприятие, «Штиглиц и K°», располагалось в Санкт-Петербурге: торговый дом занимался экспортом и импортом. Из России вывозилось за границу зерно и лес, а ввозились дефицитные товары. Когда в 1806 году Россия, в числе других стран, объявила Англии континентальную блокаду, многие экспортеры пострадали. Кроме Штиглица, пользовавшегося особым императорским расположением.
«Официальная российская власть закрывала глаза на действия некоторых крупных торговцев, имевших связи при дворе, - пояснял историк Дмитрий Корнейчук. - К последним относился и Людвиг Штиглиц, часто в качестве личного одолжения ссужавший наличными деньгами высокопоставленных российских чиновников, Корабли торгового дома, нагруженные российским зерном, продолжали курсировать в сторону Британских островов, возвращаясь обратно с традиционной английской продукцией (сукно, чай)».
В 1820 году, когда умер его брат Николаус, Людвигу перешло его огромное состояние. После издания Александром I манифеста, запрещающего иностранцам состоять в купеческой гильдии, Людвиг Штиглиц в 1807 году принял «вечное российской державы подданство», а в 1812 году - лютеранство, и женился на немке-христианке Ангелике Готшальк-Дюссельдорф.
Потомственное баронское достоинство Людвиг Штиглиц получил - «за оказанные правительству услуги и усердие к распространению торговли» по случаю коронации Николая I в 1826 году и в 1828-м был причислен к первостатейному петербургскому купечеству. Герб новоиспеченного барона был внесен в Общий гербовник, где в 10-й части под №18 ему дается такое описание: «...В верхней половине в голубом поле изображен парящий черный одноглавый орел».
Любопытно, что такой же черный одноглавый орел изображен на гербе и самой могущественной финансовой династии мира - Ротшильдов. На двух гербах двух разных финансовых династий в разных странах - одинаковый черный орел.
Почему? Случайность? Но ничего случайного на фамильных гербах не бывает!
Историки, занимавшиеся биографиями Штиглицев и копавшиеся в архивах, признают: об их деятельности, как ни странно, сохранилось не так уж много документов. В Российском государственном архиве, например, хранится небольшой фонд семьи Штиглицев. Нет ни одного письма из семейной переписки, ни личных дневников, ни мемуаров, хотя в те времена писать их для образованных людей было обычным делом. Историки предполагают, что после закрытия банковского дома «Штиглиц и компания» весь деловой архив фирмы был уничтожен, а после смерти барона Александра Штиглица такой же участи подвергся и его семейный архив. А может, это барон сам уничтожил все документы? Хотя бы потому, что там были свидетельства о связи его семьи с масонами? Некоторые, пусть и не очень убедительные гипотезы об этом выдвигались...
Семейное дело в России развивалось успешно, банкирский дом Штиглица начал выступать основным организатором внешних займов Российской империи, в частности, через него в 1841 году правительством было получено 50 миллионов рублей серебром на подготовку строительства Николаевской железной дороги, связавшей Санкт-Петербург и Москву. Коммерческие интересы Людвига Штиглица распространялись не только на финансово-кредитную сферу. Он был среди учредителей Первого страхового от огня общества, Общества акционеров для постоянного сообщения между Санкт-Петербургом и Любеком, создал Невскую бумагопрядильную мануфактуру и владел рядом других промышленных предприятий. Все это богатство вместе с многомиллионным состоянием Людвига Штиглица в 1843 году по наследству перешло к его сыну Александру.
Как гласит предание, получив в наследство финансово-промышленную империю отца, молодой барон Александр Штиглиц, «пылкий поклонник Шиллера и Гете», поначалу растерялся. Его не тянуло к предпринимательству и финансам, он, скорее, мечтал о карьере серьезного ученого. Наследник даже попытался сразу отойти от дел, но тут ему передали слова самого Николая I: мол, будет очень печально, если столь авторитетное и в России, и мире банковское учреждение канет в Лету. Слова самодержца были законом, и Александр предпочел забыть о своих прежних устремлениях.
«По наследству» к молодому человеку перешли и должность придворного банкира, и имя, ценившееся буквально на вес золота в Европе - так ему доверяли западные финансисты. В то время в России продолжалось строительство Николаевской железной дороги, для продолжения работ снова понадобились западные деньги, и доставать их пришлось уже Александру Людвиговичу. Так, с 1843 по 1850 год Штиглиц договорился о шести четырехпроцентных займах.
В очень короткий срок Александру удалось завоевать уважение российских финансистов. В 1846 году его избрали на должность председателя Биржевого комитета Санкт-Петербурга, двумя годами позже Штиглиц был назначен членом Коммерческого совета министерства финансов.
С началом Крымской войны резко возросла потребность России в заемных средствах, и тут опять на помощь правительству пришел дипломатический опыт и имя барона. Ему удалось уговорить западных финансистов, не стремившихся ссужать деньгами терпящую в войне серьезные убытки Россию, выдать ей значительные кредиты под относительно невысокие проценты. В самый разгар войны за свои услуги барон получил чин статского советника, а вскоре стал действительным статским советником.
Штиглиц оказывал колоссальное влияние на деловую жизнь Санкт-Петербурга, и нельзя сказать, что все современники барона оценивали его положительно.
Так, поговаривали, что, будучи председателем биржевого комитета, Штиглиц фактически диктует правила игры: котировки на бирже начинались только с его появлением и были всегда такими, какие требовались банкирскому дому барона. Что его фирма монополизировала экспортно-импортные операции и что барона порой несправедливо называют человеком кристальной честности. Мнение по этому поводу самого Александра Людвиговича история не сохранила. Исследователи пишут, что он был человеком замкнутым и немногословным, а потому не считал нужным опускаться до оправданий.
Немалые пересуды вызывали и коммерческие предприятия барона, а их у него было великое множество. Так, барон прибавил к своим активам новые текстильные предприятия, был одним из учредителей Московского купеческого банка, владел металлургическими заводами, золотыми приисками. В середине 1850 годов Штиглиц увлекся железнодорожным строительством. Дорога Санкт-Петербург - Новый Петергоф протяженностью около 30 километров, строилась по самому современному проекту, сулила хорошую прибыль: это направление было самым популярным у петербургской знати в летний период, поскольку именно там находилось большинство дач и резиденций. Летом 1857 года дорога была торжественно открыта.
В том же году Штиглиц вместе с компаньонами - российскими, французскими, немецкими и английскими инвесторами - учредил акционерную компанию «Главное общество российских железных дорог». Цель - развитие в России сети железнодорожных линий протяженностью около 4 тысяч верст, через 26 губерний соединяющей Санкт-Петербург, Москву, Варшаву, Нижний Новгород, Курск и Орел с портами Балтийского и Черного морей.
В 1884 году разразился скандал. Правительственная комиссия, проводившая ревизию общества, пришла к выводу, что оно похитило у казны более 30 миллионов рублей при помощи подлогов, подтасовок, благодаря «дружеской поддержке» тех, кто должен был стоять на страже государственных интересов.
Так, исследователь Иван Миронов пишет: «Безудержная самореклама, подковерная интрига, подкуп нужных лиц поначалу принесли успех, однако очень скоро стало ясно, что широковещательные обещания Главного общества за несколько лет покрыть Россию сетью железных дорог, не затратив ни копейки казенных средств, оказалось пустым звуком. Из четырех проектированных веток не было закончено ни одной, и правительство само вынуждено было выдать ссуды на завершение строительства этих стратегически необходимых путей сообщения».
Финансовая империя барона пошатнулась уже в конце 1850 годов, и вызвано это было не только его железнодорожными проектами. Последовавшая за Крымской войной мировая финансовая рецессия привела к беспорядкам на бирже Санкт-Петербурга, в них «доброжелатели» не замедлили обвинить барона. У банкира начались проблемы и со своим самым важным клиентом - российским правительством. Если до 1859 года все основные внешние займы делались государством через него, то в 1859 году услуги Штиглица больше не потребовались, кабинет министров стал напрямую общаться с иностранными банкирами. В октябре этого же года Штиглиц приступил к ликвидации дел своей компании и уехал за границу.
В это время Россией уже правил новый император - Александр II. Вначале же он занялся банковской реформой, полагая, что без этого нельзя перевести страну на рельсы ускоренного экономического развития. В то время состояние казны после Крымской войны было весьма плачевным: долги и дефицит государственного бюджета, инфляция и недоверие вкладчиков к российским банкам, бегство капиталов из страны и отсутствие современных механизмов кредитования.
По оценке специалистов, система казенных банков, основа которой была заложена еще при Екатерине II, устарела и находилась в глубочайшем кризисе. Большинство из них было ликвидировано. Весной 1860 года Александр II подписал указ о создании на основе реорганизации Государственного коммерческого банка, всех его контор и отделений Государственного имперского банка и утвердил его устав. Первым управляющим новой структуры был назначен Александр Штиглиц.
Любопытно, что, став во главе Государственного банка, Штиглиц тут же рекомендовал для заключения внешних займов банкирские дома Ротшильдов. Вскоре все казенные и общественные займы перешли к лондонской и парижской фирмам Ротшильдов.
В течение 15 лет через их посредничество было заключено несколько русских внешних займов на сумму около 1 миллиарда рублей. Как отмечает П. Лизунов, «Ротшильды, размещая за границей русские внешние займы, облигации железных дорог и закладные листы взаимного поземельного кредита, выступали в роли «чистых банкиров» - посредниками между иностранными биржами и Россией. Не рискуя почти ничем, не затрагивая своих собственных капиталов, они получали огромные барыши от комиссии и от разницы в цене, выпускной и продажной, а также от реализации облигаций».
В 1863 году обстановка в Европе резко обострилась. Восстание в Польше осложнило отношения между Россией и другими европейскими державами - Англией, Австрией и Францией, которые выступили в защиту Польши. Осенью на бирже началась паника, курс рубля стал падать. Министр финансов был вынужден обратиться к императору с запиской о необходимости приостановить размен кредитных билетов на звонкую монету. Резолюция Александра II гласила: «Нечего делать, хотя я крайне о том сожалею!».
Что привело к краху многих игроков Санкт-Петербургской биржи. И это - тогда, когда Штиглиц вел трудные переговоры с западными банкирами о реализации будущего внутреннего выигрышного займа, чтобы стабилизировать ситуацию. Многие стали называть виновником именно барона.
В итоге в 1866 году Штиглиц ушел с поста управляющего Государственным банком, сохранив за собой на некоторое время высокий пост в министерстве финансов. Император пожаловал его «в воздаяние усердной и деятельной службы» орденом Св. Владимира 2-й степени.
Одни восхищались присущим Штиглицу чувством социальной справедливости по отношению к стоящим ниже на общественной лестнице. Он утверждал пенсии и раздавал денежные пособия и подарки целой армии рабочих и служащих своих многочисленных предприятий.
Другие характеризовали барона как хищного и прагматичного биржевика-диктатора, пекшегося, прежде всего, о собственной выгоде. Вот, например, как писал о смерти и завещании барона известный журналист и фельетонист Ипполит Василевский в журнале «Наблюдатель»: «Октябрь. Довольно стремительно умирает всероссийской и даже всеевропейский крез, барон Штиглиц. Скопив баснословное состояние, снимал пенки с финансовых операций русской казны и, достигнув тридцатитысячного ежедневного дохода, он оставляет после себя около 150 миллионов, разверстав их самым чудаческим самодурствующим образом. Наделив миллионами лакеев, поваров, парикмахеров, французских певиц, женевских часовщиков, банковых сторожей, Штиглиц отписывает только одно общественное пожертвование - десять миллионов в пользу центральной рисовальной школы, да и та не имеет ни действительного значения, ни практического смысла... В то же время ни университеты, ни средние учебные заведения, ни литературный фонд, ни благотворительные учреждения не получают от Штиглица ни копейки. Кровного биржевика, как и горбатого, даже могила и та не исправляет».
Есть версия - впрочем, не доказанная - объясняющая стремительный взлет и невероятные удачи барона. Он будто бы являлся... тайным ставленником династии Ротшильдов в России. Пять братьев этого семейства контролировали банки пяти самых могущественных в те времена европейских государств: Франции, Германии, Англии, Австрии и Италии. А вот «смотрящим» за Россией был тайно отряжен сначала Людвиг, а потом Александр Штиглиц...
Штиглицу также ставят в упрек тесные связи с графом Нессельроде, который много лет возглавлял российское Министерство иностранных дел.
Нессельроде входил, например, в созданное Штиглицем в Нарве Общество Нарвской суконной мануфактуры. Великий князь Николай Михайлович и по совместительству историк писал о Нессельроде так: «Сын исповедовавшей протестантство еврейки и немца-католика, друга энциклопедистов, пять раз менявшего подданство, крещенный по англиканскому обряду, рожденный в Португалии и воспитанный во Франкфурте и Берлине, до конца жизни не умевший правильно говорить и писать по-русски, граф Нессельроде был совершенно чужд той стране, национальные интересы которой он должен был отстаивать». Жена Нессельроде держала в Петербурге салон, в котором привечали Геккерна и Дантеса и, где, как предполагали, и был изготовлен гнусный пасквиль, подброшенный Пушкину и ставший причиной для смертельной дуэли. Что же касается внешней политики Нессельроде, то, как известно, она привела Россию к неудачной Крымской войне, где она оказалась в одиночестве перед лицом мощной англо-французской коалиции. Многие патриоты России Нессельроде яростно ненавидели, прозвав его «графом Кисельвроде». А поэт и дипломат Федор Тютчев, например, о нем писал так:
Нет, карлик мой! трус беспримерный!..
Ты, как ни жмися, как ни трусь,
Своей душою маловерной
Не соблазнишь Святую Русь...
Неудачная Крымская война нанесла удар по финансовым ресурсам России. В 1861 году в российской империи было отменено крепостное право. У Александра II хронически не хватало денег, чтобы выплатить компенсацию помещикам. И здесь «на помощь пришел» Ротшильд. Банки «Н.М. Ротшильд и сыновья» и «Братья Ротшильд» предоставили России пятипроцентный заем на сумму 15 млн фунтов стерлингов (около 90 млн золотых рублей). Заем был выдан под личную гарантию Александра II.
В 1883 году в Польше произошло восстание, что еще более усугубило финансовый кризис в России. А денежная реформа А. Штиглица и М.Х. Рейтерна окончательно подорвала экономику России. Штрафные санкции за несвоевременную выплату кредита и процентов от полученного займа были значительными, поэтому деньги надо было вернуть в срок.
И здесь Д. Ротшильд «мягко» предлагает найти компромисс в создавшемся положении, по принципу: «Не можешь вернуть долг - продавай свою собственность, но, конечно, по самой минимальной цене». А какая собственность у императора России? Конечно, это российская территория. Вот здесь и сказалось совместное влияние А. Штиглица, М. Х. Рейтерна и Великого князя Константина Николаевича на Александра II с целью убедить его продать Аляску. Следует добавить, что к этому времени Д. Ротшильд расширял свою деятельность в США, и присоединение Аляски было выгодно не только Соединенным Штатам, но и ему самому. Кроме того, он знал об огромных запасах природных ископаемых в этом районе.
Император Александр поначалу колебался: его предки никогда не продавали русскую землю иноземцам...
Во время встречи 23 мая 1864 г. Джеймс Ротшильд и барон Александр фон Штиглиц, как утверждает историк С. Крюков, пришли к взаимному согласию о том, что они предпримут совместные усилия для продажи территории Аляски США. Оба хотели заработать на этом приличные деньги. Штиглиц заручился поддержкой Ротшильда в том, что тот через свои подконтрольные банки предоставит России большие займы, чтобы на долгие годы поставить Россию и ее императора в финансовую зависимость...
Однако версия о связях барона с Ротшильдами не очень вяжется с историей создания им своего училища. Последние два десятилетия жизни Штиглиц посвятил учреждению и строительству училища, и в завещании просил потомков сохранить за ним свое имя. Стал бы такое делать «смотрящий» за Россией, засланный в страну, чтобы тайно подорвать ее экономику в угоду заграничным «кукловодам»? К тому же, Александр Штиглиц и не был «заслан», а родился в Петербурге, а в Нарве устроил свой семейный склеп в православной церкви, которую сам же и построил. Значит, Россия была все-таки для него родиной, а самого себя он считал ее подданным?
Создать в Санкт-Петербурге «училище технического рисования» Штиглиц решил в связи с тем, что в те времена российская промышленность бурно развивалась, стремясь сделать свою продукцию конкурентоспособной на мировых рынках, а потому остро встала проблема подготовки для производства художников и мастеров других художественных профессий. Такие специальные училища имелись за границей, а в нашей стране их еще не было. В январе 1876 года он передал на эти цели министерству финансов один миллион рублей «в память трудов покойного отца».
Позднее барон дал указание перечислить на счет училища еще пять миллионов рублей: для организации при нем художественного музея. До сих пор никогда ни один меценат в России не выделял такие гигантские средства на развитие художеств и просвещения.
Император Александр II отправил Штиглицу по этому поводу благодарственный рескрипт: «Барон, Александр Людвигович. Министр финансов довел до моего сведения, что в память трудов покойного отца вашего на поприще промышленности и торговли, вы предложили передать в ведение министерства финансов капитал в миллион рублей для устройства и содержания в С.-Петербурге училища технического рисования и что вы желаете, чтобы этому учебному заведению присвоено было ваше имя. С удовольствием изъявляя согласие на принятие этого значительного пожертвования и на присвоение предлагаемому вами учебному заведению наименования «Училища технического рисования барона Штиглица», мне приятно выразить вам особое благоволение мое за этот подвиг просвещенной благотворительности вашей».
Торжественная церемония открытия музея Центрального училища технического рисования барона Штиглица состоялось 30 апреля 1896 года в присутствии всей императорской семьи.
Сам Александр Штиглиц умер в 1884 году. В последний путь барона провожали с поистине царскими почестями, отпевали в лютеранской церкви Святых Петра и Павла на Невском, затем отвезли в Нарву. Рабочие его суконной и бумагопрядильной фабрик несли на руках гроб хозяина в семейную усыпальницу - церковь Святой Троицы, где он завещал похоронить себя подле своей жены.
В 1953 году училищу было присвоено имя народного художника СССР Веры Мухиной, автора легендарной скульптуры «Рабочий и колхозница». В декабре 2006 года академии вернули имя А.Л. Штиглица.
Но вопросы остались. Была ли его деятельность примером лучших традиций российской благотворительности, образчиком социальной ответственности предпринимательства? Или же все-таки были правы те, кто называл барона Штиглица безжалостным «капиталистическим хищником»? Бизнесменом, ловко втершимся в доверие к высшим руководителям государства? Несметно разбогатевшим от использования своих связей с императором? Звеном финансовой паутины, которую плели Ротшильды, чтобы подчинить и закабалить Россию?
Что это было? Подвиг благотворительности? Попытка «откупиться» от обвинений?..
http://www.stoletie.ru/territoriya_istorii/i_chernyj_orel_na_gerbe_397.htm
