Мальчик Глеб с папой строили храм -
из картона, при помощи двух ножниц, линейки и клея. Это был
конструктор, напечатанный в специальном альбомчике. Нужно было вырезать
множество деталек и соединить их в непростой последовательности,
аккуратно сгибая края и смачивая их клеем. Строили долго - от самого
Нового Года, с перерывами, до самого Рождественского Сочельника.
Непростым делом оказалось изготовить - православные кресты, не нарушить
ни стойки, ни перекладины. Но вот уже и кресты готовы, окрашены
золотисто-жёлтым фломастером и установлены - один над колоколенкой,
второй над церковью.
- Завтра рано вставать, - сказала мама, наклонившись к церковке, которую Глеб поставил под ёлку. - Если на всенощную не пошли, завтра на утреннюю - в собор.
Ночью мальчик проснулся от тихого звона. Открыл глаза и увидел, что в церковке светятся окна! Глеб потёр лицо, на цыпочках подошёл к ёлке и опустился на колени - заглянул сразу в два окошка. В храме шла служба! Там стояли маленькие люди - каждый размером не более семечки или пшеничного зерна. Они были как бы самые настоящие - и одеты в разноцветные одежды, и лица у них были самые разные, как в живой жизни бывает - и бритые и с бородами, были мужчины, женщины, и дети, и старички. Глеб подумал: «Жаль, что я сплю! Как бы мне хотелось сейчас попасть в этот храм!»
На солею из алтаря вышел толстенький дьякон в белом облачении, он был по сравнению со всеми остальными как великан, величиной с тыквенную семечку! Дьякон приподнял руку и, дирижируя, стал распевно читать молитву «Отче наш». Мальчик знал эту молитву, знал, что она читается всеми вместе в конце Божественной Литургии. В тот момент, когда все пропели: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, - в комнате за спиной мальчика раздался ужасный шум, словно бы ураган вломился в его комнату через дверь, пронзил ледяной ветер. Мальчик испуганно оглянулся. Он не увидел на своих местах ни кровати, ни привычной мебели. Вокруг была звёздная ночь, был заснеженный сосновый лес, спиралями у босых его ног завивалась позёмка. Глеб сжался от холода и, не веря глазам, чтобы проснуться, подпрыгнул и развернулся, как он думал, к своей ёлке и картонной церковке. Перед ним оказался высокий бревенчатый храм! Заледенелые окна светились, дверь была закрыта. Изнутри еле слышно доносилось общее пение: «...да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли...» Спасаясь от холода, Глеб потянул створку двери на себя и попал в притвор. Здесь было теплее, светились огоньки свечей и разноцветных лампад - фиолетовым, красным, зелёным; здесь топилась печка и одна стена была очень тёплой. Глеб прижался к ней. Все смотрели в сторону алтаря на огромного дьякона и пели: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим...»
На него никто не обратил внимая, кроме одной красивой девочки в красной шубке. Девочка широко открывала рот и пела во весь голос: «...и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго». Закрыв рот, она вдруг состроила Глебу насмешливую гримасу и показала язык: - Э-ээ!
Глебу покраснел от стыда, что зашёл в храм в одних трусах и майке. Забыв, что на дворе стужа, он выскочил наружу.
Дверь за ним хлопнула. В отдалении что-то взорвалось с огненными брызгами, как новогодняя петарда. По заснеженной земле рядом с Глебом застучали обломки кирпичей, падающие откуда-то сверху. Его отшатнуло в ночной ледяной сугроб, но он мгновенно вскочил. Вокруг не было ни зимнего леса, ни его комнаты, которую он надеялся увидеть. Но не было и деревянного храма! Среди звёздной ночи перед ним был какой-то заснеженный огород и незнакомый одноэтажный дом, какие бывают в сёлах или на тихих улочках в городах. При этом дом этот имел очень странный вид. Окна были черны и выбиты, крыша проломлена, дверь лежала на заснеженном крыльце. Вновь что-то взорвалось, на этот раз именно за этим мрачным домом. Вверх над проломленной крышей взметнулось белое облако. И тут же сбоку к небу поднялся кусок заснеженной дороги. Глеб бросился в разломанную дверь.
Он стоял в темноте, прижав руки к груди, не чувствуя холода. Взрывы гремели один за другим. Над ухом что-то свистнуло и ударило в стенку рядом. Глеб потрогал. Это был кусочек раскалённого железа. Он отдёрнул палец. Вновь свистнуло. Глеб опустился на четвереньки и пополз вглубь дома, в темноту, подальше от горячих кусочков железа. На полу он чувствовал руками обломки кирпичей, рассыпанные книги, какие-то вещи. Он полз и полз, весь омертвев, не чувствуя ни холода, ни боли, ни ужаса, пока не упёрся лбом во что-то твёрдое. Это была узкая дверь, прижатая балкой с разбитой люстрой, рухнувшей с потолка. За дверью, как ему показалось, кто-то плакал. Глеб напрягся, сдвинул бревно и оказался в чулане.
- Кто здесь? - прошептал он.
- Это я, - услышал он в ответ тихий голос.
- Кто «я»?
- Феликс.
- Ты мальчик?
- Мальчик. А ты?
- Тоже мальчик. Глеб зовут... А что ты здесь делаешь?
- Ничего не делаю, прячусь и мёрзну. А ты?
Они продолжали разговаривать шёпотом.
- Тоже прячусь... А где твои мама и папа?
- Папа уехал на войну, - ответил Феликс. - У него вот такой большой пулемёт!..
Глеб понял, что Феликс развёл руки.
- А мама?
- Мама пошла на работу. А потом бабушка поехала в центр, в магазин. А потом всё опять стало стрелять и взрываться. Я спрятался в чулан под стол, как папа научил. А дверь не открывается. Сижу и плачу, и молюсь. Плачу и молюсь...
- Молишься?
- Папа с мамой научили одной молитве.
Глеб потрогал мальчика. Тот был совершенно худ и почти гол, в одних трусиках и маечке, как и он сам.
Они прижались друг к другу.
- Ты тёплый, - стуча зубами, сказал Глеб.
- И ты тёплый. Вас тоже разбомбило?
- Не знаю, - ответил Глеб. - Мне кажется, я сплю.
- Было бы здорово, - вздохнул Феликс, - проснуться, и всё хорошо... Теперь уже никогда хорошо не будет.
- Там уже не стреляют, - сказал Глеб.
На четвереньках они выбрались из чулана.
- Холодно-холодно-холодно, - дрожал Феликс.
- Холодно-холодно-холодно, - вторил ему Глеб.
В разрушенной большой комнате они нашли разломанный шкаф со взрослой одеждой и стали рыться в вещах.
- Это мамино, - сказал Феликс. - Видишь, какие красивые платья.
Глеб не видел. Но потрогал. Одно платье было очень тонкое и очень холодное. Второе тоже холодное, но потолще - бархатное. На себя они надели сначала платья, потом огромные свитера, куртки и штаны папы Феликса, а на ноги - боты его мамы и бабушки.
- Надо к кому-нибудь попроситься, где тепло, - подумал Глеб вслух.
- Вокруг никто не живёт, - ответил Феникс. - Хата бабы Ангелины сгорела. Хату дяди Славы разбомбило. А на хату тёти Светы башня танка упала, когда его на нашей улице подбили. Больше в нашем куту домов нема...
Им стало тепло. Но от этого есть захотелось ещё сильнее.
- Есть хочу, - чуть слышно сказал Феликс.
- И я очень-очень хочу.
Они тоненько заскулили, заплакали и уснули в обломках шкафа, по секрету друг от друга шепча какую-то молитву.
- Другие люди в центре живут, - вдруг сказал Феликс, очнувшись от холода.
- Тогда пойдём в центр! - ещё не проснувшись, твёрдо проговорил Глеб. - Иначе совсем замёрзнем или с голоду умрём.
Вокруг стояла ночь, в небе подрагивали звёзды-снежинки и обрезок затуманенной луны. Чтобы пройти к центру посёлка, им нужно было перебраться через чёрный полузамёрзший ручей, от которого пахло химией.
- Здесь был мост, - показал Феликс на изогнутую железную рельсу. - Дальше ещё был один.
Но дальше они идти не захотели, надумали, что лучше с разбегу прыгнуть. Тяжёлая одежда мешалась, но они разбежались, скользя по снегу, и прыгнули.
Когда Глеб и Феликс, помогая друг другу, вытащились из ледяной грязной жижи на обледенелый берег, они увидели перед собой храм, тот самый, из которого Глеб недавно выскочил от обиды и стыда.
В промокшей одежде было и шагу не ступить.
- Скорее! - трясясь от холода, прошептал Глеб. - Снимай всё!
Внутри было всё по-прежнему. На них никто не обратил внимания, потому что все смотрели на белобородого священника, который что-то говорил.
Глеб расслышал, прижимаясь спиной к горячей стене:
- Дьявол хочет только одного, чтобы мы не молились, не причащались, чтобы погубили себя и чтобы Святая Русь не воскресла.
А потом и другое расслышал:
- Все исповедались?.. Кто-то ещё хочет покаяться?
Священник смотрел в их сторону.
- Я хочу! - звонко сказал красивая девочка в красном шубке.
- Иди, Ксюша, иди к батюшке дедушке, - подбодрила её женщина, стоявшая рядом.
Все расступились.
Глеб с Феликсом пригрелись. Им уже и есть не хотелось. Они даже задремали. Но вдруг услышал голос священника:
- Покажи, Ксюша, где тот неодетый мальчик?
Все вновь расступились.
- Вот этот мальчик! - сказала девочка, указав пальцем прямо на Глеба. - Это я его обидела. Прости! - И она удивилась: - Только их теперь два.
Все, находившиеся в церкви, оглянулись.
- Ой, какие бедные дети! - проговорила женщина в толстой лисьей шубе.
- Они совсем голые! - проговорил военный в серой шинели.
- Они грязные! - пропищал какой-то мальчик.
- Они мокрые! - пробасил огромный дьякон.
- Они могут получить воспаление лёгких! - всплеснула руками седенькая старушка.
Всё вокруг пришло в движение. На Глеба и Феникса стали натягивать свитера, укутывать их в шубы, в шарфы и шапки.
Ровно через полчаса они, уже вымытые в баньке мамой девочки Ксюши, одетые в чистенькую одежду и причёсанные сидели за столом рядом с Ксюшей на скамейке и смотрели на яства, которые занимали всё пространство длинного стола. Блюда были одно другого аппетитнее и живописней. Это была кутья, приготовленная из изюма, орехов, зёрен пшеницы, мёда и мака; это была заливная рыба судак, это был гусь, фаршированный яблоками, это была телятина, запечённая в сыре, это были голубцы, пельмени, вареники, салаты, компоты... В печке потрескивал огонь. Глеб и Феликс глаз не сводили с миски с дымящимися пельменями.
- Дети, потерпим ещё три минуты, - попросила мама Ксюши. - Батюшка Николай дела в храме уже заканчивает, придёт и благословит. А гостей ждать не будем.
Батюшка вошёл с улицы весь в доброй улыбке, с бородой как у деда мороза и охапкой дров в руках. Он проговорил:
- Перекусим, что Бог послал... И уложу я вас, детки, спать на настоящую русскую печь.
Глеб сидел к нему лицом, Феликс - боком, рассказывая Ксюше про свой посёлок.
Отец Николай вывалил дрова перед печкой на железный лист. Поучился дребезжащий грохот. Феликс крикнул: - Прячемся, бомбят! - И в тот же миг нырнул под стол и там стал громко молиться: - Отче наш...
- Бедный мой, прости меня, грешного, - отец Николай быстро утёр слезу. Он засунул руки под стол, вытянул Феликса и прижал его к себе.
Глеб проснулся и увидел под ёлкой свой маленький храм, в окошках светился огоньки.
- Папа-мама! - закричал Глеб. - Вы где?!
- Мы здесь, - спокойно ответила мама из соседней комнаты. - Собираемся тебя будить.
- Быстренько умываться! - заглянул папа. - Рождество!
- Ура, - прошептал Глеб, выскальзывая из-под одеяла. - Хочу, хочу в храм!
Он выглянул в окно. Город темнел своими изломанными силуэтами, белел снег, туманились редкие фонари и светились некоторые окна в огромных чёрных домах. Но звёзд в небе светилось намного больше.
