«Иногда нам кажется, что мы несчастны. Но кажется это нам потому, что мы - или ни во что считаем, или вообще ничего не знаем о тех великих духовных дарах, которые предлагает Бог людям, ищущим Его»,- так писал Евгений Погожев, он же Е. Поселянин, замечательный церковный писатель, историк русской святости, духовный сын преподобного Амвросия Оптинского, расстрелянный в 1931 году.
Он
родился в 1870-м в Москве, в семье преуспевающего врача; детство было
счастливым, Церковь и все, связанное с нею, входило в его жизнь
естественно, органично, как в жизнь всякого ребенка, растущего в
верующей семье: «...Потом я стал помнить торжественную всенощную,
громкое пение, тяжелые паникадила в огнях, золотые ризы, клубы ладана,
расстилающегося в храме, и над всем этим мысль о Младенце, Который
только что родился и Который есть Бог. Я чувствовал под этими напевами,
под этой захватывающей церковной обстановкой какую-то приходящую с неба
тайну, и эта тайна звала и обещала». Однако впечатления
детства, как они ни чудесны, не могут напитать человека на всю его
жизнь: ребенок сам чувствует их недостаточность. «И помню я вместе с тем какой-то холод уже тогда чувствовавшегося одиночества, какую-то неудовлетворенность». Это детское чувство было предвестием будущих духовных испытаний. Автор воспоминаний дает совет верующим родителям: «Думаю
теперь, что детям, чем возить их на праздники или в театры, нужно
больше рассказывать о Христе, показывать картинки, изображающие Христа
беспомощным Младенцем. Надо раньше думать об утолении той жажды, жажды
палящей, жажды, иссушающей душу, которая ждет некоторых детей с первых
сознательных годов и утолит которую ребенок только тогда, когда Христос
возьмет его на Свои руки, как брал некогда младенцев, принесенных к
Нему».
Окончив гимназию, Евгений поступил на юридический факультет Московского университета. Не исключено, что в пору «юности мятежной», в студенческой среде детская его вера ослабела, подверглась сомнению. Но однажды Евгению довелось сопровождать богомольную тетку в Оптину пустынь. Тетушка стремилась к известному на всю Россию старцу Амвросию, а племянник вовсе не горел желанием знакомиться с ним: замучает, дескать, поучениями... Но старцу открылась, по всей видимости, судьба юноши, о котором он только от его тетки мог узнать: «Передайте ему, что грешный Амвросий просит его зайти на шесть-десять минут». Эти-то минуты и перевернули жизнь Евгения Николаевича: «Боже, какая чудная тишина была неизменно в душе этого человека, и каким умиротворением мощно веяло от него на вас, как только вы к нему подходили!» Старец Амвросий благословил молодого юриста на литературный труд, и до революции Евгений Николаевич успел написать десятки книг «в защиту веры, Церкви и народности» (по слову старца). Писательство он успешно совмещал с государственной службой: в крестьянском департаменте Сената, в Комитете по делам печати, в канцелярии Академии наук. Во время Первой мировой войны Погожев - член комиссии Военного министерства по расследованию немецких преступлений и, как сказали бы в середине наступившего уже века, военкор: его книга «Из жизни наших героев-воинов» (1916) ждет еще, возможно, своих переиздателей.
После Русской катастрофы Погожев работал в отделе охраны и учета памятников старины: надеялся, может быть, спасти хоть что-то... В 1924 году был арестован по обвинению в принадлежности к некоей контрреволюционной группировке. Времена были, по выражению Анны Ахматовой, вегетарианские, т. е. не очень кровавые: Погожев отделался ссылкой на берега Ангары. И даже грозные доклады некоего уполномоченного Шестакова о его поведении («...следуя в ссылку с этапом, все время занимался злостной антисоветской агитацией среди ссыльных как в пути следования, а также в пересыльных домах заключения...») не помешали Евгению Николаевичу по истечении срока ссылки вернуться в Петербург, ставший уже Ленинградом. Вчерашний ссыльный стал прихожанином Спасо-Преображенского собора; когда большевики закрыли собор, его настоятель протоиерей Михаил Тихомиров стал совершать богослужения на квартире одной прихожанки. Власть пронюхала, и ей, естественно, это не понравилось: «Под видом богослужения у себя на квартире, после закрытия б(ывшего) Преображенского собора, Н. М. Рункевич устраивала собрания, на которых в контрреволюционном разрезе обсуждались текущие события политического дня, читалась контрреволюционная литература и т. п.» - из обвинительного заключения 1930 года. В числе тринадцати арестованных был и Евгений Погожев. «Гонения Советской власти не могли меня как верующего человека радовать. Отсюда и то неприязненное отношение к ней, которое я подчас выражал. (...) Должен заметить, что являюсь большим поклонником митрополита Филарета, а последний говорил, что на земле посланником Бога является царь. Пожалуй, этого заявления достаточно, чтобы определить мое политическое credo» - это из протокола его допроса. Времена становились уже вполне плотоядными. День мученической кончины Евгения Погожева - 13 февраля 1931 года.
Небольшая книжка, составленная из воспоминаний и размышлений Погожева, выпущена в свет издательством «Летопись» (2014). Размышления эти посвящены главным образом тому, ради чего на самом деле создан человек,- счастью. Да, во взрослой жизни оно не дается даром - дорога к нему пролегает через боль, через одиночество, через разочарования в человеческих взаимоотношениях: «Как, например, бегаем мы за людьми и угождаем им, и ничего взамен от этих людей не получаем. Тогда как все, что мы делаем для Бога и во имя Бога, наполняет душу такой высокой радостью...». Важно понимать, о каком разочаровании здесь идет речь. Не в людях вообще, не в любви к ним, не в служении им, нет - призывы видеть чужое страдание и не проходить мимо страждущего звучат у Погожева с истинно христианской силой. Разочаровывают в данном случае те отношения с людьми, в которых нет места Богу; те привязанности к людям, которые совершенно вытесняют любовь к Нему. И это заставляет нас вспомнить одно трудное место в Евангелии от Матфея: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня (10, 37). Невозможность удовлетвориться человеческими взаимоотношениями и всем тем, что мы получаем от людей, невозможность обрести духовное самостояние в сфере одних только этих взаимоотношений приводит к выводу: «Значит, есть в вашей душе какая-то бездонная пропасть, заполнить которую может одна только громада Божественной любви. Значит, есть в вашей душе такие тонкие, чувствительные струны, которые могут только болезненно содрогаться от прикосновения к ним людей и которые зазвучат счастливой, прекрасной мелодией только тогда, когда прикоснется к ним рука Божества».
Неверие - вот истинное несчастье для человека, и к неверующим Евгений Николаевич относится - не как к врагам, но именно как к людям, находящимся в беде, в беде подчас необъяснимой и потому еще более мучительной для него, смотрящего на этих людей глазами, увидевшими уже Бога: «О, если бы Ты их призвал, если бы Ты им открылся, каких бы Ты чудных работников получил для дела Своего, каких певцов нашел бы Ты в них!». Однако автор далек от того, чтобы видеть в неверии некое фатальное несчастье человека либо немилость Создателя. Напротив, он стремится показать своим будущим читателям, что найти Бога просто, более того - Его вообще не нужно искать. Он Сам ищет и ждет каждого из нас. Мы, по выражению писателя, «вольные изгнанники из благодатной жизни». Если отказываемся обратиться к счастью, то только сами, добровольно: «Рай этот открыт, только бы мы пожелали войти. Там столько отрады, столько тихого, безмятежного счастья, неиссякаемой, нетленной радости!»
Одна из глав книги называется «Немедленно!». Автор убеждает нас, что обращение к Богу и труд для Него - это не то, с чем можно не спешить, что можно отложить до воскресенья, чем можно заниматься от случая к случаю: «Никто из верующих не отказывается от мысли вступить когда-нибудь на настоящий путь служения Богу. Он только откладывает приступить к этому делу. Он только говорит: "Когда-нибудь потом, через год, через месяц" (...) И благие намерения наши все слабеют и глохнут. И жизнь вместо того, чтобы стать ежедневной, ежечасной, (...) обращается в какую-то полуспячку с заглушенными духовными интересами, с преобладанием низких телесных инстинктов».
Евгений Погожев не был поэтом в привычном нам смысле этого слова, но он обладал поэтической натурой, готов был бесконечно любоваться природой и общаться с нею; а еще очень любил русскую классическую литературу, многое объяснял для себя и читателей примерами из нее. Но и красота природы, и человеческое творчество были для него свидетельством о Творце.
Книги расстрелянного писателя Е. Поселянина - Евгения Погожева - помогают нам, сегодняшним, в утолении той жажды, которой страдает - осознанно или неосознанно - каждый из нас. Но, как и положено книгам - лишь помогают, указывая путь к Источнику, подсказывая, как расчистить этот путь.
Газета «Православная вера» № 4 (528)
Марина Бирюковаhttp://www.eparhia-saratov.ru/Articles/utolenie-zhazhdy
