Не верю!
- Ну, это уж точно из области фантастики. Сельской. Простите, но ну никак не могу в это поверить! Вы верите в кентавров? Вот! И мне в эту историю, то ли благочестивую, то ли еще какую, но в любом случае странную, никак не верится.
- Но, отец Серафим, эту историю я своими ушами слышал: местные бабушки рассказывали.
- Ах бабушки! Понятно. А на коврах-самолетах эти бабушки не летают над тайгой за грибами и клюквой? Или в ступе? В это, кстати, мне проще было бы поверить.
Отец Серафим Розин. Фото: Алексей Колосов
Мы посмеялись. Засмеялись и все те, кто был в приходском доме. Действительно, история более чем неправдоподобная. Оказывается, храм здесь, в селе Усть-Печеньге, на берегу Сухоны, что в Вологодской области, не только не был разрушен в годы гонений. Более того: здесь сохранился и дивный мраморный иконостас, и старые иконы, и фрески. Сюда приносили даже иконы, спасенные от большевиков, из других, оскверненных и разрушенных ими в округе храмов. Как такое могло случиться? Как могла сохраниться в годы лютых гонений в целости и сохранности эта церковь - такая, которая в точности, наверное, подходит к песне иеромонаха Романа (Матюшина) «Белый храм над рекою»? Крутой берег северной реки, кругом тайга, мощное небо, и над всем этим великолепием природы - скромная церковь, достойно смотрящая вдаль. Хитрющие тотемские бабушки придумали в советское время такое объяснение чуду сохранения церкви: оказывается-де, местный настоятель учился в одном классе гимназии с... сейчас не смейтесь... Владимиром Ильичом Ульяновым, и, когда храмы стали рушить, он-де написал вождю мирового пролетариата письмо, и тот, получив его, запретил-де большевикам наносить какой-либо вред храму.
Смешно, конечно, но хоть какое-то объяснение. Сидя в приходском домике, мы пытались придумать какое-то свое. Кто-то предположил, что церковь просто «забыли» разрушить, «не заметили» в общем кровавом хаосе - ага, чтобы так вот взяли и «забыли», так сразу и поверили. Кругом все храмы разорены, ни одного целого не осталось, а тут - «забыли» - не верим! Кто-то подумал, что имела место декларативная «веротерпимость» большевиков: они ж говорили, что гонений никаких не проводят, просто «оптимизируют» - вот и оставили одну-единственную церковь, разрушив все остальные, а сюда со всего севера народ на службы и собирался. Что ж, более вероятно. Но самая здравая мысль, похоже, пришла опять-таки одной из хитрющих тотемских бабушек: «Цево тут сидите-гадаете? Чудо было - дак и всё тут. Так с чудом-от и жили всё время. Само главно, этта, чтобы не начудить - товды и чудеса будут от Бога».
Чудо Покрова Богородицы и слезы на Пасху
То, что Покровский храм пережил десятилетия гонений, можно назвать чудом
В общем, все согласились: то, что Покровский храм пережил десятилетия гонений, можно назвать чудом. Построен в начале XVII века на средства местных жителей и благотворителей - тотемских купцов Волокитиных; затем вклады сюда делали московские князья Пожарские, при их же поддержке были устроены здесь и мраморные иконостасы. В начале прошлого века, в 1912 году, епископом Вологодским и Тотемским Александром (Трапицыным) был освящен престол левого придела храма во имя Всех святых. А архиепископ Александр пострадал в 1938 году от безбожной власти - прославлен в чине новомучеников и исповедников Российских.
Вот, освободили из лагеря - пробираюсь, куда Господь приведет. Может, где есть еще целый храм - я бы там служил
До революции сюда был направлен настоятелем священник Философ Покровский. Отец Философ служил в Усть-Печеньге до самой своей кончины в 1938 году - до этого времени службы в храме не прекращались. Без служб и священника храм простоял восемь лет - до 1946 года. И вот тут случилось еще одно чудо, уже совсем не легендарное, не сказочное. Как рассказывают местные жители, весной того года их предки - деды, отцы, бабушки и матери - уже с привычной тоской ждали наступления Пасхи: ведь опять пройдет Светлое Христово Воскресение без радостной службы. По весенней распутице шел в невеселых раздумьях один из старожилов. Навстречу ему - путник: котомка за спиной, потрепанная одежда, разбитая обувь. Тогда еще было принято здороваться (впрочем, и сейчас в Усть-Печеньге и округе этот порядок не отменен): «День добрый!» - «И тебе не хворать!» Разговорились. Оказалось, что навстречу старому человеку попался освобожденный из лагеря священник: «Вот, освободили из лагеря - пробираюсь, куда Господь приведет. Может, где есть еще целый храм - я бы там служил». Встреча в северной тайге, в страшную распутицу: один горюет, что нет священника, другой горюет, что негде служить Литургию. Молчание. Потом - вопрос: «Так ты не батюшка ли?» - «Да, я священник». Так в село пришел протоиерей Николай Образцов. Пасха 1946 года, как вспоминают старшие жители села, как передают их дети, сверкала не только и не столько от огоньков свечей, сколько от блеска слез: сам отец Николай, говорят, произнеся «Христос воскресе!», зарыдал, а за ним заплакали и сотни людей, которые, несмотря на всевозможные противодействия властей, все-таки пришли на пасхальную службу во вновь открывшийся храм. И с тех-то уж пор службы здесь не прекращаются.
Приезжали сюда тайком и председатели колхозов, главы райкомов-обкомов и прочие начальники. Разумеется, издалека. Разумеется, ночью. Священники, жившие здесь, сначала пугались черных «Волг», но их вежливо, чуть ли не униженно, просили «покрестить ребеночка», «отпеть матушку» и т.д. - жила в людях вера, хоть и тайная.
«Начудили»
Недавно храм, выдержавший испытания советским временем, был ограблен. Во второй раз за десятилетие
Место, где висела одна из украденных храмовых икон. Фото: Александр Чистяков
Но времена изменились. В этот раз мы собрались в приходском домике Покровской церкви и обсуждали совсем уж не веселые новости: недавно храм, выдержавший испытания советским временем, был ограблен. Во второй раз за десятилетие: воры вынесли несколько старинных икон из алтаря, из трапезной. Честное слово, страшно смотреть на пустые места, где раньше висели иконы, - бледный след от них на потемневшей стене хуже операционного шрама. Как будто по сердцу нож прошел. Так что всё ж таки «начудили», по словам тотемской бабушки. Поэтому перспективы не радужные.
- Как всё было? - рассказывает отец Серафим Розин, настоятель Покровской церкви. - Мы же служим здесь по расписанию, раз в месяц: сам-то я живу в другом поселке, за полсотни километров отсюда, там тоже есть храм, и там служим регулярно. Так вот, сюда мы провели сигнализацию. Несколько раз она сработала вхолостую, среагировав, видимо, на движение то ли птиц, то ли кошек, не знаю уж, на что точно. Ну, и несколько раз село оглашалось сиреной по ночам. Кончилось тем, что людям это всё дело надоело, и они настояли, чтобы сигнализацию или приглушить, или отключить вовсе, чем незамедлительно воспользовались грабители, судя по всему - «гастролеры». Кстати, в нашей округе в это же время еще несколько храмов было ограблено. Такие вот «веселые» дела.
Нельзя сказать, чтобы отец Серафим унывал или негодовал. Нет, ему более свойственна, наверное, добрая уверенность в том, что всё равно всё будет хорошо: «Нет худа без добра. Может, хоть теперь люди очнутся от спячки».
«Не бойся, малое стадо!»
- Что же за «спячка», батюшка?
- Вот смотрите: всего в Усть-Печеньге, когда-то огромном селе, сейчас проживает человек триста. Не считая, конечно, дачников, приезжающих на лето. Из этих трехсот в храм (раз в месяц!) приходят на литургию хорошо если человек десять, а двадцать - это вообще предел мечтаний, это только на Рождество или Пасху. В церковь, как вы понимаете, ходят вовсе не для того, чтобы на других посмотреть, себя показать, не для того, чтобы «получить удовольствие», а для общения с Богом, участия в Таинствах. Вот и смотрите, сколько человек действительно нуждаются в таком общении. Иногда, конечно, здорово выручают бабушки из других сел и деревень: по льду реки, весной и осенью опасному и тонкому, приходят на службу: «Иначе ведь как? Иначе нельзя ведь!» - вот на таких подвижниках, скромных, незаметных, мы и держимся. Говоря «держимся», я не имею в виду сторону материальную, денежную - какие могут быть доходы у бедного сельского храма! - нет, я говорю о поддержке духовной: мы видим, что храм существует не просто так, не для красоты.
Мы поколение расслабленных. И это теплохладное отношение к Христу, Его Церкви - причина общей катастрофы русской деревни
А большинству жителей русского села храм, похоже, хоть и привычен, но не очень-то нужен. Более того, сигнализация, видите ли, мешала - орала ночью, спать не давала. Спасибо, что колокола пока не мешают. И, как я считаю, такое вот теплохладное отношение к Христу, Его Церкви и можно считать одним из основных условий общей катастрофы русской деревни. С одной стороны, «ну, есть церковь, и пусть себе будет», с другой - «только мы туда не пойдем». Когда в красном углу в сельском доме не иконы, а телевизор, а иконка стыдливо заткнута за стекло в серванте - так, «на всякий случай», - простите, говорить о горячности веры не очень-то приходится.
- Куда ж она делась, эта горячность, по-вашему?
- Мне кажется, мы сейчас - поколение расслабленных. Да-да, таких расслабленных, которых спускают к ногам Христа ревностные верующие, не стесняясь при этом разобрать кровлю, в надежде на наше исцеление и с верой в Христову любовь. Ушло или уходит поколение исповедников - тех самых бабушек и дедушек, которые могут пройти с другого берега реки по тонкому льду на Литургию, считая это никаким не подвигом, а совершенно естественным поступком. Им и в голову не придет гордиться - это мы, такие все из себя праведные, сделав что-то подобное, начинаем мнить о себе невесть что: вот, мол, смотрите, какие мы настоящие православные. Это - одна часть поколения расслабленных, та, которая худо-бедно, точнее, и худо, и бедно, но все-таки христиане. А другая часть этого поколения, на мой взгляд, находится просто в каком-то гордом невежестве по отношению к Богу, в стиле «что-то там есть». Тут я не могу не провести параллели с сорокалетним странствованием израильтян по пустыне: мне кажется, тогда нужно было избавиться от остатков той рабской, «мясоедско-идольской» ментальности, которая царила в головах. То же и сейчас: мы ходим по пустыне в надежде на избавление: мы нуждаемся в новом поколении, у которого Христос в душе, а не комфорт, сытость, развлечения и всё прочее.
- Но ведь совсем еще недавно люди в храмы шли толпами - разве можно считать их порыв неискренним?
- У кого-то - да, совершенно верно, это был искренний, очистительный порыв. А в очень многих случаях, я думаю, речь шла просто о моде на Бога: «О, что-то новое появилось - теперь можно». Слава Богу, эта мода прошла! И не приведи Господь к ее возрождению! Сейчас в храмах остались те, кому Бог и Церковь нужны по-настоящему, кто без Него жить не может. То самое «мало стадо», о котором говорит Христос, призывая нас не испытывать никакого страха в мире. И задача этих людей, да, немощных, да, грешных и прочая и прочая, но все-таки христиан, - хранить веру, воспитывать своих детей в Православии, своим образом жизни показывая его спасительность. А в селе-то, сами понимаете, все и всегда на виду - тогда и другие люди придут к Богу, в храм. Не будем вести себя по-христиански - через пару лет повесят на эту великолепную церковь амбарный замок и будут открывать ее для туристов, желающих познакомиться с «великим духовным наследием России», и всё. А чувствовать себя обитателями этнографического музея как-то, знаете, не очень... Да и опасно это для России.
- Да, вы говорили, что если не будет сельских церквей, то и села не будет.
- А я в этом просто уверен. Помните, у Столыпина: «Народ, не имеющий национального самосознания, есть навоз, на котором произрастают другие народы»? Прав Петр Аркадьевич: прошлый век и начало этого нам здорово это доказали. Что сейчас сталось с русским селом? Возьмем нашу Усть-Печеньгу: еще ведь лет 20 назад народу было в разы больше, а сейчас в детском садике всего четыре местных малыша, в школе, которая за это время успела стать из десятилетней восьмилетней, учатся 14 человек, здесь действует всего четыре класса. После школы молодежь моментально скрывается в городах: работы практически не найти. И это сейчас-то, когда именно село наше становится основной, чуть ли не единственной надеждой на достойную жизнь народа - я говорю обо всех этих «импортозамещениях», кризисах, санкциях и т.п. В любом случае, скоро народ потянется обратно в село - просто потому, что есть хочется.
Крепкая, семейная, трезвая русская деревня - это уже плоды верности Православию. Дай нам Бог выбрать такой вариант!
- Ну, хорошо. А храм-то тут причем?
- А притом, что от того, будет ли действовать церковь в селе или же будет служить глупой побрякушкой для туристов, зависит, каким это село будет и долго ли протянет. Пьяные деревни, ворующие мужички и прочие атрибуты недавнего разрушения русской деревни - с таким наследием мы долго не протянем. А крепкая, семейная, трезвая русская деревня - это уже плоды верности Православию. Дай нам Бог выбрать второй вариант.
- Надежда есть на него?
- Вот, смотрите, сидит рядом с нами семья Федуковых: Владимир Александрович, Жанна Станиславовна и их пятеро детей. Владимир Александрович - художник и на все руки мастер, Жанна Станиславовна - педагог, их старшие дочки и младший сын Иван взяли на себя заботу о храме: отопление (дровами, конечно), уборка, обустройство приходского домика, где мы с вами сейчас и сидим, и всю тяжеленную работу по содержанию Покровской церкви. Ежедневно, причем. Кроме того, они же здесь, когда нет Литургии, так же ежедневно читают каноны или же службы по Минее. Кроме того, они же устраивают в местной школе или же в клубе различные просветительские вечера для молодежи, рассказывая детям о Христе, о Церкви, о святых. Соорудили рождественский вертеп своими руками - показали однажды святочное представление ребятам. Тем это так понравилось, что требуют теперь каждый год его повторять, дополнять новыми историями, а еще чтобы летом показывали. И родителей с собой приводят.
Как думаете, есть надежда? Без таких людей храм давным-давно бы закрыли. Так что мы не унываем, несмотря на то, что прихожан, и правда, мало, - было бы постоянство, и люди пойдут. Только Федуковым не говорите, что мы их хвалили, - обидятся и на гармошке больше не сыграют!
- Вы с таким знанием говорите о русском селе, о характере его жителей...
- Да я сам деревенский просто. Мой отец - священник из костромской глубинки, нас в семье - семь братьев и две сестры. Так что да, я знаю, о чем говорю.
Бог не оставит
Отец Серафим Розин. Фото: Алексей Колосов
- Служение сельского священника легким ну никак не назовешь.
- Тут огромное значение для священника имеет и молитва, и поддержка близких. Еще, кстати, очень не повредит, если руки есть: всегда что-то требуется починить - сделать - подправить. Мама и батюшка мой содержат коров, прочий скот - всегда у нас свои продукты были. Еще не без радости скажу: никогда мой отец ничего не брал из приходской кружки - всегда пользовался только «плодами рук своих». Он ведь тоже художник, реставратор - работы всегда хватает. Вот и научил нас работать - стараемся на совесть. А у меня, слава Богу, прекрасная жена, которая всегда и во всем меня поддерживает. Дети у нас замечательные, пока двое. Бог не оставляет.
Если мы испытываем боль за наш храм, значит, мы все ж таки живые - будем молиться, будем оберегать церковь, заботиться о ней
- И напоследок, отец Серафим. Что скажете тем, кто ограбил Покровский храм, и скорбящим прихожанам?
- Прихожанам - пожалуйста, не унывайте. Я думаю, сам этот случай можно использовать во благо: иногда скорби помогают приблизиться к Христу. Если мы испытываем боль за наш храм, значит, мы все ж таки живые - будем молиться, будем оберегать церковь, заботиться о ней. Несчастным грабителям - торопитесь покаяться. Страшно впасть в руки Бога Живаго - не дай вам Бог испытать это предупреждение на себе. И всем нам - приходите в церковь!
Со священником Серафимом Розиным
беседовал Петр Давыдов
