САМОЕ ВАЖНОЕ
Не могу сказать, что мы хорошо понимали друг друга: Даниэль Арно не всегда умеет выразить мысль по-русски, а я не знаю ни французского, ни английского. При этом понимали мы друг друга просто замечательно - наверное, каждый из вас встречал людей, с которыми живёшь и думаешь на одной волне. У Арно - физико-математическое образование; может быть, поэтому он дисциплинирован, деятелен - европейский интеллектуал, словно шагнувший в наш мир из довоенного прошлого, когда умные люди были действительно умными.
Крестил его лет десять назад отец Николай Макар, довольно известный киевский священник, и легло это на душу Арно, похоже, очень естественно. Среди предков Даниэля - евреи и баски, то есть иудеи и католики, не говоря об атеистах. Все они были мало похожи друг на друга. Но в православии всё неравнодушное и непошлое находит своё место, примиряется.
- Что самое важное вы узнали, Даниэль, прочитав Евангелие?
- Все религии приглашают тебя изменить образ жизни и наблюдать за своим поведением, но Евангелие требует и контролировать свои мысли. Это важно и как вопрос личного развития, и как вопрос коллективной ответственности. Мысли влияют на мир, в котором ты живёшь через настроение, взаимодействие с другими людьми и так далее.
Я нашёл подтверждение этому в высказываниях архимандрита Фаддея из Сербии, современного старца, который во время войны в Югославии говорил: «У нас сейчас идёт война, не потому что мы, христиане, хотели её, но наши мысли сделали её возможной». Я понял, что, если допускать плохое даже втайне, оно проявит себя.
Речь шла о войне на Украине, откуда родом его жена, Елена Арно. Даниэль высказал эту поразившую меня мысль несколько по-другому, с трудом подбирая русские слова, иногда переходя на английский. И тогда его друг - Сергей Лукин, устроивший нашу встречу, - переводил. Сергей работает в Морском регистре, а для души - в Миссионерском отделе Петербургской епархии. Я догадываюсь, что их сблизило с Даниэлем. Они оба из прошлого: один - европейского, другой - русского.
РЕКВИЕМ ПО СССР
Начну с начала.
- Даниэль, вы из католической семьи?
- Нет, только бабушка была католичкой, остальные члены нашей семьи были французами иудейского происхождения.
- Они соблюдали обряды?
- Очень мало, потому что... моя мама была коммунисткой, она не была верующей. Очень хорошо относилась к еврейским традициям, но воспринимала их как декор. Состояла во Французской коммунистической партии.
- Как она пережила крушение СССР?
- К этому времени она уже разочаровалась в коммунистических идеях. Вам, наверное, это покажется странным, но во Франции коммунизм был модой, а мода обычно не очень долго продолжается. В случае с моей мамой - увлечение продлилось десять лет, которые пришлись на моё детство. Поэтому скажу, как сам я воспринял крушение Советского Союза. В то время многим казалось, что русские люди будут теперь свободны, и радовались. И лишь немногие понимали, что случившееся затронет весь мир, изменит его к худшему, и Франция не станет исключением. Пока существовал СССР, у нас старались думать о людях, боялись, что они выберут коммунистические идеи. Но когда этот страх исчез, начались очень печальные процессы, например исчезновение среднего класса. Раньше почти у всех была стабильная работа, оплачиваемые каникулы, бесплатное медицинское обслуживание. Вы нас защищали, а когда ослабели, у нас победила новая идеология - свободного рынка. «Посмотрите, в СССР всё развалилось, - говорили нам, - потому что было неэффективным». Под прикрытием этого неолибералы атаковали кейнсианскую модель экономики (по имени английского экономиста Кейнси), которая появилась при Рузвельте и помогла Америке справиться с депрессией 30-х годов. Она предполагала, что государство должно регулировать экономику на благо общества.
- Как всё происходило на практике?
- Я помню те времена, когда в Париже не было бомжей. Точнее, были те, кто сам выбирал жизнь клошара. Это такие бродячие философы. Но обстоятельства к этому не принуждали. Бомжи появились в конце 80-х. Париж начал меняться. Это стало для нас шоком. Мне тогда было двадцать с небольшим. Всё происходило медленно, поначалу мало кем замечалось. Представьте себе большую картину, из которой начинают выпадать маленькие кусочки. Она ещё красивая, но происходит что-то не очень приятное. Я был тогда студентом и подрабатывал инструктором по вождению автомобилей. У нас с учениками обычно находилось время поболтать, и я всё чаще слышал речи от людей немногим младше меня, что они хотят получить диплом для того, чтобы зарабатывать много денег. Несколькими годами ранее мы так не думали. Конечно, деньги были важны, но главное - работа должна быть любимой. А тут: деньги, деньги, деньги; появилось много телепередач про то, как заработать больше, как круто раскрутить бизнес.
- У нас было то же самое, практически одновременно с вами.
- Да, можно проследить взаимосвязь. Была очень сильная либеральная пропаганда.
- Куда это может привести?
- Мы не знаем, что может произойти через несколько лет. Кто мог предсказать тридцать лет назад, что будет такое возрождение православной веры в России? Что происходит сегодня с Западом, можно понять на примере Франции. В 1968 году у нас произошла студенческая революция, идеи и лозунги которой казались очень благородными. Лишь немногие смогли тогда распознать опасный подтекст случившегося - торжество крайних форм индивидуализма. Со временем благородные идеи были забыты, а индивидуализм остался. Так вот, люди, которые вышли тогда на улицы, теперь находятся у власти, управляют средствами массовой информации, то есть они правят. Этим объясняются многие перемены в менталитете. Например, то, что богатство стало слишком большой ценностью. В общем, когда мы говорим о «либерализме», нужно понимать, что он очень сильно связан с болезненным индивидуализмом, который ставит под угрозу выживание общества. В США, скажем, есть люди, которые поддерживают движение «чайлдфри» - отказываются от рождения детей. Им кажется, что дети ограничивают их свободу. Но часто так бывает, что, когда какая-нибудь идея достигает своей вершины, это начало её конца. Поколение шестидесятых уйдёт, и на смену ему придут люди, пострадавшие от того, что сейчас происходит. Ведь либерализм ведёт к неоправданному экономическому неравенству, безработице и многим другим неприятным вещам. Так что можно надеяться, что они будут больше уважать такие ценности, как солидарность, например. В России это называется «братством».
АРОН ИЛИ АРНО
- Даниэль, вы в детстве испытывали религиозные чувства? Задумывались над тем, есть ли Бог?
- Скорее всего, нет. Разве что немножко. У меня дедушка был историком и философом - Роберт Арон...
- Не Арно?
- Нет, Арно стал мой отец. Так распорядился прадедушка. Он боялся, что евреев снова начнут преследовать.
- А Даниэль французское имя?
- Есть французские имена, имеющие древнееврейское происхождение, например Даниэль или Пётр - так зовут одного из моих братьев. А ещё один брат носит совсем не еврейское имя - Антуан.
Так вот, мой дед Роберт Арон писал книги об отношениях католицизма и иудаизма. Что Христос был евреем, учился, жил как обычный еврейский ребёнок, что христианство имеет еврейские и греческие корни. И если христианство имело еврейские корни, то преследование иудеев не имеет смысла.
- Кто-то из ваших родных пострадал во время войны?
- Дедушка Роберт воевал офицером в Первую мировую, потом во Вторую. Был ранен и арестован, не успев излечиться. Он не скрывал того, что является евреем, потому что этого требовал закон, подписанный маршалом Петеном. А Петену дед доверял, как все французские солдаты, и был уверен, что тот его защитит. Он не представлял, что всё может плохо закончиться. Скорее всего, дед погиб бы в концлагере, но его спасла моя бабушка-католичка. Она рассказывала, что познакомилась с комендантом пересыльного лагеря и убедила его помочь её мужу. Она никогда не говорила, на что ей пришлось пойти ради этого, лишь намекала: «Я была очень красивой женщиной». Дедушка бежал в Алжир, бабушка осталась одна с ребёнком во Франции - с моим отцом. Она присоединилась к движению Сопротивления: подделывала документы для членов движения, помогала в связной работе, через неё поступали приказы от де Голля. Она была журналисткой, имела машину и возможность ездить куда нужно. Однажды её заподозрили и арестовали.
- Она спаслась?
- Бабушке повезло. Её арестовали французские полицейские, из рук немцев она бы не вырвалась. Она знала, что в квартире обязательно проведут обыск, а там были бумаги, которые не должны были попасть в руки полиции. Попросила отвести её домой, забрать кое-что из одежды. Когда подходили, услышала стук клавиш своей пишущей машинки и поняла, что это её знакомый по Сопротивлению, он тоже занимался подделкой удостоверений. «Это писатель-неудачник, - объяснила бабушка полиции. - Один раз я позволила ему воспользоваться своей пишущей машинкой и с тех пор не могу от него избавиться». «Сколько раз я говорила, что не хочу вас здесь видеть!» - закричала она с порога и, схватив ворох бумаг на столе, сунула ему в руки, можно сказать, вытолкала за дверь. Она была хорошей актрисой, и полицейские поверили. Все опасные бумаги знакомый унёс с собой, а других доказательств подпольной деятельности бабушки не было. Её отпустили.
- Как её звали?
- Сабина Арон. Другие мои бабушка и дедушка тоже спаслись благодаря случаю. Бабушка вышла из квартиры и услышала, как двумя этажами ниже соседка говорит, что наверху живут евреи. После этого они с дедушкой бежали из немецкой зоны Франции в петеновскую, где иудеев преследовали не так энергично. Но некоторые мои родственники погибли.
* * *
Позже, заглянув в справочник, я обнаружил, что дед Даниэля, Роберт Арон, был известным человеком, академиком, автором 24 работ по политике, истории религии, но в основном по истории Франции. Удивило, что он через всю жизнь пронёс верность маршалу Петену - герою Первой мировой, приговорённому к расстрелу за соглашательство с нацистами. Дело в том, что Петен согласился возглавить правительство юго-западной части страны, подконтрольное нацистам. Казнь заменили пожизненным заключением, но имя маршала по сей день во Франции синоним измены. Роберт Арно считал иначе. Ему принадлежит фраза: «Петен - щит Франции, де Голль - её меч».
НЕПЕРЕВОДИМОЕ СЛОВО
- Интерес к религии появился у меня в двадцать с лишним лет, когда я начал читать дедушкины книги, - продолжает Даниэль Арно. - Они пробудили во мне глубокие и тонкие чувства. Тем более что, читая литературу по квантовой физике, я ощущал, что есть какие-то тайные, неявные законы. Мир устроен сложнее, чем я считал прежде. Но у меня долго не было понимания, зачем люди ходят в церкви и синагоги. Была такая инфантильная мысль: мне не нужен священник - посредник между мною и Богом.
- Вы больше физик или математик?
- Я занимался динамикой потоков, без которой, скажем, не сконструировать крылья самолёта. Это дисциплина на стыке физики и математики, большая часть расчётов производится на компьютере, потому что приходится решать слишком сложные уравнения.
- Как вы познакомились с женой?
- Это произошло в Соединённых Штатах, где я работал программистом, а Лена делала интерьерные свечи для галерей и магазинов домашнего декора. А также она преподавала русский язык, который я начал учить ещё в школе. В Америке, когда мне стало скучно, я решил снова взяться за русский. Так мы познакомились с Леной. Она имеет филологическое образование. После Америки мы какое-то время жили в Париже, где отдали детей в русскую школу при Трёхсвятительском подворье Московского Патриархата. Лена сначала ждала их на скамейке в парке или в кафе, а потом начала ходить в храм.
Невольно и я стал воцерковляться вместе с женой и детьми. Они постятся - и я пощусь. Получалось лучше, чем сейчас, строже. Во Франции можно купить соевое мясо, очень похожее на настоящее, и Лена как-то посоветовалась со мной, можно ли его есть в пост. Я ответил, что это выйдет по-фарисейски. Уже понимал, что это такое. Очень понравились православные песнопения, и мы поехали в Киев - я хотел этого больше, чем она. Рассказывая о Киевской лавре, Лена познакомила меня с новым русским словом «благодать», не зная, как перевести его на английский. Она ходила в Лавру каждый день, а когда возвращалась, то повторяла: «Так хорошо, так хорошо!»
И я захотел сходить. И когда пошёл, тоже что-то почувствовал. Там есть длинная лестница, которая ведёт в подземные галереи, где хранятся мощи. Я француз, у меня было строго научное образование, наша культура очень рационалистична. Но когда я спустился по ступеням вниз, в пещеры, оказалось, что это путь в другой мир и другое время. Это было что-то настоящее. Я видел, как люди прикладываются к мощам, как они молятся. И я понял, что духовность - это не что-то
специфическое, не отдельная часть мира, мимо которой можно пройти, ничего не потеряв. Она, как воздух, везде и столь же реальна, как вот этот стол. Мне не хотелось уходить.
- Как сказал апостол Пётр на горе в день Преображения: «Хорошо нам здесь быть», - заметил Сергей Лукин.
- Да, - подтвердил Даниэль.
- Прочитав Евангелия, полюбили ли вы Христа?
- Любовь... Это слово, скорее, подходит для моего отношения к Богородице. Отношение ко Христу более интеллектуальное. Наверное, так можно сказать. Он для меня как бы дверь, через которую я получаю доступ к Богу-Троице.
- Вас подтолкнуло к крещению какое-то событие?
- Я долго ждал, думал, что не готов, это был слишком ответственный шаг, а я слаб. Но однажды в Лавре познакомился со священником, который преподавал в академии и немного знал французский. Мы поговорили, а когда ушли от него, я вдруг признался жене, что не всё сказал, что мне хочется продолжить разговор. Мы вернулись, но Лена отправилась к этому священнику одна. Её не было полчаса, наверное, они говорили обо мне. Священник сказал, что мне надо креститься, и я согласился. Решил, что он лучше знает, что делать. Никто не давил на меня, всё было очень тактично.
ДОРОГА В ПИТЕР
Даниэль и Елена
В прихожей раздаётся шум. Это пришла хозяйка - Елена. Она принадлежит к тем украинцам, глубоким, но вместе с тем простым добродушным людям, которые словно родились христианами, во всяком случае впитали веру ещё в детстве. Я понял это, когда первый раз увидел, как она улыбается.
- Как вы оказались в Питере? - спрашиваю я Даниэля и Елену.
Отвечает Даниэль:
- Моя фирма занималась в Киеве разработкой программного обеспечения. Заказы поступали из Франции, но исполняли их местные программисты. Потом украинское отделение нашей компании закрылось и нужно было решать, возвращаться ли во Францию или ехать в Россию. Я выбрал Россию, а в России - Петербург.
- Мы как-то обсуждали качество жизни в России и на Западе, - сказал Лукин. - Оказалось, что жизнь в Питере мало отличается по качеству от жизни в любом другом европейском городе.
- Контраст между Россией и Западом заметен, когда сравнивают российское захолустье с большими городами в Европе или Америке, - поясняет Даниэль. - На самом деле в Соединённых Штатах есть места, где люди до сих пор ходят босиком - у них то ли нет обуви, то ли они её берегут. Европейские города чище российских, но разница не слишком велика.
- Когда мы поднимались по лестнице в эту квартиру, - напоминает Сергей, - увидели ящик, который в 50-60-е годы использовался вместо холодильника. Даниэль сказал, что в Париже тоже висят такие и люди ими пользуются.
- Если продолжать сравнение. Чем Русский мир отличается от того, к которому вы привыкли в Европе?
- Не могу сказать ничего оригинального. Русские более резкие, но когда в России у вас есть друг - это настоящий друг.
- Резкие?
- Я как-то помогал шведам с переводом на переговорах, - поясняет Сергей Лукин, - и они признались мне: «Когда вас, русских, слушаешь, не понимая, о чём вы говорите, то кажется, что всё время ругаетесь».
Я удивился. Не знал, что мы так выглядим со стороны.
- Но здесь у меня более сильное ощущение христианства, чем во Франции, - говорит Даниэль. - Здесь люди более живые, не измельчаются жизнью, может быть, потому, что ближе к традиции.
В разговор вступает Елена:
- Чем дольше здесь живём, тем сильнее меняется Даниэль. Сначала он во Франции, когда мы туда приезжали, больше говорил, сейчас больше молчит. Ему там всё стало неблизко. Настоящая жизнь - здесь, в России. Не столько я его здесь удерживаю, сколько он меня.
- Мы с Даниэлем давно общаемся, - добавляет Сергей Лукин. - Он хорошо знает и западную жизнь, и русскую. Я как-то спросил, отличаются ли наши женщины от западных. И если да, то чем? Хотелось понять, почему он женился на русской. Даниэль ответил, что в русских меньше карьеризма, деловитости. Для них семья на первом месте.
- На Западе тоже считают, что семья - это очень важно, - поправляет Даниэль. - Но это теория. Люди уже более ста лет живут под сильным давлением ценностей общества потребления. Так что на практике люди всё больше склоняются к тому, что работа важнее, хотя, может быть, и не добровольно. Я был очень рад тому, что Лена не работает, точнее, работает с нашими детьми. Но французы её не понимали.
У России есть и другие преимущества. Например, более серьёзное отношение к музыке. Несмотря на 20 лет разрушения, уровень музыкальной подготовки в России выше, чем во Франции. Русские более музыкальны. Не от природы, а потому что Россия сохранила свой фольклор, народную музыкальную культуру, здесь к ней совсем другое отношение. Она у вас есть, а мы потеряли. У нас был когда-то большой региональный фольклор, каждый регион имел свой язык, а потом страну решили сделать более унитарной, запретили изучать языки малых народов. Это началось при Наполеоне Третьем, и люди не сразу поняли, что борьба против местных культур уничтожает национальную. Когда спохватились, время уже ушло. Сейчас энтузиасты пытаются восстанавливать: проводят фестивали, есть этнические музыкальные группы, но всё это довольно поверхностно.
КАК ЛУЧШЕ ПОНЯТЬ БОГА
- Были ли у вас сомнения в существовании Бога после крещения?
- Очень небольшие и нечасто. В России верить в Бога - естественно. Здесь много людей, переживших встречу с Ним, а чудеса - это часть жизни, а не признак безумия. В этой атмосфере труднее потерять веру, чем её обрести. Духовное здесь - реальность.
- Когда икону Царя-страстотерпца привезли на Валаам, я случайно там в это время оказался, - вспомнил Сергей. - Образ на ночь оставляли в главном храме открытым для поклонения, и я помню, как текло по стеклу миро. Я был крещёный, уже определился, но это было подтверждение, что материализм не работает.
- Когда я работал инструктором по вождению автомобиля, со мной тоже произошёл необычный случай, - продолжает Даниэль. - В Париже есть очень узкие улицы, в районе рядом с автошколой их было много. По одной из них мне приходилось ездить очень часто. Она упиралась в другую, идущую перпендикулярно, там был такой перекрёсток в виде буквы «Т». По этим улицам автомобили ездят со скоростью 30-40 километров в час, поэтому, выезжая на перекрёсток, я всегда мог притормозить, пропустив другую машину, которая тоже сбавляла скорость. Но однажды я неожиданно для себя остановил машину. И увидел, как через перекрёсток промчался автомобиль со скоростью, наверно, 100 километров в час. Я не слышал, не видел её, но остановился. Мог погибнуть, но был оставлен жить. Видимо, помог Ангел Хранитель.
КЛЮЧ К ПРАВОСЛАВИЮ
- Кого из русских писателей вы любите?
- Чехов, Пушкин, Достоевский. Достоевский мне понравился не сразу - казалось, хороший писатель и не более того. Но потом прочитал его в прекрасных переводах Андрея Марковича - нашего академика с русскими корнями. Он переводил на французский так, чтобы люди чувствовали стиль, юмор Достоевского. И сейчас я думаю, что вы можете прочитать только Библию и Достоевского, и всё, ничего больше не читать. Этого хватит, чтобы понять самое главное о человеческой душе.
В России к Достоевскому удивительное отношение. Можно сказать: «Как сказал Алёша», - и все понимают, о чём я: об Алёше из «Братьев Карамазовых». Но человек, который не знает православия, не поймёт Достоевского.
- Православие - ключ к Достоевскому или Достоевский - к православию?
- Они ключи друг к другу. Если вы человек верующий, то уже много поймёте в Достоевском, если христианин, ещё больше, если русский православный, он откроется вам по-настоящему. Я хочу понять его именно так. Русскость - ключ к православию, православие - ключ к русскости, психологии русского человека, это первый уровень. К пониманию России, Славянского мира. И последний уровень - духовный мир.
- Где вы окормляетесь?
- Мы жили сначала возле Владимирской церкви.
- ...Достоевский был её прихожанином.
- Да, да. Но там сейчас нет прихода. Мы нашли его в храме Феодоровской иконы Божией Матери, где настоятелем служит сын отца Владимира Сорокина - отец Александр. А потом встретились с отцами Кириллом и Мефодием Зеньковскими. Это два брата, которые сначала служили в академии, а потом их направили в Вырицу. Несколько раз в году мы к ним ездим. Надо бы почаще. Так что приход у нас в одном месте, а духовник, отец Кирилл, в другом.
- Вы сказали, что Христос стал для вас как бы дверью к пониманию Святой Троицы. Насколько вы преуспели в этом понимании?
- Знаете, готовя диссертацию, отец Кирилл попросил меня помочь с переводом французского текста о лицах Святой Троицы. И я осознал, насколько человек не в силах понять этой тайны. Если заняться изучением чего-то очень сложного, то можно попытаться разобрать его на составляющие части, но постепенно анализ станет самоцелью. И тогда может случиться ужасная вещь: то, что ты разобрал, обратно уже не сложить. Попытки анализировать Бога - это расщепление целого на части. Помню, читал статью про Шабат, и там обсуждалось, можно ли иудеям пить чай с сахаром в субботу. Дело в том, что в этот день им запрещается употреблять жареное и варёное. Отсюда спор: сахар в чае - это варёное-жареное или нет? Решили, что если чай очень горячий, то сахар в нём изжарится или сварится, а если тёплый, то можно пить сладким. Это талмудический подход, который нам, христианам, не подходит. Нужно иметь скромность, не пытаться анализировать всё подряд. Нужно самому быть открытым для Бога, и тогда лучше поймёшь Его.
ЧТО ВАЖНО, А ЧТО НЕТ
- Кто из святых вас поразил?
- Ксения Петербургская, старец Фаддей Сербский, новомученики близки, отец Паисий Святогорец. Он даёт важные советы о воспитании детей, что всё нужно делать с любовью. Ещё есть книга, которую я несколько раз читал, называется «Отец Арсений».
- Вера делает вас счастливым?
- Очень помогает, когда появляются трудности. Даёт радость. Если бы мы больше следовали тому, чему учит нас вера, мы были бы лучше.
- Зачем вера нужна человеку? Если бы вы остались во Франции, не стали христианином, разве вы были бы совсем другим?
- Мне очень нравится то, что, поверив, ты вдруг оказываешься в начале пути, где тебя ждут всё новые и новые открытия, и конца этому нет. И что особенно нравится: я не знаю, куда меня всё это приведёт. Мир становится шире по мере того, как движешься с верой. То есть можно, конечно, сказать, что вера нужна для того, чтобы расширить свой мир. Но это будет не совсем правильно. Ты не с этого начинал и не для этого, это лишь следствие, одно из следствий. Пока ты не начинаешь верить, то не знаешь, что ищешь. Есть нечто более важное, чем вопрос, что мне дала вера. Она учит пониманию, что это ты должен давать, научиться жертвовать, чтобы получить вечную жизнь. И в Церкви мы учимся жертвовать собой, начиная с малого, ограничения себя в еде, комфорте.
- Неверующие тоже нередко жертвуют собой.
- Пока не разорваны связи с христианством. Там, где индивидуализм побеждает, всё меняется. Главный посыл нашего времени - живи для себя.
Первое, самое главное, что даёт вера, - это понимание, что важно в твоей жизни, что нет. У нас с Леной есть хороший друг, она живёт в Москве. Когда там были митинги, она очень поддерживала оппозицию, а мы - нет. И однажды мы провели вечер, обсуждая это. Мы ни в чём не были согласны, но когда я проснулся, то на утреннем правиле помянул погибшую дочь своей знакомой, как всегда поминаю. И это важнее нашего разделения. Поскольку мы уважаем друг друга, наши споры не приводили к ожесточению, хотя были близки к этому. Но я подумал: через пять лет мы даже не вспомним про эти митинги. А молитва о дочери останется. Вера даёт понимание, что человеческие отношения, глубокая внутренняя связь между людьми важнее, глубже политических разногласий. Бог помогал в этой глубине хранить мир, несмотря на бурю, которая кипела на поверхности. И как счастливое следствие - ты не теряешь друзей из-за политики.
- Не знаю... - с сомнением произносит Лена.
- Лене удалось сохранить отношения со всеми украинскими друзьями, - поясняет Сергей Лукин.
- К сожалению, не со всеми. Две мои подруги обиделись ещё во время майдана, когда поняли, что я не с ними. А мне было физически плохо и тогда, и особенно потом, когда пришлось выслушивать, что всё это Россия устроила. С одной из них мы дружим с детства, но я перестала её узнавать, она говорила не своим голосом. Я пыталась достучаться, спрашивала, как можно так заигрывать с американцами и отворачиваться от русских - ведь мы один народ. Не понимаю, что с ней сделали. Даниэль утешает меня, говорит, что всё пройдёт. Но я сомневалась, может, что-то понимаю неправильно. Однако священник в Киеве, до которого дозвонилась, кратко, опасаясь прослушки, подтвердил, что я думаю правильно.
- Если бы люди на Украине помнили о том, что по-настоящему важно, показали бы себя христианами, ситуация не зашла бы так далеко, - говорит Даниэль.
* * *
Напоследок спрашиваю её о том, что хотел узнать ещё в самом начале нашего разговора:
- Как вы встретились с Даниэлем?
- Он брал уроки русского, я воспринимала его как студента. Но с ним было так интересно, как ни с кем и никогда. Он не показывал, что влюбился, но старался, чтобы мне было хорошо, и чем дальше, тем больше я видела в нём отца своих детей. С моей стороны не было влюблённости, чувства развивались медленно, но глубоко (Лена смеётся). Даниэль очень много знает. О чём ни спрошу, он всё равно всё знает. Нам никогда не скучно рядом. Мы можем вместе молчать. Это очень важно, когда люди умеют вместе молчать.
Наверное, в эти минуты между ними стоит ангел.
