Фото: ИТАР-ТАСС
Так, как писал Борис Васильев, теперь уже не пишет никто. И дело
здесь не в каком-то его особом стилистическом умении. Пожалуй, и о стиле
как о чём-то отдельном в творческом облике писателя говорить не имеет
смысла. Просто он выбрал слова для выражения того, что считал
необходимым донести до других. Думаю, что главное внутреннее правило,
которому следовал Васильев, заключалось в том, чтобы избежать лишнего,
того, что может помешать читателю дойти до сути, даже если это лишнее
красиво или по крайней мере словесно занимательно.
Внешняя красота - не задача литературы, по Борису Васильеву. Цель текста - создание на живых примерах системы нравственных ориентиров. Именно поэтому подлинный отклик в сердцах читающей публики он нашёл тогда, когда в обществе, уставшем от культа силы и собранности, без которого нельзя было перенести тяготы войны и послевоенного восстановления, появилась острая нужда в другой системе ценностей. И Васильев, терпеливо ждавший того, чтоб его услышали, по крупицам собирал из себя писателя, строил себя сам, поскольку, не выстроив себя, невозможно показать это другим. Этого, кстати, не понимали многие советские либералы, что послужило одной из главных причин их духовного краха.
Сейчас сложно представить, что Борис Васильев зарабатывал себе на жизнь текстами для телепередачи КВН, для киножурналов. Но так было. А его первая пьеса «Танкисты», из которой впоследствии вырос сценарий знаменитого фильма «Офицеры», была запрещена советской военной цензурой. Но он не сдавался. Он, кадровый офицер, фронтовик, знал, что, сворачивая с выбранного пути, никогда не дойдёшь до конца. А литературная судьба - это путь до конца. Иначе никак...
Первая его повесть «Иванов катер» пролежала три года в редакционном портфеле «Нового мира» и вышла только после того, как в «Юности» увидела свет впоследствии прославленная другая повесть - «А зори здесь тихие...». В чём секрет успеха этой повести? Ведь о войне к тому времени было написано немало. Уже утвердилась окопная правда Виктора Некрасова, уже гремела «лейтенантская проза», а военные рубцы в сердцах её участников-очевидцев постепенно затягивались...
Я позволю себе предположить, что всех потрясло в ней. Автором, возможно, впервые в советской литературе были показаны на войне не супергерои, а простые, слабые, не очень умелые с военной точки зрения девушки с полным набором женских слабостей, немного даже беззащитные. Но они яростно и самозабвенно противостоят фашистам и, хоть и погибают все до единой, остаются непобедимыми. Война Бориса Васильева - это не война эпическая и не война «лейтенантской прозы». Это война простых людей, оказавшихся в невыносимых обстоятельствах, но нашедших в себе ресурс справиться со своими страхами, со своим малодушием и остаться верным воинскому и человеческому долгу, но при этом выкорчевать из души ростки перманентной ненависти. Эта же художественная линия продолжилась и в книге «В списках не значился», своеобразной кодой которой является эпизод, когда главный герой, лейтенант Плужников, не стреляет в безоружного немца, зная, что, уйдя, он наверняка выдаст места его схрона.
И в той и в другой повести нет так психологически оправданного, но нереалистичного хеппи-энда. Это, кстати, тоже одно из несгибаемых и неоспоримых убеждений Бориса Васильева. Сюжет должен развиваться не по законам литературы, не по законам читательских потребностей, а только согласуясь с правдой. Известно, что литературное начальство очень просило его оставить в живых хотя бы одну девушку из «А зори здесь тихие», но он отстоял свой замысел. Победа не в том, чтоб выжить. Победа в том, чтобы не сдаться. Такой трагизм не фатален. И в нём, как это ни парадоксально, звучит куда больше надежды, чем в искусственно оптимистических финалах. Борис Васильев никогда не принимал роль гуру. Хотя, несомненно, имел на это право. Однако он видел жизнь человека как постоянное стремление к совершенству, а не как подражание уже готовым образцам. Здесь в нём, в человеке, как он сам замечал, атеистического мировоззрения, проявлялись черты глубоко верующих русских людей. Вера - это путь. Его роман «Не стреляйте в белых лебедей» с жутким финалом, когда браконьеры до смерти забивают лесничего, вызвала в прессе тех лет яростные дискуссии. Многие считали, что советским читателям ни к чему такая концовка и что она не слишком достоверна. Но писатель уже тогда предчувствовал, как важно показать людям, что в послевоенном мире, когда враг не за линией фронта, важнейшая задача человека - противостоять дикости, убивать в себе зверя, бороться с тёмными инстинктами, иначе общество не выживет и развалится.
Эту же задачу он ставил в одном из лучших и самых щемящих своих произведений - «Завтра была война». Помню, как, будучи в возрасте васильевских героев, я смотрел в театре им. Маяковского спектакль по этой повести. Это был 1988 год. Общество кипело и ещё не чуяло, чем пахнёт его пар. Вспоминаю, как выступали слёзы на глазах и кулаки сжимались от несправедливости. Борис Васильев жил с убеждённостью: искусство - мощнейший фактор в борьбе с ложью. Его воздействие сильнее любых деклараций. С его помощью можно сопротивляться злу не менее результативно, чем с помощью оружия.
Увы, ему, как и многим другим, не удалось противостоять негативному в полной мере. Искренне верящего легче всего обмануть. И после сконструированного во многом такими же романтическими интеллигентами, как Борис Васильев, 1991 года именно убившие «божьего бедоносца» Егора Полушкина из «Не стреляйте в белых лебедей» восторжествовали, взяв в руки власть в стране, которую они и страной-то не считали, а так..... местом проживания. И Васильев, яростный противник любого тоталитаризма, видевший одну из главных русских драм в репрессивной сталинской машине, после 1991-го уходит из активной политической жизни, словно этим тихим уходом показывая интеллигенции, как губительно идти на поводу у циничных политиканов. Его созданные в постсоветское время исторические романы - это стремление найти в истории причины того, что происходит со страной, с людьми, со временем. Нашёл ли он их? Трудно ответить на этот вопрос. Как и на тот, была у автора многих переворачивающих душу финалов счастливая или несчастливая жизнь? Можно ли считать трагическим его собственный жизненный исход? Доживи он до своего юбилея, он бы увидел, как те, кого считал своим соратниками, аплодируют наследникам фашистских приспешников. Теперь уже не узнаешь, что бы он испытал от этого, как бы к этому отнёсся... Но если б он смог поговорить со своими героями, уверен, они бы дали ему правильный совет.
http://www.lgz.ru/article/-20-6463-21-05-2014/ne-strelyat-v-bezoruzhnykh/
