Мы сидим в кафе совсем неподалеку от виллы, на которой когда-то жили ее дед и бабушка. Два человека, с таким похожими именами: Павел Иванович и Павла Николаевна Бирюковы. Передо мной женщины, черты лица которой ясно свидетельствуют о ее русских корнях. Татьяна Беррада-Бирюкова родилась в 1943 году, уже после смерти своего знаменитого деда, но она многое знает из рассказов родных и близких. Она - дочь младшего сына Бирюковых - Льва. Татьяна неплохо говорит по-русски, хотя иногда с трудом подбирает слова и выражения. Я читаю ей свой очерк о Павле Бирюкове. Она внимательно слушает, иногда комментирует написанное.
- Огород был, это да. Овощи выращивали, сад был огромный. А вот насчет того, что молоко и жирные сливки производили, это ерунда.
Ее несколько смущенная улыбка говорит о том, что ей неловко уличать кого-то в неправильном изложении фактов, или их неверной интерпретации.
Я убираю пассаж, написанный на основании цитаты, взятой из книги довольно известного автора.
- Нет, Ганди никогда на вилле не был. Собирался, это верно. Бабушка даже козу где-то разыскала и хотела ее взять на время, ведь Ганди пил только козье молоко, вот они и расстарались. Но дед умер, и Ганди не приехал. Он же специально к нему ехал и после смерти деда его приезд в Женеву потерял смысл.
Позднее Татьяна показала мне письмо Ганди Ромену Роллану, который помогал в организации этой встречи. В письме, написанном в Лондоне 18 октября 1931 года, Ганди, узнавший о смерти Бирюкова, сообщает о том, что незадолго до этого печального события он получил от Павла Ивановича прекрасное послание. Далее Ганди пишет: «Пожалуйста, выразите его вдовое мои искренние соболезнования, а также передайте ей, насколько я огорчен, что его смерть лишила меня такого большого счастья встретиться с тем, кто так близко знал Толстого».[1]
- Но гости на вилле действительно не переводились, - продолжает Татьяна. - И дед, и бабушка были людьми не просто гостеприимными. Они были по-настоящему добрыми, и любой мог найти у них приют.
- А у вас сохранился архив Бирюкова?
- Практически ничего нет. Всем архивом занималась его дочь Ольга, моя тетя. И незадолго до смерти, где-то в начале девяностых годов, она собрала все бумаги и отослала их в российское посольство в Берне. Она считала, что архивы отца должны принадлежать русскому народу. А посольство передало архивы почему-то в Библиотеку имени Ленина. Логичнее было бы передать их в музей Льва Толстого. Вы знаете, там были и мемуары дедушки.
- Надо же, я не знала, что он написал мемуары.
Я слушаю, записываю, а в голове постоянно вертится мысль: ну как же жаль, что я не узнала об этой вилле раньше. Ведь я уже была в Женеве, когда умерла Ольга Бирюкова. И в моем очерке не будет документов, которые могли бы пролить еще больше света на историю «Русской виллы» в Онэ!
В Женеве немало зданий, имеющих очень богатую историю. Но вряд ли найдется еще один дом, который в разное время посетило столько русских, как этот, находящийся в Онэ. Причем побывали здесь люди чрезвычайно разные, отличные друг от друга национальностью и возрастом, происхождением и вероисповеданием, профессией и политическими взглядами. Назову лишь некоторые из этих имен: Ленин и Ромен Ролан, Георгий Плеханов и Стефан Цвейг, Анатолий Луначарский и Петр Кропоткин, Жорж Питоев и Бонч-Бруевич, Павел Милюков и ... Грета Гарбо! Все они приходили в гости к Павлу Ивановичу Бирюкову на виллу, находившуюся в тогдашнем пригороде Женевы. За ней до сих пор сохранилось название «Русская вилла».
Начало жизни Павла Ивановича Бирюкова совершенно не предвещало необычного развития событий. Он родился в 1860 году в родовом поместье, находившемся рядом с селом Ивановское Костромской губернии. Семья была старинная, ее корни уходят по отцовской линии в XV век, а по материнской - еще далее, в IX-X века, к династии Рюриковичей. Семья не только родовитая, но и заслуженная. Дед, генерал-майор, прославился в ходе войны с Наполеоном, участвовал в Бородинском сражении, был тяжело ранен. Отец также отличился в Крымской войне 1854-1855 годов. Мать Павла Бирюкова, Варвара Васильевна Христиане, была хорошо образована, знала языки, играла на фортепьяно. Она была глубоко религиозной женщиной, что оказало, безусловно, влияние и на детей.
Сыновьям - Павлу и Сергею, - следуя семейной традиции, предстояла военная карьера. На обучение их отдали в наиболее привилегированное военное заведение того времени - в Пажеский Его Императорского Величества корпус. В своей автобиографии, продиктованной в конце жизни на «Русской вилле» дочери Ольге, Павел так рассказывает о своем поступлении в Пажеский корпус.
«Моя мать была большой патриоткой и хлопотала через бабушку о нашем приеме. Она с гордостью говорила: «Моих сыновей зовут так же, как и царских; Сергей и Павел». Судьба этих Сергея и Павла была ужасна: Сергей был разорван бомбой Каляева, а Павел расстрелян большевиками в 18-м году».[2]
Интересная деталь. После сдачи вступительных экзаменов Павел отправился с матерью в домик Петра Великого на Петербургской стороне отслужить благодарственный молебен чудотворной иконе Спасителя.
Учился Павел блестяще - в награду он был допущен лично рапортовать императору Александру II во время его посещения учебного заведения. Правда, с этим рапортом все вышло не так благополучно. Вот как вспоминает об этом эпизоде сам Павел Бирюков.
«С рапортом Александру II вышел скандал: Александр II знал моего отца как Семеновского офицера, где он бывал наследником. В корпус он заходил сначала в старший класс, и ему рапортовал мой брат. Он спросил, какого Бирюкова, и, узнав, что Ивана Сергеевича, выразил удовлетворение. Мой брат был выше ростом, красив и напоминал отца. Когда Александр II пришел к нам в класс, я вышел рапортовать. Государь спросил, как моя фамилия, я сказал: «Бирюков». Я был мал ростом и совсем не имел военной выправки, руки держал самоваром, так что государь мне их одернул и сказал, что я совсем не Бирюковской породы, и, выходя из класса, сказал директору, я плохо встретил. Это был большой позор для всего класса, и я боялся, что меня казнят...».[3]
Павла Бирюкова, естественно, не казнили, но в Пажеском корпусе он не остался. Дело в том, что Павел с детства мечтал стать моряком и, окончив шесть классов корпуса, перешел из Пажеского корпуса в Морское училище Санкт-Петербурга. Закончив его в 1880 году, он отправился на только что спущенном на воду фрегате «Герцог Эдинбургский» в двухлетнее заграничное плавание. Как многие во время путешествия, он вел дневник.
Первые записи дневника рисуют нам светского молодого человека еще вполне традиционных увлечений и взглядов. Павел восхищается красотой увиденных мест, описывает обычаи и нравы тех стран, которые он посетил. Особенно детально рассказывает о том, как ему удалось побывать во дворце греческой королевы и быть ей представленным. Это была русская великая княжна Ольга Константиновна, вышедшая в 1867 году замуж за греческого короля Георга I. С гордостью рассказывает молодой человек, что он числится в экипаже ее имени и носит на погонах букву «О» с короной.
Ольга Константиновна была сестрой великого князя Константина Константиновича, который какое-то время находился на фрегате «Герцог Эдинбургский». За это время Павел Бирюков сблизился с ним. Как вспоминал Бирюков, чаще всего они с великим князем беседовали о Достоевском, поклонниками которого оба были. Дневник свидетельствует о том, что перед нами человек исключительно впечатлительный. Молодой человек не просто дорожит общением с великим князем, он им бесконечно восхищен. Он сам признается в этом: «Мое поэтическое, религиозное настроение имело тогда своего героя - героем этим был великий князь Константин Константинович. Он помещался на пароходе в особой рубке, на верхней палубе; я садился на палубе вблизи этой рубки и ждал, как особого счастья, чтобы великий князь позвал меня к себе...». Павел даже пишет стихи, которые посвящает князю! [4]
Великий князь пригласил Бирюкова сопровождать его на Святой Афон. И вот тут появляются записи, которые подтверждают, что вышеприведенная фраза о религиозности не пустой звук: перед нами не просто впечатлительный человек, а к тому же еще и глубоко верующий. Увиденное в Афоне произвело на Павла такое сильное впечатление, что, как он сам пишет: «у меня возник серьезный вопрос - не остаться ли мне здесь навсегда...» Но я не решился, и дней через 10 мы, объехав весь Афон, - снова вступили на борт своего парохода...».[5]
Путешествие продолжилось, служба тоже. Казалось бы, все идет по плану, в соответствии с традициями. И тут случается первый сбой: вернувшись в Петербург, молодой человек не захотел продолжать службу на флоте. Если верить некоторым источникам, толчком к принятию такого решения послужили события, произошедшие во время плавания. На фрегате взбунтовались матросы. Бунт был жестоко подавлен. Это событие произвело тяжелое впечатление на молодого человека, и он решил уйти с военной службы.
Павел Бирюков поступил на учебу в Морскую академию на гидрографическое отделение, закончив которое в 1884 году, начал работать гидрографом в Главной физической обсерватории военно-морского ведомства.
Но в это время произошло еще одно событие, которое также повлияло на молодого человека, в корне изменив плавный и предопределенный ход его жизни. Василий Голицын, один из его друзей, пригласил Бирюкова посетить «Общество христианской помощи», своеобразный кружок молодых петербургских аристократов, занимавшихся изучением христианского учения. И вот на одном из заседаний этого кружка Павел Бирюков познакомился с Владимиром Григорьевичем Чертковым, верным последователем идей Льва Толстого. Интересно то, как произошло их сближение. Во время одной из встреч Чертков спросил Бирюкова: считает ли он, что военная служба противоречит учению Христа? Не задумываясь, Павел Бирюков ответил, что противоречит. Чертков, удивленный, заметил на это, что, пожалуй, впервые встретил человека, который так однозначно ответил на этот вопрос. А потом он поинтересовался, знает ли Бирюков Льва Толстого? Бирюков во время плавания как раз прочитал Анну Каренину, которая, правда, не произвела на него большого впечатления. Этого он сказать не решился, но признался, что мало знаком с творчеством писателя.
В 1884 году Чертков пригласил Павла Бирюкова поехать к нему в имение в Лизановку. По дороге в Лизановку они заехали в Москву, в дом Толстого в Хамовниках, где Владимир Чертков и познакомил молодого человека с писателем. Это знакомство произошло 21 ноября 1884 года. Точная дата нам известна, поскольку, диктуя много лет спустя в Женеве на вилле в Онэ свои воспоминания, Павел Бирюков сказал, что тогда, 21 ноября 1884 года, «свершился самый знаменательный акт в моей жизни - я познакомился со Львом Николаевичем Толстым».[6]
Уже весной 1885 года Бирюков выходит в отставку и посвящает свою жизнь распространению идей Льва Толстого. Он работает в издательстве «Посредник», которое выпускает миллионными тиражами книги для народа, в том числе и произведения Льва Толстого. В конце восьмидесятых годов под влиянием толстовских идей Павел Бирюков переезжает на житье на свою «малую» родину в Костромскую губернию. Он делается вегетарианцем. Его одеждой в тот период становится такая же косоворотка, как и у Толстого, позднее ее так и назовут - толстовка. Занимается физическим трудом.
Все это не может не вызвать подозрения у местных властей, и по распоряжению костромского губернатора за Бирюковым устанавливается негласная слежка. Однако вскоре Бирюков оставляет усадьбу, возвращается в Петербург и вновь начинает активно работать в издательстве «Посредник», а вскоре и возглавляет его. В Петербурге его скромная квартира превращается в местный центр толстовского движения. Павел Бирюков частый гость в доме Толстого в Ясной Поляне, он здесь свой человек. Дочь Толстого Татьяна Львовна Сухотина-Толстая пишет: «Среди тех, которые наиболее вошли в нашу жизнь, назову Бирюкова, Горбунова и Черткова».[7] Лев Николаевич, по свидетельству Валентина Федоровича Булгакова (последнего секретаря Толстого), очень ценит «симпатичную личность» Бирюкова и называет его уменьшительным именем «Поша». Так звали Павла Ивановича с детства в его семье.
Булгаков, который был очень наблюдательным человеком, также с очень большим уважением пишет об этом ученике и друге Толстого.
Сопоставляя Бирюкова и другого очень близкого Толстому человека - Черткова - Булгаков отдает явное предпочтение Павлу Бирюкову. Позволю себе привести здесь c некоторыми сокращениями цитату, в которой Булгаков анализирует эти две такие отличные друг от друга незаурядные личности.
«По своему характеру П. И. Бирюков представлял удивительный контраст по сравнению с В. Г. Чертковым. Насколько Чертков был замкнут, недоверчив, неловок, подозрителен, упрям, горд и требователен в отношениях с людьми, настолько Бирюков отличался добродушием, мягкостью, веселостью, общительностью, доверием, уступчивостью и простотой. О Бирюкове тоже говорили, что он был человеком с "хитрецой", но самая эта "хитреца" была у него другая, чем у Черткова. Тот был многомудрым и своекорыстным дипломатом, уверенным в своей непогрешимости, тогда как вся "хитреца" толстенького, "круглого", как Платон Каратаев, бородатого, уютно пошаркивающего но полу своими вегетарианскими подметками, веселенького Павла Ивановича глубоко не шла, отличалась довольно-таки невинным характером и никогда не была зловредной. Точно так же и тщеславие Черткова и Бирюкова, если только говорить о нем, было разное. Бирюковское - опять какое-то невинное, для радости-веселья, никому не вредящее и высоко не забирающее; чертковское тщеславие-властолюбие - глубокое, скрыто-страстное, себя питающее, мрачное и в некотором роде болезненное.
<> Бирюков, без преувеличения можно сказать, не ненавидел никого, жил для добра и для других, захватывал в свои "тенета любви" (по "Казакам" Толстого) легко и свободно, и притом всех близких без исключения. Властолюбие и деспотизм Черткова были безграничны, Бирюков же никогда не боялся своих сотрудников по делу, радовался их успехам и готов был делить работу, успех, влияние с кем угодно.
<> Скрытый мизантроп Чертков даже улыбался фальшиво и только изредка, действительно, расцветал в веселой, милой и удивительно-привлекательной улыбке, Бирюков же всегда сиял, и притом сам этого не замечая и не зная о своем обаянии. В результате, Черткова "уважали", тогда как Бирюкова любили».[8]
В Ясной Поляне Павел Бирюков знакомится с Марией Львовной, дочерью Льва Николаевича, и влюбляется в нее. По словам очевидцев, их чувства были взаимными, дело, казалось, шло к свадьбе, в декабре 1890 года Павел Иванович сделал Марии Львовне предложение. Лев Толстой очень желал брака «Поши» и своей дочери. Тем не менее, этого не произошло. Софья Николаевна была против этого союза. В своем дневнике она как-то даже написала: «Если она (Мария Львовна - примечание автора) выйдет за него замуж, - она погибла». И это при том, что Софья Николаевна очень хорошо относилась к Бирюкову, говорила, что он «из лучших, смирный, умный...». Но, видимо, считала этот союз, как бы теперь сказали, не достаточно престижным для дочери. Мария Львовна впоследствии стала женой князя Н.Л. Оболенского.
В 1891 году художник Н.Н. Ге написал прекрасный и ныне хорошо известный портрет Марии Львовны. И кому же он пишет по завершении своей работы? Павлу Бирюкову, которому, как явствует из письма, одному из первых показал портрет: «Этот портрет я писал с большой любовью и радуюсь, что ты труд мой оценил».[9]
А еще позднее, в Швейцарии, Бирюков подготовит и издаст на немецком языке книгу «Отец и дочь. Письма Л.Н. Толстого к М.Л. Толстой».[10] Те, кто читал эту книгу, говорят, что предисловие и комментарии к ней не оставляют сомнений в том, что Павел Иванович через всю свою жизнь пронес самые теплые чувства к Марии Львовне.
В 1891-1892 годах во многих губерниях России разразился голод. Толстой делал все для того, чтобы помочь голодающим, и Павел Бирюков активно работал вместе с ним. Кстати, именно в это время он встретил еще одну ученицу Толстого - Веру Величкину, и они подружились. Бирюков был знаком и с будущим мужем Величкиной Бонч-Бруевичем. Когда позднее обе семьи оказались в Женеве, то поддерживали тесные отношения.
Павел Иванович являлся и верным соратником Льва Толстого в деле борьбы за права членов секты духоборов[11], которых жестоко преследовало правительство. Вместе с Толстым он пытался облегчить участь этих людей, организовал их переселение сначала на Кипр, а позднее в Канаду. И не просто организовал, а лично отправился вместе с ними в Канаду и помог им там с устройством. В 1897 году он вместе с В.Г. Чертковым подписал воззвание «Помогите!» в защиту духоборов. Вдохновителем этого послания был Лев Толстой. После публикации воззвания Черткова выслали за границу, а Павла Бирюкова - в город Бауск Курляндской губернии (нынешняя Латвия). Лев Толстой лично отправился в Петербург и обратился за помощью к известнейшему юристу А. Ф. Кони с просьбой помочь своим друзьям и единомышленникам. Вот как описал Толстой то, что произошло с Бирюковым в одном из писем:
«1897 г. Февраля 19. Никольское.
Милостивая государыня Наталья М[ихайловна][12],
Наш милый друг Поша, разумеется, ничего не мог сделать и не сделал дурного. Его сослали за то, что он хотел довести до царя истину о духоборах, которых мучают за их веру. Поша так добр и хорош и так любим всеми, что ему везде будет хорошо. Вчера я получил от него письмо уже из Бауска. Он пишет, что ему в первую минуту было грустно одному в чужом городе, но я уверен, что это уже прошло. Я писал ему. Пишите и вы.
Очень рад был вашему письму, показавшему мне еще раз ту любовь, которую Поша возбуждает во всех, кто его знает, и рад случаю ответить вам. Друзья наших друзей наши друзья, и потому подписываюсь -
Ваш друг».[13]
В 1898 году Бирюков получил разрешение покинуть Россию. Получению разрешения способствовало вмешательство брата Бирюкова, Сергея, который был в это время вице-губернатором Нижнего Новгорода.
Павел Бирюков был уже семейным человеком. Еще в 1895 году он встретил молодую девушку Павлу Николаевну Шарапову, также последовательницу идей Толстого (хотя какое-то время она серьезно увлекалась марксизмом). История их отношений была непростой. Павла Шарапова вся отдалась своему чувству, но, видимо, Павел Бирюков, или все еще был влюблен в Марию Толстую, или же просто решил, что брак - это не для него, он должен всего себя отдать делу, которому предан.
Сохранилось очень интересное письмо Павлы Шараповой к Толстому. Шарапова хорошо знала не только Толстого, но и всю его семью. Она познакомилась с Толстыми еще в 1887 году, когда приехала в Ясную Поляну учить крестьянских детей.
Терзаясь сомнениями, она просит совета Льва Николаевича. Вот отрывки из письма Шараповой:
«Я люблю Павла Ивановича не только, как брата, как друга, как одного из самых лучших людей... Я люблю его так, что могла бы выйти за него замуж... Но оттого, что он не хочет этого, а я дорожу его душевным покоем, я тоже не хочу этого. Совесть же за это мое желание не упрекает меня, и я борюсь с ним только как с невозможным... Сколько я ни стараюсь уверить себя, что моя любовь к нему низший сорт любви, что она будет выше и лучше, даст радости и ему и мне, если будет только духовной любовью, но я не могу себе представить духовной любви без плотской. Говорят - люби, как брата, но ведь братские отношения тоже плотские отношения и потому такие, что кто-то был мужем и женой. Если то, что родятся и растут маленькие дети и живут люди, не есть грех, почему же грех замужество? Не подумайте, что я хотела спорить с вами, я только хотела немного высказаться по этому вопросу, чтобы вы знали, какая я есть на самом деле...» [14]
А вот отрывки из длинного и обстоятельного ответа Льва Толстого.
«1897 г. Августа 24. Я. П.
<>Милая П[авла] Н[иколаевна], ведь дело стоит вот как: Для человека, к[оторый] не знает жизни, состоящей в служении богу, любовь плотская на украшение, одухотворение которой он обыкновенно употребляет те духовные силы, к[оторые] предназначены для служения богу - любовь плотская хорошая, честная, верная представляется высшим благом. Для человека же, перенесшего в своем сознании жизнь из служения себе служению богу, любовь плотская есть несомненная помеха служению богу, как, если бы это и не говорили ни Христо[с], ни Павел, ни все мудрецы мира, каждый из нас открыл бы сам своим умом, п[отому] ч[то] большая доля душевных сил не только у женщины, но и у мужчины, должна отвлекаться на эту любовь. Дело же ваше стоит, по-моему, вот как: Павел И[ванович] перенес в своем сознании свою жизнь из служения себе служению богу и только временами по инерции отдает дань жизни личной, и потому для него всякий брак будет ослабление жизни. Вы не перенесли еще свою жизнь в служение богу и стоите на этом рубеже, и потому вам кажется еще, что брак будет для вас увеличение жизни. Но, во 1-х, это заблуждение, и для вас это будет не увеличение, а уменьшение истинной жизни, а, во 2-х, любя Павла Ивановича настоящей любовью, вы не можете не видеть, что брак для него будет уменьшение жизни, И потому ваше отношение к браку должно быть ясно. А что будет, это другое дело. Может быть, вы и поступите дурно, не в силах будучи побороть соблазна. Одно несомненно, что добро - добро, а зло - зло. И для того, чтобы легче избавляться от зла и приближаться к добру, надо твердо различать одно от другого. Что бы с вами ни было, знайте, что я люблю вас не за Павла Ивановича и не за ваши поступки, а за вашу добрую, честную душу, которую я вижу и в вашем письме.
Л. Толстой».[15]
Как видим, Лев Толстой в своем письме не только излагает свои общие воззрения на брак, но и прямо говорит о том, что для Павла Бирюкова - человека высоких устремлений, решившего посвятить всего себя служению богу и служению людям - брак будет помехой.
В итоге молодые люди все-таки решили жить вместе, но не оформлять своего брака ни церковным, ни каким иным образом. Почему? Они не регистрировали брак из принципиальных соображений. По их мнению, государство не должно было вмешиваться в личную жизнь людей, а регистрация брака - что это как не вмешательство? Что касается церковного брака, то вопрос о нем вообще не стоял. Павла Николаевна была атеисткой. Павел Иванович верил в бога, но, как и Толстой, был противником церковных обрядов. Поэтому только самые близкие друзья получили письма, в которых им сообщалось о решении Павлы и Павла отныне жить вместе.
Когда Павлу Бирюкову разрешили выехать за границу, сначала он отправился в Англию. Там дождался Павлы, а потом уже вместе они переехали в Женеву. Почему в Женеву? Как мне кажется, не в последнюю очередь это решение было принято под влиянием того факта, что Павла Николаевна немного знала Швейцарию. Дело в том, что ранее она училась на медицинском факультете в Женеве, была одной из первых женщин-студенток этого женевского университета. Когда в России разразился голод, Павла, бросив учебу, вернулась в Россию помогать Толстому. Проникнувшись идеями Толстого и, кроме того, разочаровавшись в медицине, она не захотела продолжать учебу в Женеве.
Еще одним фактором, говорившим в пользу Женевы, по-видимому, было то, что хорошие знакомые Бирюковых - Вера Величкина и ее муж Бонч-Бруевич, - также вынужденные покинуть Россию, обосновались в этом городе.
Отец Павлы Николаевны Бирюковой был богат, он владел заводом по переработке древесины. Благодаря наследству, полученному Павлой, Бирюковы смогли купить в Онэ, местечке, которое тогда было еще пригородом Женевы, довольно большой участок земл, около двух-трех гектаров, на котором находилось несколько домов. В одном из них было десять комнат, в нем и поселилась большая семья Бирюковых. Этот дом, частично сохранившийся до сих пор, находится в парке, примыкающем к зданию мэрии Онэ.
Почему большая семья? Дело в том, что у них было трое приемных детей, бездомных ребят, которых они усыновили еще в России. Вот как описывает свой приезд в Женеву сам Павел Бирюков в небольшой автобиографии, написанной им в 1922 году: «Когда я с моей будущей женой и с тремя приемными детьми приехал и поселился в Женеве, мы решили, что жить в городе для нас не имеет смысла и на деньги, которые были у жены, мы приобрели кусок земли с домом и поселились там, и прожили около 20 лет. Там и выросли все наши дети».[16]
В 1900 году появился на свет первенец - Борис, в 1902 году - дочь Ольга, и в 1903 году - еще один сын Лев. В Швейцарии Павел Бирюкова и Павла Шарапова официально оформили свои отношения. Правда, Бирюков, пойдя на это, по-прежнему разделял негативное отношение к институту брака, типичное для толстовского мировоззрения. Так, в своем письме от 21 мая 1914 г., он писал: «Я человек семейный, следовательно, калека, хожу хромая».[17]
Бирюковы приняли решение ходатайствовать о получении швейцарского гражданства. Они пошли на этот шаг, прежде всего потому, что хотели иметь возможность поехать в Россию, ведь въезда туда Павлу Ивановичу был запрещен. Став швейцарскими гражданами, Бирюковы смогли бы преодолеть этот запрет. Правда, швейцарское гражданство они получил лишь 20 октября 1914 года. К тому моменту Бирюковым уже давно разрешили вернуться в Россию, и они побывали там.
Большой дом становится тесен для разросшейся семьи, и к нему пристраивают террасу. Вскоре усадьба в Онэ получила название «Русская вилла». И не только потому, что там поселилась семья Бирюкова. Очень скоро этот дом стал прибежищем для всех русских, которые нуждались в крыше над головой. На «Русскую виллу» в Онэ стекались толстовцы, духоборы, сектанты, бежавшие от преследований царского правительства. Постепенно эта вилла превратилась в своеобразную толстовскую колонию, пропагандировавшую идеи писателя. Иногда в доме вдруг появлялись, а потом исчезали и очень странные личности: бездомные студенты, оставшиеся без средств эмигранты, просто какие-то бродяги, неизвестно как оказавшиеся в Женеве. И всем им семейство Бирюковых старалось помочь. Как относились к этому женевские власти? Как ни странно, положительно. Порой, именно административные власти, полиция, русская церковь и даже русское консульство в Женеве, направляли на виллу в Онэ русских, с которыми не знали, что делать. Все были уверены: семья, поселившаяся в Онэ, поможет этим русским выпутаться из самых запутанных и сложных ситуаций,
Бирюков пользовался авторитетом и у всей русской эмигрантской колонии, в том числе и среди представителей большевистского движения. Именно сюда, в Онэ, приезжал Ленин за подписью поручителя для принятия в закрытую для широкого доступа библиотеку «Общества любителей чтения». У Татьяны Беррада-Бирюковой хранится копия бланка заявления Ленина в библиотеку, подписанная Палом Бирюковым.
Однажды оказавшись на вилле в Онэ, некоторые оставались здесь надолго. Такова история появления там Антона Григорьевича Ляхоцкого, довольно оригинальной фигуры. Этот сын священника Киевской епархии, сам учившийся в духовной семинарии, вместо священнослужителей подался в революционеры. В 1876 году был арестован за распространение нелегальной литературы, бежал из тюрьмы, скрывался в Австрии. Оттуда был выслан и оказался каким-то образом в Женеве. Здесь, узнав о семействе Бирюковых, Ляхоцкий попросился к ним пожить, да так и остался. В Женеве все его звали Кузьма - это была его подпольная кличка. Несколько лет Кузьма сотрудничал с известным революционером, теоретиком анархизма П. А. Кропоткиным, жившим в эти годы в Кларансе. С 1879 года Петр Алексеевич Кропоткин издавал в Женеве газету "Le Révolté" ("Бунтарь"). Когда городские типографии перестали, опасаясь властей, печатать ее, Кропоткину удалось купить в долг маленькую типографию. Наборщиком в новой "Юрской типографии"[18] и стал Кузьма. Он тогда еще не знал французского языка и, порой, набирал совершенно фантастические слова собственного сочинения. Тем не менее, работу удалось наладить. "Мы, - писал Петр Алексеевич, - были с ним (с Кузьмой - примечание автора) в самых лучших отношениях, и под его руководством я сам вскоре научился немного набирать" [19] Газета выходила вплоть до ареста Кропоткина во Франции в 1882 году.
В одном из домов, находившихся в усадьбе в Онэ, Кузьма создал свою небольшую типографию. Интересные детали работы типографии Кузьмы содержаться в мемуарах В.А. Карпинского,[20] который в годы первой мировой войны 1914-1918 годов организовал издание центрального органа большевиков газеты "Социал-демократ"». Он рассказывает о том, сколько мучений доставлял им процесс издания марксистской литературы в типографии Кузьмы. К этому времени типография Ляхоцкого была настолько популярна в русской эмигрантской среде, что из России посылки для него отправляли, почти как в известном рассказе Чехова. Только вместо: «на деревню дедушке», стояло: Швейцария, Кузьма.
Денег в партийной кассе было чрезвычайно мало, платить большие суммы за издание своей литературы большевики не могли. А тут как назло, откуда-то взялась жена Кузьмы - Кузьмиха, которая требовала от мужа, чтобы он не связывался с «босяками», а брал заказы от солидной публики, которая хорошо оплачивала его работу. Ленин очень нервничал и постоянно теребил Карпинского, требуя от него «бюллетень настроения Кузьмихи», поскольку зачастую от этого зависело издание большевистской литературы. А лишь у Ляхоцкого были русские шрифты. Поэтому вопрос о типографии Кузьмы на вилле Бирюковых был постоянной темой записок и писем Ленина. Вот лишь несколько выдержек из них.
«Что же это с № 44? Или Кузьмиха повернула решительно против нас? Торопился я с № 44 ужасно, не успел выправить статей, не видал корректур - и вдруг застопорило».[21]
«Неужели наборщик опять «запил»? или опять взял чужую работу?? Теперь дьявольски важно без промедлений выпускать... Ради бога, отвечайте скорее».[22]
В типографии Кузьмы на вилле в Онэ была набрана и знаменитая брошюра В.И. Ленина "Социализм и война».
Семья Бирюковых в Швейцарии завязывает тесные отношения со многими русскими эмигрантами. Особенно близко они сходятся с Николаем Александровичем Рубакиным, известным писателем и книголюбом, с которым Павел Иванович уже и раньше сотрудничал в Петербурге в издательстве «Посредник». Помимо всего прочего Рубакина и Бирюкова объединяла любовь к книгам. У Рубакина, жившего в Кларансе, была большая библиотека. У Бирюкова тоже была замечательная библиотека, которой пользовались Ленин, Плеханов, Бонч-Бруевич и многие другие русские революционеры, скрывавшиеся в Швейцарии. Татьяна Беррада-Бирюкова рассказала мне, что как-то в конце семидесятых годов она зашла в известный книжный магазин Слаткина. Слаткин, выходец из России, известный библиофил, в ответ на ее вопрос, нет ли у него какой-то нужной ей книги, ответил: «Если эта книга и есть, то только в библиотеке Павла Бирюкова». По его мнению, библиотека Бирюкова была одной из самых значительных частных библиотек не только в Швейцарии, но и в Европе.
На своей большой территории Бирюковы разбили сад, создали огород. Овощи и фрукты шли на стол семье, все члены которой, следуя учению Толстого, были строгими вегетарианцами, а также на прокорм многочисленных гостей. Правда, все, кто находил на вилле приют - временный или затянувшийся - должны были отбывать повинность на работах в саду и на огороде. Над строгим вегетарианством семейства Бирюковых подсмеивались, правда, добродушно их знакомые. Так, сын Николая Александровича Рубакина, Александр, вспоминал: «Вся семья Бирюковых иногда приезжала к нам в гости в Кларан. Они привозили с собой какую-то особенную растительную пищу, из которой варили для себя какие-то блюда, похожие на клейстер».[23] Не знаю, о какой пище говорил Александр Рубакин, но со слов Татьяны Беррада-Бирюковой я знаю, что когда сын Бирюковых Борис решил отказаться и от коровьего молока, то Павла Николаевна начала собственноручно готовить для него молоко из миндаля.
Находясь в Швейцарии, Бирюков работает не покладая рук. Он издает сборник "Свободное Слово" и журнал "Свободная Мысль". В 1901 выпускает книгу "Духоборы". Но основным делом Павла Ивановича становится работа над биографией Льва Толстого. Он пишет ее много лет. Первый том выходит в 1901 году.
В августе1904 года Бирюков получает разрешение вернуться в Россию и с этого момента до 1914 года он живет то в Швейцарии, то в России. В конце 1904 года Бирюков едет в Ясную Поляну и проводит там чуть больше недели. Он беседует со Львом Николаевичем, уточняет детали его биографии, Толстой активно помогает «Поше» в его работе. Личный врач Толстого Душан Петрович Маковицкий оставил подробные воспоминания, в том числе и о пребывании Бирюкова в Ясной Поляне. Вот один из любопытных эпизодов:
«Бирюков рассказал, что сегодня был у него яснополянский мужик Степан Резунов, по прозванию Курзик; ему 83 года.
- Единственный старше меня в Ясной, - сказал Л[ев ]Н[иколавич] - Вместе косили.- Л[ев]Н[иколавич] вспомнил, что тот отморозил себе пальцы, когда пьяный лежал. Хотели ему их отнять в Туле, он не согласился. Мягкие части с них облезли, остались одни кости, которые при движениях гремели. Тогда он взял топор и отрубил их».[24]
Вот еще один любопытный отрывок беседы Бирюкова с Толстым: «Бирюков сказал, что тем, кто служит, нужна какая-то власть, какая бы то ни было, а то им некому служить. Поэтому не разбирают, кто царствует. Л[ев]Н[иколавич]: Петр III и Павел были лучше, чем какими их представляют, потому что убили их и надо было их оклеветать, чтобы оправдать себя. Наоборот, Екатерина, Александр I были гораздо хуже, чем их описывают. Об Александре I Л[ев]Н[иколавич]сказал, что он не был таким просвещенным, каким его историки изображают: он был человек хитрый, лукавый».[25]
И чуть ниже продолжает тему о российских императорах: «Отвечая на его (Бирюкова) вопросы, Л. Н., между прочим, рассказал, что Александра Николаевича (Александра II) он встречал два раза, не кланялся ему. Раз на лестнице фотографического заведения; у него было испуганное лицо, как у травленого зайца».[26]
Первый том биографии Толстого выходит в 1905 году. В 1907 году Бирюков переезжает на житье в Кострому, поближе к родным местам. Он даже заведует отделом народного образования губернского земства, является попечителем земской школы в селе Ивановское. Школу создает Павла Николаевна Бирюкова на деньги, которые дал известный промышленник и меценат Савва Морозов. Она же и преподает в школе. Но продолжается это недолго. Как я уже говорила, Павла Николаевна не признавала религию. И она не поместила в классе икону, как это было положено делать. В итоге школу скоро закрыли.
Павел Иванович активно готовит к изданию второй том биографии Толстого, который и выходит в 1908 году. Уже в то время биография Толстого издается не только на русском языке, она переводится на французский, немецкий, английский, чешский, итальянский, шведский и финский языки. Третий том был закончен Бирюковым в 1909 году, а четвертый в 1922 году.
Бирюков, возможно, и не обладал большим литературным талантом, но в его биографии Толстого, написанной несколько сухо, содержится бесценное количество деталей из жизни писателя, многие из которых были сообщены Бирюкову самим Толстым, и их было невозможно больше нигде найти. Случалось и так, что даже сам Лев Николаевич забыл эти детали, а Бирюков их запомнил и записал. Тот же Маковицкий вспоминает как в 1908 г. 80-летний Толстой сидел у себя в кабинете, читал корректуру своей биографии, написанной Бирюковы, потом он вышел в зал и обратился к своим домочадцам: «Что за чудо приключилось со мной... Подите, пойдемте все. Я вам почитаю сон, какой я видел сорок три года тому назад».[27]
Отношения между Толстым и Бирюковым были не только отношениями учителя и ученика, но и чисто дружескими, теплыми. Даже когда они не виделись, между ними не прерывалась переписка. Впоследствии она была издана отдельной книгой не только на русском языке, но и на французском.
Когда Бирюков и Толстой не видятся, то постоянно переписываются, в архиве Льва Николаевича множество писем, адресованных «Поше».
В 1911 году Бирюков переезжает в Москву, из земства в Костроме ему пришлось уволиться - не всех устраивали его политические взгляды и общественная позиция. В Москве он работает в издательстве И.Д. Сытина, занимается изданием произведений Льва Толстого, выпускает полное собрание сочинений писателя в 20 томах, принимает участие в организации выставки, посвященной творчеству Льва Николаевича в Историческом музее Москвы, которая открывается в 1911 году в годовщину смерти писателя. На деньги, собранные от продажи билетов на выставку, был открыт Московский музей Л.Н. Толстого, директором которого и стал Павел Бирюков.
Но в 1914 году Бирюковым приходится опять вернуться в Швейцарию. Есть разные версии того, почему они уехали из России. По словам Татьяны Беррада- Бирюковой, появились сведения, что Павел Иванович может быть опять арестован. Сам Бирюков так объяснял позднее отъезд семьи: «...одно из пороков моей добровольной эмиграции было мое изгнание из Земства и постоянное преследование цензурой моей литературной и издательской деятельности министерства... Столыпина» (Столыпин с 1906 года возглавлял Министерство внутренних дел - прим. автора).[28] Некоторые авторы пишут, что семья уехала из России, поскольку старшего сына Бориса призвали в армию. А поскольку он был толстовцем и придерживался принципа непротивления зла насилию, то не мог пойти воевать. Я думаю, что эта информация неверная, поскольку Борису в это время было лишь 14 лет. В этом возрасте армия ему угрожать не могла.
Старший сын Бирюковых был не только убежденным толстовцем и вегетарианцем. Как я уже рассказывала, даже молоко ему делали специальное из миндаля. Кроме того, в отличие от родителей он был глубоко религиозным человеком. Дом в Онэ находился очень далеко от русской церкви, но Борис регулярно ходил туда на службу пешком. Когда в Швейцарии Бориса призвали на военную службу, он отказался
Кстати, именно в Швейцарии Бориса призвали в армию, но он отказался идти на военную службу, поскольку это противоречило его убеждениям. Вместо нескольких недель военной службы он предпочел отбыть три месяца тюремного заключения. Это недолгое пребывание в тюрьме в корне изменило его жизнь. Там он познакомился с основателем коммунистической партии Швейцарии и проникся коммунистическими убеждениями.
Когда началась первая мировая война, сторонники Льва Николаевича Толстого в России обратились к народам мира с воззванием против войны. Павел Бирюков сумел получить текст этого воззвания, перевел его на французский язык и добился публикации в журнале «Demain». Редактором этого журнала был известный французский поэт и публицист Анри Гильбо (Henri Guilbeaux), в будущем один из основателей Коммунистической партии Франции.
1919 год. Советская Россия в блокаде. В стране голод. Павел Бирюков, находившийся в Швейцарии, не мог остаться равнодушным к страданиям русского народа. Так же, как когда-то не смог равнодушно смотреть на притеснения в отношении духоборцев и написал вместе с Чертковым послание «Помогите!» в их защиту, так и теперь, 22 года спустя он пишет воззвание, которое озаглавлено «Спасите Россию!». Павел Бирюков обращается с призывом к трудящимся тех стран, которые объявили негласную войну Советскому государству. К трудящимся стран Антанты, и прежде всего, к рабочим Великобритании.
Ни в одной из биографий Павла Бирюкова я не нашла ссылок на этот материал. Я цитирую отрывки из него, основываясь на копии обращения, переданного мне Татьяной Бирюковой-Берруда. Видимо, этот призыв был опубликован в нескольких английских изданиях и, по крайней мере, в одном французском. У меня две копии этих публикаций. Одна - на французском. В качестве источника, откуда взят материал, приводится английская газета «Daily Herald» от 11 октября 1919 года. Вторая публикация из английского журнала «Foreign Affairs» за ноябрь 1919 года.
То, что пишет в своем послании Павел Бирюков, удивительным образом перекликается с событиями сегодняшнего дня. Бирюков, обращаясь к правительствам Антанты, призывает их остановиться, прекратить блокаду Советского государства, поскольку эта блокада наносит удар не по советскому правительству, а прежде всего, по русскому народу. Кого хочет наказать Европа? - вопрошает он. Правительство Советов, которое европейские страны воспринимают как врага? Страны Антанты хотят перекрыть кислород новым правителям России, но на деле заставляют страдать народ нового государства. Заканчивая свое воззвание, Бирюков обращается уже не к правительствам Европы, а к ее трудящимся: «Как близкий друг Льва Толстого, всю жизнь боровшегося против зла в мире, я позволяю себе обратиться к вам. От имени ушедшего из жизни великого учителя я говорю вам: «Братья, трудящиеся, спасите Россию!» Я не думаю, что Павел Бирюков был настолько наивен, и всерьез рассчитывал повлиять своим письмом на позицию правительств европейских стран. Но это воззвание было, прежде всего, актом гражданского мужества, демонстрацией его приверженности гуманистическим идеалам, которым он был предан с молодости.
В 1920 году Павел Иванович с семьей вновь приехал в Россию. Как считал, навсегда. Почему Бирюковы решили вернуться? Павел Иванович был убежден, что раз в советском государстве отменили частную собственность, значит, нечего будет защищать, и не будет насилия. Воцарится всеобщее равенство и братство. Он действительно в это верил и мечтал работать, как он говорил «в обновленных условиях жизни страны».[29]
Перед отъездом Бирюков даже передал в дар городу Женеве посмертную маску Льва Толстого и слепок с его руки. Этими вещами, полученными после смерти Толстого на память от семьи писателя, Бирюков дорожил чрезвычайно.
В Москве Павел Иванович вместе с дочерью Ольгой работал в системе народного образования. Основная его работа была связана с Толстовским музеем, где он получил должность заведующего архивом рукописей. В 1922-1923 годах вышла в свет «Биография Льва Николаевича Толстого» в четырех томах, осуществилась заветная цель его жизни.
Нашла себя дело по душе и Павла Николаевна. Она преподавала язык детям и подросткам из неблагополучных семей. Однажды с ней произошел забавный эпизод, о котором рассказывали в семье. Вечером она вела курсы для взрослых. И как-то после окончания занятий обнаружила, что пропала ее шуба. Зима, мороз, как идти домой. И вот один из ее подопечных, солдат, отдал ей свою шинель, а сам, в одной ветхой гимнастерке пошел сопровождать ее до дома, где и получил шинель обратно. По делам службы она общалась с Надеждой Константиновной Крупской, которая уделяла большое внимание работе с детьми. Как говорила впоследствии Павла Николаевна, это был самый счастливый период ее жизни.
Интересную работу подыскали и для старшего сына Бирюковых Бориса. Поскольку он прекрасно владел французским языком, то его взяли в Народный комиссариат иностранных дел, он стал личным секретарем Народного комиссара по иностранным делам Г. В. Чичерина. Сыграло роль, безусловно, и то, что он уже состоял членом Швейцарской коммунистической партии. В 1924 году Борис был направлен на работу в советское консульство в Париж. Впоследствии он много лет проработал в органах НКВД. Ясно, что в Советской России Борис распрощался со своими идеями молодых лет и больше не рассматривал тезис о непротивлении зла насилием как непреложный закон бытия. Кстати, и от вегетарианства он тоже отказался и ел мясо.
Когда я узнала, что Борис работал в органах внутренних дел, где, кстати, дослужился до звания подполковника, мне на память пришел отрывок из воспоминаний Маковицкого, книгу которого я уже цитировала выше. Маковицкий описывает такой эпизод. Как-то заговорили о детях Бирюковых, и Лев Николаевич так сказал о Борисе: «Он умный и ужасно конфузится. Это значит, что он сосредоточен на своем внутреннем. И Татьяна, и Маша (дочери Толстого - примечание автора) говорят про Бориса Бирюкова, что он противный. Когда ожидают (от детей плохого), есть столько же шансов, что они плохие, как и то, что они добрые».[30]
Возможно, не окажись Борис Бирюков на родине, не полюбил бы он мяса и уж, тем более, не реализовался бы его шанс на то, чтобы стать «плохим». А я сильно сомневаюсь, что, работая в 30-годы в НКВД, он умудрился остаться «добрым». Правда, все та же Татьяна Беррада-Бирюкова не разделяет эти мои сомнения. Она утверждает, что Борис умудрился, даже работая в органах, не замараться. Более того, он, якобы, помогал людям, которых собирались арестовать. Так, по ее словам, у Бориса работала домработницей дочь кулака. Он спас не только ее, но и всю ее семью. И даже войну он прошел, не убив ни одного человека, поскольку работал в политотделах. Что же, все может быть. Теперь уже трудно установить, насколько старший сын Бирюковых смог воплощать в Советском Союзе принципы непротивления злу насилием.
Павел Бирюков, хотя и работал, как я уже сказала, в Толстовском музее, оказался не так востребован, как это было раньше. Его кипучая энергия требовала новой интересной работы, а такой ему не давали. Бирюков чувствовал, что ему не слишком доверяли. Не слишком нравилось на новой родине и дочери Ольге. К тому же в 1924 году семнадцатилетняя девушка от постоянного недоедания серьезно заболела. Павел Бирюков и Ольга вернулись обратно в Швейцарию. Павла Николаевна с ними на сей раз не поехала, она не захотела бросить дело, которому отдавала всю свою душу. Позднее, когда Ольга поправилась, она отправилась на учебу в Париж. Она увлекалась искусством, училась в знаменитой Школе изящных искусств Парижа (Ecole des beaux-arts de Paris) среди ее друзей того времени были Жан-Поль Сартр, Андре Жид - люди, чьими именами позднее стала гордиться Франция.
Все эти годы Павла Бирюкова продолжает волновать судьба духоборов. По приглашению духоборов, которым он когда-то помог перебраться в Канаду, он вновь едет в эту страну. И там у него случился инсульт, или как говорили в то время, удар. Дочь Ольга, бросив учебу в Париже, отправилась в Канаду и привезла отца на виллу в Онэ. Вскоре и Павла Николаевна также возвратилась в Швейцарию ухаживать за мужем. Павел Иванович был частично парализован и прикован к постели, но он мужественно переносил болезнь. Даже диктовал свои воспоминания дочери Ольге.
В конце жизни, по словам тех, кто его видел, он излучал доброту, свет и буквально поражал «своим прекрасным, светлым настроением, своей любовностью, как бы невольно изливавшейся из его существа на людей и не все окружающее. <> Светлое добродушие явилось как бы венцом той неустанной, продолжительной работы над собой и над улучшением своего характера, которая производилась Павлом Ивановичем, как верным последователем учения Толстого».[31] Павел Бирюков умер в 1931 году. Как он завещал, его тело было кремировано, и прах развеян в саду усадьбы.
После смерти мужа Павла Николаевна получала множество писем от друзей и просто людей, которые знали Павла Бирюкова. Вот отрывок из ее записки Бонч-Бруевичу: «Множество писем получаю я после его смерти. Ромен Роллан пишет про Павла Ив.: «Я видел, я слышал через него Толстого, более чистого, более мягкого».[32]
Усадьба в Онэ перешла в собственность Павлы Николаевны и детей. Не обладая достаточными финансовыми средствами, они были вынуждены продать большую часть принадлежавшей им территории. Павла Николаевна умерла в 1945 году.
В течение последующих лет земля, которую поделили на несколько отдельных участков, переходила из рук в руки. Участки делились на еще меньшие, застраивались, и вскоре почти ничего не осталось от той «Русской виллы» какой она была во времена Бирюкова. Единственная дочь Бирюковых - Ольга - умерла в 1991 году, чуть-чуть не дожив до 90 лет. Всю свою жизнь она была предана отцу, осталась преданной и его памяти. Ольга Бирюкова проделала огромную работу по подготовке к публикации переписки Толстого и Бирюкова на французском языке. Эта переписка под заголовком «Tolstoi. Socialisme et Christianisme. Corresponadance. Tolstoi-Biioukof» (Толстой. Социализм и Христианство. Переписка. Толстой-Бирюков) вышла в печать в Париже в 1957 году в издательстве Grasset (Грассе). Переписка Толстого и Бирюкова вошла в полное собрание сочинений писателя, но лишь на французском языке она вышла отдельной книгой. Ольга Бирюкова не только написала предисловие к публикации, но практически к каждому письму имеются ее пояснения и комментарии. Огромный труд, которому она отдала много лет. Свое предисловие к книге она посвятила своей любимой племяннице - Татьяне Бирюковой.
До конца своих дней, как рассказывает Татьяна Бирюкова, Ольга Павловна сохраняла удивительный оптимизм и волю к жизни, которые унаследовала от родителей. В последние годы она уже не могла выходить из квартиры, где жила, но каждый Новый год, когда часы били двенадцать часов, она открывала окно и кричала в ночь: «С Новым Годом, Земля!».
Основной дом, в котором когда-то жила семья, в 1946 году был полностью перестроен очередным владельцем. Нетронутыми остались лишь два помещения: одна комната на первом этаже и другая - на втором.
Сегодня этот дом находится в собственности жительницы Женевы Сюзанны Катхари (Suzanne Kathari), которая чтит память Бирюковых. В бюллетене, издаваемом Женевским генеалогическим обществом (Société genevoise de généalogie), она опубликовала материал об истории дома.[33] Именно она и предоставила в мое распоряжение фотографию дома в те времена, когда там жила семья Бирюковых.
В заключение истории «Русской виллы» в Онэ мне хотелось бы поделиться удивительным эпизодом из жизни семьи Бирюковых, о котором рассказала все та же Татьяна Беррада-Бирюкова. Когда в конце 50-х годов Бирюковы были вынуждены переехать из виллы на квартиру в центре Женевы, они взяли с собой все связки старых дореволюционных газет, которые бережно хранились в доме. Там были подшивки газет «Социал-демократ», «Вперед» и «Искра». На новом месте пачки газет сложили в подвале, в каве,[34] поскольку в квартире было мало места. И вот однажды в дверь к ним позвонил консьерж. Он радостно сообщил о том, что, как они и просили, он все убрал в подвале. И с гордостью добавил: «Я сжег все ненужные кипы бумаг!» Что можно было сделать и сказать?! Бирюковы сказали «Спасибо!» и дали консьержу денег.
Услышав эту историю, я подумала о том, что сбылось пророчество нашего вождя, на сей раз в буквальном смысле: из «Искры» возгорелось пламя!
[1] Текст письма Ганди Ромену Роллану приводится по копии, переданной мне Татьяной Беррада-Бирюковой.
[2] А.М. Бирюков «П.И. Бирюков - первый биограф Л.Н. Толстого». Москва, Полиграф сервис, 2011, стр. 4
[3] Григоров А.А. Из истории костромского дворянства. Кострома, 1993, стр. 311
[4] А.М. Бирюков, стр. 11.
[5] Там же.
[6] Там же, стр. 14
[7] Сухотина-Толстая. Т.Л. Воспоминания. Москва, 1981 год, стр. 387.
[8] В.Ф. Булгаков «Лев Толстой, его друзья и близкие» Тула : Приокское книжное издательство, 1970
[9] Н.П. Пузин, Т.Н. Архангельская. Вокруг Толстого. Тула. Приокское книжное издательство. 1988 год, стр. 107.
[10] Vater und Tocher. Tolstois Briefwechsel mit seiner Tochter Marie. Zürich & Leipzig, 1927.
[11] Духоборцы - секта, отрицавшая обрядность православной церкви и ее догматы. Духоборцы отказывались подчиняться властям и нести военную службу, за что жестоко преследовались царским правительством. В 1898 г., при содействии Л. Н. Толстого, около 8 тысяч крестьян-духоборцев переселилось в Канаду.
[12] Наталья Михайловна Данилевская - бывшая гувернантка П. И. Бирюкова.
[13] Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том 70, Государственное Издательство Художественной Литературы, Москва - 1954 (письмо No. 27).
[14] Л. Н. Толстой: К 120-летию со дня рождения. (1828-1948),М.: Гос. лит. музей, 1948.том. II, стр. 71
[15] Там же, стр. 70-71
Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том 70, Государственное Издательство Художественной Литературы, Москва - 1954 (письмо No. 151).
[16] А.М. Бирюков, стр. 23.
[17] Л. Н. Толстой: К 120-летию со дня рождения. (1828-1948),М.: Гос. лит. музей, 1948.том. II, стр. 71.
[18] Юрская федерация Первого Интернационала - европейская революционная организации, лидером которой был Михаил Бунин. Кропоткин был ее членом.
[19] Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1966, стр. 384
[20] Вячеслав Алексеевич Карпинский (1880 - 1965) - видный участник революционного движения России, соратник Ленина, публицист.
[21] Ленин В.И., Полное собрание сочинений, издание пятое, Издательство Политической литературы, Москва, 1970 г., том 49, стр. 121
[22] Ленин В.И., Полное собрание сочинений, издание пятое, Издательство Политической литературы, Москва, 1970 г., том 49, стр. 67
19 Цитата по: Михаил Шишкин. Русская Швейцария. Москва, Астрель, 2011 год, стр. 144.
[24] Маковицкий Д.П. У Толстого. Яснополянские записки. Книга 1. 1904-1905. Москва, Наука, 1979, стр. 322.
[25] Там же, стр. 111.
[26] Там же, стр.114-115.
[27] Маковицкий Д.П. «Яснополянские записки. Предыстория публикации», Статья Зайдешнура Э.Е., стр. 64.
[28] А.М. Бирюков, стр. 23.
[29] В. Ф. Булгаков «О Толстом. Друзья и близкие».
[30] Маковицкий Д.П. У Толстого. Яснополянские записки. Книга I. 1904 -1905. Москва, Наука, 1979, стр. 320-321
[31] Цит по: Булгаков В. Ф. О Толстом. Воспоминания и рассказы. Вступительная статья А. И. Шифмана. Тула, Приокское кн. изд-во, 1978.
[32] Цит по: А.М. Бирюков, стр.26.
[33] Suzanne Kathari, «Ma maison de famille : la « Villa Russe» à Onex». Société genevoise de généalogie, 2001-2003, No.1.
[34] Cave - фр. Помещение в подвале, которое является частью данной квартиры.
Наталья Беглова (Женева)
http://www.voskres.ru/articles/beglova1.htm
