В ночь со 2 на 3 февраля 1945 года с аэродрома Лука на Мальте с правильными десятиминутными интервалами один за другим поднимались в воздух транспортные самолеты в сопровождении эскорта истребителей, чтобы доставить в Крым около 700 человек - членов американской и английской делегаций во главе с президентом США Франклином Рузвельтом и премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем.
После торжественной встречи на аэродроме Саки под Симферополем - оркестры исполнили государственные гимны союзных держав высокие гости на автомобилях проследовали в отведенные им резиденции вблизи Ялты.
По существу, это был первый саммит в мировой политике, на котором решались глобальные проблемы мироустройства. Ялтинская конференция явилась пиком сотрудничества СССР, США и Великобритании в годы войны, и она открывала реальные перспективы для продолжения этого сотрудничества в дальнейшем. Что бы ни говорили позднее, заложенная в Ялте и закрепленная в Потсдаме система политического равновесия помогла сохранить мир в Европе и на планете в целом на протяжении почти полувека.
На что рассчитывали лидеры?
Один из самых дискуссионных вопросов истории Ялтинской конференции - о том, чего добивались ее главные участники. Исходили ли Сталин, Рузвельт и Черчилль из идеи единства послевоенного мира на основе сотрудничества государств-победителей? Или же, наоборот, они делили Европу (как это было принято еще в эпоху Вестфальского мира или даже Венского конгресса) на «сферы влияния» исходя из сложившегося в конце войны «баланса сил»?
Можно утверждать, что, пока был жив президент Рузвельт, существовали реальные возможности сохранения единства союзников в послевоенное время, хотя этот путь и не обещал быть легким, учитывая воинственность Черчилля и набиравшее силу в рядах американской элиты стремление «править миром». На это, в частности, указывает и автор недавно увидевшей свет в США работы «Потерянная коалиция Рузвельта» Ф. Кастийола. Он пишет: «Если бы Рузвельт прожил немного дольше, он, скорее всего, преуспел бы в переходе к послевоенному миру на основе управления "большой тройки"».
Кстати, в авторитетной рецензии на эту книгу в "New York Times Book Review" говорится, что, «по мнению Рузвельта, непосредственным препятствием для создания гармоничного послевоенного мира выступал не Сталин, а чаще всего непримиримый империалист и колонизатор Черчилль».
Версия, между прочим, кажется весьма правдоподобной, так как американский президент в годы войны инвестировал личный политический капитал в отношения со Сталиным и рассчитывал на продолжение курса на «кооперацию» с Советским Союзом и в послевоенное время.
Смерть Рузвельта 12 апреля 1945 года, спустя всего лишь два месяца после его прощального рукопожатия со Сталиным в Крыму, спутала карты мировой политики и вывела на авансцену новых азартных политических игроков. Гарри Трумэн, ставший теперь президентом США, с подачи своих советников начал обвинять русских в отходе от принципов Ялты под влиянием событий в Восточной Европе, где освобождение от фашизма по определению не могло пройти бесследно для основ довоенного порядка.
Постепенно стал складываться миф, окрепший с началом холодной войны, что якобы в Ялте «безнадежно больной» Рузвельт без борьбы «уступил» Сталину Восточную Европу. От этого мифа лежит прямая дорога к сегодняшним официальным утверждениям Польши, стран Балтии и Украины об «оккупации» Красной армией их территории. Антиисторический абсурд возводится в ранг государственной политики при благосклонном отношении Вашингтона и некоторых европейских столиц. Похоже, что в преддверии 70-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне предпринимается новая мощная попытка ревизии исторического наследия, которая не обошла стороной и державшуюся до последнего времени «в рамках приличий» Германию. По крайней мере, если судить по весьма уклончивой реакции Берлина на шокировавших многих провокационное заявление украинского премьера Арсения Яценюка о вторжении СССР на Украину и в Германию.
Цели сторон
Помочь восстановлению исторической правды может только добросовестное прочтение того, что происходило в Ливадийском дворце с 4 по 11 февраля 1945 года.
При этом нельзя абстрагироваться от военно-политической обстановки, которая на тот момент складывалась в пользу СССР, чья армия вступила в пределы Третьего рейха. Стоит иметь в виду, что англо-американские союзники, высадившиеся на континенте в июне 1944 года, после первых успехов, явно вскруживших им голову, в декабре 1944 г. чуть было не потерпели сокрушительное поражение от гитлеровских войск, сумевших организовать контрнаступление в Арденнах, в ходе так называемой «Битвы на выступе». Лишь начавшееся раньше срока по просьбе Черчилля мощное наступление Красной армии спасло союзников от разгрома.
Несмотря на ореол победителя, Иосиф Сталин прибыл в Ялту, чтобы договариваться с партнерами, а не диктовать им свою волю. И в этих целях он, судя по всему, был готов пойти на значительные уступки, не жертвуя, разумеется, коренными интересами Советского государства.
В последние месяцы доядерного века Сталин исходил из того, что союзникам нужна помощь СССР как в Европе, так и на Дальнем Востоке, и из того, что без активной роли Москвы нельзя было заложить прочные основы послевоенной системы безопасности. В то же время (что, кстати, недооценивается исследователями в свете последующих событий) из головы Сталина не выходили колоссальные масштабы разрушений в результате гитлеровской агрессии, и на этом этапе он очень рассчитывал на американскую помощь в деле послевоенного восстановления страны. Тем более что Рузвельт на встрече в Тегеране в конце 1943 года по собственной инициативе поднимал эти вопросы. Это также явилось важной причиной сталинской сдержанности и его желания максимально идти навстречу союзникам. К числу тех вопросов, по которым «торг был неуместен», относились вопросы безопасности страны, признания ее послевоенных новых границ, ликвидации довоенного «санитарного кордона» и создания пояса дружественных СССР соседних государств.
Что касается партнеров Москвы по переговорам, то их цели определялись сложным переплетением геополитических интересов и достаточно трезвой оценкой собственных возможностей в сложившейся обстановке. В одном американском исследовании, например, отмечается, что перед Франклином Рузвельтом стояли две крупные задачи: добиться от Сталина обязательств о вступлении в войну на Дальнем Востоке и получить от него согласие на создание Организации Объединенных Наций. Среди главных задач Уинстона Черчилля, подчеркивается в том же исследовании, было сохранение Британской империи «наряду с обеспечением устойчивого баланса сил на Европейском континенте путем возрождения Франции и Германии в качестве мощного противовеса Советскому Союзу».
Судьба Германии и Восточной Европы
Ключевой проблемой оставалась германская. Участники конференции подписались под заявлением, в котором, в частности, говорилось: «Нашей непреклонной целью является уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантий в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии нарушать мир всего мира». На основе рекомендаций Европейской консультативной комиссии был окончательно решен вопрос о зонах оккупации Германии.
На том этапе, судя по имеющимся архивным документам, в Кремле не думали ни о какой «советизации» или «социализации» освобожденных государств, а оперировали формулой «дружественные правительства».
Это должно было не допустить возрождения в Восточной Европе былого «санитарного кордона» и способствовать установлению добрососедских отношений со странами, волею трагических обстоятельств втянутыми в водоворот войны и оказавшимися в орбите гитлеровской Германии (или, как стало принято политкорректно формулировать в XXI веке, «на неправильной стороне истории»).
На конференции удалось достичь договоренности о западных границах СССР. США и Великобритании после долгого сопротивления пришлось безоговорочно признать советско-польскую границу в той конфигурации, которая существовала к началу Великой Отечественной войны.
В ялтинских решениях было зафиксировано: «Восточная граница Польши должна идти вдоль линии Керзона с отступлениями от нее в некоторых районах от пяти до восьми километров в пользу Польши». Последнее стало уступкой советской стороны в ответ на прямую просьбу Рузвельта сделать жест доброй воли по отношению к полякам.
Когда Черчилль попробовал поставить под сомнение включение Львова в пределы советских границ и заявил, что этот город никогда не был русским, Сталин мгновенно сразил его одной лишь фразой: «А Варшава - была». Премьер не нашелся, что ответить.
Как и следовало ожидать, наибольшие споры в Ливадийском дворце разгорелись по вопросам политического устройства освобожденных европейских государств. Западные державы откровенно выступали за реставрацию скомпрометированных довоенных режимов. СССР делал ставку на антифашистский подъем в Европе и настаивал на предоставлении народам права самим решать свою судьбу, что в той конкретной ситуации могло означать только приход к власти левых сил. В результате принципиальное положение Декларации об освобожденной Европе гласило: «Установление порядка в Европе и переустройство национальной экономической жизни должно быть достигнуто таким путем, который позволит освобожденным народам уничтожить последние следы нацизма и фашизма и создать демократические учреждения по их собственному выбору».
Японский вопрос
В связи с окончательным решением Советского Союза вступить в войну с Японией «через два-три месяца» после капитуляции Германии и окончания войны в Европе участники конференции подписали соответствующее соглашение с перечнем ряда условий.
В том числе оно предусматривало восстановление территориальных прав, нарушенных вероломным нападением Японии на Россию в 1904 году, то есть возвращение южной части Сахалина и всех прилегающих к ней островов, а также передачу СССР Курил. Это решение является важной составной частью правовой позиции России в отношении претензий Японии на так называемые «северные территории».
Американские руководители исключительно высоко ставили данное соглашение, считая предусмотренные им условия малой ценой за советское обязательство начать военные действия на Дальнем Востоке. Именно его имея в виду, член американской делегации адмирал Уильям Леги говорил послу США в Москве Авереллу Гарриману: «Это делает поездку стоящей того». В окружении Рузвельта господствовало твердое убеждение, что без участия СССР достижение победы в войне с Японией было бы крайне затруднено, а то и невозможно.
В общем, если Иосиф Сталин порой и азартно играл за дипломатическим столом в Ливадийском дворце, то делал он это строго по правилам и с соблюдением классического принципа give and take (взаимности).
Создание ООН
На Ялтинской конференции был окончательно согласован комплекс вопросов, открывших дорогу созданию Организации Объединенных Наций, прежде всего вопрос о процедуре голосования в Совете Безопасности. Американская дипломатия вынуждена была отойти от своей позиции, подрывавшей принцип единогласия великих держав.
Сталину удалось убедить Рузвельта, что отсутствие права вето в определенных условиях могло обернуться против интересов Америки и повторить ситуацию с Уставом Лиги Наций, который в свое время отверг конгресс. Последнее обстоятельство стало причиной личной трагедии инициатора образования Лиги - президента США Вудро Вильсона, под началом которого Рузвельт начинал политическую карьеру.
В Ялте после продолжительной дискуссии был найден приемлемый компромисс. Сталин пошел навстречу американским предложениям, которые исходили из безусловного единогласия постоянных членов Совета Безопасности по всем важнейшим решениям, относящимся к сохранению мира (включая принятие экономических, политических и военных санкций), и при этом допускали отступление от данного принципа при мирном урегулировании споров. Также советская делегация сняла свое предложение об участии в ООН в качестве полноправных членов всех союзных республик, ограничившись лишь двумя из них - Украиной и Белоруссией, что получило немедленную поддержку американской стороны.
18 тысяч слов
Польский вопрос стал одним из самых острых на Ялтинской конференции. Он затрагивался почти на каждом пленарном заседании. При его обсуждении, по подсчетам Уинстона Черчилля, было произнесено в общей сложности 18 тыс. слов, причем порой достаточно резких. Это и понятно, поскольку позиции сторон были диаметрально противоположными.
Всех, разумеется, прежде всего волновало, кто придет к власти в стране по окончании войны. И здесь Сталин не намеревался уступать союзникам, рамки допускаемого им компромисса были очень узкими. На слова Черчилля о том, что «вопрос о Польше для британского правительства является вопросом чести», он ответил: «Вопрос о Польше - это вопрос жизни и смерти для Советского государства».
Обстановка на конференции в связи с этим заметно накалилась. Перспектива оказаться в тупике не прельщала Рузвельта. Он понимал необходимость взаимных уступок. 6 февраля американский президент направил Сталину специальное послание по польскому вопросу. «Я исполнен решимости, - писал он, - не допустить раскола между нами и Советским Союзом. Наверняка имеется способ примирить наши разногласия».
В итоге такой «способ» был найден. Договоренности удалось достичь в том, что «действующее ныне в Польше Временное правительство должно быть реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы».
Репарации и кредиты
Остается сказать несколько слов о том, как решалась репарационная проблема. Советский Союз, понесший колоссальный ущерб от фашистской агрессии, имел полное право компенсировать за счет репараций хотя бы часть того, что было разрушено и уничтожено врагом. Однако усилиями западных партнеров этот вопрос был превращен в предмет недостойного политического торга.
Думая только о том, как бы не ослабить послевоенную Германию и сохранить её роль «оплота против большевизма», Уинстон Черчилль под различными предлогами отказывался зафиксировать в протоколе точную сумму немецких репараций, предложенную советской делегацией.
Франклин Рузвельт, хотя и мог, не стал «выкручивать руки» своему британскому партнеру, и неспроста.
Дело в том, что президент США не до конца понимал характер советского государства, в частности уровень его самодостаточности, склонность к автаркии, отгороженность от внешнего мира, привычку жить в капиталистическом окружении и полагаться в основном на собственные силы. В связи с этим он преувеличивал роль экономического фактора, а следовательно, и значение германских репараций в качестве средства давления на СССР, имея в виду задачу послевоенного восстановления страны, в котором США хотели бы принять участие на выгодных для себя условиях. Сталин был заинтересован в американской помощи, но рассматривал ее как взаимовыгодное дело и был против политических условий. Ему было проще вновь нагрузить тяжким бременем свой народ, чем отказаться от некоторых из завоеванных большой кровью плодов победы.
Примечательно, что на самой конференции делегация США не стала затрагивать вопрос о долгосрочном кредите на 6 млрд долларов, хотя такое предложение поступило от советской стороны в ответ на туманные американские намеки. Правда, на одном из банкетов в Ливадийском дворце между Сталиным и Рузвельтом состоялся на первый взгляд шутливый, но вместе с тем весьма интересный разговор. Последний, отдав должное высокому качеству крымского шампанского, высказался в том духе, что ему следовало бы выписать из Москвы 500 бутылок. Тогда глава советского правительства иронически заметил, что он мог бы «отпустить» этот товар президенту на основе займа с рассрочкой на 30 лет, то есть как раз на тот срок, о котором шла речь в советском предложении от 3 января 1945 года. Намек был вполне прозрачным, чтобы остаться незамеченным, но дело с места так и не сдвинулось.
Парадоксы истории
Разумеется, историки продолжат спорить, почему единство союзников военных лет сменилось затяжной конфронтацией между ними и кто несет наибольшую ответственность за раскол «великой коалиции» и развязывание холодной войны.
В этом, наверное, заключается самый удивительный парадокс мировой истории: то, что было бесспорно и очевидно для участников и современников грандиозных событий, часто потом воспринимается как нечто сомнительное, оценки порой меняются на противоположные. Кстати, в первую очередь усилиями недобросовестных интерпретаторов и лжетолкователей, подчиняющихся «политической целесообразности».
Надо отметить, что Ялтинская конференция едва ли не самый яркий пример такого рода «манипуляций». С точки зрения ее участников и всех антифашистских сил, независимо от их национальной принадлежности, Ялта безусловно показала и доказала умение и возможность государств, различных по социальному устройству и идеологии, находить общий язык в ходе переговоров и достигать соглашений по наиболее острым вопросам (будь то судьба Германии и многих европейских стран после краха фашизма или координация планов по разгрому милитаристской Японии и установлению прочного мира в Азии).
Невозможно представить, чтобы тогда - в канун Победы - кто-то публично позволил бы себе, как это стало привычным в наши дни на Западе, поставить на одну доску нацизм и сталинизм, охарактеризовать их как «две стороны одной медали».
Или, скажем, умалить решающую роль Советского Союза в борьбе с фашизмом. Или истолковать долгожданное освобождение стран Европы от нацистской тирании как их оккупацию Красной армией с последующим вторжением в Германию. Или подвергнуть сомнению роль советских солдат в спасении оставшихся в живых узников нацистских лагерей смерти.
Даже в эпоху биполярного мира и ядерного противостояния двух сверхдержав - СССР и США - объективности в прочтении истории Второй мировой войны на Западе было куда больше, чем сейчас. Сегодня же США, заявляя о своей победе в холодной войне, делают все, чтобы свести до минимума вклад Советского Союза в разгром общего врага. И прежде всего это касается освобождения народов Европы от фашизма, что торжества в Нормандии по случаю 70-летия высадки западных союзников весьма ярко продемонстрировали.
Порой складывается впечатление, что далеко не безупречна и позиция нынешнего правительства Германии, несмотря на всю антинацистскую и демократическую риторику Берлина. Бросается в глаза, что по мере приобретения экономического веса и влияния ФРГ, исполняющая роль первой скрипки в Евросоюзе, все больше тяготится нацистским прошлым и ритуальным покаянием за грехи Третьего рейха и хотела бы теперь их «размыть» в своего рода коллективной ответственности тоталитаризма вообще за развязывание и ужасы Второй мировой войны. Самоуверенный тон немецких политиков, уроки демократии, которые они пытаются давать России, порой выглядят так, будто Германия чуть ли не выиграла ту войну.
Впрочем, все попытки переписать историю в угоду сегодняшней политической конъюнктуре - неблагодарное дело. Исторические факты остаются фактами, и рано или поздно они напоминают о себе. Как любят говорить сами американцы, «мнения свободны, но факты священны». А за невыученные уроки истории приходится платить, и иногда весьма дорого...
Александр Борисов - доктор исторических наук, профессор МГИМО МИД РФ, Чрезвычайный и Полномочный Посланник
http://www.stoletie.ru/ww2/jalta-45_nevyuchennyj_urok_istorii_268.htm
 кв.jpg)
