Фильм Никиты Михалкова «Солнечный удар»
«Солнечный
удар» - попытка осмысления режиссером не
только философского подтекста бунинской прозы, но и
закономерностей развития русской истории. Тем не
менее, концептуальным стержнем картины становится
взаимосвязь личностного и общенационального греха,
погибельный отзвук ошибок прошлого в настоящем, роль
мечтательности, лжи и самообольщения в процессе
падения человека и страны в целом.
Структура ленты строится на визуальном и интонационном противопоставлении разных временных пластов: события 1907 года решены в элегическом ключе, как воспоминание, приукрашенное и идеализированное памятью, хрупкое, мимолетное и яркое одновременно; реалии 1920 года показаны в темно-серых тонах, сурово и безысходно. Михалков добивается удивительной визуальной дифференциации этих эпизодов: в воспоминаниях изображение отшлифовано, лишено дефектов, пейзажи предстают сошедшими с картин художников XIX века, лица очаровательны; в настоящем времени фигуры и крупные планы поданы во всей их грубой материальности, программно прозаично, с подчеркиванием физических недостатков героев.
Режиссеру мастерски, посредством выразительных деталей удается связать две истории, два времени в единое целое, изобилующее сложной системой символов и отсылок. Интертекстуально в эпизодах 1920 года прослеживается связь с лентой А. Германа «Седьмой спутник»: идеологические споры офицеров Добровольческой армии, попытка осмысления ими своего поражения поданы несколько прямолинейно в обеих картинах, однако они отражают мировоззренческое разнообразие среди людей, сражавшихся под одними знаменами.
Крупный план лежащего в шезлонге героя, когда он уплывает на пароходе в финале, в сочетании с тонкой музыкальной стилизацией под Г. Малера, устанавливает интертекстуальную связь эпизодов 1907 года со «Смертью в Венеции» Л. Висконти: тема ускользающего времени, мимолетности переживания красоты, очарования мечтательного плена, прозвучавшая в итальянском фильме, отзывается в «Солнечном ударе» мощным эхом, но вместе с тем раскрывается на совершенно ином концептуальном уровне.
Смысловым центром картины становится сцена грехопадения главных героев, именно она служит ключом к пониманию выбранной режиссером тактики взаимоотражения времен: поиск ответа на вопрос «Когда всё это началось?» увлекает героя, режиссера и зрителя в воспоминания о мимолетной любовной связи не случайно - подспудным, почти бессознательным движением совести герой догадывается, что совершил какую-то непоправимую ошибку, за которую теперь расплачивается.
Жизнь в дореволюционной России была для лучших ее представителей будто подернута мечтательным туманом, они были так погружены в собственные переживания, в движения своих страстей, что не замечали того, что происходило рядом с ними, не придавали этому значения: именно поэтому главный герой так рассеян, растерян, несмотря на звание офицера, не знает подлинной духовной дисциплины и трезвения. Поддавшись чувственному очарованию, он легко увлекается им на путь греха: отрекаясь от Христа, он даже не способен этого понять.
Система подмен, отказа от подлинного в пользу фальшивого, густая сеть лжи опутывает героев, лишая их воли к сопротивлению.
Система подмен, отказа от подлинного в пользу фальшивого и чужого, густая сеть лжи опутывает героев, лишая их воли к сопротивлению: так незнакомая замужняя женщина находится всецело во власти своих представлений, инфантильно жаждет амурных приключений, низводя себя до уровня посмешища; так пассажиры парохода зачарованы низкопробным обманом иллюзиониста-пошляка, не скрывающего своего поверхностного западничества в сцене обеда с главным героем - еще одной важной сцене фильма.
В этом эпизоде герой подвергается тройному опьянению - алкоголем, обаянием марксистских идей и чувственным женским голосом, и во всех трех случаях он имеет дело с подделкой: алкоголь замутняет разум и ослабляет волю, марксистские иллюзии уводят от понимания реального положения дел, пение незнакомки пытается подменить голос и образ любимой женщины. Искушения, встречающиеся в человеческой жизни, бывают порой весьма тонко проработаны - они ищут места в душе путем навязывания связей с прошлым, знакомым, родным, тем, что может поколебать сердце и обольстить его фальшивым сходством с чем-то важным.
Недисциплинированный, несобранный ум главного героя не способен уловить этой тонкой подмены - вместо часов, которые у него были, ему подсовывают другие, которые плохо открываются; часы, моменты его жизни безвозвратно похищены, размолоты в ступе под грязное языческое камлание - здесь прообраз грядущей революции, совершившейся с молчаливого согласия дворянства, смешанного с любопытством к сомнительным идеям.
Крест героя - его неосознанная, никак не защищаемая разумом вера - был похищен после грехопадения, а новый для него уже ничего не значит и превращается всего лишь в дорогое украшение (фраза о десяти рублях за крест приобретает характер метафоры - экзистенциальной платы, цены покаяния, о которой он возмущенно не хочет ничего знать, заглушая свою совесть).
Марксистское влияние вытесняет объективный анализ социальных проблем, подменяя его классовой ненавистью, дарвинизм изгоняет из души трепет перед богосозданностью человека, низводя самого царя до уровня обезьяны (а значит, его теперь можно легко лишить жизни). Легкий, добровольный отказ людей от того, что глубоко укоренено в самом строе их личности, что ее питает и направляет, подверженность мечтательности, обаянию иллюзии, скрывающей от них реальную правду о мире и самих себе, - всё это было подобно мощному солнечному удару, которому, однако, предшествовал долгий перегрев, беспечность, невнимательность к своему духовному здоровью.
Так, очки комиссара-палача Землячки удивительным образом напоминают пенсне незнакомки; шляпа извозчика, везущего героев в гостиницу, выглядит демонически; мальчик-алтарник, на сомнения которого герой когда-то не обратил внимания, возникает спустя годы в образе профессионального убийцы - связь времен неоспорима сегодня никем, но мало кто способен увидеть непрерывную цепь нераскаянных грехов, увлекающих страну к пропасти 1917 года и последующим десятилетиям кровавого беспамятства.
Михалкову удается через сложную систему нелинейных ассоциаций показать духовные истоки русской трагедии, укорененной в личной катастрофе каждого человека: страну составляют люди и именно их жизненные ошибки, образуя погибельную взаимосвязь, ставят ее перед трудноразрешимыми проблемами.
«Солнечный удар» образует единое концептуальное целое с «Сибирским цирюльником», но если, воссоздавая историческую атмосферу царствования Александра III, Михалков главной задачей ставил раскрытие особенностей национального самосознания, через частную историю влюбленности показал соблазнение России Западом, то в своем последнем фильме режиссер структурообразующим сделал выявление причин беспечной готовности русских стать жертвами греховного обольщения.
Эпизоды воспоминаний в «Солнечном ударе» заставляют также вспомнить атмосферу идиллического сновидения, которым пропитаны многие сцены «Нескольких дней из жизни И.И. Обломова»: пребывая в состоянии романтического фантазирования и прожектерства, русское дворянство не хотело видеть реальных проблем, в то же время нравственные принципы побуждали их не участвовать в мелкой суете нарождающейся буржуазии. Так чуткие, внимательные, тонкие люди оказались погублены своим духовным безволием и беспечностью. А вместе с ними и вся страна.
Создавая в «Солнечном ударе» карикатурные портреты комиссаров, режиссер будто сам не устает удивляться, как эти невежественные, мировоззренчески и культурно ограниченные фанатики смогли одержать победу над образованными и утонченными людьми, но сам же и предлагает ответ: духовная несобранность, некоторая почти обломовская слабохарактерность, мягкость в какой-то момент встретили не добродушное сострадание Штольца, а агрессивное хамство и слепую уверенность в своей правоте, перед которыми дворянство и капитулировало.
Михалков снял фильм и о нас сегодняшних - о нашей пагубной доверчивости, о невнимательности к тому, что происходит в душе.
Михалков в очередной раз снял фильм не только о прошлой, потерянной России, но и о нас самих, сегодняшних - о нашей пагубной доверчивости, о невнимательности к тому, что происходит в душе, о том, как просто потерять таланты и дары, если ими не дорожить, о том, как легко не заметить медленно подбирающийся и настигающий в момент наибольшей разнеженности солнечный удар.
