В Церкви невозможно быть одиноким

У каждого региона нашей обширной и весьма проблемной страны есть свои, особые проблемы и трудности. Епископ Братский и Усть-Илимский Максимилиан - коренной сибиряк, вне Сибири себя не мыслит, и все трудности нынешней сибирской жизни знакомы ему с детства; все проблемы вызревали на его глазах. Но теперь, когда он стал архиереем - ему приходится уже не просто констатировать грустные и тревожные факты, а как-то действовать в сложившихся условиях. Действовать, не унывая и не давая унывать другим; видеть, насколько это возможно, и вполне земной завтрашний день, и перспективу Вечности.

Однако тяготы архиерейского служения отнюдь не ограничиваются социальными и экономическими проблемами региона. Нам очень хочется поблагодарить нашего собеседника за прямоту и откровенность. Оказывается, это очень нужно иногда нам, пастве - узнать о жизни архипастыря чуть больше того, что на виду.

«Перестало устраивать то, что живу без Бога»

- Владыка, вся Ваша жизнь прошла в Сибири, Вы в ней родились и выросли и никогда надолго из нее не уезжали. Вы из коренных сибиряков или из тех, кто приехал за Урал в 60-70-80‑е годы по всевозможным комсомольским путевкам?

- Если брать наш род по маминой линии, то мы живем в Сибири уже лет триста. Село Тарасово, в котором родились мама и бабушка, сейчас входит в нашу Братскую епархию. Оно стоит на берегу Лены. Я бываю там каждый год, хотя живут там сейчас всего несколько человек. А если смотреть родословную по отцу, то мы в Сибири примерно с середины XIX века.

- У Вас высшее техническое образование, Вы успешно работали по специальности. А как произошел поворот к вере и Церкви?

- Крещен я был в детстве, благодаря, скорее всего, бабушке. Она была простым человеком, но еще дореволюционное воспитание и трудная жизнь посеяли в ее душе росточек любви к Богу, к Церкви. Именно бабушка настаивала на том, чтобы нас, маленьких, крестили. Родители не были, конечно, воцерковленными людьми, но в конце 80-х мама всерьез заинтересовалась Православием. Я жил уже с собственной семьей, и, когда мы все приезжали к моим родителям, мама всегда находила время, чтобы поговорить с нами на духовные темы, почитать какие-то статьи из газеты «Литературный Иркутск» - это была прекрасная газета, в которой находилось немало материалов, посвященных Православию. Через эти мамины беседы, через чтение мое отношение к собственной жизни стало меняться - мне захотелось жить в согласии с Богом.

У каждого молодого человека случаются тяжелые периоды в жизни: когда его перестает что-то устраивать в привычной череде повседневных событий, когда он должен что-то осознать и что-то в своей жизни изменить. Вот и меня перестало устраивать... что? То, что я живу без Бога. Я уже поверил в Него. Я понял, что Он - Творец, Он создал этот мир и установил его законы. И у меня сложилась, наконец, в голове формула: я хочу быть угодным Ему. Я уже понимал: каким бы я ни был добрым, правильным, - если я не знаю Божиего закона, я все равно в этот мир приношу разрушение и хаос. Коль скоро Бог - Начальник всего, Создатель, нужно жить по Его правилам.

И я понял, что для этого нужно прийти в Церковь, исповедаться и в дальнейшем слушаться Церкви. Можно сказать, что вход в Церковь у меня произошел очень гладко. Так получилось, что на первую свою исповедь я пришел в конце сыропустной недели, в субботу. На следующий день было Прощеное воскресенье. Я причастился и сразу начал соблюдать Великий пост. Каждое воскресенье ходил в храм. А еще через несколько месяцев уже пел на клиросе.

- Не было соблазна поискать Бога в иных направлениях? Обойтись пресловутым «богом в душе», при наличии которого, как кажется некоторым, Церковь и вовсе не нужна?

- У меня всегда было понятие о том, что у русских есть своя вера и своя Церковь, и все остальное я воспринимал как чужеродное. Сектантство меня всегда отталкивало. Мне не хотелось с сектантами общаться, не хотелось разбираться в их учениях. И никакие интеллигентские искания меня тоже не привлекали никогда. Это не столько от умозаключений шло, сколько от интуитивного чувства. Видимо, сказывалось доброкачественное русское воспитание.

- Распад семьи, диаконская хиротония - целибат и затем монашеский постриг... Как прошли все эти этапы?

- Когда распалась семья и со мной осталась маленькая дочь, передо мной встал очень трудный выбор: искать второго брака и тогда расстаться с надеждой на священство - или поступить иначе. Я был молод, мне было 26 лет, кроме того, я по природе своей человек коллективный, семейный и всегда боялся одиночества, не мог его терпеть. Я четко понимал: если сейчас принимаю сан, то обрекаю себя на одиночество на всю жизнь. Это были очень нелегкие раздумья, очень ответственное решение. Но наш Владыка Вадим (ныне Митрополит Иркутский и Ангарский. - М. Б.), когда я признался ему, что боюсь одиночества, сказал: «Ну, об этом ты не беспокойся. Одиночества в нашей жизни нет. Мне вот книжку почитать некогда, потому что все время люди, люди и люди вокруг меня».

Владыка Вадим помог мне осознать то, что путь служения Богу - это гораздо более полноценный, плодотворный для меня путь, и я сделал выбор.

- А родители как на этот выбор реагировали? Расскажите немного о них, коль скоро сказали уже о своем доброкачественном воспитании.

- И родители мои, и бабушка с дедушкой по отцу всю жизнь работали на Иркутском авиазаводе. Мама - в радиолаборатории, проверяла радиооборудование самолетов. Ей не очень нравилась ее профессия, она по складу скорее гуманитарий, чем технический специалист, но она мирилась с работой в лаборатории, потому что эта работа оставляла много времени для чтения. Мама всегда очень много читала.

На мою диаконскую хиротонию мама реагировала примерно так же, как потом на архиерейскую. Переживала, очень строго спрашивала: «Куда ты собрался?.. А если ты не сможешь?».

- А отец?

- Отец - всегда руководил: бригадой, отделом, цехом, всем инженерным подразделением производства. Всегда был в гуще событий, очень любит свой завод. Он считает, что каждый человек должен идти своим путем вперед и добиваться чего-то в жизни, то есть состояться. Для мамы движение вперед не так важно, ей важнее качество жизни: чтобы человек был счастлив на том месте, которое он занимает, и приносил пользу другим. Вот почему она всегда опасалась, что я окажусь на чужом месте по какому-то моему неразумию или стремлению к каким-то «чинам». Поэтому всегда пыталась по-матерински предостеречь меня от этого.

Чтобы впитывали и не расплескивали

- Вы не ожидали, наверное, такого, что, став диаконом, тут же станете педагогом?..

- Не ожидал, но, как только я стал диаконом, меня направили преподавать в воскресную школу нашего храма и в женскую православную гимназию. Я и дочь свою отдал туда же. Это была основная моя деятельность в диаконские годы - работа с детьми. И одиночества, конечно, не было.

Наша Иркутская женская православная гимназия давала прекрасное образование всегда. Она была предметом особого внимания Владыки Вадима, и у нас был очень серьезный Попечительский совет: Валентин Григорьевич Распутин, член-корреспондент РАН академик Рюрик Константинович Саляев, ректор ИрГТУ Сергей Борисович Леонов. Они строго подходили к формированию педагогического состава, к назначению директора, ко всем направлениям деятельности. Гимназия в свое время была особенным явлением для города. Она рождалась, чтобы стать элитной школой, воспитывающей девушек-христианок, которые будут затем воспитывать своих сыновей. Гимназию не случайно назвали в честь Рождества Богородицы. Дело спасения нашего начиналось с Женщины. И идея создания женской гимназии в Иркутске заключалась в том, чтобы с женщины начать оздоровление общества.

Конечно, мы были уверены, что, набравшись сил, откроем и мужскую гимназию тоже. Но пока не получилось. Здание подходящее не удается найти в центре города.

- Скажите, исходя из своего опыта работы в женской гимназии, а также из опыта отцовского: Вы сторонник «сегрегации», раздельного воспитания мальчиков и девочек? Сейчас многие родители и педагоги приходят к этому.

- В раздельном обучении есть и плюсы, и минусы. Если девочке нравится учиться в такой школе, если она это принимает, то это для нее прекрасно. Эти девочки вырастают целомудренными, в них есть тайна, и, когда они вырастают и вступают во взрослую жизнь, - они самые желанные невесты. Наших гимназисток женихи всегда разбирали очень быстро. Почему? Потому что эти девочки не растрачены постоянным общением с мальчишками. Панибратство, поведение «своего парня» им не свойственно. За годы учения они много в себя впитывают, но не расплескивают. А когда приходит время стать женой и матерью,  тогда они все это безраздельно отдают своим любимым.

- Дочка не жалеет, что училась в женской гимназии?

- Нет, нисколько не жалеет. Конечно, у нее, как и у других, бывали такие моменты где-то в седьмом-восьмом классах: вдруг оказывалось, что девочка недовольна, завидует подругам, которые учатся вместе с мальчиками... Но, как правило, это быстро проходит. В десятом-одиннадцатом классах девочки прекрасно чувствуют себя в своем женском коллективе.

- На Ваш взгляд, почему мы не так много видим в наших храмах детей школьного возраста, подростков, студентов, молодежи? Почему попытки создавать молодежные православные движения на сей день совсем не так успешны, как хотелось бы?

- Молодому человеку, подростку нужна помощь, потому что ему на самом деле очень трудно в Церкви. Подростку мало свойственно покаянное чувство, тексты молитв могут казаться ему непонятными, далекими от его жизни, «взрослыми». Длительное стояние на одном месте - это для подростка совсем не то, что для взрослого, потому что подросток иначе воспринимает время. Духовно одаренных детей, которые с ходу воспринимали бы службу и все это время находились бы в каком-то глубоком религиозном состоянии, все-таки очень мало. У подростка не получается молиться в храме, а то, что у нас не получается, - того мы и не любим делать.

К сожалению, на сегодняшний день в нашем обществе нет массового мощного движения к христианской жизни; движения, которое захватывало бы все поколения, и молодежь тоже. Зато мир предлагает молодому человеку очень много соблазнов, развлечений. Что в этих условиях может помочь ему найти верный путь? Группа ровесников, сообщество друзей, с которыми ему было бы интересно и которые поддерживали бы друг друга. У нас в Иркутске таким сообществом стала даже не гимназия (потому что гимназия все же учебное заведение, она максимум времени отдает познанию наук, и как мы ни пытались все эти годы уделять больше внимания воспитанию, не всегда хватало у нас на все это сил), а наш православный лагерь «Роднички». Там мы с детьми живем творчески. Это достаточно большое сообщество и взрослых, и подростков, которые ждут лета, чтобы поехать в лагерь, а весь год занимаются подготовкой, освоением каких-то навыков. Но главное - что все они ходят в храм. То есть они не просто едут в лагерь отдыхать, они после становятся воцерковленными подростками. И нашими помощниками. Это процесс, за которым очень интересно наблюдать.

А в гимназии мы создали домовый храм. Девочки по очереди ухаживают за ним, занимаются просфорками, записками, убираются в храме. И поют во время богослужения. И эти действия, сознание того, что у них получается это делать, помогают, наверное, полюбить Церковь.

- Вам все-таки удавалось раскрыть перед детьми богатство православного богослужения?

- Надеюсь, что да. Я преподавал в младших классах, а в этом возрасте дети еще совсем не такие, как в подростковом. Они открыты, доверчивы, они радуются всему тому, что мы им даем. Но многого они в этом возрасте еще не могут понять глубоко. Поэтому наши уроки Закона Божиего - это только их первые шаги. Позже, где-то в шестом-седьмом классах, может начаться бунт против всего, в том числе и против Закона Божиего, который вдруг становится неинтересным и который не тревожит, потому что за него оценки не ставят. Значит, можно расслабиться или сделать на этом уроке задание по алгебре, например. У подростка нет постоянства, он очень зависим от настроения, от последнего впечатления. Именно эта подростковая впечатлительность и изменчивость подвигла нас к созданию детского лагеря. Мы учим детей девять месяцев, а затем на три отпускаем. Возвращается ребенок - мы его не узнаем: он такого набрался за лето! Поэтому мы решили: надо создавать такой образ общения с детьми, чтобы мы с ними не расставались. Конечно, нельзя сказать, что мы движемся исключительно по пути успеха, но мы развиваемся, и дети становятся немного другими. Более творческими. Более послушными. У них есть желание участвовать в общем деле. Можно сказать, что мы создаем систему, где нет простора для проявления деструктивных тенденций у подростка.

После великих строек

 

- Слова «Братск» и «Усть-­Илимск» у читателей среднего и старшего поколений ассоциируются с комсомольскими стройками, с массовой миграцией молодого поколения в Сибирь, с романтическими песнями... Но это в прошлом, а каково сегодня население Ваших родных мест? Сказывается ли на обстановке, на психологии тот факт, что почти все ныне живущие здесь когда-то приехали «покорять тайгу» и что некая «великая эпоха» осталась в прошлом?

- Я иркутянин, и поэтому мои суждения о Братске не претендуют на истину в последней инстанции, я выскажу впечатление от моих первых лет жизни в этом городе.

Население наше состоит из неравных частей: малая часть, около десяти процентов, - это коренное население, со времен русской колонизации Сибири в XVI-XIX веках, остальные - «комсомольцы» (те, кто приехал в свое время по комсомольским путевкам) и бывшие заключенные. Те, кто приехал строить Братскую и Усть­Илимскую ГЭС, сейчас, по-моему, обижены невниманием власти. Ведь в советские годы наш регион был своего рода «ставропигиальной» территорией, управляемой фактически из Москвы. Один звонок директора БратскГЭСстроя в Москву решал любые проблемы. От нас, кажется, и не уезжали звезды тогдашней культуры - Пахмутова, Кобзон. Люди были воспитаны на этой гордости: мы победили природу, укротили Ангару, создали рукотворное море; мы какие-то особенные, мы живем в необыкновенном месте. А сейчас этого нет. Братск стал обычным провинциальным городом с великим прошлым. Государство утратило к нему интерес, и у многих людей осталось чувство обиды: как же так, обещали светлое будущее... «Хозяева жизни», владельцы производства живут далеко, средства свои вкладывать в город не хотят, им это не нужно. Еще одна беда - экология. С нею действительно плохо. Два огромных комбината, алюминиевый и лесоперерабатывающий, и город с подветренной стороны. Не будет у человека хорошего настроения, если он выходит утром из дома, а его обдает запахом тухлого яйца. От этого болеют люди, дети болеют, у многих ранние хронические заболевания.

В результате нам сейчас грозит участь какой-то рабочей окраины, промышленной зоны. Люди видят это и злятся. Нынешний Братск похож на город разочарованных пенсионеров. Те, кто состарился, доживают здесь, многие из тех, кто еще в творческом возрасте и надеется себя в жизни реализовать, - уезжают. Слава Богу, есть Братский университет - он процентов тридцать молодежи оставляет. А не было бы университета - все лучшие уезжали бы после школы и не возвращались бы уже никогда.

Нет, конечно, мы не отчаиваемся и надеемся на «светлое будущее» Братска, но уже христианское.

- Ну а село сибирское чем сегодня живет?

- Той части нашей территории бассейна Ангары, которая до эпохи великих строек была самой населенной, уже просто не существует, потому что там вода. Прибрежная полоса затоплена. Всех выселили, переселили на горы, а там уже совсем другой образ жизни, не такой, как в традиционном селе. Основная работа - лесопиление. Когда ты живешь на своей земле, у своей реки, возделываешь землю и что-то на ней выращиваешь, - у тебя другое к родной земле отношение. А когда ты просто пилишь и пилишь - у тебя формируется варварское, разрушительное отношение к ней. В людях воспитали такое отношение - разрушительное. И люди не чувствуют, что они делают что-то плохое, захламляя природу, безжалостно уничтожая лес. У них где-то на духовном уровне это чувство утрачено. Или не воспитано. Люди страдают внутренне, но сами не понимают, отчего страдают. Оттого, что разрушен их мир, обрублены корни.

- В чем особенность пастырского служения в такой ситуации? Что Вы говорите людям - вот таким, усталым, обиженным, нервным, злым?

- Мы не проповедуем, конечно, с амвона такого: не уезжайте, терпите, оставайтесь на родной земле. Это было бы нечестно с нашей стороны. Пусть каждый сам решает, уехать или остаться. Но мы стараемся что-то доброе, светлое в жизнь людей здесь внести, сделать эту жизнь более интересной. С помощью наших молодых священников мы стараемся создать такой добрый круговорот дел, событий, проектов: детский лагерь, православная гимназия, духовно-просветительский центр, центр реабилитации зависимых от алкоголя и наркотиков - мы сейчас его создаем... Все эти наши проекты должны устойчиво и надолго объединять людей. Не просто так: быстренько собрались, по докладу прочитали и разошлись, и никто не может потом толком сказать, зачем собирались. Должно быть конкретное дело и конкретный его результат. А вокруг этого дела можно уже потом и конференции проводить, и слеты, и все, что угодно.

Чтобы побольше было живых общин

 

- Но главное ведь все-таки - церковная жизнь. Велико ли стремление к ней в усталом, нервном и разочарованном населении?

- Когда я ехал на кафедру в Братск, я не ожидал увидеть такую разницу между ним и Иркутском. Иркутск - старинный город с традициями; в Иркутске даже и невоцерковленный человек иначе реагирует на священника. У него почтительное, возвышенное к священнику отношение. А в Братске все жестко, здесь не до возвышенных чувств. Первый храм в Братске появился в 1982 году - на окраине - и был переделан из частного домика. А второй - в 1992-м, когда в Иркутске уже вдохновенно шли службы в десятках храмов. Общество в Братске очень поляризовано: есть люди, которые уверовали, а есть те, кто ничего о Церкви не знает, а зачастую и знать не хочет. Сейчас у нас в Братске пять храмов, а всего в епархии более тридцати храмов и столько же приходов, имеющих свои, как правило, приспособленные помещения для богослужения, переделанные из каких-то домов, магазинов, клубов, но окормляемые постоянными священниками. Мы пытаемся привлекать новые силы, рукополагать новых священников, создавать новые приходы - чтоб их было как можно больше. Иногда мне говорят: зачем нам еще больше приходов, храмов? Город компактный, кому надо - сядет на троллейбус и доедет... А это для того, чтобы приходские общины были живыми. И чтобы не возникало монополии на духовную жизнь. У нас появляется проблема - некоторые приходы начинают напоминать собою какие-то секты. Вновь пришедшему человеку внутрь не пробраться: там свои отношения, своя дружба... Люди, много лет ходящие в этот храм, чувствуют себя в нем хозяевами, а новый человек ощущает себя чужим, и у него нет радости от того, что он в храм пришел, потому что для уборщицы, которая работает здесь уже много лет, он - не ко Христу пришедший человек, а человек, который сейчас тут натопчет. Она, даже если не скажет ничего, так посмотрит, что человек понимает: зря он сюда заглянул.

Приходов должно быть больше еще и для того, чтобы священник мог как-то держать каждого своего прихожанина в поле зрения и уделять ему личностное внимание, а не только говорить мимоходом вопрошающему: «Постись, молись, и у тебя все будет хорошо». Человек, не получающий внимания в Церкви, либо совсем уходит, либо появляется в ней периодически по своим надобностям. Он понимает, что не может пробиться в центр приходской жизни сквозь толщу людей, которые там уже стоят. Сколько людей священник может вот держать во внимании? Сто, сто пятьдесят, не больше. Собственно, у нас сейчас так и есть: появляется священник, и вокруг него образуется община, 100-150 человек.

- Но количество храмов-то ведь не может возрастать с такой скоростью. Почему Вы больше о приходах говорите сейчас, чем о храмах?

- Может быть, это неправильно, но для меня создание прихода больше значит, чем строительство величественного храма. Должны быть люди, живущие общей молитвенной жизнью. Если они дозреют до того, чтобы храм построить, это будет хорошо. А если храм богатые люди построили как памятник своему тщеславию - простые прихожане потом не будут этот храм воспринимать как свой и себя своими в нем чувствовать не будут. В том числе и поэтому у нас храмы часто не заполнены. Понятно, что храмы всегда строились богатыми жертвователями. Но прихожане тоже должны участвовать в строительстве храмов. И это участие, начинаясь с малого, должно расширяться. Будет народ возрастать в вере - будет расти и количество храмов: эти два процесса должны быть непосредственно связаны.

- А что больше свойственно сибирским прихожанам: ждать, когда кто-то что-то для них сделает, организует, пришлет священника, найдет помещение, - или все же действовать самим? Используя советскую терминологию, приходы образуются - по инициативе сверху или снизу?

- Пока чаще «сверху», то есть по инициативе епархии. Слишком уж закостенела у нас жизнь. За последние лет пятнадцать, наверное, в Братске не многое менялось - те же священники, те же приходы, количество их росло медленно. Все привыкли. Потому и капсулировалась приходская жизнь: мы устроили себе здесь все как надо, зачем нам еще кто-то. Развития серьезного не было.

Иногда люди к нам обращаются, но они при этом не всегда толком знают, чего хотят. Нередко им кажется: вот построят у нас в селе церковь, и от одного этого факта все изменится. Не понимают, что жизнь в Церкви - это труд, очень большой труд и непривычный. Ведь священник приедет и будет их убеждать, что в храм нужно ходить каждое воскресенье, что нужно не только свечку поставить, а службу отстоять, что храму и священнику нужно помогать. Они об этом не догадывались - оказывается, у них какие-то иные были представления, у каждого свое. И вот человек пришел в церковь один раз, два, но того, на что рассчитывал, не нашел - и прекратил ходить. Это очень часто бывает. Боюсь, что у нас в поселках слишком мало еще христианского сознания в людях. Но все когда-то и с чего-то начинается. Господь управит наши пути.

- Трудности, наверное, связаны еще и с тем, что епархия молодая, только три года назад создана...

- Действительно, люди еще не привыкли к тому, что здесь, в Братске, есть свой архиерей. Раньше Владыка не так уж часто здесь бывал из-за огромного размера территории епархии. И священники на приходах привыкли жить самостоятельно, если не сказать самостийно. Три года в Братске прошло, и мы пытаемся выправить ситуацию, дать всем понять, что архиерей теперь непосредственно участвует в церковной жизни, а священники - это его помощники. Но не каждому священнику легко это принять, особенно если архиерей благословляет что-то, что ему, священнику, не по нраву. Тут у него и силы пропадают, и творчества никакого нет, и желания это делать... А если бы то же самое ему самому в голову пришло - он, может быть, горы свернул бы на своем пути. Вот в этом проблема - найти людей, которые бы тебя понимали, которые подходили бы ко всему творчески, которые решали бы вопросы развития епархии, а не замыкались бы на своих приходах, в своих стенах, настоятельно намекая, чтобы никто не вмешивался в их дела.

Таежная миссия

- Ваша инициатива, Ваша миссия, насколько я знаю, принимает иногда экстремальный характер - Вы по таежным рекам или на вертолете добираетесь до совсем глухих сел...

- Да, у нас есть такие окраины в епархии, где архиерей не был никогда и священника тоже не видели очень давно. Мы предпринимаем шаги, которые можно даже назвать неэффективными с точки зрения вложения сил и средств. Допустим, если город с населением 150 тысяч, то, устраивая там мероприятие, можно надеяться, что на него придет достаточно много людей. А здесь - добираемся целой командой либо по реке на катере, либо на вертолете, а в селе живет три человека, какой тут эффект? Еще 100 километров преодолели, еще одно село, в нем два человека живут... Но мы предпринимаем такие поездки, чтобы каждый человек имел возможность поговорить со священником, креститься, если он не крещен, приобщиться Святых Таин. Мы приезжаем, и вся наша команда расходится по всему селу, стучимся в каждую калитку, объясняем всем, кто мы и зачем прибыли, что будет служба, что, если кто-то хочет, можно креститься. Мы совершаем в этих селах Литургию, иногда в полуразрушенных храмах, разгребаем завалы мусора, кирпича, расчищаем какое-то место и служим архиерейским чином, как положено, - со священниками, диаконами, певчими. Для села это каждый раз большое событие. А еще есть села, где уже никто не живет, но там были когда-то храмы, и мы приезжаем в эти умершие села и на месте храмов ставим Поклонные кресты.

- А как люди реагируют на ваше появление в их селе?

- Прекрасно реагируют. Иногда, правда, поначалу смотрят на нас, как на инопланетян. А потом говорят: «Наконец-то вы приехали, а то нас тут сектанты одолели, сколько раз уже приплывали на своих кораблях. Но мы их всех прогоняем. Мы знаем, что у нас есть своя Православная Церковь».

Мне это очень нравится - летом идти по реке; это невероятно красивая природа, от общения с которой мы получаем огромное удовольствие; это сообщество единомышленников, и это, наконец, общение с людьми, которое взаимно нас обогащает: мы не только отдаем, мы приобретаем очень много в этих наших миссионерских поездках. Мы, конечно, не очень похожи на тех миссионеров, которые шли по диким местам пешком и погибали в буранах, наше миссионерство гораздо более комфортное, но оно очень много дает. И нам, и тем людям, к которым мы стремимся. Найти спутников для такой поездки не проблема: многие хотят.

У нас есть такое село Омолой: когда мы приезжали туда в первый раз в прошлом году, мы так подружились с детьми этого села, что, когда мы приехали уже в этом году, дети с нами провели два дня почти полностью. Были и на вечерней службе, и утром на Литургии, потом пришли на акафист святителю Иннокентию, потом провожали нас до самого корабля, долго прощались, махали нам руками, просили приехать еще.

Одиночество в добром круговороте

- Владыка, вопрос несколько бестактный, но все же позволю себе его задать: а есть ли у архиерея время и силы на личную духовную, внутреннюю жизнь? На чтение святоотеческих книг, на молитву, на подготовку к собственной исповеди? На ту жизнь, к которой он сам призывает паству?

- Это очень большая проблема. Насчет времени и сил - они есть. Самое трудное для молодого архиерея - жить без наставника, к которому мы все привыкли, ведь все архиереи - монахи и прежнюю жизнь свою проводили в послушании. Самое сложное - это уметь руководить своей свободой, направлять свою жизнь в спасительное русло. Как организовать себя, как не истощиться, не выгореть? Как жить, чтобы было чем собственное сердце зажечь - иначе как зажжешь других? Это непросто, и я не сказал бы, что я доволен собой, тем, как это происходит у меня. Хотя понятно, как должно быть правильно. Нужно научиться. Научиться жить спасительно в новом статусе.

Кто-то скажет: какая проблема, вот, приехал к себе домой, помолился, открыл книгу, почитал... Но тот нервный и моральный фон, который ты за день приобретаешь, не всегда дает тебе сделать это полноценно.

- Вы в начале беседы нашей вспомнили, как Владыка Вадим Вам в свое время сказал: не бойся, одиночества не будет. И вот, я слушаю Вас и понимаю, что тот самый «добрый круговорот», о котором Вы говорили - масса дел, масса людей, которые Вас ждут, которые в Вас нуждаются, которые о чем-то Вас просят, - от одиночества на самом деле не спасает; что архиерейство - испытание одиночеством...

- Да, это так, и это не просто испытание - вызов. Во-первых, ты, по сути, сам себе руководитель; тебе в большинстве случаев никто не даст совета, когда ты сомневаешься, когда тебе нужно принять решение, и принять его мудро; когда тебе нужно быть последовательным в изменяющейся ситуации; когда случаются искушения и тебе кажется, что тебя не понимают, что твоими действиями недовольны...

Во-вторых, одиночество трудно еще и тем, что никто тебе не возражает. Когда ты находишься среди тебе подобных - таких же клириков, как ты, таких же монахов, как ты, - словом, таких же людей, как ты, - тебе кто-то обязательно в чем-то возразит, сделает замечание... А теперь все, что я делаю, - от первого лица. И все люди, с которыми общаюсь, всегда знают, что я архиерей. «Зачем его беспокоить, не надо ему возражать...» и т. д.

- Действительно, спорить с архиереем не принято, хотя ведь он тоже человек, он не может быть всегда и во всем только правым... Это ведь тоже испытание - испытание невозражением, беспрекословным послушанием окружающих?

- Конечно. Это может совершенно изменить характер человека: что бы он ни сказал, его все слушают. А когда он сталкивается, наконец, с человеком, который не слушается, который спорит, он начинает гневаться. Где противоядие? Надо помнить, что не один ты это дело делаешь, что это общее дело. Тогда не будешь деспотичным.

У каждого свой крест. Архиерейский крест не самый легкий. Архиерей в Церкви поставлен руководить, на нем ответственность, но на нем и обязанность овладеть искусством - искусством строить отношения с людьми. Я за совместное творчество, за сотрудничество. Хотя не всегда это возможно, не всегда среда наша церковная оказывается к этому готовой.

Архиерею нужно научиться жить одному, самому в себе искать духовные силы, конечно, призывая на то Божию помощь. При правильной духовной жизни в Церкви невозможно быть одиноким.

Епископ Братский и Усть-Илимский Максимилиан (Клюев Максим Валерьевич) родился 16 июля 1971 года в Иркутске. В 1990 году окончил Иркутский авиационный техникум по специальности «Эксплуатация промышленных роботов»; в 1995 году - кибернетический факультет Иркутского государственного технического университета по специальности «Автоматизированные системы обработки информации и управления». С 1991 года работал инженером-программистом в вычислительном центре Иркутского аэропорта. В 1989-1994 годах состоял в браке. Имеет дочь.

В марте 1992 года стал прихожанином Михаило-Архангельского храма Иркутска, в течение шести лет нес клиросное послушание. 6 июня 1998 года в Знаменском соборе Иркутска архиепископом Иркутским и Ангарским Вадимом рукоположен во диакона и назначен клириком этого храма. В 1998-2002 годах обучался на заочном отделении Тобольской духовной семинарии. С 1998 года - преподаватель Закона Божия в начальных классах Православной женской гимназии в честь Рождества Пресвятой Богородицы в Иркутске. В 2008 году возглавил в гимназии кафедру православных дисциплин.

18 декабря 2004 года в Знаменском соборе Иркутска архиепископом Иркутским Вадимом пострижен в монашество с именем Максимилиан в честь святого отрока Ефесского Максимилиана. В том же году рукоположен во иеромонаха. В 2004 году назначен референтом Иркутского епархиального управления, в 2006 году - его секретарем.

К празднику Святой Пасхи 2008 года возведен в сан игумена. В 2009-2011 годах исполнял по совместительству обязанности настоятеля храмов Успения Божией Матери в Иркутске, Свято-Троицкого в селе Максимовщина и Свято-Софрониевского в селе Шаманка Иркутской области. Решением Священного Синода от 5-6 октября 2011 года избран епископом Братским и Усть­-Илимским.

18 декабря 2011 года за Божественной литургией в Богоявленском соборе города Ногинска Святейший Патриарх Кирилл возглавил архиерейскую хиротонию архимандрита Максимилиана.

Фото их архива Братской и Усть-Илимской епархии

Журнал «Православие и современность» № 32 (48)

Епископ Братский и Усть-Илимский Максимилиан
Беседовала Марина Бирюкова

http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/v-cerkvi-nevozmozhno-byt-odinokim